я отдаю тебе власть, я отдаю тебе трон,
когда война началась, наш город был обречен.
разрушен мир остов, ветра меж стылых камней,
реальность — худший из снов,
и я дарю тебя ей;
твой город полон золота при свете дня,
а ночью тает серебро на изгибах реки
♫ Ясвена — Феникс
Пожилая лекарка Иорет, которая запомнилась Эсси после пения перед ранеными в первые дни пребывания в Минас Тирите, тронула ее за плечо, призывая проснуться. Эсси вскинулась, сразу же проверила целость лютни — прятать не стала — встретилась глазами с аданет и с души у нее упал огромный камень, размером с тот, на котором был высечен лик Аэлирэнн. Не смотрят так весело целители на тех, кому вынуждены сообщить неприятные новости. Лицо же Иорет лучилось радостью, и Эсси ответила ей робкой вопросительной улыбкой. — Боромиру лучше, — подтвердила лекарка. В ее почтенном возрасте она могла позволить себе не звать лордом того, кого помнила ребенком. — Стрела была не отравлена, да и у нас достаточно запасов ацеласа. Без короля эта трава теряет некоторые свойства, но и Боромир, хвала Эру, ранен не клинком назгул. Скоро очнется. Проводить вас? — Да! — выдохнула Эсси.***
Боромир все еще спал — не лежал без сознания, а спал. Эсси села рядом с его кроватью, всматриваясь в лицо — жив, жив, жив, нет ни малейших следов смерти. Она смотрела на него и все яснее понимала, почему он вызывал в ней такие чувства, почему она настолько сильно ему сочувствовала и восхищалась тем, что было не слишком достойно восхищения. Почему его раны заставляли ее трепетать — мало ли мужчин ранят на войне? Почему она за одно это звала его bead orince — заслуги остальных были куда больше. Но все остальные, знакомые Эсси, проявляющие к ней нежные чувства доблестные воители… все они не были людьми. Эльдар или Aen Seidhe по умолчанию считались для нее героями; даже скоя’таэли, чьи поступки были действительно жестокими, скоя’таэли, принявшие сторону нильфов, в глазах Эсси были лишь доведенными до отчаяния и вынужденными любой ценой отстаивать свободу — даже такой. После вторжения в Туссент и позора Диветафа ненависть между расами вспыхнула сильная, но у них был небольшой шанс когда-то прийти к натянутому перемирию, но после резни в Лок Муинне и Эст Хемлете… после этого началась совсем другая война. Без сожалений и колебаний. Забывать же живущие много дольше людей Aen Seidhe не умели, даже если бы и захотели. Соверши то же самое, что Боромир, Элладан, Элрохир или Леголас — Эсси бы ни капельки не удивилась. Человек же, вначале попавший под чары злого артефакта, а после раскаявшийся и погибший, защищая хоббитов… ни один d'hoine так бы не поступил. Ни один d'hoine не целовал бы руку эльфийке, неважно, что она королева. Ни один бы не ждал, когда его жена из Aen Seidhe сама решит, что хочет близости, и в жены бы эльфку взяли лишь единицы, вроде отца Эсси, который, хоть и был человеком, но все равно сочувствовал Старшему Народу. Эдайн — не d'hoine, но Эсси мало разделяла эти понятия. Заметив, что ресницы спящего дрогнули. Эсси осторожно позвала: — Боромир? Он распахнул глаза. Попытался сесть — и тут же лег обратно: рана причиняла боль. Эсси протянула руку, Боромир взял ее ладонь, сжал — это его успокоило. — Ты жива, — сказал он. — Хвала Эру и Элберет, ты жива. — А что мне… — «сделается», проглотила Эсси, запоздало вспомнив, что орк стрелял в нее. — Жива. И ты жив. Я так испугалась! Боромир усмехнулся. — Я скажу ужасную вещь, но