Настоящая семья

      Тишина заполняла собой все пространство ныне пустующего дома, некогда бывшего столь оживленным. Пыль кружилась в воздухе, забивалась в стыки между татами, покрывала тонким слоем стол для разделки рыбы, оседала на спинках стульев. Часы, висевшие на стене, замерли стрелками то ли на полудни, то ли на полночи – не разберешь. Застыли, как и время в родном и заброшенном доме. Ямамото стоял посреди комнаты, понуро опустив голову, не в силах заставить себя толком оглядеться вокруг. Замершая обстановка, напоминавшая совсем о других, былых и беззаботных временах сейчас тяжелым грузом легла на плечи, давила воспоминаниями. Его не было здесь слишком долго. А когда приехал – примчался по первому звонку, чтобы успеть хотя бы услышать последние слова отца, стало слишком поздно. И не стоило корить себя за это. Другая жизнь далекой иной страны, со своими правилами и порядками захватила его, завертела с головой в своих заботах. Мафия не оставляла времени на свободную жизнь, и все так или иначе у Такеши было связано с ней. Времяпровождение, работа, увлечения, любовь. Япония отодвинулась от него, закрылась в картинке прошлого, детства и школы, и практически не влияла на его взрослую жизнь. Отец не лез с нравоучениями и требованиями, созванивались они нечасто, хоть и могли подолгу разговаривать, если выпадала возможность. И все равно Ямамото корил себя за то, что недостаточно интересовался, не сделал всего, что требовалось. Попросту опоздал. И теперь серый могильный камень, крипта с прахом, да букет белых хризантем – вот и все, что осталось от Тсуеши, от его дорогого старика, с доброй улыбкой и морщинами в уголках глаз. Столько слов еще можно было сказать друг другу, о стольком поведать… Однако, ныне лишь тишине далекого кладбища останется впитывать в себя запоздавшие слова. Руки сами сжимались в кулаки, до побелевших костяшек. И бессильно разжимались обратно, безвольно свисали вниз. После похорон вернуться сюда оказалось самым сложным испытанием. Когда больше не нужно держать маску, что-то отвечать присутствующим, когда рядом нет друзей, прилетевших в Италию вместе с ним. Все любили Тсуеши, все знали, насколько он замечательный отец, воспитавший их незаменимого, с извечной улыбкой и неиссякаемым запасом слов поддержки, хранителя дождя. Но сейчас никого и ничего не было вокруг. Ямамото остался абсолютно один. Картины детства, словно старый фильм на зажеванной кинопленке, помехами возникали перед глазами. Первый класс, воздушные облака сакуры на улицах, и гордый взгляд старика. Первая тренировка по бейсболу и первый хоумран. И Тсуеши всегда был рядом, поддерживал его, на свой сдержанный манер, но невозможно было не увидеть счастье и гордость в глаза за своего сына. Он всегда понимал и принимал. Без разговоров и неуместных вопросов. И переезд в Италию он так же принял, лишь крепко обнял на прощание, отпуская в далекую и свободную жизнь. В горле стоял горький вяжущий ком. Хотелось сглотнуть, выпить воды или даже саке, но любая мысль отскакивала рикошетом, вызывала новую волну воспоминаний. Вот они стоят вместе и нарезают суши за столом, перед которым стоял Такеши. Старик ловко орудует ножом, режет тунца на тонкие ломтики – и на дощечке красуется новая порция. Ямамото долго пришлось учиться, чтобы начать поспевать за ним. И сейчас столь явная и привычная картина, приправленная веселыми улыбками и смехом школьных товарищей, подернулась рябью, исказилась. Ямамото не сразу сообразил, что плачет. Соленые капли собирались в уголках глаз, и, как бы он не хотел их сдержать, неудержимо струились по щекам. Капая на лацканы пиджака, тут же впитывались в черную плотную ткань. Хотелось взвыть от боли, нарочито заглушаемой бессмысленными фразами вроде «он уже был стар» и «ты взрослый парень, Такеши, очнись». Сейчас, несмотря на минувший рубеж тридцати лет, Ямамото на мгновение ощутил себя маленьким ребенком, одиноким и покинутым самым дорогим человеком. Маска дружелюбного глупца крошилась на глазах, открывая подавляемые эмоции, закручивая внутренности в тугой узел. Посуда, второпях скинутая в раковину, перед приездом скорой помощи. Пустующий зал. Лестница на второй этаж, куда вообще лучше не подниматься – былые трофеи позабытой мечты и в более спокойные времена тупым ножом резали сердце. Фотография в рамке за стойкой – прямой и гордый Тсуеши рядом со своим взрослым сыном. - Старик, я так по тебе скучаю… Всхлипнув, Такеши вытер слезы рукавом пиджака. Покрасневшие глаза щипало, в груди наливалось тяжестью, голова казалась неподъемно тяжелой. Хотелось забить