это значит, что надо продолжать

Его мысли привыкли бесконечно блуждать из стороны в сторону в бесконечной гонке, о которой он никогда и не просил. Само так вышло. Родился таким, что поделаешь, ничего не попишешь. Эти мысли никогда не останавливаются, одна не успела закончиться, тут уже началась другая, вот как это чувствуется. Мыслительная карусель мозга, который недостаточно усидчив, чтобы остановиться где-то по-настоящему. Зато сейчас это чувствуется иначе. Не только из-за того, что его член так глубоко входит в чужое тело, больше то, как он знает, видит Чжун Ли, отдающегося удовольствию. Будто настолько свободного от своих обязанностей, словно никогда и не было тысяч лет тяжелой ноши, о которой сам Чайлд может лишь догадываться. Чжун Ли сам об этом попросил. Чайлд-то вообще не был так уверен. — Слушай, ну это, а если тебе не понравится? Тихий шепот в момент, когда он уже нависал над ним. Большой палец массировал вход, вся ладонь во внушительном количестве смазки, даже с явным перебором. На дорогущем постельном белье красовались ее липкие пятна. Он готов был вылить всю банку, чтобы убедиться, что не сделает Чжун Ли больно. — Это ведь ты, — Чжун Ли улыбнулся в своем фирменном стиле, янтарном тепле. — Конечно, мне понравится. Потому что это ты. Чайлд сглотнул и кивнул в ответ. — Ты только скажи, если что-то будет плохо чувствоваться, ладно? Или если передумаешь. Серьезно, любимый, я… Чжун Ли пришлось податься вперед, чтобы заставить его замолчать с помощью проверенного метода, похищения губ в поцелуе. — Аякс, пожалуйста. Я тебе доверяю. И назад пути уже не было, конечно. Слова доверия попали внутрь, отскочив от ребер, словно прорвав сердце. Чайлд шепнул, что согласен, и припал к чужой шее, оставляя осторожную дорожку поцелуев, невидимый узор из едва заметных прикосновений. Чайлд перевернул его на живот и растянул, подготовил так, как он делает всегда для него самого. Он может и не специалист, но по крайней мере явно какое-то количество раз делал это, трогая себя, а еще уж точно он знает, как собственные волшебные руки и длинные пальцы Чжун Ли заставляют его трястись. Так что, если говорить про техническую сторону, он в состоянии справиться. Но почему-то захотелось кое-что прошептать тихо-тихо. — Расслабься, хорошо? Все хорошо. Говорить это было необязательно. Вообще. Чжун Ли знает, как все эти вещи работают, куда лучше, чем он сам, наверное. Да кто он, чтобы просить этого мужчину расслабиться для него. Но очень хотелось, и в этот момент, когда его палец вошел по вторую фалангу, вдруг он почувствовал, что сам умрет, если не скажет это. — Сейчас станет приятнее, честно, — шепотом пообещал Чайлд. Чжун Ли кивнул. Он и так знал, еще бы он не знал. Чайлд покрыл его шею поцелуями, гладил плечи, а затем отодвинулся, подсказав движениями, чтобы тот перевернулся на спину. Их губы встретились, и голова Чайлда предательски от этого закружилась. Микс поцелуев медленных и глубоких, коротких касаний друг друга губами и движений языка. Вспышки звезд перед прикрытыми веками, и несмотря на стоны мужчины под ним и его собственный безумный звук сердца, отдающийся прямо в уши, он не слышал ни одной из мыслей, что обычно отнимают у него любой намек на нормальный человеческий фокус. Не было тех мыслей, что всегда готовы его отвлечь, ни одна не смогла забрать внимание от этого вида, похожего на шедевр. — Блять, — Чжун Ли прошипел в поцелуй, заставив Чайлда ухмыльнуться моменту, когда боль, кажется, совсем ушла, оставив больше места удовольствию. И они двинулись дальше. Ноги Чжун Ли подтянуты к его груди, и он так открыт. Только для Чайлда. Ему хочется спросить. А я тебе вот так нравлюсь, а тебе нравится это, а ты меня— Ему нравится. Правда, ему нравится. Чайлд-то раньше и понятия не имел, что ему самому так важны прикосновения. Настолько. Любые, видимо, все, что только касается языка любви в виде телесного контакта. Почему-то это позволяет ему растаять мгновенно, погрузившись в эту секунду и в этот толчок, одна Селестия знает, почему так работает, но какая же это большая редкость. — О да, вот так, — Чжун Ли ему подсказывает. Будто зная наверняка, как ему нужно это услышать. — Аякс, да. И