Amore e crimine

Её никто не обделил любовью, но к сожалению пришлось рано стать взрослым и серьёзным человеком, познать боль потери и разочарование. Беатрис Феррара жила с отцом Антонио. И пусть их семья была маленькой и неполной, потому что её мать ушла от них, когда девочке не было и одного года, старик Феррара желал своей дочери только лучшего, поэтому работал на трёх работах, чтобы у Беатрис были нужные школьные принадлежности, красивая и стильная одежда, чтобы ни одна живая душа не подумала, что они неимущие. Да и несмотря на все свои работы он находил на Беатрис время, они часто гуляли по городу, кормили уток в парке, просто беседовали дома за чашкой сладкого чая и много чего ещё. Антонио отдавал всю свою отцовскую любовь без остатка, чтобы единственная дочь не чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Он всегда готов был выслушать её проблемы, пусть для взрослого человека они и казались несущественными и немного странными, он всегда пытался взглянуть на них глазами Беатрис и помочь ей. Да и сама юная Феррара безмерно любила отца, по возможности помогала ему, старалась хорошо заниматься в школе, чтобы Антонио не расстраивался и научилась печь амаретти, его любимое печенье. И всё у них было хорошо, если бы не хворь, которая выбила Антонио из колеи. Старик слёг, мучаясь от постоянного кашля и боли в груди. Беатрис очень волновалась, ведь отец был единственным для неё близким человеком. Девочка уговаривала его лечь в больницу, ведь все симптомы указывали на пневмонию, но отец говорил, что всё обойдётся. Это всего лишь затянувшийся грипп и таблетка какого-нибудь противовирусного решит эту проблему. Но в один из дней Беатрис, собираясь пойти в школу обнаружила его лежащим на кровати. — Доброе утро, папа! — но никто не ответил. — Пап, ты спишь? — ответа снова не последовало. — «Наверное очень крепко спит» — подумала Беатрис и подошла к Антонио, чтобы обнять, но прижавшись к отцовской груди, девочка поняла, что он не дышит. Быстро скинув рюкзак, она помчалась к телефону, чтобы вызвать врачей. Ей было очень страшно, и от этого из глаз безудержно лились слезы, а всё тело охватила дрожь. Скорая приехала спустя десять минут, после того как Беатрис позвонила. Усатый врач в белом халате внимательно осмотрел сеньора Феррару, а потом направил на девочку взгляд своих серых глаз. — Сколько вам лет? — Пятнадцать… — с дрожью в голосе ответила девочка. — Что с моим папой? Доктор вздохнул и ответил абсолютно холодным тоном. — Ваш отец мёртв. Внутри Беатрис что-то кольнуло, а потом и вовсе ей показалось, что она разбилась на множество кусочков, как хрустальный сосуд. Всё, что они пережили вместе, всё, что должны были пережить, рассыпалось прямо на глазах. Единственный родной человек, который её любил, которому она была действительно нужна, мёртв. Беатрис отчаянно не хотела этому верить. — Нет, доктор! Этого не может быть! — юная Феррара истерично кричала, цепляясь за его белый халат. — Вы же столько раз лечили и меня и папу, доктор Ринальди! Посмотрите ещё раз! Прошу вас! Но тот лишь помотал головой и ответил: — Да я лечил, и что с того? У него нет пульса. Мы отвезем вашего отца в морг. А вас… — он окинул девочку взглядом и замолчал. — У меня есть одна знакомая настоятельница. Она заправляет женским интернатом при Неаполитанском Соборе. Вам там будет лучше, чем в детском доме. Просто поверьте. Помимо вашей семьи я сталкивался много с кем и наслышан о детдомах, к тому же моя дорогая жена является управляющей одного из таких домов, так что я знаю о чем говорю. А вы, синьора, такая изнеженная, что детский дом вас со свету сживёт. Но зато станете ближе к отцу. - доктор Ринальди прокашлялся, делая вид, что не шутил эту глупую шутку. Беатрис испуганно сжалась, словно перед ней стоял не врач, а какое-то чудовище. Она совсем не хотела в интернат, было горестно, страшно, хотелось, чтобы позади появилась сказочная дверь, которая унесёт подальше отсюда, в какой-нибудь волшебный лес, туда где будут те, кто будет любить её, где девочка не будет одинока. А потом, не прекращая плакать, Феррара закричала: — Нет! Я не поеду в интернат! Я пойду работать! Я могу жить одна! Вы меня слышите? Я могу жить одна! Словно не замечая её слез, врач лишь развёл руками. — Боюсь, что наше законодательство этого не предусматривает. — его голос был абсолютно равнодушен. — Вы поедете в интернат с медбратом Амедео, так что соберите вещи. — потом он повернулся к оставшимся двум медикам. — Грузите труп, отвезем его в морг. — после чего двое санитаров, схватив носилки, направились грузить тело Антонио на носилки. - А я позвоню матери Агнесе и сообщу о вашем