я рад. Если ты боишься за меня, то ты что-то чувствуешь ко мне. Но все же надеюсь, что тебе стало лучше. — Лучше. Ваши целители готовят прекрасное успокоительное. Или снотворное. Чем бы это ни было, мне помогло, — заверила его Эсси. Они замолчали. Эсси баюкала на коленях лютню. Боромир, как ей показалось, впал в забытье. Тот сон — он был вещим или просто игрой подсознания, которое выдало желаемое за действительное? Эсси прокручивала его в голове, наслаждаясь каждым моментом; сбудется или нет, а одно воспоминание успокаивало. Больше они ничего не сказали друг другу. Боромир спал, Эсси как можно тише выскользнула за дверь.***
Звезды смотрели сверху вниз на девушку, столь же печальную, сколь прекрасную. Волосы цвета темного золота, глаза, сияющие огнями, нежные черты лица; только Эру мог создать ее, дочь совершенно иной земли, чем та, что окружала ее. Земли, озаренной светом, а не залитой кровью. Францеска Финдабаир смотрела на звезды. Редки были моменты, когда она оставалась наедине с собой — редки, и потому ценны. Особенно те, где к ней не являлись призраки, требуя ответа за содеянное. Она старалась избегать их изо всех сил. Она гнала от себя тени павших, что тянули к ней когтистые руки из углов, лица, которые замечала боковым зрением в зеркалах, голоса, доносящиеся эхом: за что, Энид? за что, Маргаритка? за что, королева? почему ты предала нас? Сто жизней или тысячи? Выбор только кажется очевидным. Меньшее зло — отправить на смерть скоя’таэлей, чтобы получить Дол Блатанну. Меньшее зло, но Францеске не было легче. «Они гибнут, как разбойники по лесам». «Дети умирают». «Наше будущее. Наша кровь». «Простят ли они?» Голос Филавандреля звучал вперемешку со звоном стали и криками раненых. Он до сих пор прятал глаза от Энид — сказал, что прощает, но она понимала — нет. Не мог. И не должен был. Она сама себя не простила. Аэлирэнн легко быть символом и героиней, когда ее лик взирает на живых с камня в Шаэрраведде. Францеска выжила, и ей пришлось нести бремя живых, доля Аэлирэнн легла на ее плечи, и все ошибки, совершенные во время восстания, искупала только она. Иногда Энид казалось, что она потеряла всех — кто-то погиб, кто-то от нее отвернулся. Все, что у нее осталось — Дол Блатанна, где цветы росли, вспоенные кровью эльфов. Долина Цветов. Долина Пепла. Хотя бы что-то… Хотя бы такие земли. Ради этого Энид пожертвовала частью своего народа. Ради этого они до сих пор умирали, как часть армии Нильфгаарда. Звезды сверкнули ярче — как огоньки. Францеска напряглась — звезды не могут так мерцать… и в силуэт женщины превращаться тоже не могут, но именно это зрелище предстало перед ней: все до единой звезды соединились, опускаясь вниз, и из них соткался силуэт девы. Темноволосой, темноглазой, но сияли ее локоны и глаза ярче любого золота и серебра. — Ч-что… — восклицание застыло на губах. Тело тоже оцепенело — не двинуться, не взмахнуть рукой, не создать заклинание. Испугаться тоже не получилось, напротив, Энид охватило спокойствие и радость — так она ощутила бы себя, повстречавшись с матерью. — Aiya, — молвила звездная дева. — Hael, — отозвалась Францеска. Голос дрогнул едва заметно — держать себя в руках она умела превосходно. — Не бойся меня, — пришелица шагнула к Энид, оказавшись одного с ней роста. Тронула ладонью щеку — нежно, ласково. — Меня зовут Варда. — Варда… Произносить это имя было уже удовольствием — короткое, оно звучало песней намного