Дочь медведя

В тот день ледяной ветер, господствующий в Виндхельме, был еще более суровым чем обычно, и пробирал до костей так сильно, что корзинка с цветами, которые я принесла, чтобы распродать, выпала из моих окоченевших пальцев. Замерзшие цветы, скукожившиеся на морозе, рассыпались по заметенной снегом брусчатке перед воротами. Я хотела наклониться, чтобы подобрать корзинку и цветы, да побоялась, что сама упаду. Да и кому нужны эти померзлые сухоцветы? За последние два дня у меня во рту не было ничего, кроме кипяченой воды и черствой горбушки серого хлеба. Живот скручивало судорогой от голода. Я бросила взгляд, полный отчаяния на корзинку и, с трудом перебирая ногами, поплелась в сторону рынка, в надежде, что смогу стащить что-нибудь съестное с прилавка или в бочках с помоями найду какие-нибудь объедки или испорченные продукты. Однако, когда я завернула за угол, обнаружила, что рынок был безжалостно пуст, на прилавках ни крошки еды, а площадь патрулировали дозорные Буревестника. Мне уже ни раз доставалось от местных стражей порядка. Некоторые просто прогоняли, другие – могли без зазрения совести поднять руку или даже больно стукнуть тяжелой рукоятью меча. Я поспешила убраться подальше от торговой площади и поплелась в сторону квартала серых. Несмотря на то, что как правило, эльфам в Виндхельме самим было нечего есть, они, движимые жалостью, порой делились жалкими крохами пищи со мной, а иногда даже позволяли переночевать на полу перед едва тлеющим камином. Спускаясь по лестнице, я обнаружила, что квартал пустовал. Должно быть местные обитатели попрятались от пронизывающего ветра в свои хижины, в надежде пережить еще одну суровую морозную ночь. Я неоднократно задавалась вопросом, как человек, претендующий на должность верховного короля мог позволить более половине жителей собственного города умирать от холода и голода? Почему сам Ульфрик жил в таком достатке, не зная потребности ни в чем, а его подданные, день и ночь трудящиеся во благо Виндхельма, были вынуждены идти на любые меры, лишь бы прокормить себя и свою семью. Обессиленная, насквозь замерзшая и голодная, я привалилась плечом к чьей-то двери. Судя по вывеске над дверью, тут торговал своим краденым добром Садри? Каково же будет его изумление, когда он утром найдет под своей дверью маленькую замерзшую девочку? Стражники в квартал серых практически не ходили. Спускались сюда только если случалась очередная драка между эльфами и нордами, или чтобы в очередной раз повесить на какого-нибудь красноглазого убийство или кражу – ведь, по мнению стражи только серые здесь могли убить или украсть. Я сидела на обледенелой брусчатке из разномастного камня и рассеянным взглядом блуждала по стенам домов, мусору, который эльфы бросают прямо из окон домов, и мысленно считала ступени лестницы. Губы пересохли и потрескались от мороза. Во рту омерзительный металлический привкус. Я спрятала озябшие руки в подоле юбки, тщетно пытаясь их согреть. Перед глазами всплыло лицо мамы, такое, какое оно было еще до болезни. Красивая, с лучистыми глазами и нежным румянцем. Поговаривали даже, что сам Галмар Каменный Кулак сватался к ней, очарованный ее красотой и умом. Однако был отвергнут и, с тех пор обозленный на весь белый свет, ушел в армию и дослужился до военачальника Братьев Бури и даже стал правой рукой Ульфрика Буревестника. Слушая эти сплетни, я ни раз задумывалась, как могла бы обернуться жизнь, если бы мама стала женой не бедного гончара, а вышла бы за военного, который бы наверняка нашел деньги на ее лечение, а дочери не позволил бы замерзать на пороге чьего-то дома и умирать от голода. Я не помнила отца. Он умер, когда я была еще совсем маленькой, но в нашем доме в память о нем, мать еще долго хранила глиняные горшки, вазы, чаши и прочие изделия, не продавая их до тех пор, пока она не захворала костоломной лихорадкой и мы не познали настоящую нужду. Первое время она еще могла работать, но потом кости ее совсем скрючило, и она практически не вставала с постели, и тогда я взяла несколько горшков и чаш, сделанных отцом и пошла на рынок. Тогда мне удалось продать несколько посудин, однако, этих грошей едва-ли хватало на еду. А потом мамы не стало. Я отчетливо помнила это утро. Я всегда ложилась спать рядом с ней – так было теплее и я любила засыпать, вслушиваясь в успокаивающий тембр ее голоса. Каждый вечер перед сном она рассказывала мне сказки, и вечер накануне не был исключением. Но когда я проснулась на утро, мама была мертва. Я сразу все поняла, когда прикоснулась к ее щеке – она была ледяной. По закону меня должны были в течение нескольких дней отправить в Благородный сиротский