Гниль

Без края тоска Без края усталость От нас ничего не осталось От меня ничего не осталось Пора бы забыть все Но снег снова падает вверх Звезды, скользя по щеке Поют о тебе Гул самолетов над нами А снег летит и не тает Летит и не тает: Так у тоски по тебе нет края Снег летит, летит, летит и не тает У тоски нет края Нет края

*** Нескончаемая боль. Вот, что ощущала Маша. И этому не было предела. Казалось, она делала все, чтобы почувствовать себя лучше, пусть и не всегда здоровыми способами. Из плохих — пристрастилась к сигаретам и алкоголю. Как он. Из хороших — начала пить антидепрессанты по назначению. Марии казалось, что могло случиться что угодно, но только не это. Только не то, чего она боялась больше всего — потерять любимого человека. Особенно по его же желанию. Дорогая Машенька, Прости меня. Я больше так не могу и не хочу. Я думал, что все изменится. Что я изменюсь рядом с тобой, но нет, я такой же мудак и дэдинсайд, как считают многие. Они, к сожалению, правы. Прости меня. Я давно этого хотел. Я знаю, ты желала меня спасти и делала мою жизнь лучше каждый день, но я действительно умираю. Я чувствую как гнию изнутри, а мое тело приковывает меня к кровати. Я все потерял: учебу, работу, друзей. Только ты у меня осталась. Но у меня больше нет никаких сил. Знаешь, я всегда боялся умереть, когда я этого не совсем ожидаю. Собственная смерть для меня — еще одно желание все контролировать. Прости, что не справился. Прости, что не слушал тебя. Прости, что ухожу. Можешь плакать, если захочешь. Если нет — все в порядке. Я тебя всегда люблю. Прошло два месяца, а Маша все перечитывала это скомканное предсмертное письмо, на бумаге которого виднелись высохшие следы от слез. Она боялась признать, но смерть Марка в каком-то смысле была ожидаема, и казалось, что она бросала все силы на то, чтобы это предотвратить. Если человек не хочет, чтобы ему помогли — все бесполезно. А Марк и не хотел. Он отмахивался и злился каждый раз, когда Мария предлагала ему сходить хотя бы к психологу, ведь при скромном достатке Марка он не мог позволить себе большего. А ведь Маша даже предлагала ему денег. — Что? — усмехнулся он тогда. — Брать деньги с тебя? — Как будто бы в первый раз, — Мария улыбнулась, припоминая ситуацию с теми деньгами, которые Марк потом проиграл на ставках. — Прекрати. Деньги он отдал, когда они уже вступили в отношения. «Лучше поздно, чем никогда» — написал он в переводе на карту Марии. Она помнит как тогда не принимала эти деньги, говоря, что давно простила долг, но Марка просто-напросто съедала совесть по этому поводу. — Я неправильно поступил. Я полный мудак. — Это не… — Точнее я вел себя как мудак, — исправился он. — Прости меня. Мне жаль, что не ценил тебя раньше, — его глаза вмиг округлились. — То есть ценил! Но думал, что никогда тебе в этом не признаюсь, понимаешь? Я чувствовал себя слабаком и омежкой, прямо как этот придурок Артем. Мария помнила как внутри нее все похолодело, когда Марк назвал это имя. Она хотела остановить его, сказать «Перестань», но всегда давала выговориться, так как действительно знала и понимала, насколько это было важно для Марка — довериться. Иногда она даже чувствовала себя особенной в его глазах, ведь только с ним теперь происходили столь проникновенные и важные разговоры, которые Маша не имела права прерывать. Ей и тогда было очень жаль, что Марк не говорил о своих суицидальных мыслях и депрессии, отказываясь верить даже самому себе, хотя он по-настоящему страдал — это можно было заметить хотя бы по порезам на его руках, которые со временем стали все глубже. — Шрамы останутся, — говорила Маша. — Насрать. Каждый раз когда она пыталась завести эту тему с Марком, он вмиг становился серьезным и злым, а иногда даже грустным. Бортников никогда не говорил что-то, что пряталось в его душе, разъедая словно кислота. Он лишь произносил односложные колкие ответы или переводил