более прекрасной, чем все слышанные Энид творения великих и не очень менестрелей. — А меня… — Знаю, — кивнула Варда. — Знаю, Энид ан Глеанна, Маргаритка из Долин, Францеска Финдабаир. Знаю. Я наблюдала за тобой. Мне ведомо то, что тебя терзает… что терзает всех вас. Почему-то Энид ей поверила. Она отвыкла верить, она подозревала всех вокруг, даже верного Филавандреля, но в словах Варды не усомнилась ни на йоту… и в голову ее закралась догадка. — Ты Dana Meabdh? Королева Полей предпочитала являться в иных обличьях, но боги на то и боги, чтобы быть непредсказуемыми. Варда покачала головой: — Нет. Впрочем, я рада, что ты знаешь Нессу. — Нессу? — удивилась Францеска. — Да, Нессу… Старшие валар зря недооценивали младших, а они оказались мудрее и проницательнее нас, — грустно улыбнулась Варда. — Давно нашли этот мир, но ничего не могли сделать, а мы отказывались их слушать… Но ты ведь не откажешься выслушать меня, королева? Мой рассказ будет долгим и трудным, однако принесет тебе великое облегчение… или, напротив, великую тягость. В зависимости от того, что именно ты предпочтешь услышать, Aen Seidhe, эллет, Дитя Звезд. Одна из немногих ныне здравствующих здесь истинных эльдар.***
Боромир быстро пошел на поправку. Ацелас сделал свое дело, рана затягивалась, силы возвращались, и уже на третий день он покинул Палаты Врачевания — ушел бы раньше, но не смог противиться искушению урвать лишние минуты отдыха, когда Иорвет ухаживала за ним, как за родным сыном, и, закрыв глаза, можно было представить, что не ее руки касаются его лба, а Финдуилас. Эсси не заходила больше. Спросив, как чувствует себя леди Гондора, Боромир услышал, что она принимает в гостях Глорфиндейла, и, хотя ревновать к эльфу, рожденному еще в далекие в Дни Блаженства, погибшему и вернувшемуся в хроа волей валар, было неразумно, все же он ревновал — не как к мужчине. Среди эльфов Эсси было лучше. Сон с орочьей стрелой мог быть пророческим, и чудо, что он не сбылся. Пока не сбылся. Орков не уничтожили подчистую, и вряд ли когда-нибудь уничтожат, они расползлись по всей земле, скрылись в горах и пещерах, ослабевшие после утраты повелителя, но способные натянуть тетиву и прицелиться. Неважно, что произошло между ними. Чем скорее Боромир отпустит Эсси, тем лучше — для нее. Он должен хотя бы сказать ей, что она свободна поступать, как хочет.***
Высокие белокаменные стены со множеством сверкающих башен. Широкие улицы, выложенные мрамором. Дома, усаженные цветами. Звенящие высокие фонтаны. Белокрылые птицы, щебечущие в ветвях мэллорнов. Королевский дворец, у врат дворца — два дерева, одно из чистого золота, второе — из серебра. Площадь, усаженная тополями и дубами, фигурные арки, шумный рынок. Прекрасный город, дивный город… уничтоженный город. Эсси очнулась от наваждения, переданного через осанвэ, и всмотрелась в лицо мужчины, который передал ей эти образы — на вид он не был много старше Леголаса, но глаза выдавали мудрость веков. — Таким был Ондолиндэ, — сказал Глорфиндейл, — Гондолин. Город на вершине холма Амон Гварет посреди долины Тумладен, в окружении гор Эхориата. Народ Тургона жил там спокойно и счастливо… Но теперь я понимаю, что мы не были правы, спрятавшись от мира. Мы сбежали, трусливо поджав хвосты, и неудивительно, что нас ожидала расплата. Мы потеряли бдительность, хотя окружили Гондолин семью вратами. Мы были чрезмерно самонадеянны. — Вы хотели выжить, — возразила Эсси. — Это