Три акта комедии

      Барнаби ничего не мешало влюбиться в работу, например. Таким мог заморочиться даже он, а не только люди, которым выписывали немного «Бутисола». Видимо недостаток сна в переработках был неотъемлемой частью принятия в культ восхваления труда, а Барнаби предпочитал бессонные ночи только в заведениях ангельского города звезд и шоу бизнеса. Он выходил на сцену перед такими же полуночниками, как он, и рассказывал истории. Их отличало лишь то, что они платили ему деньги, а он за весь вечер не брал ни капли хмельного темного в рот.       Потому что Барнаби — не актер, не фантазер и не выдумщик. Барнаби — рассказчик; пересказывает свою биографию от места к месту, и каждый раз это приводит толпу в восторг.       Например, про мать-клушу с мизофобией не слышал только глухой, а знал каждый. Она умела десять раз убирать дом за сутки — это из тех, что Барнаби заставал лично, — а еще задавать единственный вопрос, стоило «малышу Би» попасть в поле её зрения: «— Ты помыл руки? — Да, мам, я помыл руки».       Она еще пичкала его лекарствами — сетовала на слабый иммунитет. Он не запомнил ни одного названия, потому что ни одно не выпил. Участь досталась унитазу. Наверняка, за те девять лет его иммунитет точно стал лучше некуда. Даже не смотря на рыжий налет под ободком и в месте слива.       Таких историй у Барнаби копилось великое множество. Все двадцать семь лет и четыре месяца. Кто бы мог подумать, что во время депрессий холодной войны смешнее всего для людей — слушать неудачи ближнего? «Очень даже закономерно», — думал Барнаби, лежа в гамаке с утренней газетой и зажимая сигарету в зубах. Кто-кто, а он умел подставлять другую щеку после удара.       И подставлял бы дальше: рассказывал истории, курил дешевые сигареты и прожигал жизнь недалеко от Лос-Анджелеса, рядом с ранчо и городком двинутых на голову фермеров, а так же тех, кто любил «отдохнуть подальше от техники». Но его карьера переживала кризис. Хотя, казалось бы, хорошее дельце. Вышел бы к публике, как к старому другу, и начал очередной рассказ с простого факта: «Я влюбился в мужчину».       Вряд ли бы кто понял, что это не шутка. Это же старина Барни — любимый комик взрослых и милый клоун на утренниках по выходным; если родители отстегивали хорошую сумму ради своего чада. Но не в этот раз. Он больше не мог выйти на сцену, ведь теперь весь его юмор — издевательство жизни над ним — сводился к тому, что ему нравился парень.       «Вот же педик», — Барнаби поправил бритвой короткие баки на висках и быстро зачесал волнистые пряди мокрыми пальцами назад.       Лето в этот год выдалось знойным. По радио сообщали, что последний раз аномальная жара наблюдалась в штате в шестидесятых, незадолго до того, как убили тридцать пятого президента, но гораздо раньше, чем завершится космическая гонка. Стоял тонкий флер копоти, словно горела пыль в воздухе. Гремучая смесь из свербящей духоты и едкого душка биологических отходов.       Барнаби слышал, как проехала машина скорой, когда вывалился под палящее солнце. Мир вокруг подрагивал волнами, словно от гриля с барбекю. Барни облизал сухие губы и прищурился, на ходу всматриваясь вдаль на тонкую грань чистого неба и серого шассе окружной; адское пекло. Он не планировал выходить. Не на столько любил трудиться, как фермеры с яблочного ранчо. Но, именно туда ему и надо.       Как злая ирония. Это уже успех. Значит, держать планку Барнаби умел. Он жил комедией.       Пришлось повозиться с зажиганием и открыть в машине все окна, чтобы не скукожиться в изюм, прежде, чем Барнаби выехал на дорогу. Первые несколько миль он думал, что ему пора подкачать колеса. Только потом в кипящем котелке зародилась мысль, что пружинят не сдутые шины. Это плавился гудрон под ними.       