досками все окна и входную дверь, запереть калитку и выкинуть ключ. Похоронить тот безмолвный дом вместе с отцом и собственным детством. Жизнь Ямамото давно принадлежала Италии. В Намимори не осталось ничего, помимо воспоминаний. Словно давно покинутый бейсбольный клуб старшей школы – ты еще можешь зайти, обвести взглядом помещение, пройтись по полю. Оно всегда будет частью тебя, с которой ты больше ничего не сможешь сделать. В маленьком саду за домом шумели деревья под резкими порывами ветра. Сваленный кучей инвентарь, заросшая травой дорожка к додзе. Старик пытался до последнего держать дом в чистоте и порядке, но тело само дало сбой. И в таких мелочах пряталась самая страшная боль – если бы Такеши был рядом, он бы сумел помочь, скрасить последние дни, напомнить отцу, что тот не один, и возле него всегда будет крепкое плечо, на которое тот сумеет опереться… Листья вихрем взлетали и опадали на потерявшую краски землю. Ямамото не сумел стать ни хорошим сыном, ни оправдать ожиданий. Отец угас в одиночестве. А сам Такеши потерял то самое плечо, на которое всегда можно опереться, что бы ни преподнесла тебе жизнь – плечо единственного родителя. Боль тупой иглой ввинчивалась под ребра. Ямамото захлебывался в вихре сдавливающих эмоций, при этом больше не произнеся ни звука. Прошлое неумолимо вторглось в настоящее, перемололо душу на жерновах. Больше ничего не будет так, как раньше. Призрак дома, где тебя всегда любят, и будут ждать, исчез навсегда.       В приоткрытое окно повеяло холодной свежестью. Полог из жесткой белой ткани на дверях шевельнулся, колыхнулся несколько раз и замер, будто ошибочно потревоженный кем-то. Едва слышно прогнулись татами под чужим весом грубых форменных сапог. Тот, кто умел перемещаться неслышно, намеренно дал себя обнаружить, словно спрашивая разрешения войти и получая в ответ немое согласие. Капитан Варии вошел и остановился поодаль, впиваясь тяжелым взглядом в неподвижную фигуру перед собой. Молчание растянулось на несколько минут. - Соболезную… Такеши. Прости, никогда не умел как следует поддержать человека. Голос, будто удар хлыста, разрубил застывшее время. Ямамото повел плечами, силясь скинуть с себя невидимый груз, но лишь больше ссутулился. Прямой свидетель его позора. И не спасало ситуацию, что в присутствии Скуало даже дышать становилось легче. Сейчас Такеши чувствовал себя совершенно сломленным. - Не ожидал увидеть тебя так скоро, - хотя, кому он врал, ожидал, даже стоя у могилы отца – почувствовать того, с кем была связана вся нынешняя жизнь, - тебе пришлось лететь сюда аж… - Из Лаоса, все верно, - Скуало подошел ближе, но все равно держался на расстоянии, - пришлось спешно свернуть все дела и лететь первым же рейсом. Отчетная ересь подождет столько, сколько потребуется. Такеши, - взмах рукой на пробу, и вот тяжелая ладонь уверенно легла на плечо, сжимая, - я догадываюсь, что творится в твоей дурной голове, и скажу тебе одну вещь сразу. Ты ни в чем не виноват. Простая фраза оказалась той самой последней каплей. Стиснув зубы, Ямамото чувствовал, как стекают сдерживаемые слезы, не принося облегчения, не освобождая от боли. Скуало знал, о чем говорил. Только легче от этого ничуть не становилось. Тот сжимал плечо, сминая ткань пиджака и рубашки под ним. Пах так знакомо и тепло, будто привез за собой и солнце южной Италии, и пряности и дожди маленького Лаоса. Столь непривычный и неуместный в мертвом запыленном доме. Мечник здесь бывал слишком мало, хотя и знал Тсуеши. Чувствовал ли сейчас ту же боль, что ощущал Ямамото. Или другую боль – за своего Ямамото? - Видишь эту кухню? – голос звучал высоко и ломко, - когда я жил здесь, разве она была настолько заброшенной? Пыль, трещины, облупившаяся краска? Ты видел двор? Он выглядит практически нежилым. Старик пытался хоть как-то справиться в одиночку, а я… В то время я… Резкий удар вышиб весь воздух из груди. Истерика, вот-вот грозившая разразиться, моментально стухла. Скуало, больно и грубо впечатав в себя, сейчас обнимал его со спины, крепко обхватив руками поперек груди. И вжимал в себя, сжимал в объятиях, словно спасал из пучины океанских волн, что смертельно накрывают тебя с головой. Хватка протеза была особенно болезненной, но та боль отрезвляла. Дышал, уткнувшись лицом в затылок Такеши. И судя по сбитому рваному дыханию, был чрезвычайно зол. Но лишь продолжал обнимать. - А ты в это время жил своей жизнью. Проживал ее, так любезно подаренную тебе родителями. Спасал невиновных, убивал плохих парней, помогал мафии, встречался со мной. Думаешь, твоему старику