не оправдание. Уже неважно, Гондолина больше нет… но я хотел показать его тебе, — улыбался Глорфиндейл по-особенному. Губы его не растягивались, глаза и то не сверкали, но лицо сияло невидимым светом. Эсси с первого взгляда полюбила его улыбку. Они стояли на шестом ярусе Минас Тирита, на площади, огороженной перилами, на самом краю — и чем-то простирающийся внизу пейзаж напомнил Эсси только что увиденный. Не настолько величественный, но похожий. — Твой город полон золота при свете дня, — прошептала она. Глорфиндейл поднял бровь: — Что? — Нет, ничего, — Эсси качнула головой. — Расскажи мне еще. Расскажи про Нуменор. — Нуменор, — Глорфиндейл помрачнел. — Я же рассказывал тебе. Нуменорцы, получив в дар от валар долгую жизнь, стали бояться смерти, а ложь Саурона превратила их в антиподы самих себя. — Но были Верные? — Да, и они ушли на Кораблях… Я знаю, что ты на самом деле хочешь услышать, Ауриэль. Всему свое время. Я здесь, чтобы поддерживать связь между тобой и Галадриэлью, и если поначалу новостей не было, сегодня утром они появились. — И ты молчал! — Эсси подпрыгнула на месте. Стоило говорить более уважительно, но, кроме того, что с первого взгляда ее расположила к себе улыбка Глорфиндейла, так же с первых же минут встречи Эсси поняла, что не может поддерживать с ним церемонии, как с владычицей Лориэна или с Арвен. Будто Глорфиндейл был ее дядюшкой. Может, он им и был. — Я молчал, ибо новость не была срочной, и потому, что хотел увидеть, как сияют твои глазки, — усмехнулся Глорфиндейл. — А сейчас они засияют еще ярче. Tari Варда рассказала Францеске Финдабаир о Низвержении Нуменора и Сопряжении Сфер. — Правда? — ахнула Эсси. — И?.. — И Францеска ответила, что она согласна привести сюда свой народ — тех, кто также будет согласен прийти. Валар готовят Корабли. Для начала — в Валинор, после, когда фэа Aen Seidhe излечатся от Искажения, они смогут вернуться в Средиземье.Многие начнут здесь жизнь, как перэльдар, но среди них есть и те, в ком нет человеческой крови, и им не придется делать Выбор. «Выбор». Эсси помрачнела, и Глорфиндейл понял, почему. Шагнув к ней, он мягко коснулся ладонью ее волос, погладив золотые пряди. — Тебя тоже тревожит Выбор, дитя? — Ужасно, — призналась Эсси. — Я почти не сомневалась… но теперь сомневаюсь снова. Если бы ты мог мне подсказать, если бы кто угодно мог решить за меня… — То ты бы проклинала этого кого-то на чем свет стоит, — засмеялся Глорфиндейл. — И, раз уж ты так сказала… какое решение ты бы хотела, чтобы приняли за тебя? Если я скажу: выбирай Путь Эльфов? Эсси насупилась. — Вот видишь, — назидательно проговорил Глорфиндейл. — Поэтому выбирай сама, дитя. Поддавшись порыву, он наклонился, запечатлевая поцелуй на лбу Эсси — и оба не заметили, что в этот момент за ними наблюдал Боромир.***
— Привет! — радостно сказала Эсси, войдя в спальню. Боромир ответил ей вымученной улыбкой — потому что сияющей от счастья эллет невозможно было не улыбнуться. Поднялся с кровати, не умея сидеть в присутствии дамы. Эсси дотронулась до его груди, погладила подушечками пальцев. — Лучше? — Уже все прошло, — сказал Боромир. Набрался смелости, как перед прыжком в холодную воду… — Я хотел с тобой поговорить. — О чем? — ощутив его напряжение, Эсси посерьезнела. Боромир усадил ее рядом с собой, взяв за руки. — О нас. Я должен сказать тебе это. Обязан, — он набрал воздуха. — Если ты захочешь, я отпущу тебя. Ты будешь свободна