Даже птицы не слетели с приветственной таблички, когда он проехал мимо к бескрайним просторам яблоневых садов. «Добро пожаловать домой» — гласила надпись, а в центре улыбающаяся ребятня с яблоками. Непонятно для кого именно сад должен был быть домом, но детский труд — тоже труд, думалось Барнаби каждый раз с гадкой ухмылкой. От края до края, сколько бы миль он ни преодолел, его окружали изумрудные переливы сочной листвы, а со стороны засушливый ветер подхватил сладкий запах цветов, которые проживали последние дни.       Барнаби завернул на колею, дернул коробку передач, выключая зажигание, и медленно скатился по неровной дороге в сторону большого красного здания. Спроектированное под деревянный амбар, оно высилось над яблонями вокруг, словно глава большой корпорации в одном из крупных офисов. Барнаби вывернул руль так, чтобы подъехать аккурат между воротами и еще одним рабочим автомобилем.       Он выпрыгнул из машины, на ходу закрыв дверь. Ключ он оставил в зажигании. Хочешь что-то спрятать, оставь это на видном месте — вот его дивиз.       — Привет, — Барнаби кивнул проходившему мимо рабочему с деревянными ящиками в руках.       Быстрым шагом он двинулся в сторону дома. Песчаная пыль под ногами танцевала в лужах солнца, которое просачивалось сквозь листву. На веранде дома сидел немоложавый мужчина и курил, щурясь ни то от ярких лучей, ни то от дыма, который паутиной застыл вокруг его головы.       — Мое ружье только дало осечку, шкет, — сказал мужчина. Из-за сигареты в зубах, его слова срывались с губ шипящими звуками. Тусклые глаза с намеком глядели из-под старой шляпы.       — И я благодарю Бога, ваша честь, — ответил Барнаби. Он буквально влетел на веранду, быстро перебирая ногами по короткой лестнице. Улыбка не сходила с этого наглого лица ни на мгновение.       Мужчина затушил сигарету и выбросил ее за пределы веранды в кусты. Его поза на плетеном кресле стала серьезной, когда морщинистые локти уперлись в колени.       — Я надеюсь, ты пришел с извинениями?       Уже без сигареты в зубах, можно было услышать стойкий акцент в словах мужчины, который Барнаби узнал, к своему удивлению, быстро. Британец. Чертовы британцы. Барнаби терпеть не мог каждого с их неотесанными «о», которые они глотали в каждом слове, как чай ровно в четыре. Этот еще умудрялся говорить, как характерный деревенщина, коих в этом городе чуть ли не больше, чем сраных домов со старыми внедорожниками, думалось Барнаби.       С другой стороны, не ему судить. Он там, в Британии, никогда не был, но то, что эти сволочи не смыслили в юморе, парень точно мог подметить. На его совершенно не скромный взгляд, британцы представляли из себя скучное и напыщенное общество. Довелось понять после общения с некоторыми. Слышал он пару раз и выступления этих «комиков». Более заунывного юмора Барнаби не слышал.       А этот, похоже, не понимал юмора вообще, кроме собственного, такого же прокуренного и мутного, как его одежда.       — Можете не сомневаться. Отработаю я этот ящик, — ответил парень.       — «Этот ящик» кормит мою семью во время засухи и кризиса. Знаешь, как трудно сохранять такие деревья в пригодном состоянии? — Мужчина поднял руку и показал в сторону садов.       Сквозь складки на лбу и сведенные к переносице брови читалась вековая усталость, которая отложилась в каждой морщинке. В свете лицо мужчины походило на фигуру из красной глины, которую не единожды по кусочку склеивал верный делу, но неудачливый мастер.       — Я без злого умысла, — Барнаби поднял руки в примирительном жесте, — я могу и заплатить, если мое присутствие Вас раздражает.       Мужчина приподнял бровь. На мгновение его лицо даже расслабилось, словно он и правда думал над тем, какой вариант будет лучшим: проучить или отпустить, но получить с этого денег.       — Дядя, все готово.       К веранде подошел высокого роста парень, который не оставил Барнаби без внимания. Он не останавливался ни на секунду. Даже его длинные руки, казалось, вечно куда-то спешили: то рукава поправить, то воротник, то брюки подтянуть. Когда мужчина повернулся к племяннику, Барнаби незаметно жестом показал, что тому лучше помолчать.       — Хауди, поди сюда ближе, — мужчина поманил его на веранду. — Рассуди вот что: стоит ли брать с этого бедного ублюдка деньги в качестве компенсации или отправить его работать под жарким солнцем в саду, как ниггера. Без кнута, конечно, мы же цивилизованные люди.       Мужчина усмехнулся сквозь прокуренные усы.       — Дядя, следите за словами, — ответил Хауди. Он понизил голос, как будто находился в высшем обществе. Между тем, взглядом дал понять Барнаби, что после разговора непременно убьет его.       — Я у себя на ферме, а не в Чикаго, — ответил мужчина, — лучше ответь или я соберу всю семью и мы проголосуем.       — Нет-нет, — активно замотал головой Хауди, но быстро осекся, — не нужно собирать всю семью. У нас достаточно рук, а деньги никогда не бывают лишними.       Наступило долгое молчание. Барнаби показалось, что он успел пересчитать количество квадратиков на рубашке взволнованного Хауди. Так и хотелось схватить его длинные руки, чтобы перестали возиться с краем рабочего фартука и хоть минуту повисли неподвижно.       Мужчина, наконец, почесал заросший подбородок и кивнул:       — Дело говоришь, — он протянул раскрытую ладонь Барнаби, но сумму не назвал.       Скрепя сердце, Барнаби отстегнул тонкую стопку наличных с мелкими номиналами, свернутых резинкой. Жаль, а он откладывал их на хороший ужин.       — Славно, — мужчина пересчитал, а затем хлопнул купюрами по рукам Барнаби, — а теперь пшел вон.       Стоило так унижаться за украденный ящик сидра, который еще и прострелили по дороге? Очевидно нет. Барнаби встряхнул руки, но не от удара, а от колкого взгляда, которым одарил его Хауди.       Уже сидя на заднем кресле машины, закинув ноги вперед и куря свою вторую за пару минут сигарету, парень пытался расслабиться. Он терпеть не мог, когда его выставляли придурком в присутствии других, кого не касались личные дела. Тем более, перед человеком, к которому он, вроде, «неровно дышит», как это называлось в бульварных романах.       — Надо же было тебе попасться именно ему!       Хлопок вывел Барнаби из длительного транса. Это Хауди шлепнул ладонью по капоту машины, но тут же отдернул ее — металл был горяч в нынешней жаре. Он просунул голову в салон, разгоняя едкий дым.       — Слышишь?       — Нет, погромче и тачку мне добей, обязательно, — ответил Барнаби.       Он надвинул на глаза журнал с девушкой с изящными голыми бедрами на обложке — подарок от одного из закадычных знакомых, который явно желал повторить судьбу Казановы, обманывая наивных девушек, у которых папаши держали при себе солидные суммы. Внимательно разглядывая вплотную обнаженную женскую грудь на одном из разворотов, Барнаби подумал о том, как хорошо, что наступила сексуальная революция. Жаль, что у него на нее не стоит.       — Бигль!       Хауди сорвал журнал с лица парня, а после в окно полетела незаконченная сигарета.       — Эй! Ладно ты забрал мои сиськи, но сигарету можно было оставить, — сказал Барнаби.       — Да у тебя тут дышать нечем.       Хауди, кряхтя, протиснулся в открытое окно и неловко свалился на передние сиденья. Раздался болезненный стон — парень ударился спиной о коробку передач. Было забавляло наблюдать, как он пытался совладать со своими длинными конечностями.       — Это тебе за сиськи, Пиллар. Ты же знаешь, что с девушками нужно вести себя, как джентельмен? — свистнул Барнаби, уворачиваясь от длинной руки.       — Дай мне только до тебя добраться, я твои патлы вырву, — ответил Хауди.       С минуту парни бодались, заламывая руки и пихаясь. Победу одержал Барнаби, чем уберег свои черные волнистые волосы от цепких длинных пальцев. Он крепко схватил друга за запястья и не отпускал, пока сжатые в кулаки ладони не расслабились. Ему было весело наблюдать за тем, как Пиллар пыхтит и пихается, пытаясь нанести удар, пока его русая прическа становится такой растрепанной и неопрятной. Барнаби уступал в росте, но превосходил долговязого Хауди силой.       