тему, что невольно заставляло Машу замолчать. Сейчас она чувствовала себя бесконечно виноватой. «Почему я не настояла?» — думала Мария, пока ее слезы снова падали на лист в клеточку, который она все это время хранила под подушкой. — «Почему вокруг меня столько смертей?» — Маша вспомнила отца, дело об убийстве которого так и осталось нераскрытым — его замяли, отказываясь слушать то, как Маша умоляла, все еще будучи уверенной в том, что это не было самоубийством. — «Они не могли умереть. Никто из них не мог». Но их не было. Самое страшное во всем этом было то, что она никак не могла смириться с таким страшным фактом как смерть ее любимых людей, пусть и с отцом у нее были поверхностые отношения. «Я так скучаю по ним всем. До сих пор не верю, что их нет». Маша пыталась успокаивать себя тем, что хотя бы со смерти Марка прошло мало времени, чтобы переварить это и отпустить. Жить дальше. *** Отрицание-гнев-торг-депрессия-принятие. Мария чувствовала, будто перескакивала с одной стадии смирения на другую. Так и было, ведь на самом деле это все нелинейно. Сначала было отрицание. Она помнит как тряслись ее руки при находе этой записки в тот злополучный день. Помнит, что искала Марка, подключив полицию и не верила, что его действительно больше нет. — Нашли?! — глаза Маши тогда загорелись, и она почувствовала облегчение, которое исчезло в ту же секунду. — Мне очень жаль, Мария… — Ч-то такое? — она уже тогда понимала, какая будет следующая фраза, но хотела удостовериться. — Он повесился. В лесу. — Боже мой, нет. Он не мог. Он не мог. — Мне оч… — Заткнитесь! Все заткнитесь! — Маша кричала так, что ей казалось, что ее голова вот-вот взорвется. — Это не мог быть он. — Вы ведь нашли… — Это. Не. Он. — в ее глазах было столько гнева, что они покраснели, но не от слез. В тот момент она не могла плакать. А позже смогла. Она плакала день и ночь, даже не выходя из дома — ей казалось, что это поможет, но это зарывало вглубь все больше и больше. Прямо как ее мальчика Марка, только не под землю. Маша искренне хотела уйти с ним, но умом понимала. что идея, мягко говоря, не очень, ведь ее больше не будет. Она больше никогда не посмотрит на этот мир. Больше никогда не услышит любимую музыку. Больше никогда не проведет время с Динарой, которая то и дело приходила утешать первое время. А потом Маша отказывалась. Она отказывалась видеть всех людей на этой планете прежде чем начать хоть как-то функционировать. Самое сложное в депрессии — осознать и принять ее, понять, что вот тут действительно нужна помощь. И она сделала это за двоих. Ее мама оплачивала ей терапевта и дорогие таблетки — примерно шесть тысяч в сумме: психотерапия два раза в неделю, таблетки каждый месяц. Маша чувствовала себя бременем для матери, с которой со смертью Марка отношения стали гораздо лучше, однако она не могла воспринимать это как что-то позитивное в ее жизни, ведь все это подавлялось депрессией. Ей казалось, что с появлением психофармакотерапии в ее жизни она, наконец-то, приходит к принятию. В каком-то смысле иногда так и было. Она снова начала проводить время с друзьями — Динара, Леня, Женя… Были дни, когда она и не вспоминала о Марке и даже радовалась каждому новому дню. А потом пила, пытаясь убить что-то в себе. *** Так было и сегодня вечером, когда они все собрались в пабе. Машу успокаивало, что почти все они, за исключением Леонида, были пьяными, а пить одной уже точно алкоголизм — так ей казалось. Мария допила коктейль Лонг Айленд со льдом и сидела, уткнувшись в телефон, будто чем-то занята, но на самом деле она открывала и тут же закрывала разные приложения. Думать ни о чем не хотелось. — Фу, как ты это пьешь? — донесся до нее голос Леонида. — Что? — Маша подняла голову и растерянно посмотрела на него. — Да я не тебе, — успокоил ее тот. — Я, вон, ему, — он кивнул головой на Женю, пьющего шоты водки. — Обычно! — весело сказал Евгений. — Хочешь? — Да ну