не нужно говорить дважды. Он толкается сильнее, вдавливая в кровать всем весом, и Чжун Ли стонет так красиво. Прямо как все, что этот мужчина делает, его идеальный любовник, партнер, душа, ласка, у Чайлда с таким видом вообще нет возможности соображать, если он вообще это умеет делать по-человечески. Точно не сейчас. Ничего размеренного в движениях, просто как душа просит, поцелуи по всему лицу, укус на мочке уха, и он утыкается своим лбом в лбом Чжун Ли, рвано бормочет имя. Грудь поднимается под ним в тяжелом дыхании. Прекрасная мужская грудь, сильные мышцы, идеальная бархатная кожа, переходящая в черный угольный цвет. Волосы со слегка светящимися концами, разлетающимися по подушке прядями. Чайлд наклоняется, чтобы провести языком по правому плечу, месту, где притворяющаяся человеческой кожа начинает сдаваться божественному золоту. Как же ему это важно, то как Чжун Ли попросил об этом, может, лучше было бы сказать, разрешил это, Чайлд понятия не имеет, но знает одно — он единственный, кому можно о нем заботиться вот так. — Идеально, Аякс, идеально. Он запрокидывает голову назад. Спина выгибается, и Чайлд скорее проскальзывает своей рукой туда. Он сжимает талию, не может удержаться, тяжело глотает воздух просто от вида, и затем рука сама скользит вниз прямо между их телами, пальцами прикасается к месту, где тела их соединяются. Его собственный член двигающийся, растянутые мышцы, принимающие его внутрь. Он не убирает руку, чувствуя свое же прикосновение руки к основанию члена, как он тонет в родном теле. И трогает там, словно проверяя, взаправду ли это все происходит, не бред ли вдруг взял над ним всю власть. — Еще, еще, — Чжун Ли стонет. — Блять, еще… Взгляд задерживается на золотых линиях угольных рук. Неровные, но какими созданы быть. Чайлду удается убрать руку снизу по одной единственной причине, из-за желания соединить из ладони, переплести скорее пальцы. Он делает это, придавив их руки к постели, удерживая ладони по сторонам от их тел. Тыльные стороны ладоней Чжун Ли светится ночными звездами, жидким золотом, просвечивая через бледность кожи ладони самого Чайлда. Произведение чертового искусства. — Очень хорошо, — Чжун Ли выдыхает, говорит ему. Смотрит из-под пьяно опущенных ресниц прямо в глаза и сжимает руки крепко-крепко. — Мне очень нравится. Удовольствие тянет внизу. Неизбежно быстро, с таким-то видом на его мужчину. Они смотрят друг на друга, и так хочется двигаться быстрее, еще и еще, но когда сияющие глаза Чжун Ли вдруг резко зажмуриваются и он издает более громкий стон, Чайлд замирает мгновенно. — Больно? — Нет, это значит, что надо продолжать, — Чжун Ли распахивает глаза и отвечает даже немного строго, заставляя Чайлда усмехнуться от того, как отчаянно прозвучал его обычно спокойный хриплый голос. — Пожалуйста. А еще Чжун Ли стонет сейчас больше обычного, чем в те разы, когда он сам толкается в Чайлда. Нельзя сказать, что Чайлд думал, что это соревнование, даже если может показаться, что видеть во всем повод соперничать — буквально его коронный номер, стиль Тартальи. Вместо сравнения и соревнования здесь только чувственность, безумие во плоти, то как они сегодня делают это, когда он двигается внутри, выходя до основания и толкаясь внутрь, Чжун Ли выглядит как сама роскошь, и он может поклясться, что никогда не видел его таким. Чайлд не замечает этого, но нет сейчас ни одной мысли из тех, что вечно сидят в голове против собственной его воли. Он всегда легко отвлекается, особенно на то, что любит горячо, и какое-то время эти темы были в основном про битвы, драки, оружие, кулаки, враги. Путь к тому, чтобы стать сильнее. Он мог быть на каком-то заседании в банке, на похоронах коллеги, да простит его Селестия, а его разум блуждал. Отвлекается он всегда. Посреди шума города или на поле боя. Бум! И приходят новые идеи для тренировок или списки противников мечты, и все это вещи, которые он скорее всего забудет, если не запишет. Записать не получается, нужно изображать, как ты активно слушаешь, принимаешь участие. Так что нет, он определенно забудет. А жаль! Идеи-то в основном гениальные. Иногда мысли касаются другого. Картинки в воображении, из-за