Когда они перевели дух, последний вырвал руки из захвата и прижался спиной к сиденью рядом с водительским.       — Зараза, — Хауди проверил запястья и встряхнул. — Зачем вообще было что-то воровать? — он все же пихнул парня локтем.       В ответ Барнаби подернул плечами. Еще бы он сам знал зачем. Слишком плохо лежало, наверное? А в жару всегда лишь бы освежиться. Барнаби не в первый раз приходилось воровать, но такого позора в своем деле он не знал по сей день. Ладно бы поймали за руку и отвели к господину полицейскому, но в него выстрелили. Хоть и солью. Всю ночь после, Барнаби размышлял о том, что нихрена это не весело, перебивая смех публики, которая сидела внутри него даже без сцены.       Вот и сейчас голова неприятно кипела под бурные овации.       — Жарко, — наконец подал голос Барнаби и открыл дверь, что не слишком помогало.       Ни ветра, ни дождя. Дядька Пиллара не соврал, чтобы поддерживать деревья в такую погоду, требовались поистине титанические усилия. С другой стороны, Барнаби думал и о том, что знай хоть что-то в этой сфере, возможно смог парировать. Может, этим яблоням вообще нормально находиться в пекле? По крайней мере, Барнаби их не спрашивал, что, впрочем, звучало заманчиво.       — Двигайся, или я поджарюсь, — Хауди скользнул на задние сиденья, чтобы избежать палящего солнца через переднее стекло.       Удивительно, насколько беспомощным был Пиллар в тесном пространстве. Барнаби ни разу не видел, чтобы он споткнулся или оступился, когда тащил ящики, но стоило сесть в подержанную машину с распродажи, как он неуклюже путался в своих двоих. Барнаби все же решил помочь и, схватив за подмышки, протащил к себе на сплошное кресло. Он усадил Хауди рядом.       — Кузнечик, — сказал Барнаби, за что получил очередной удар локтем.       — С твоей репутацией мог вообще не приходить.       Барнаби развел руки.       — Не гони лошадей. В черном списке я пока только у дядьки. А твои братья, сестры, кузины и кузены, старики и далее во мне души ни чаят, — конечно, это неправда, и Барнаби знал о бесчисленных родственниках друга только со слов.       — Ну разумеется, — Хауди старательно стряхивал пыль, плавающую в ярком свете, который струился на заднее сиденье.       Если не обращать внимания на серьезный и недовольный вид, Барнаби был рад поговорить с Пилларом. Ужимки, присущие этому британцу со среднеатлантическим акцентом, с каждым разом забавляли все больше и больше. Хотя, признаться, поначалу Барнаби порой раздражала его манера говорить, как будто Хауди был ведущим программы или лихим промоутером в разгар дневного шоу. Подобный человек продал Барнаби машину, яро выдавая желаемое за действительное. Но «новая» краска облупилась через пару недель, и парень еще долго мучился с подачей масла. Скупой платит дважды.       — Ты со своими родными какой-то нервный, — Барнаби опять прикрыл лицо журналом — благо, его Пиллар просто скинул на кресло, — разморенный в душной тишине.       — Какой есть, — ответил Хауди.       Барнаби не мог видеть, но прекрасно слышал, что парень не слишком доволен своим положением. Следующее, что пришло на ум, — это семейный круг, каждый тянул жребий и, как на совете в белом доме, строго голосовали за новые домашние реформы. Барнаби на собственном опыте убедился, что даже в двадцать семь лет он не может найти общий язык с матерью, а потому не мог представить, как Пиллар помнил всех членов семьи и не терялся в этой суете.       — Нервы мотают? — спросил он, не ожидая получить ответ.       Со стороны Хауди парень услышал слабый прерывистый вздох, как набирают воздух, чтобы усмехнуться, но где-то на половине пути останавливаются. Следующие слова заставили его брови медленно ползти вверх.       — Нет, но лучше бы управление дома отдали мне. Старик свое пожил.       В этих высказываниях присутствовало явное ехидство, от чего Барнаби разразился смехом.       — А ты еще меня учишь манерам. Хауди, ты сраный террорист для своей семьи.       — А что? Он все равно только занимает кресло.       — Эй, прояви уважение, к пока еще своему живому дяде, — Барнаби не переставал посмеиваться. — Ты считаешь, что он занимает место?       — Занимает кресло, — судя по голосу, Хауди даже не пытался по настоящему поправить друга.       — Одно и тоже, — Барнаби махнул рукой.       Он отложил журнал. Все равно от пота страницы проволгли и грели, прилипая к коже. Хауди рядом крутил расхлябанную пуговицу на рукаве. Приятно было находить его в одном положении, а не сразу в десяти, когда он работает на яблоневых акрах.       — Сам посуди, — продолжал Пиллар, — он человек старых взглядов, а мы в том веке, когда люди ждут что-то необычное. Мы даже не можем поставить новое оборудование. Он все талдычит свое: старое надежней. Черта с два, я с кузеном только и делаем, что подкручиваем эту развалину.       — Своего дядю?       — Нет, машину. Стоите, крутите в несколько рук и… — парень осекся.       Было поздно что-то объяснять. Барнаби сорвался на очередной хохот.       — Придурок, — сказал Хауди. Он посмеивался, хоть и пытался скрыть это, но Барнаби всегда мог отличить настоящую улыбку.       — Может и так, но почему-то я не заметил еще одного такого же Бигля, которому ты можешь излить душу, — парировал Барнаби.       — У нас есть сторожевой пес. Хотя, он совсем старый… — Хауди поджал губы, все еще сдерживая смех.       — А вот это удар ниже пояса. Пошел прочь из моей машины, — Барнаби принялся в шутку выталкивать парня в открытую дверь, пока тот не вывалился на песчаную изрытую колесами дорожку.       Хауди хотел ему ответить, но повернулся на крик сестры со стороны дома, которая подзывала рукой, чтобы попросить помощи.       — Ладно, туше, — сказал он.       — «Один — ноль» в мою пользу.       Хауди закатил глаза, вновь поправляя всю свою одежду, словно по списку.       — Согласен, но только потому что я тороплюсь, — ноги Пиллара пританцовывали на месте, словно он вот-вот начнет исполнять чечетку, — и ехал бы ты уже домой.       Только когда он скрылся среди бесчисленных, как его родственники, деревьев, Барнаби перебрался за руль. Вся эта половина машины была, словно сковорода для ужа, потому что парень ерзал на горячей коже всю дорогу до дома. Ею были обтянуты не только кресла, но и весь салон, а единственного в ней хорошего — это то, что для искусственной она неплохо имитировала вид потертой временем настоящей. На этом шарм заканчивался.       Дома, он первым делом залез в прохладную воду и после этого все время держался поближе к кондиционеру. Даже с его загорелой кожей, ему казалось, что он буквально сгорает под яркими лучами. За бутылкой холодного пива Барнаби не мог поверить, что когда-нибудь сможет быть умиротворен с мужчиной.       Утром от этого ничего не осталось.       Только ближе к вечеру на следующего дня, Барнаби смог раскачаться после палящего солнца. Перед зеркалом в ванной он убедился, что бакенбарды равномерно спускаются вдоль челюсти, а от остальной надоедливой щетины избавился лезвием. Во время своего непродолжительного, как ему хотелось верить, отпуска, Барнаби все чаще замечал, как уныло течет время. А ведь поездка по Калифорнии должна была стать «крутым» отдыхом. Способ найти в голове место для новых шуток и забавных историй на публику, порешать кризис творца.       После пары недель Барнаби зарекся никогда больше не доверять ни менеджеру, ни коллегам по работе.       В жару люди предпочитали сидеть дома, или их тянуло к перламутровым пескам моря, а некоторые, Барнаби был уверен, увлекались кокаиновыми дорожками. С двух до шести утра, пока не онемеют лица, а потом — в бордель. И это на фоне волн протестов по стране. Америка сейчас отжигала лучше, чем Барнаби.       