нужны были жалость и сострадание? Не такого мастера меча я запомнил при встрече с ним. Не такой человек обучил тебя первым формам, а после отправил в вольное плавание. Такеши! – Скуало грубо тряхнул его, а после прошептал на ухо более мягко, - ты потрясающий сын, достойный преемник своего отца. Не позволяй тишине этого дома сломить тебя. Твоя жизнь продолжается. Хотелось вырваться из крепкой хватки и хотя бы сделать то же самое в ответ. Но Скуало держал слишком крепко. Поглаживал пальцами чужие плечи, щекотно водил носом по затылку, но от силы этих объятий болезненно сдавливало ребра. И только когда стихли последние всхлипы, мечник, подозрительно косясь, решился отпустить. Кусая губы, Ямамото смотрел поверх плеча на мутное оконное стекло. - Ты бросил все, только чтобы приехать ко мне? - Я бы приехал к тебе, даже будь я в Америке и направляясь на встречу с особенно ценным противником. Не мели ерунды, Такеши. Как тебя можно оставить здесь одного? Короткий поцелуй в лоб. Сдунув короткую челку со лба Ямамото, Скуало прижался губами к теплой коже дольше и крепче. Словно передавал через поцелуй молчаливое «я здесь, я рядом». И невысказанные слова касались сердца куда сильнее. Его Скуало прилетел. Бросил все, несмотря на последствия, но прилетел. И в предательски сгустившиеся тишину и боль врывался запах хлеба по утрам, свежего белья и нагретого солнцем дерева. В молчание родных стен вплетались крики чаек на теплом побережье и соленые брызги волн. А при взгляде на пустеющую столешницу Ямамото казалось, что он четко видит горячую пиццу и бокал красного сухого, к которому его долго приучал Скуало. Такеши тряхнул головой, и наваждение рассеялось. Но еще долго были слышны в ушах отзвуки быстрой и экспрессивной итальянской речи. Его новая жизнь. Его новая реальность. И рядом тот, кто показал ее, оставаясь рядом всегда. Они оба не сразу пришли к взаимопониманию и жизни в небольшой квартирке на окраине Палермо, откуда удобно добираться и по петляющей дороге вглубь острова к варийскому замку, и к гордо возвышающейся резиденции Вонголы в центре города. Но, обретя друг друга, решили больше не разлучаться. - Что мне делать со всем этим? – Ямамото неуверенно обвел рукой пустое помещение. - Если бы я был на твоем месте, то сжег бы дом ко всем чертям, чтобы избавиться от болезненных воспоминаний, - но, увидев, как нахмурился Такеши, мечник продолжил. – Но я не на твоем месте, а у тебя никогда не хватит решимости на это. Поэтому, мое мнение – оставь все, как есть. Когда сможешь – выставишь на продажу. Либо будем приезжать сюда в отпуск. Если захочешь когда-нибудь приехать в отпуск в Намимори, - и на этих слова Скуало ухмыльнулся. - Дурак… - прошептал Такеши, впервые улыбнувшись за те дни, с тех пор, как он узнал о состоянии старика. Скуало, как и всегда, врывался в его жизнь сметающим все на своем пути ливнем, наполнял собой, увлекал прочь от всех навалившихся проблем. Его друг, его любовник, его семья. И с появлением Скуало мертвый дом оживал, а боль, казавшаяся невыносимой, притуплялась. По крайней мере, теперь она казалась Ямамото чем-то таким, с чем, если постараться, возможно справиться. - Кто бы говорил, - посерьезнев, Скуало обхватил чужое лицо ладонями, словно сомневаясь в уместности своих действий, вновь замер. Но прикрытые глаза Такеши и расслабленная линия плеч позволили отбросить сомнения. Поцелуй вышел горьким и соленым из-за выплаканных слез. Пальцы скользили по мокрым щекам, приглаживали волосы, сжимали воротник рубашки. С каждым касанием, с каждым движением языка Скуало отдавал еще одну часть себя. «Я буду с тобой до конца. Чьего – не так важно» «Ты не одинок, и никогда таковым не был» «У тебя есть семья. У тебя есть я» «И вместе мы справимся с любой бедой, обещаю» Ямамото чувствовал это всем телом. И когда обхватывал за шею, прижимаясь. И когда пытался убрать носом мешающие белые волосы. Ответ на все сомнения и вопросы сейчас стоял перед ним. Потому Япония и осталась в прошлом, потому что, если мафию поначалу он еще ставил под сомнение, то их со Скуало любовь - никогда. «Старик, - с нежностью подумал Такеши, улыбнувшись про себя, хотя на деле улыбка наверняка вышла бы горькой, - надеюсь, ты видишь, с кем твой сын счастлив, и все же простишь меня». Сомкнув руки на талии, Ямамото прижался лбом ко лбу мечника, неподвижно смотря в глубину серых глаз. Мертвых уже не вернуть. Но безмолвный пустой дом благодаря Скуало вновь наполнялся жизнью. Как и зияющая пустота в его сердце. Вместе они непременно справятся с любыми испытаниями и болью… не так ли?