которых в штанах в любой момент можешь стать предательски тесно. В пути или на каком-то ужасно важном обеде, везде, где неуместно, его мозг вдруг может решить подкинуть ему ненужные фантазии о том, как знакомые руки с золотым светом подхватят его и потянут на себя, как он проведет языком по полностью твердому члену, наслаждаясь знакомыми стонами и собственными влажными звуками. Понятия он не имеет, как людям удается остановиться в дневных фантазиях, этих вечных грезах на яву. Из-за того ли это, что его мужчина — бог? И нет, не только в его внутреннем монологе и навязчивых образах есть проблема. Говоря вслух, рассказывая Чжун Ли истории детства и полей сражений, болтая о культуре Снежной или делясь мнением о вчерашней дорогущей опере, Чайлд так же легко прыгает от одной темы к другой. Начиная с одной мысли и заканчивая за тысячи миль от нее, он молится неведомым богам о том, чтобы не раздражать этой чертой. Так не хочется, чтобы Чжун Ли устал. Должно быть невыносимо для того, кто сам является мастером слова и сказок о былом. О, как Чайлд надеется, что ему хотя бы немножко интересно слушать его нонсенс. Но сейчас ничего больше не важно. Ничего даже не существуют, когда они жмутся друг к другу сильнее, когда два пальца Чжун Ли находят его сосок и слегка сжимают, когда Чайлд толкается внутрь до основания, так хочется, чтобы как можно больше клеток собственной кожи соприкасались с кожей другого. Рот у Чжун Ли открыт, мышцы напряжены. Он кончает первым, заставляя Чайлда накрыть его рот своим и не сдерживаться в движениях и дальше, прямо как он сам любит довести его до трясущихся от слишком сильной стимуляции ног. — Блять. Я доверяю тебе, Чжун Ли сказал чуть раньше. Если Чайлду не показалось, не померещилось и не почудилось, в этом есть что-то, за что можно умереть, если честно. Возможно потому, что он сам не очень привык себе доверять. Наверное, именно из-за этого движения становятся рваными, хаотичными, и Чайлд тоже кончает, потрясываясь в напряжении и шепча любимое имя. Раз за разом, Чжун Ли, Чжун Ли, Чжун Ли, прямо внутрь, Чжун Ли, мурашки от вида, чужая рука золота сжимает его волосы на макушке. Тесно. Какой-то шепот, и больше ни одной, даже ни единой еще мысли, одна лишь — нет никого во всем мире, кому бы повезло больше. *** — Расслабься. Все хорошо. Нежный, немного нервный голос над его ухом. Кажется, Аякс говорит эти слова не только ему, самому себе тоже, и сердце Чжун Ли сжимается от мысли о том, как он ему доверяет. Он расслабляется легко, пропуская пальцы глубже и глубже. Когда он готов, Аякс добавляет еще смазки и входит. Чжун Ли сам не знает, как это лучше описать. Что он позволил ему это? Что он попросил об этом? Пожалуй, все сразу, отраженное в этом моменте, когда он решает отдать себя в чужие руки. А чувствуется-то хорошо. Предсказуемо было, он знает прекрасно, как Чайлд хнычет, когда Чжун Ли сам двигается в нем. Любимый стонет его имя и бормочет, каким наполненным он себя внутри ощущает, и он не знает лучшего слова, чтобы описать то, что теперь его черед чувствовать. Глаза у Чайлда мутнеют, туман желания, будто потерял способность думать. Каким бы бегущим куда-то и нетерпеливым он бы ни был, в тысяче мыслей, судя по тому, как он меняет тему за темой, в моменты вроде этого, он чувствуется так рядом. Чжун Ли всегда разговорчивее Чайлда в постели, пока тот сходит с ума от всех сразу ощущений, но сегодня он забывает, сдается в объятия удовольствия, которое все в руках этого рыжего юноши, чьи веснушки он готов зацеловать до самой последней. — Так хорошо… Слова вылетают сами, от сердца поднимаясь по горлу и выбираясь наружу. — Такой молодец. Это правда. Осторожный, бережный, даже слегка слишком, вечный контраст с хаосом, что он обычно приносит на поле боя. Эта нежность не новость для Чжун Ли, не какая-то сенсация, он привык видеть ее точно так же, когда Аякс лежит и под ним. Взять эту бережность и его искреннюю взволнованность перед жизнью, вот они вещи, что Чжун Ли любит больше всего на свете. Взволнованность в самые тихие моменты между ними, не только в постели, везде: Чайлд может говорить минутами, забыв немного хотя бы дышать, тема за темой, и его глаза