прибытии. А всё остальное канцелярские мелочи. В этот момент Беатрис поняла, что она совершенно бессильна. Ничто уже не сможет изменить ситуацию, остаётся лишь смириться со своей печальной участью, уехать, оставив всё, что было ей близко и дорого. Разумеется, легче от этого не становилось. Было всё также горестно и больно, что слезы продолжали капать из её карих глаз. Складывая вещи в свой рюкзак бежевого цвета, Беатрис невольно задумалась о том, как переменчива может быть жизнь. Сначала она поддерживает тебя, дарит возможности становиться лучше, но в какой-то момент обнажает клыки, отбирает всё, что тебе дорого и разбивает это на миллиарды осколков. От этих мыслей сердце сжималось, словно его сдавливали тисками. От мыслей девочку отвлек голос медбрата. — Ну что? — А… Извините, я просто задумалась. Уже иду. — потом Беатрис словно ударило током и она подбежала к врачу. — Доктор! Доктор Ринальди, я кое-что вспомнила. Можете меня выслушать? — Что ещё такое, синьорина? Только быстрее, у меня ещё много других дел и тел, возможно тоже. Кхм, так что вы хотели сказать? — Это по поводу моего отца. Он очень хотел, чтобы после смерти его кремировали, а в его прах посадили апельсиновое дерево на площади Кьостро дельи Араччи. И ещё чтобы на него повязали белую ленту, для того, чтоб потом через много лет, я могла найти это дерево. Можно это сделать, доктор? Тот задумался, и через минут пять ответил: — Думаю, что можно. Так сказать, любой каприз за ваши деньги, синьорина. Кремация стоит примерно пять сотен евро. Вопрос лишь в том, найдётся ли у неработающей, несовершеннолетней девочки такая сумма? Беатрис почувствовала себя неловко, она даже не знала что ответить доктору, лишь обеспокоенно оглядывалась по сторонам, будто бы надеясь на то, что какой-то неведомый голос подскажет как поступить. Вскоре она убежала и вернулась через несколько минут с копилкой в форме щенка немецкой овчарки в руках. — Каждый раз, получая зарплату, отец давал мне немного денег на карманные расходы и каждый раз я их откладывала, думала, что так помогаю своему папе, но его сейчас нет и я надеюсь, что хотя бы так я исполню его желание и дам ему возможность уйти так как он хотел. Я посчитала, доктор, там пятьсот пятьдесят евро. Этого хватит на кремацию. — Да, вы правы, на кремацию хватит. Но вы же хотели, а точнее, ваш отец хотел бы чтобы на его прахе посадили апельсиновое дерево на площади Кьостро дельи Араччи, ведь так? — Беатрис кивнула. — Восхваляйте Марию, что из всех врачей к вам приехал именно я, ведь другой просто не стал бы вас слушать. Видите ли, мой родной брат Филиберто Ринальди, работает священником в церкви Джироламини, где как раз и ваша любимая площадь и апельсиновые деревья в ряды которых так хотел затесаться ваш отец. — доктор усмехнулся, но потом сделав вид, что собственная глупая шутка не насмешила его прокашлялся. — Медбрат Амедео уже вас ждёт, поторопитесь, синьорина, вы и так отняли у нас достаточно драгоценного времени. Беатрис молча надела на плечи рюкзак, и последовала на улицу, где медбрат, неспешно потягивал сигарету. Она молча смотрела на него, а тот делал вид, что не замечал девочку. В глазах этого Амедео была усталость и апатия, словно он не любил эту работу и ужасно хотел домой, а тут его ещё и заставили везти какую-то девчонку в интернат, мало приятного. Докурив сигарету, он вытянул руку вперёд, чтобы поймать такси. Когда машина приехала, Амедео и Беатрис уселись на задний ряд. — Куда вас подвезти? — спросил водитель. — Собор… — медбрат потер переносицу и помотал головой. — А нет, нет, не собор. Женский интернат при Неаполитанском Соборе. Таксист кивнул и они поехали вдоль городских улиц в абсолютную для Беатрис неизвестность. И пока история юной Феррары останется для нас загадкой, стоит рассказать про ещё одну удивительную девчонку, которая была известна как Иллария Фалько. Её жизнь оказалась не менее тяжёла, но ей хватало смелости и сил, чтобы бороться. Так в один из дней маленькая девчушка, убегая от разъяренного хозяина лавки, спряталась за углом какого-то огромного здания, и начала второпях складывать награбленное в свой старый, потертый мешок. К счастью, бегала она быстро, и оторваться от пожилого мужчины не составило ей большого труда. Когда она отдышалась и пришла в себя, настала пора решать, куда же отправляться теперь — в центр, раз уж у неё появилось немного денег на трамвай, или же далеко-далеко за черту города, куда не ступала нога почти ни одного жителя Неаполя. Оставаться в серых стенах этого района ей точно не хотелось — прохожие то и дело шпыняли её, а возможность добыть себе пропитание представлялась крайне