уйти. Перед народом за наш разрыв всю вину я возьму на себя. Эсси неверяще распахнула глаза. Еще около месяца назад это обрадовало бы ее, сейчас — нет. Сейчас было обидно и неприятно, и… грустно? — То есть, — медленно произнесла она, — раз мы переспали… тебе уже не интересно быть моим мужем? — Что? — опешил Боромир. Такого вывода от Эсси он не ожидал; больше всего боялся встретиться с ее неприкрытым облегчением, но чтобы она решила, будто… будто он получил, что хотел, и ему достаточно? — А разве нет? — Эсси вырвала руки из его ладоней. — Мы потом об этом совсем не говорили! Нет, я понимаю, переспали и забыли, я сама такая, но… но чего я хочу, если я правда сама такая? — горько спросила она то ли у Боромира, то ли у заглядывающих в окно звезд. — Если ты меня наверняка до сих пор считаешь кем-то вроде падшей женщины? Ну и ладно… Думаешь, я буду плакать? Не дождешься! Уеду в Имладрис к Глорфиндейлу, близнецы мне всегда рады! — Вот и хорошо, — кивнул Боромир. — Тебе нужно быть среди эльфов. И если ты влюбилась в Глорфиндейла… — Что? — перебила его Эсси — и расхохоталась. Звонко, до слез, выступающих жемчужинками в уголках глаз. Ее смех резал Боромира ножом. — Разве нет? — Немного — да, — призналась Эсси сквозь смех. — Но это не та любовь. — Влечение хроа? Как же это было больно — словно он заживо отрезал себе руку. Так бывает, если попадаешь в плен и освободиться из оков можно лишь одним способом, или если раненая конечность стала чернеть. Боль не была физической, но это не умаляло причиняемых ею страданий — Боромир рвал на части свою фэа. — Нет, конечно, при чем тут влечение? Не переводи стрелки! — Эсси вскочила. Он встал следом за ней. — Отвечай! Скажи мне правду! Я заслуживаю чертову правду! Почему ты вдруг собираешься со мной расстаться? — Чтобы ты не делала Выбор! — выпалил Боромир. — Ты эллет! Ты намного больше эльфийка, чем человек! Ты не должна быть смертной! — уже тише он добавил, — Тот орк мог тебя убить. Эсси застыла с приоткрытым ртом, медленно соображая — так вот почему Боромир предлагал ей уйти. Он боялся за нее. А она сутками гуляла с Глорфиндейлом, не заглядывая в Палаты, довольствуясь утверждением Иорвет, что все обязательно будет хорошо и очень скоро, один день, может, два, а гость сообщал ей столько интересных вещей… — Глорфиндейл защитит тебя, — продолжил Боромир. — Он хороший, насколько я его знаю. Он был воскрешен валар за особые заслуги. — Прекрати меня за него сватать, — отрезала Эсси. — Неужели ты готов так просто от всего отказаться? Отказаться от… — она замолчала. Следующая догадка озарила молнией все ее естество — про любовь Боромир ей не говорил. Ни разу не произнес «я тебя люблю»… и она тоже, но женщинам это не так обязательно. Значит, не любил? — Готов, — подтвердил Боромир. — Вот как, да?.. Эсси побледнела так, что глаза ее засияли еще ярче. Обогнув его, подошла к окну, открыла то нараспашку, и выкрикнула прямо в лицо звездам: — Я выбираю Путь Людей! Боромир задохнулся. — Я, Эсси Давен, Ауриэль, леди Гондора, перед ликом Манвэ Сулимо, Варды Элентари, Аулэ Наватара, Йаванны Кементари, Владыки Вод Ульмо, Намо Мандоса, Оромэ Алдарона и Госпожи Печали Ниэнны, перед ликом всех прочих валар выбираю Путь Людей! Остановить ее Боромир не мог — только стоять и слушать, как в тишину ночи вплетаются произнесенные звонким голосом имена богов, которые все, конечно же, слышали. Которые принимали Выбор Эсси — слепые к чужим бедам