загораются, когда он говорит о том, что так горячо любит, чем самоотверженно дорожит, и Чжун Ли обожает это. Не может просто сдержать и оставить при себе влюбленную улыбку, и буквально топит Аякса теплотой своего взгляда, но тот и не жалуется. Его мальчик светится, даже если глаза его давно потушили, любит жизнь, хотя иногда кажется, что чувство это невзаимно, он радуется мелочам, никогда не останавливается в генерации безумных идей, и рядом каждое мгновение — свежий воздух после шести тысяч лет привычных красок, воспоминания о которых не с кем даже разделить. Он вздрагивает, когда рука Аякса скользит между ними и трогает там, где его собственный член толкается внутрь. Его мальчику очень нравится. Чжун Ли улыбается пьяно от этой мысли, и возбуждение следом собирается внизу еще больше. Он чувствует, его золотые вены пульсируют изнутри, и он тянется на встречу, чтобы их губы скорее встретились. Чжун Ли знает, какой Аякс чувствительный. Ему понравилась идея поменяться местами в постели, но с этим пришло больше, эта преданность, осторожность к его потребностям, он ускоряет темп, прячет лицо в его шее, прижимаясь в хаосе поцелуев, и Чжун Ли так хорошо, идеально, тепло, горячо, Аякс… Легкая перемена в звучании стонов Чжун Ли заставляет его остановиться. — Больно? — Чайлд испуганно выдыхает, уставляясь ему в глаза и выпучив свои. — А? — Нет, это значит, что надо продолжать, — Чжун Ли шипит серьезно, даже немного более строго, чем он планировал или хотел бы, и Чайлд даже усмехается от того, как безумно прозвучал его тон голоса. Он проводит по лицу тыльной стороной своей ладони, и Чжун Ли прижимается, льнет к его руке. Проводит по ней носом. — Пожалуйста. Чайлд кивает и начинает свои движения, и рука Чжун Ли сама находит его затылок, цепляясь за рыжие волосы. Слегка тянет, неосознанный порыв, он знает, что вот-вот кончит, член в его тугом проходе, движения внутри. Распирает от всего. Ощущение наполненности всюду вместо того, как обычно тугое тепло самого Чайлда сводит его с ума. Дело не в членах и не в любых других органах. Не для него, существа без рамок в том, что касается телесного, и скорее всего поэтому он хотел в эти верные руки именно так уже давно, сдаться, отдаться. Они знают друг друга наизусть, используя язык тела там, где слова не могут сказать достаточно. Иногда Чайлд в настроении оседлать его до смерти, иногда драконий язык Чжун Ли не может оставить в покое его член даже после второго оргазма. Бывают моменты, когда все так осторожно и нежно, словно они никогда не видели друг друга без слоев одежды, но это не значит, что иногда они оба не кончают, покрытые укусами и понимая, что скоро их мышцы будут ненавидеть их за такую нечестивую ночь, несмотря на физическую подготовку что одного, что второго. И какое-то время он хотел этого только — оказаться вжатым в подушки сзади, например, чтобы движения скользкие внутри, чтобы Аякс повторял его имя снова и снова приглушенно, прижимаясь к затылку, или же вот так, одно любящее лицо к другому, и все внимание Чайлда на нем. Аякс очень преданный. И верный. Он может быть непостоянным в оружии, что он использует, в стойках и техниках. Постоянно ищет новые. Да, он может забыть, что он делал минуту назад, вспомнив какую-то историю, что специально приберег для Чжун Ли, хранил весь день, чтобы они могли поболтать вечером. Но есть неизменное, и это то, как его любовь кажется безграничной, такой самоотверженной, наполняющей. Будто ему кажется, что пара неверных прикосновений, и он разобьет его. Так отличается от его стиля в бою, дипломатии, любых ситуаций, где он первый поднимет руку, если кто-то спросит, кто тут хочет пойти на безумный риск. Он чувствует, как все его собственные мускулы напрягаются сильнее. Знает точно, что сегодня это его оргазм будет первым, никак иначе, когда Аякс так ласкает его в своих руках. Он кончает на свой живот между ними лишь от нового ощущения наполненности внутри. — Люблю. Всегда буду, сокровище мое, Аякс, родной, — Чжун Ли шепчет в ухо любимому, просто надеясь, что он сможет хоть как-то переварить эти его слова сейчас, когда он так потерян в своей волне удовольствия, крепко-крепко прижимая его к себе.