Город, в котором он остановился был настолько невзрачным, что даже Ганди с небес, наверняка, завидовал с пропагандой «мир-во-всем-мире». Вечеринка протухла и публика не рукоплещет. Занавес.       Не считая садов Пилларов. Может по этой причине он вскоре припарковался рядом с насыпью, которая была у дороги в сторону дома «яблочной семейки». Солнце медленно шло к линии горизонта и Барни двигался по кустам. Меньше всего ему хотелось встретиться с дядькой, который отобрал у него деньги за вкусный ужин в закусочной рядом с домом. Справедливо, конечно, но от обиды это не спасало.       Старшие члены дома еще заканчивали работу. Среди всех людей не было видно противного дядьки. Осмелев, Барнаби подошел поближе и сел между огромным ящиком и бочкой, чтобы подождать, пока Хауди закончит свои дела. У него в голове созрел план, как напугать придурка и довести счет до «два — ноль». В тот момент, когда рядом никого не было и Пиллар проходил мимо с ящиком, Барнаби выскочил ему навстречу.       Вместо ожидаемой реакции Хауди озадаченно уставился на него.       — Ты что, придурок? — спросил он, обернувшись на всякий случай, чтобы главный член дома не появился.       Барнаби молча наблюдал, как кустистые брови медленно опускаются к переносице, когда парень снова вернул глаза к нему.       — Бля, ты похож на своего дядьку, — проворчал Барнаби, — Ладно, туше. Хер тебя напугаешь.       Ответом ему послужил ящик доверху заполненный яблоками, который теперь благополучно покоился в его руках.       — Я еще не проиграл, — сказал Барнаби, но покорно занес нежеланную ношу в амбар.       — А я не выиграл. Поможешь закончить мне с работой и мы пойдем на озеро. Невозможно в этой духоте работать, — Хауди пошел за новым сколоченным ящиком.       — На ночь на озеро? — прикрикнул Барнаби, но так, чтобы никто, кроме парня его не услышал.       — Не говори мне, что такой как ты против, — Хауди обернулся напоследок и Барнаби пробило на мелкую дрожь. В этих спокойных глазах не было ничего необычного, но Пиллар словно знал, как поддразнить Бигля без улыбки или усмешки.       Барнаби не успел ответить.       — Сука.       Вот так, он все же побыл «ниггером» — как грязно выразился любезный дядька Хауди прошлым утром, — помогая носить ящики с яблоками. Даже успел пересечься с младшими сестрами парня, которые о чем-то шептались и, кажется, с издевкой посмеивались. Барнаби почувствовал, что все на своем месте. Ну да, городской отброс из золотой молодежи. Но, уж в переносе ящиков с места на место не нужно быть магистром точных наук.       Они закончили, а солнце вместе с ними шло с небесного офиса за горный массив, однако ж небо еще оставалось золотисто-розовым. Утирая футболкой пот со лба, Барнаби смотрел, как к нему нерасторопно идет Пиллар.       — А вот теперь я выиграл, — торжественно изрек он, когда поравнялся с Барнаби.       Глядя на акт самодовольной победы, Бигл присвистнул, не в силах подобрать нужных слов. Хауди задобрил сестер определенными взятками, но так и не признался, были ли то деньги или что-то другое, как сладости. В конце-концов, Барнаби сам убедился в красноречии парня. Это их познакомило. Покупая сидр у незнакомого «бриташки» с тележкой, Бигль не ожидал, что ему устроят краткий тур по окрестностям и предложат ящик сладкого пойла. Они тогда успели посплетничать о соседях, о которых Барнаби знать не знал, но с удовольствием слушал, как некий муж распоряжается кредитом в игровых автоматах, а его жена пьет дешевый бренди.       Благодаря манипуляциям и красноречию никто из семьи не узнал, что Пиллар отправился к озеру не один.       Барнаби мысленно усмехнулся, когда они шли по протоптанной дорожке. Кто же еще мог превзойти его на собственной территории, как не Хауди с красноречием. Да, с шутками у него было туго, но сам Пиллар хитрый ублюдок. В хорошем смысле этого слова. Барнаби иногда удивлялся вздернутому подбородку, невозмутимости, легкой, но лучезарной улыбке для клиентов. Он уважал Хауди за гостеприимство и разговорчивость. Умение тонко чувствовать клиентов и общаться с каждым из них с проницательностью провидца тоже было мастерством, как и его — выходить к публике и с невозмутимым тоном рассказывать реальные истории.       