приют в Рифтене, где я могла бы жить до совершеннолетия, однако оттуда пришло оповещение о том, что приют переполнен и принять еще одного ребенка не представляется возможным. Жизнь в сиротском приюте по слухам была далеко не сахар. Детей там били, морили голодом, в наказание заставляли спать на холодном полу и продавали в рабство… Хотя, впрочем, чем моя нынешняя жизнь была лучше той, которая ждала бы меня в сиротском приюте? Я моргнула, силясь отогнать страшные мысли. Кое-как поднявшись на ноги, я ослабевшей рукой постучала в щербатую дверь лавки Садри. Секунды казалось шли целую вечность, прежде чем дверь распахнулась и на пороге показался Ревин. Торговец удивленно воззрился на меня, затем нахмурился. -Чего тебе? – он презрительно дернул подбородком, с долей отвращения глядя на меня. -Я только хотела попросить хотя бы что-то из еды. Что угодно! Прошу вас! – Я почувствовала, как от жалости к себе на глаза наворачиваются слезы, а от этого на душе стало паршиво. Как я опустилась до того, чтобы за еду так унижаться?! Но, к моему удивлению, лицо эльфа неожиданно смягчилось, а в глазах будто промелькнуло узнавание. Он воровато огляделся, убеждаясь, что никто ничего не видел, и отступая в сторону, пропустил меня в лавку, которая, по совместительству приходилась ему еще и домом, и шикнул: -Проходи быстрее! Только тихо! – Данмер поспешно захлопнул за мной дверь. В лавке пахло пылью, какими-то магическими эликсирами, которыми он торговал, и, к моему удовольствию, едой. Я шумно втянула носом воздух, ощущая, как рот наполняется слюной. От запаха закружилась голова и я, боясь, что не устою на ногах, ухватилась рукой за рукав одежды Садри. Торговец с жалостью посмотрел на меня и, мягко подталкивая, повел в комнату, которая приходилась ему и спальней, и столовой. На небольшом круглом столике стояла деревянная миска с горячим ужином и глиняный кувшин парного молока. Я с трудом сдержалась, чтобы как дикарка не наброситься на еду, которую мне еще даже не предложили. -Я как раз собирался поесть. Буду рад, если разделишь со мной трапезу. – Ревин усадил меня за стол и, налив в кружку теплое молоко, жестом позволил приступить к пище. Я, схватила деревянную ложку и, уже не думая о правилах приличия, принялась напихивать горячие тушеные овощи с мясом в рот. -Да не спеши ты! – Засмеялся торговец, накладывая из большого котла себе новую порцию еды. – Ешь спокойно. Стул в доме, очевидно, был всего один, поэтому данмер уселся на кровать. Мы ели молча, да и говорить что-либо я не хотела. Я не могла поверить своему счастью! Я в тепле, ем горячий вкусный ужин, и никто меня не стремится обидеть или напугать. Я так увлеклась едой, что далеко не сразу заметила, что стала объектом пристального наблюдения со стороны торговца. Его алые глаза внимательно изучали меня, слишком внимательно, от чего мне стало не по себе. -А мне кажется я видел тебя на площади, - Заявил он, поняв, что своим вниманием к моей скромной персоне, смутил меня. – Ты ведь Софи? Дочь Анники? Ты вроде торговала цветами на площади у ворот? Ты так на нее похожа… Я кивнула, силясь проглотить слишком большой кусок картофеля. -Я знал ее, - меж тем продолжал мужчина с грустью в голосе. – Однажды она мне очень помогла, не посмотрела на расу, не отвернулась. Она вообще во всем была особенная. Я отложила ложку в сторону, ощущая, как пропадает аппетит. На глаза навернулись слезы. Даже спустя месяцы, мне все еще было сложно говорить о маме вслух. Садри, должно быть, заметил мое состояние и пожалел, что вообще поднял эту тему. -Прости, что разбередил твою рану,- Тихо промолвил он. – Просто хочу, чтобы ты знала, если бы не она, не знаю, где бы я был сейчас… После ужина я начала клевать носом и данмер, не смотря на мои возражения, настоял, чтобы я осталась. Он постелил мне на своей кровати, а сам сел в старое продавленное кресло. Едва моя голова коснулась подушки, я сразу же провалилась в сон. В коем-то веке я спала спокойно и безмятежно. Утро началось для меня с аромата горячей каши. Садри легонько потряс меня за плечо и, когда я нехотя разлепила глаза, улыбнулся. Я потерла заспанные глаза и зевнула. В дневном свете, который проникал в маленькое заляпанное окно, комната, ставшая на эту ночь моим пристанищем, теперь оказалась неопрятной и давящей. Пыль толстым слоем лежала на дощатом полу и мебели, углы поросли паутиной, а на столе, за которым я ела, красовались въевшиеся пятна жира. Но даже это было лучше, чем ничего. Все-таки привередничать не приходилось, ведь если бы Садри не помог мне прошлым вечером, эта ночь могла стать последней в моей жизни. Отгоняя навязчивые мысли о голодной смерти, я вылезла из