боги. Им нет никакого дела, сколько лет она проживет. — …именем Эру Илуватара! — завершила Эсси — как топор палача опустился на плаху. Она захлопнула окно, словно ставя точку, и сложила руки на груди. — Зачем ты это сделала? — шепнул Боромир. Эсси дернула плечом. — Затем, что пазл сложился. Я поняла, как должно быть. Наверное, я давно так решила. Ты здесь ни при чем. Меня пугает вечность — я же всегда была уверена, что проживу обычную жизнь. Даже меньше, чем предписано эдайн, и то, если повезет. И если мне на моем веку пришлось бы увидеть что-то ужасное вроде Падения Гондолина или порабощения эльфов людьми… то не хочу я такую вечность. К тому же, фэа квенди привязаны к Арде, а я терпеть не могу клетки. Даже если клетка размером с целый мир… Утром я уеду с Глорфиндейлом. Ты прав, мне будет с ним хорошо. Кажется… кажется, он мой прадед. Отвернувшись, Эсси пошла к выходу, изо всех сил стараясь не расплакаться — что толку плакать? Ей было хорошо, пора двигаться дальше, она никогда не привязывалась к мужчинам, за исключением Лютика, и тот никогда для нее мужчиной не был, а друг — это совсем не те чувства. Уедет в Имладрис, оттуда в Лориэн, поможет Галадриэли с обустройством Aen Seidhe, будет, как и хотела, путешествовать и петь… в идеальном мире, где никто не требует загнать эльфов в резервации и песни об Аэлирэнн слушают с уважительным вниманием и восторгом, а не с презрением… Разве не это было ее главной мечтой? Запястье обхватили чужие пальцы, не крепко, но уверенно. Боромир обнял Эсси со спины, зашептал ей в волосы: — Прости меня, прости, прости, я такой дурак, я хотел, чтобы ты была в безопасности, но даже не подумал спросить, чего хочешь ты, и к Глорфиндейлу ревновал, и к эльфам, ко всем, к каждому, к Галадриэли — и то ревновал, потому что с ними тебе было веселее, чем со мной, и я правда за тебя боялся, мне приснился сон о твоей смерти, а у меня был однажды пророческий сон, и… И я больше всего на свете боюсь тебя потерять. Я слишком сильно тебя люблю. Эсси струной напряглась в его руках. Дорого бы дал Боромир за возможность увидеть ее лицо. — Любишь? — недоверчиво переспросила она. — Ты меня любишь? — О боги, — выдохнул он. — Конечно! Неужели ты сомневалась? — Ты не говорил. Боромир повернул Эсси к себе — она позволила ему это, не вырвалась. Смотрела на него, словно впервые увидела. — Я люблю тебя, — прошептал он прямо в ее приоткрытые губы. — Я люблю тебя. Пусть слышат это валар и Эру, и боги твоего мира… но главное, чтобы услышала ты. Я люблю тебя. Я полюбил тебя с того момента, как увидел. Вместо ответа Эсси поцеловала его, приподнявшись на цыпочки и обвивая руками шею. Боромир углубил поцелуй, уложив ладони ей на талию, но не решаясь продолжать, пока Эсси сама не толкнула его к кровати — тогда он сел, а она, как в прошлый раз, забралась к нему на колени, сбрасывая туфли. Подняла его камзол — грудь все еще обхватывали повязки. — Тебе же не больно? — смутилась Эсси. — Мне замечательно, — сказал Боромир, забираясь под ее платье. — Знала бы ты, как мне хорошо. — Мне тоже… — Эсси вздрогнула, когда он поцеловал ее шею. — Я тоже тебя люблю, — призналась она. — Я тоже очень сильно тебя люблю. Тая под его губами, она понимала — это настоящее. Это истинное. Ее любовь, ее Выбор — и ее сны тоже были настоящими, все до одного. Вызима, Лютик… летние сады Минас Тирита. Только летние сады — то, что ждало в будущем. Лучшем будущем из всех возможных.