тебя, — отмахнулся Леня и отвернулся от него, отпивая из стакана теплый безалкогольный глинтвейн со вкусом вишни. — Мальчики такие смешные! — заговорила Динара с глупой улыбкой, которая бывает у тех, кто явно выпили больше положенного. — Динар, может тебе хватит? — обеспокоенно произнесла Маша, убирая телефон в карман. — Да все нор… — она икнула и засмеялась. — Ой! — Динаре больше не наливать, — уверенно обратилась она к Лене и Жене. — Да тут никому не надо больше наливать! — усмехнулся Евгений. — Мы все бухие. Кроме Лени, конечно. Как дела, зожник? — Отстань, — прошипел тот. — Не порть настроение. — Мальчики, не ссорьтесь, — мурлыкающе попросила Динара. Маша и не осознавала, насколько она пьяная, пока ей не пришлось встать из-за стола, чтобы пойти в общий туалет в отдаленном уголке. Покачиваясь, она схватилась за стул. — Ты как? — с лица Жени пропала улыбка, и он смотрел на Машу с нескрываемым беспокойством. — Порядок. — Ты куда? Вместо ответа Маша показала рукой на дверь. — Понял, — Женя лишь кивнул. Маша вдруг почувствовала, как к ее горлу подкатила тошнота, и мигом побежала к туалету, все еще шатаясь и не разбирая дороги, пока в ее глазах темнело. «Только бы не занят, только бы не занят…» — умоляла она мысленно, и ее мольбы были услышаны — дверь была открыта. Мария опустилась на колени, больно ударившись о кафель, и подняла крышку унитаза. В следующий миг коктейль был уже не в ее желудке, но ей стало ощутимо легче. — Ты как? — она услышала голос Евгения и обернулась, осознав, что даже не закрыла за собой дверь. — Помочь? — Чем ты поможешь? — У меня есть ополаскиватель для рта. Только сейчас Маша заметила в его руке миниатюрную бутылочку с зеленой жидкостью внутри. — Давай, — она не церемонясь почти что выхватила ее и, открыв крышку, начала полоскать рот, закрыв глаза. Ополаскиватель оказался со вкусом мяты. Она выплюнула его в унитаз и вздохнула. *** Неожиданно Маша услышала щелчок дверного замка. — Ты что делаешь? — она повернулась к Жене. — Маш… Я давно хотел тебе сказать… — О, господи, — испуганно прошептала Мария, понимая, что сейчас будет. — Ты мне нравишься! Нет, я люблю тебя! — выпалил Евгений. — А в чем разница? — Маша подняла брови и поморщила лоб. — Да неважно. В общем, я понимаю, что со смерти Марка прошло не так много времени, но я хотел бы, чтобы ты была моей девушкой. Конечно, в планы Марии не входил такой поворот событий, но зато в ее голову пришло кое-что другое. Если бы она была в каком-нибудь мультфильме, то над ее головой бы загорелась желтая лампочка. — Так бы и сказал, что секса хочешь! — усмехнулась Маша. — Ну… — Женя вдруг смутился. — Тебе честно или соврать? — Скажи правду и ничего кроме правды. — Хочу, но, — он огляделся. — Мне не кажется, что это лучшее место. — А какая разница? — Маша припала к Жене вплотную. — Чего ты хочешь? — прошептала она ему на ухо, пока рука медленно спускалась к его джинсам. — А ты? — сдавленно спросил Евгений. — Дверь точно закрыта? — Точно. — Тебе честно или соврать? — Правду и ничего кроме правды, — Женя улыбнулся. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня прямо на крышке этого унитаза, — Маша медленно опустила ее. — Оу, — игриво произнес Женя. — Заводишь. Маша чувствовала себя мерзкой во всех смыслах уже на этом этапе, но виду не подала. Вместо этого она подмигнула Жене и, все еще прилегая к нему, расстегнула пояс и ширинку на его джинсах, которые тут же упали, и на Жене остались только трусы и футболка. Маша коснулась его члена подушечками пальцев через ткань и услышала короткий сдавленный стон. Она облизнула губы и поджала их, просовывая руку в трусы и обхватывая вставший член. Неожиданно она прекратила и села на крышку унитаза, приподнимая юбку. Жестом руки она пригласила Женю к себе: — Ну, иди сюда, — шепнула Маша и с тяжелым вздохом закрыла глаза. Грязь. Сердце Марии застучало так, что его биение слышалось в ушах. Захотелось