постели. -Давай-ка завтракай, - Ревин добродушно кивнул в сторону стола, на котором в щербатой миске дымилась горячая каша. Я поспешно уселась за стол, тщательно игнорируя противные липкие пятна на деревянной столешнице и взялась за ложку. Поглощая овсянку, сваренную на воде, которая, к слову, была не такая уж и противная на вкус, я рассеяно размышляла о том, что мне делать дальше. -Какие планы на сегодня? – Будто прочитав мои мысли, полюбопытствовал данмер, отправляя ложку геркулеса в рот. – Ты уж меня прости, но позволить тебе остаться здесь я не могу. Сама понимаешь, домишко у меня крошечный, а ребенку нужны приемлемые условия жизни. -Ну да, а на улице в сугробе – самое то, - язвительно бросила я, и тут же прикусила язык, пожалев о своей несдержанности. Ведь как ни крути, Садри не обязан был вообще мне помогать, а он подарил мне еще один день жизни. На лице эльфа залегла грусть. Я видела, как в нем борются противоречивые мысли и чувства. Должно быть одна его часть буквально кричала о том, что он потом не сможет на себя в зеркало от стыда смотреть, если выгонит маленькую девочку на улицу посреди лютой зимы, а другая, более расчетливая и рассудительная уверяла, что он и сам-то живет крайне скромно и жить в этой лачуге вдвоем нереально, а если еще и законники узнают, что он, данмер, поселил у себя девочку-норда, то ему уж точно несдобровать. Пока он усиленно размышлял над сложившейся ситуацией, я могла беззастенчиво его разглядывать. Как и полагалось данмеру, Садри являлся обладателем серой кожи и жутких красных глаз, в которых не было ни намека на белки. Определить его возраст мне не представлялось возможным, так как все эльфы были долгожителями, а, значит, ему могло быть несколько сотен лет. Одет он был очень просто – в синюю рубаху и холщовые штаны. -Ладно, - потирая лоб, который прочертила череда глубоких морщин, пробормотал Ревин. – Оставайся. Твоя мать помогла мне, поэтому я не брошу тебя теперь. Как-нибудь выживем, в конце концов, в тесноте – да не в обиде. Я работаю, а значит, от голода мы с тобой не помрем. Я проглотила комок каши и широко улыбнулась. Я не верила в свою удачу. Это значило только одно – в ближайшее время я не умру от холода или голода. -Обещаю, я буду помогать! Работать в лавке или торговать вашими товарами на рынке! – Воскликнула я, во все глаза глядя на темного эльфа. – А то, что я живу здесь – об этом никто не узнает, я обещаю… У вас не будет из-за меня проблем, клянусь! Тот устало пожал плечами и грустно улыбнулся. -Пожалуй, прежде нам нужно у столяра заказать для тебя новую кровать. Не спать же нам по очереди, - засмеялся Ревин, вновь принимаясь уплетать кашу. Я улыбнулась, думая про себя, что это – лучшее, что случилось со мной за последние месяцы. Последующие три дня я усиленно мыла, чистила и стирала. Я задалась целью предать лавке и спальной комнате Ревина жилой и ухоженный вид. Я отмыла полы и все полки и шкафы, выгнала всех насекомых, которые за годы заполонили все темные уголки дома, вычистила от сажи и нагара горшки и котлы, перемыла всю посуду и, что оказалось самым трудным – отскребла обеденный стол. Теперь, спустя несколько дней беспрерывного труда, лавку было не узнать. Она буквально сияла чистотой и порядком. Садри тоже не сидел без дела – он успел заказать для меня кровать, разобрать целую гору хлама, который скопился за долгие годы жизни в Виндхельме, подремонтировал все, что сломалось и выбросил то, что пришло в негодность. Не смотря на физическую усталость, я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Перспектива того, что у меня наконец появится свой дом, теперь стала практически осязаемой, особенно когда сегодня после обеда Садри вместе со столяром-данмером принесли мою новую постель и поставили ее в угол, который мы расчистили специально для нее. -Спасибо вам, - промолвила я, посмотрев на Ревина. – Я теперь обязана вам всем... -О чем ты, малышка? – Садри улыбнулся, потрепав меня по волосам. – Здорово, что теперь ты здесь. -Но ведь из-за меня у вас теперь столько хлопот, - растерянно отозвалась я, кусая нижнюю губу. Эльф рассмеялся, тряхнув головой. В этот момент входная дверь с оглушительным стуком распахнулась. Садри недоуменно оглянулся, а я покосилась на него. -Ревин! – Женский голос, очень спокойный, но при этом до жути пугающий разрезал тишину торговой лавки. Следом раздались шаги нескольких пар ног и дверь вновь хлопнула, закрывшись. На лице Садри читался неприкрытый страх. Он будто окаменел. Я не понимала, что происходит, однако если Ревин боялся, то, значит, случилось что-то действительно плохое. -Прячься! – Шикнул мне темный эльф, заслоняя меня собой. – Быстрее!