У озера было столь свежо, на сколько вообще могло в знойное лето Калифорнии.       — Знаешь, без тебя отпуск был бы полной глушью. Мне обещали просветление. Байки про очистку чакры или что-то такое, — Барнаби подошел к водной глади, которая казалось матовой из-за сумрачного неба.       — Могу представить. Тебе раздавали флаеры? — Хауди выставил руки, словно представлял рекламную кампанию и бодро произнес: — Уникальная возможность отдохнуть от городской жизни. Только в эту дату вас бесплатно выбросят в чудесную дыру без перспектив. Не упустите шанс стать первым, кто поведется на лохотрон! Звоните на любой номер с нашей визитки или приходите в отделение на адрес: Нас-драли-черти. Услуга отработок на ферме обязательна. Спешите!       Барнаби усмехнулся. Он закатал джинсы и полез с голыми по колено ногами в воду. Тепла, как парное молоко, но даже после такой жары это было самое освежающее, что Барнаби мог ощутить. Он чувствовал, как мелкие камешки задевают стопы, а песок зарывается между пальцев.       — И почему потенциально востребованный промоутер протирает штаны на ферме? — спросил Барнаби. Некоторая часть дна была илистой и твердой, даже скользкой и, когда парень прошел свой максимум, чтобы не намочить одежду, то остановился.       — Посмотри на мою семью и ответь на вопрос сам, — Хауди подтянулся следом. Он смог пройти чуть дальше, пока вода не добралась до острых колен.       Оба глубоко вдохнули и медленно выдохнули. Запах застоявшейся воды так и бил в нос, свербя на уровне глотки. Тина и что-то еще, словно бы скользкое и липкое. Чудный коктейль.       — А если бы не было дяди? — спросил Барнаби.       — С ним или без него, разницы никакой.       Барнаби медленно кивнул. Он еще некоторое время стоял, глядя на то, как все ярче становится луна на чернеющем небе. В мгновение он вздрогнул, когда Хауди — видимо поскользнувшись на скользком дне — сделал еще шаг, пошатнулся, нелепо вскинув руки, и с плеском повалился в воду. Глядя на то, как он неловко поднимается и отплевывается, Барнаби расхохотался. Не остановило его даже то, что он сам вскоре угодил в воду, когда сдвинул ногу и проехался по скользкому дну. Сплевывая тинистую воду, Барнаби весело смотрел на такого же мокрого Хауди.       — Как водичка? Скажи же класс.       — Класс. Класс, что я теперь весь мокрый, — Хауди встряхнул руками, вызывая множество брызг.       — Зато, так полегче, — Барнаби зачерпнул воду в руку и облил друга.       — Хватит, — Хауди усмехнулся, закрываясь руками. Он так же начал обливать парня в ответ, активно вздымая большие брызги.       Смеясь и улюлюкая, оба барахтались в воде, то атакуя, то пытаясь отступить, но подскальзывались. Уже без сил, оба выползли на сушу и легли чуть дальше от воды на ковер зеленой травы.       — Я знал, что даже ты умеешь веселиться, — сказал Барнаби, повернув голову в сторону друга.       — Это все твое дурное влияние.       — Не такое дурное, раз ты получаешь гормоны радости. Ну, дифомин, — ответил Барнаби.       — Дофамин, дурень, — Хауди в шутку пихнул его в плечо.       — Ну, я был близок.       Барнаби сам не замечал с каким теплом взглянул на Хауди. Если путь к сердцу мужчины лежал через желудок, то его желудок питался исключительно смехом и безудержным весельем. Пусть и толпа в его голове гудела, говоря о том, как парень скатился в дешевую романтику, Барнаби их не слышал. Придвинувшись чуть ближе, он слушал тяжелое дыхание Хауди. Пусть его ударил бы священник крестом, но разве так плохо люби он мужчину? Два зайца одним выстрелом: и он не стал бы уводить чужую девчонку и Пиллар, чисто гипотетически, остался бы с ним и так же автоматом выходил из этой игры в любовь.       — И что, быть комиком тебе нравится? — спросил Хауди.       — С такой публикой, думаю да, — ответил Барнаби.       Хауди посмотрел на него и так же слабо улыбнулся.       — Может, мне забрать тебя в центр Калифорнии или можем улететь в большое яблоко? — Барнаби сложил руки под головой, словно бы мечтательно вздыхая.       — В Нью-Йорк? С ума сошел? — парень рассмеялся, — Мечтать не вредно.       — Ну, ты хотя бы подумай, — Барнаби задумался, а затем спросил, — Предположим, что ты можешь уехать.       — И что дальше? Быть комиком, как и ты?       — Нет, делать, что тебе вздумается, — Барнаби приподнялся на локте.       — Слишком красиво звучит.       — Да не гони. С твоим-то красноречием и дикцией, компании с руками оторвут, чтобы заполучить тебя, — не унимался Барнаби.       — Фантазер ты, конечно, — Хауди закатил глаза.       — Ну да, это моя вторая профессия. Или что, мне нужно найти тебе еще причин, чтобы свалить с душных яблочных садов и показать семье, что ты можешь руководить всем самостоятельно?       Барнаби вошел в раж и теперь готов был, хоть и с улыбкой на лице, спорить, пока не выиграет или язык не отвалится. Он стал тормошить Хауди, словно это могло как-то еще помочь в победе.       — Давай. Давай, Пиллар, ты сам не знаешь на что способен.       — О, я как раз прекрасно знаю, — ответил Хауди. Он горделиво улыбнулся, а затем резко толкнул Барнаби, повалив на землю, — дай мне еще причин. Хочу послушать, как ты хвалишь мою персону.       — Да ты ебучий паразит, — Барнаби толкнул его в ответ и они вместе стали кататься по траве.       Словно открылось второе дыхание после активной бойне в воде, а потому они вдвоем продолжали эту драку на суше. Рубашки красились в зеленые смазанные патна от травы, а песчаная пыль липла к брюкам. Все же, довольно быстро это прекратилось, сил у обоих хватило не на долго. Сквозь тяжелое дыхание Хауди спросил:       — Есть еще варианты, чтобы меня «соблазнить» жизнью в Калифорнии или Нью-Йорке?       Барнаби молчал, лишь шумно дыша через нос. Он не мог придумать что-то конкретное, да и лежа мокрым от пота и озерной воды, было как-то не до философских мыслей или беспроигрышных идей. Почти все ставки сыграны. Уголок губ Барнаби приподнялся.       — Соблазнять я плохо умею.       — Да, по тебе сразу видно, — Хауди вытащил длинную травинку из волнистых волос, но не убрал руку, а заправил черные пряди за ухо Барнаби.       Не думая, парень схватил эту руку, накрыв своей ладонью. В общем молчании, Барнаби хотел бы, чтобы они оба в принципе думали поменьше.       — Ну, я могу попробовать, — наконец решился Барнаби.       — Пробовать никто не запретит, долго же ты соображал, — Хауди приподнялся на локте, а затем, к неожиданности парня, поцеловал его.       Барнаби не сразу собрался, чтобы ответить. Ему казалось, что это он должен был поцеловать парня первым, за что заслуженно получил бы пощечину или шквал ругани. На этом бы закончился быстротечный и посредственный любовный роман.       Все же, Банаби слабо ответил. Это было странно от начала и конца. Он пробовал целовать девушек раньше, но мокрого, потного и пахнущего тиной парня, как он сам — опыт сомнительный, но весьма эффектный, чтобы он имел место быть в его жизни. Желательно, подольше, а еще лучше — навсегда.       — «Два-один» в мою пользу. И мы сбегаем отсюда, — сказал Хауди, когда оторвался от него.       — Вроде бы, это я должен был тебя уговаривать, — усмехнулся Барнаби.       — Лучше принимай предложение, пока акции не упали. Прогоришь еще.       Хауди поднялся с травы и направился по тропинке в сторону дома. Барнаби мог даже не глядя сказать, что тот самодовольно улыбается.       — Тогда завтра в девять и я ждать не буду! — задорно прикрикнул он, не получив ответа, но определенно понимая, что проиграл в битве, но выиграл в войне.       «Два-один» и он отвесил поклон публике, получая заслуженно помидор в лицо, но улыбаясь. Три акта комедии и он, как казино, остался в выигрыше.