редко. Недолго думая, Иллария выбрала второй вариант. Когда отец был жив, в свободное от своей преступной деятельности время он часто брал дочь на отдых у моря, и одна лишь мысль об этих беззаботных временах всегда согревала душу девочки-подростка: она хорошо помнила, как они с отцом подолгу сидели на берегу, и говорили обо всём на свете. Очень часто папа рассказывал Илларии и о маме — чудесной, с его слов, женщине, которая погибла от рук неких «плохих людей». В те моменты, смотря на завораживающий пейзаж бескрайнего синего моря, которое казалось таким спокойным и безмятежным, она всегда представляла, что бы могло быть, не свяжись её отец со странной компанией, которую он называл «людьми чести». Такие мысли посещали её и сейчас, но всё реже и реже — девочка хотела сделать всё, чтобы не повторить судьбу своих родителей, а тоска по прошлому могла этому только помешать. Поэтому, собравшись с силами, Иллария побрела на станцию, чтобы доехать на электричке до конечной, и попытаться отыскать то самое место, куда каждое лето водил её отец. И кто знает, быть может там она обретёт что-то, чего ей так не хватало? А Беатрис, кажется, понемногу приживалась в интернате. Пусть это и было унылое серое каменное здание, где даже не сажали цветов и фруктовых деревьев, а только какие-то неказистые лекарственные травы, запах которых ужасно не нравился юной Ферраре, но всё же здесь был кров и еда, хотя Беатрис часто мучали сомнения о том, нужно ли ей вот это всё, да и скука, она тосковала по одному своему другу. Его звали Вильгельм Лангенберг, он был немцем, семья которого переехала в Неаполь ещё в период Второй Мировой войны. Его отец владел газетной лавкой и юный Вильгельм часто помогал ему с продажей газет на улицах. Конечно, Беатрис тосковала по нему, столько времени они провели вместе, да и их отцы были достаточно дружны. Хотелось вернуться, хотелось свободы. Она словно ничего не чувствовала, была пустой оболочкой, ничего, что было в этом интернате не доставляло Беатрис хотя бы немного радости. Эта жизнь напоминала тюрьму, клетку, из которой нельзя выбраться. Девочку заковали в чёрный балахон и заставили восхвалять Матерь Божию, перекусывая время от времени облатками и пресным хлебом. Каждое неверное движение и приходилось сталкиваться с грозным взглядом старухи-настоятельницы. К счастью, Беатрис отличалась послушанием и её никогда не ругали. Ровно до одного момента. Каждый день после обеда девочек выводили погулять на территории интерната. Ведь никакая религия не должна мешать здоровью детей, им жизненно необходимо движение и свежий воздух. Большинство учениц ходили парами или небольшими группами и что-то обсуждали, кто-то играл в подвижные игры. Беатрис не особо с кем-то сдружилась, да и играть ей не особо нравилось. В большинстве случаев, Феррара сидела с молитвословом под раскидистыми ветвями старой ивы. Читая молитвы одну за другой, Беатрис задремала, положив книгу рядом. Но она не подозревала, что среди них, будущих монахинь, белых и пушистых овечек, затесался один волчонок. Это была та самая Иллария Фалько. Железная дорога привела её к этому интернату, ведь здесь явно можно найти что-то интересное. Но в первую очередь хотелось есть, а на интернатской кухне, наверняка, можно отыскать что-то съестное. Иллария уже мастерски овладела воровским ремеслом, поэтому пробраться на кухню, для неё не составило труда. Выкрав пару булок пресного хлеба и оставшись незамеченной, юная Фалько выбралась на улицу и юркнула в кусты, чтобы ни ученицы, ни старая настоятельница не заметили её. Потом девчонка прокралась за дерево, под которым дремала Беатрис. Внимание девчонки привлёк молитвослов. С виду это была небольшая, но достаточно толстая книжка в тёмно-синем переплёте и с позолоченными буквами на обложке. Иллария посчитала, что такая вещица может дорого обойтись, и пока Беатрис дремала она осторожно утащила книжку к себе и стала потихоньку сматываться отсюда. В этот момент Беатрис проснулась, всё-таки её сон был не таким уж и крепким. Повозив рукой возле себя, Феррара не обнаружила свой молитвослов. Взволнованно оглядев всё вокруг себя, она посмотрела вперёд и заметила босую белобрысую девчонку с тоненькой косичкой, которая убегала с её книжкой в руках. — Воровка! — вскрикнула Беатрис, резко вскочив на ноги, и помчалась за ней. Иллария в ответ лишь рассмеялась и проскочила в дыру в заборе. Беатрис не могла позволить ей сбежать со своим молитвословом, не хватало ещё отхватить от старухи-монахини за его утерю. Поэтому, пользуясь тем, что её не увидели и абсолютно не размышляя о последствиях, Феррара юркнула следом за Фалько, продолжая погоню.