1000 ЛЕТ МОЕГО ОДИНОЧЕСТВА С ТОБОЙ

       Едва ли в этой Вселенной найдётся более одинокая душа, чем та, что меня покинула. Кажется, я потерял связь с данной мне реальностью, ведь даже и не заметил, как сад впитал всю воду. Мне было безразлично всё и даже то множество выросших цветов не были способны уменьшить боль, что протекала по венам. Я потерял все. Снова.       Забавно, когда Амун лишила меня жизни, я возненавидел её за, как мне тогда казалось, несправедливость. Сейчас же я ненавидел её за то, что она оставила меня, лишив возможности призирать её открыто и испытывать ярость за насильное заточение здесь. Я буквально оказался без всего, что хоть как-то могло расшевелить меня. Всё что мне оставалось — перебирать в памяти совместные моменты, ненавидя себя за холодность, непонимание её действий и вспыльчивость. Если таким образом она создала для меня очередную пытку, то это удалось Новолунию в лучших традициях садистских наклонностей. До этого самым тяжёлым испытанием в моей жизни был приказ убить ту, что создала меня.        Да, меня использовали в своих интересах и тогда во мне не было сил сопротивляться. Забавляет тот факт, что Амун даже не злилась, ведь понимала, что тот ранг, которым я обладал не позволял сопротивляться приказам и внушению. Пусть я и не воспринимал свою мать как наставника, и презирал Сомнение за многие моменты, смерти она не заслуживала. Она была виновата перед всеми нами за неспособность дарить тепло, ведь преследовала лишь собственные эгоистичные цели. Чибби не хотела принимать себя настоящую, оставаясь вечным ребёнком. Это раздражало, но не являлось причиной всеобщей ненависти. Думаю, я и сейчас не понимаю почему её так презирали Сагны и Сагниты, а Высшие… Кажется, я почувствовал тогда страх в глазах Шаманьо. Сомнение способна заставить колебаться в каждом принятом решении… Но почему тогда я пошёл убивать её, не сомневаясь в этом приказе?        Нет!        Эта сумасшедшая сама допустила эту ситуацию. Амун знала, зачем я приду и все это было ею спланировано. Но знала ли принцесса, что ценой этому станет её собственная свобода? Могла ли она быть так глупа, что пожертвовала всем и пошла на этот шаг?        Мысли об этом сводят с ума и в голову приходят самые жуткие мысли. Я не привык, что в этом мире кто-то способен на заботу… На проявление заботы ко мне. Вся моя жизнь была построена на постоянном стрессовом состоянии, которое, в конечном счете, перестало пугать, удивлять и казаться чем-то странным. Я просто перестал испытывать вообще что-либо. Всё, что окружало не имело никаких красок и даже казалось, что пространство впитало все звуки, оставив меня погруженным в чувство собственной ненужности. Но Амун, даже держа меня в плену, смогла изменить эти неприятные акценты просочившегося в кровь яда. Она показала, что мир имеет множество оттенков и эти краски — это способы подарить состояние покоя. Мне было сложно принимать её и ту истину, в которую Новолуние верила, но, в конце концов, принял все её вариантности.       Приучив меня к себе и растратив на это так много усилий, она позволила водной стихии поглотить себя, растворившись на моих глазах. Пусть я и понимал, что пока жив Дагон, дух Анаджамун никогда не прекратит своего существования, но это знание не могло избавить меня от удушающей тоски и нескончаемого потока огненных слез. Думаю, я всегда знал, что она принадлежит принцу воды, но не ожидал, что даже здесь — в моём мире, он сможет найти способ забрать её у меня.       Это нечестно!       Я не был готов потерять эту глупую девчонку таким нелепым образом. Это был 36 524 день нашего совместного заточения и он должен был закончиться иначе. Я готовил празднование, во главе которого искрились бы молнии нашего сопротивления и непринятия друг друга, а всё это было бы щедро приправлено порцией едких шуточек. Мы так привыкли язвить и задевать друг друга, что это стало чем-то таким привычным и родным… Наше наигранное непринятие друг друга было необходимой клейковиной, соединяющей две одинокие души, что всегда были окружены толпой небезразличных, но непонятые самими собой. Мы были до отвращения одинаковы и, как оказалось, именно это и стало началом необходимой трансформации. Но я не готов признавать, что потерял ту, кто научила меня чувствовать. Нет! Никто не смеет отбирать у меня ту, кто покорно терпела меня сто лет и смиренно, шаг за шагом, учила пониманию. Никто не имеет права лишать меня этой сумасшедшей принцессы, готовой умереть ради Смерти.       — На что ты готов ради её возрождения? — передо мной возник высокий незнакомец и, поправив пиджак, протянул мне ожерелье Амун.       — На всё! — подскочив на ноги я почувствовал сильное головокружение, но мне удалось не показать этого недомогания.       — Принцесса Белой Луны достаточно упряма и практически всегда это приводит к не самым приятным последствиям. Думаю, ты уже смог на себе испытать некоторые особенности её характера.       — Мне плевать на её характер! — подскакиваю к нему так близко, что чувствую едва уловимые нотки аромата Анаджамун. Он точно знает, где она! Это сводит с ума, но я не позволяю себе выходить из-под контроля. — Ты знаешь, где она и что с ней, не так ли?       — Знаю, Всадник Смерти, — появившаяся на его лице улыбка пугает. В этом странном незнакомце так много жутких элементов, что хочется защититься, но нельзя рисковать и терять столь незначительный шанс на возрождение Амун. — Она в замке потерянных душ, который давно скрыт от взора Тримирия.       — Она в порядке?       — Она умерла, — усмешка делает его ещё отвратительнее — но если отбросить этот факт, Всадник, то с ней всё хорошо.       — Ты властитель мира потерянных?       — Нет. Мне пришлось выполнять эту функцию, так как кое-кто оставил свой пост.       — Кто ты?       — Шаман.       — Ты тот, кого Шаманьо создала из частиц своей души? — не верю услышанному, ведь все считали его вымыслом. — Думал, это обычная притча, придуманная ради усиления эффекта непокорности.       — В этой самой непокорности мы с тобой и оказались похожи. — блондин осматривает сад и, закрывая глаза, вдыхает аромат цветов. Что? Я и не заметил, что в моём саду циркулирует воздух, перенося приятный запах распускающихся цветов. — Думаю, именно поэтому, мы и оказались в ситуации насильного и мучительного взращивания сада души.       — Разве Высшие не рождаются с ним априори? — я был удивлён, ведь все легенды повествовали о наличии сада души у всех первородных линий крови.       — Я же не относился к равнозначным энергиям. Если бы меня создали Тьма и Энергия в тандеме, то моя участь была бы куда проще, но так уж сложилось, что я был обычной прихотью избалованной девчонки.       — Мне жаль…       — Не стоит. Это не имеет никакого значения. Амун тогда помогла мне и именно поэтому я здесь, чтобы помочь тебе, — блондин протягивает руки и я вижу зажатое в ладонях светящееся зерно. — Это семя её души, Всадник Смерти. Посади его там, где будет максимальное сосредоточение тепла и взращивай до тех пор, пока не увидишь принцессу Белой Луны. Тебе придётся создать могилу, наполнив почву своей энергией и терпеливо дожидаться, когда то, что умерло, возродиться.       — Сколько времени это займёт? — аккуратно забрав это крохотное семя, прижимаю его к сердцу с такой заботой, что и сам поражаюсь. Когда это во мне успело зародиться так много трепетного волнения?       — Уж чего у тебя неограниченно, так это времени, Артэс. Амун настолько верит в тебя и тебе, что отказалась от пребывания в замке, попросив трансформировать душу в семя. Не подведи эту ненормальную девчонку.       — Спасибо. — благодарность прозвучала настолько естественно, что от неверия я потрусил головой.       — Смотрю, Амун даже твой характер смогла уже сгладить. — на этот раз усмешка звучит по-доброму, а серые глаза с алыми прожилками забликовали от лучей закатного солнца.       — Эти сто лет с ней оказались не простыми, — забавно, но когда в памяти всплывали проведённые моменты с принцессой, даже заточение не казалось чем-то удручающим, ведь если так подумать, я получал искреннее наслаждение, наблюдая и изучая её поведение.       — А следующие сто будут ещё сложнее, — мне показалось, что он завидовал, но я не мог распознать этот триггер. — Находиться рядом с кем-то всегда не просто, ведь как бы ни хотелось, но мы начинаем понимать, что хотим меняться ради того, кто делит с тобой своё драгоценное время. В нашем случае время — единственное, что мы имеем в избытке, но именно оно же то немногое, чего нам перестаёт хватать, когда мы желаем разделить его с кем-то. Амун рискнула всем ради тебя. Поверь мне, никогда не известно удастся ли взрастить сад и уж точно, невозможно угадать прорастёт ли он и как долго придётся ждать. Это был выстрел вслепую. И, как я вижу, за сто лет не появился даже росток древа твоего сердца.       — Мне сложно даются чувства.       — Но, к всеобщему удивлению, тебе хорошо стали даваться эмоции, и ты пошёл по пути освоения стихий.       — Это вышло случайно.       — В Тримирии только Амун обладает всеми стихиями. Думаю, ты это и так знаешь. — Шаман впился в меня изучающим взглядом, пробираясь в недра сознания. Я чувствовал, как он щекочет мои воспоминания, стараясь отыскать что-то конкретное. — Ты ведь многое о ней уже знаешь.       — Послушай, я не хочу говорить о том, что не имеет отношения к её возрождению. Это не имеет никакой значимости.       — Имеет. Семя души Амун взрастет при условии заботы, тепла и… — он усмехнулся — той или иной формой любви.       — Я не умею любить.       — Ошибаешься, Артэс. Ты очень сильно ошибаешься, — на его лице появляется хитрая улыбка — У любви есть множество оттенков и разновидностей и, поверь мне, ты совершенно точно испытываешь некоторые формы.       — Какие?       — Это тебе предстоит понять самостоятельно, — Шаман щёлкнул пальцами и по саду пробежало землетрясение. — Это мой дар тебе. Помоги Новолунию познать давно утраченную ею надежду. — где-то у подножья вулкана раздался мощный хлопок и зажурчал стремительный поток воды. Река. Шаман вытащил из недр моего сада ту самую впитанную водную стихию. Забавно, но именно появление этого ручейка смогло заставить встрепенуться какую-то часть моей души. Думаю, это была та самая надежда.       — Спасибо, — не знаю почему поблагодарил его, ведь даже в мыслях подобного не возникало.       — Не имеющие смысла слова, Всадник. Если посчитаешь нужным, то поблагодаришь в конце этого пути. На данный момент мне это не интересно.       — Ты прав. Не уместно прозвучало.       — Послушай, перестань думать о ком-то, кроме вас двоих, Всадник Смерти. Чтобы выбраться из этой тюрьмы, тебе надо думать только о том, что ты можешь сделать для Амун, ведь она сделает для тебя пятикратно. К чему бы ты не стремился, она это реализует. Чего бы ты не хотел, она это достанет тебе. — он усмехнулся и переправил русло ручья. — Так лучше, — посмотрев на меня, Шаман поправил свои одежды — Амун поставила всё, Всадник. Да, её душа бессмертна, но тем не менее она мертва и её возвращение… Возращение той девушки, что ты знаешь, зависит только от тебя. Иначе это будет не та Новолуние, которую ты знаешь.       — Подожди… — я не мог до конца принять всю информацию… Я не хотел верить, что она поверила в меня так сильно…       — Да, Артэс, Амун верит в тебя настолько, что не доверилась времени, позволив тебе взрастить её. Я был удивлён этому. Ни принцу Воды или Времени… А ты.       — Не надо напоминать о моей никчёмности! — злюсь так сильно, что хочу кричать.       — Ты гораздо больше, чем никчёмность. Не стоит принижать себя… А особенно не стоит занижать её собственный выбор.       — Я её выбор?       — А ты так глуп, что этого не заметил?       — За сто лет моего плена я не успел заметить многого — отворачиваюсь от него, понимая, что эмоции захлёстывают. — Думаю, мы с ней вообще не имели возможности узнать друг друга из-за собственных характеров. Мы не думали о себе. Мы не думали ни о чем, ведь нас поглотило эго.       — После того, как ты её возродишь, всё станет иным.       — Она изменится?       — Не совсем. После каждого перехода происходит потеря части воспоминаний и их необходимо вернуть. На что требуется много сил и времени. Запасись терпением, Всадник. Тебе будет не просто, ведь Амун ещё та заноза в заднице. Попытайся насладиться всем происходящим, узнавая её, а не отрицая особенности характера.       — При каких обстоятельствах ты с ней познакомился? — я возненавидел бы себя, если бы не спросил, но увидев его реакцию, пожалел и возненавидел себя за эту смелость.       — Когда в этот мир пришла Любовь, моя создатель решила, что воспылала ко мне чувствами, желая получить от меня ответную реакцию… — это было настолько болезненно для него, что Шаман едва сдерживал эмоции. — Тьма не пожелала принимать отказа и решила, что имеет полное право забрать то, что когда-то даровала — мою жизнь. И ей это практически удалось, Всадник. Шаманьо уже довела душу до полного измождения и если бы не Амун, каким-то образом, появившаяся в замке Тьмы…       — Она спасла твою жизнь.       — Так же, как она спасла твою душу. Если бы Новолуние тебя не остановила и ты совершил бы грех убийства невинного дитя, то твоя душа никогда бы не познала покоя. Увы, этот приказ был ловушкой, Артэс.       — Я не понимаю каким образом Анаджамун умудряется опережать события и предугадывать шаги своих врагов.       — Думаю, именно потому, что вокруг неё слишком много недоброжелателей и врагов, ей пришлось научиться видеть во всех и в каждом намного больше, чем способен узреть любой из нас. Она буквально чувствует надвигающиеся неприятности и опасность.       — Это не жизнь…       — Ты прав. Она ведь и не живёт. — в его взгляде читалось сочувствие и глубинное понимание боли Анаджамун. — На самом деле, она уже в момент рождения сражалась, отчаянно пытаясь отвоевать у высших право на собственную жизнь. Её создали прекрасным лунным цветком, но даже старшая сестра не способствовала её росту. Это было очень тяжёлое взращивание, но, вопреки наплевательскому отношению семьи, Анаджамун обрела физическую оболочку младенца. Первая в своём роде, Артэс. До неё все обретали оболочку взрослых особей. Кажется, самые мелкие на тот момент оболочки были у старших принцев стихий. Кённе родился в теле тринадцатилетнего юноши и принёс Тримирию не мало проблем. А теперь представь, что устроила та девчонка, — рассмеявшись, он облокотился на ствол ближайшего дерева. — По крайней мере, мне было весело наблюдать за тем, как она ставила на уши всех и как суетливо за ней бегали нянечки. Клянусь, мелкая Амун могла дать фору старшей сестре во всём, а перевернуть с ног на голову привычные устои стало привычной ежедневной нормой. Если ей что-то не нравилось, она меняла это. Просто брала и меняла. Думаю теперь ты понимаешь, почему она столь яро взялась за тебя и твоё, так сказать, перевоспитание.       — Теперь я понимаю, что сопротивляться её упрямству будет немного сложнее. Ненавижу себя за незнание! Если бы я мог раскрыться ей…       — То не произошло бы твоей трансформации. Не стоит жалеть о том, что уже не случилось. Это было необходимой частью того, что в итоге произошло. Поверь мне, Амун ни за что не поверила бы в твою покорность, Артэс. Ты для неё несёшь огромную ценность, и пусть я не понимаю первопричину этой заинтересованности и увлечённости тобой, смею предположить, что в тебе сокрыто нечто важное для всего Тримирия. А потому, будь с ней искренним и оставайся собой. Не ломай то, что Амун в тебе разглядела, а раскрывай эти качества со всех возможных сторон, Всадник Смерти.       — Сейчас самое главное вернуть её, а тот факт, что я не умею притворятся, поверь мне, останется неизменным.       — Ха. Лжёшь.       — С чего бы такие выводы?       — Ты пробудил стихии в таком скоростном режиме именно потому, что начал познавать эмоции. Но ты почти семьдесят лет занимался самообманом, — Шаман усмехается и начинает растворяться. — Разберись со своими чувствами быстрее.       — Спасибо… — мне уже некому было говорить эти, редко звучащие из моих уст, слова. Он исчез так же неожиданно, как и появился.        На самом деле то, что он рассказал, помогло мне многое понять, ведь теперь Амун и некоторые моменты её поведения обретали иной смысл и становились для меня логичными. Я высматривал место, где бы мог посадить семя души Амун, но в моём саду всё ещё не было ничего достойного стать её временным пристанищем. Единственное, куда меня тянуло — вулкан, но там не было и половины необходимых для взращивания условий. Даже впитав пять из семи стихий я не понимал, что могу предпринять и как использовать эти дары. Она оставила меня без ничего и сейчас казалось, что больше всего я грустил из-за того, что больше не понимал самого себя. То, что всегда было очевидным, вдруг потеряло смысл и перестало быть однозначным. Я потух.