убежать. Опустить юбку. Встать с унитаза. Подбежать к двери. Открыть ее трясущимися руками. Забрать свои вещи. Уйти без объяснений. Бежать, бежать, бежать куда-нибудь далеко, пока всего этого не случилось. Но Маша прилипла к крышке унитаза и посмотрела на Женю. В глазах все расплывалось, пока последний нависал над ней и спускал трусы. Гниль. — Не уходи, — прошептала Маша и наклонила голову, пока ладони Жени обхватывали ее талию. — М-хм. — Что такое? — с улыбкой прошептал он. — Давай сделаем по-другому, — Маша закусила губу. — Я встану к стене, а ты сзади. — Х-хорошо. Женя слез с нее, а его черные боксеры оказались на холодном кафеле. Он переступил и откинул их в сторону. Маша встала и на трясущихся ногах подошла к стене туалетной комнаты и оперлась на нее рукой. Женя пристроился сзади, и она почувствовала, как он резко снимает с нее трусы. Мария закрыла глаза и выдохнула, приготовившись. Она нагнулась и почувствовала как член Жени пристраивается к ее заднему проходу. — Не туда, придурок! — прошипела Маша. — Бля, — он цокнул языком. Она ощутила, как Женя водит головкой по ее половым губам и издала тихий короткий стон. Маша, все еще держа глаза закрытыми, снова подумала о Марке. «Все хорошо?», «Тебе приятно?», «Так нормально?» — его нежный голос звучал в ее ушах настолько громко, что она зажмурилась. Маша невольно улыбнулась, но в следующий миг улыбка спала с ее лица — Женя вошел слишком быстро и резко. Она сцепила зубы и втянула через них воздух. Она помнила Марка. Его тело, его движения, его мимику. И совсем не хотела запоминать Женю, который делал не так, как он. Ни нежности. Ни интереса. Ничего. Потрахаться и разойтись — вот, чего ей хотелось. Женя двигался слишком интенсивно, и Маша чувствовала себя так, словно между ее ног засунули камни. Ей было мерзко от того, что она вообще возбудилась, но организму так легче. Легче. Смазка позволяла сделать этот процесс хоть сколько-нибудь переносимее. Щекотка внизу живота отвращала Машу. Ей не верилось, что это происходит не с Марком. Она помнила ту любовь, которой не было сейчас. Маша почувствовала, как в носу начало щипать. Она, наконец, открыла глаза и прислушалась к физическим ощущениям — ничего не менялось, Женя все так же грубо и быстро двигался в ней, обхватив ее талию. Он тяжело дышал. — Сучка, — донеслось до Маши. По спине прошелся разряд тока — это точно был не Марк, потому что он бы такого себе не позволил, она была уверена в этом. Маша на мгновение опустила руку, которой держалась за стену, но только чтобы прислониться к ней другой. Пальцами правой руки она коснулась своего клитора и стала водить круговыми движениями по нему. Только в этот момент она издала стон и почувствовала как Женя ускоряется. — Не кончай в меня, — прошептала она, продолжая Жене в темп ласкать свой клитор, пульсирующий под капюшоном, но что-то явно было не так. Мысли. Много мыслей. О Марке. Об отце. О матери. Об этой ситуации, похожей на сюр, ведь Маша никогда не могла даже представить, что сможет вот так вот кому-то отдаться в туалете клуба, к тому же еще и пьяная. Но Маша хотела забыться и убежать от собственных чувств. В тот момент эта мимолетная связь показалась ей единственным выходом. Воспоминания душили, но это был не он, что разбивало сердце еще больше. Не он, и никогда им не станет. Маша услышала сдавленный тихий рык и поняла, что в вагине постепенно становится свободно. Она повернулась к Жене и увидела, что он кончил на кафель, а ведь в туалете даже не было туалетной бумаги, чтобы вытереть это. Они встретились взглядами — лицо Жени сменилось с довольного на обеспокоенное. — Ты… девственница что ли? — Чего? — Маша подняла бровь. — У тебя кровь идет. Только сейчас она осознала это. Колющую боль между ног. И лучше бы она ее так и не ощутила. — Я не девственница, — прошипела Маша. — Это ты тупой мудак. — Ты кончила? — Нет. Капли крови падали на кафель рядом со спермой.