Эйфория

Ещё до того, как Тайё видит первый сон, он понимает: что-то пошло не так. Сиропин говорит, что это побочный эффект, что он просто ещё не привык, а на самом деле всё идёт как надо. Может, это всё осень? Тай кривляется, передразнивает Сиропина и отворачивается — сам он «подбочный дефект», ничего не понимает. Какая разница, привык он или нет, и при чём тут вообще осень? На самом деле, Тай не совсем уверен, что здесь «при чём». Он знает точно только одно: что-то идёт не так, как должно было. Дни становятся короче, а ночи бывают настолько длинные, что Луна не успевает высветить их целиком. Остаётся лишь несколько светлых часов днём и примерно столько же — ночью, но с каждым разом их всё меньше и меньше, а утро наступает всё позже, и мир вокруг Тайё постепенно погружается во мрак. Погружается всё глубже, прихватывая за собой его самого. Ещё до того, как в первый раз появляются тёмные пятна на пальцах и лодыжках, Тай понимает: что-то пошло не так. В один из этих дней он видит первый сон. Поначалу ему кажется, что это ему и не снится вовсе, просто проходит ещё один день — прогулял школу, случайно влез в драку, погнался за поездом на роликах… Когда Тайё замечает, что раны на коленках не заживают за секунду, а сломанная рука очень болит и становится на место — что он всё ещё живой — он понимает: это сон. Потом друг называет его «Джин», и Тай в ответ произносит «Лео», хотя сам ни о чём подобном не думает. Тогда ему приходит в голову, что это может быть не его сон. Сиропин говорит, что это побочный эффект. Что, вообще-то, он спать не должен, но во снах ему передаются воспоминания о прошлых носителях. Это полезный опыт, лёгкий доступ к сведениям о ходе битвы с Графом, ну и всё такое. Так что, можно сказать, даже и не побочный эффект, а благоприятный. Тай ничего не имеет против опыта, но с одним он не согласен: если это не побочный эффект, тогда почему всякий раз, проснувшись, он замечает тёмные гнилые пятна на кончиках пальцев ног? Ему не нравится слово «благоприятный». Если это «благо» и оно «приятное», тогда почему же эти тёмные пятна так болят? Граф появляется только по ночам, когда светит Луна, поэтому днём Тайё и Сиропину совершенно нечего делать. Первое время он носится по городу, как угорелый, испытывая возможности своего «нового тела», но спустя несколько недель это развлечение ему надоедает, и днём они с Сиропином отсиживаются в каком-нибудь укромном местечке. Сиропин рассказывает разные истории о том, какой была их планета и почему началась война с Тысячелетним Графом, и о старых друзьях, и о Луне, и о прошлом Земли… Когда рассказывать больше нечего, они молчат, и молчание нагоняет на Тайё жуткую тоску. Вместе с тоской приходят тяжёлые мысли. Он думает о Коити, о школе, о маме и ещё об очень многом, чего больше никогда не будет. Помнят ли они о ком-нибудь другом вместо него? Появился ли у них другой «друг», другой «сын»? Или он исчез совсем, так, словно бы его никогда и не было на этом свете? Где-то посреди таких мыслей его настигает второй сон. Во сне Лео отводит Тайё — отводит Джина — на кладбище. У него лицо такое страшное, совсем без единой капельки жизни, что Тайё очень хочет дать дёру, но не может: тело его не слушается, оно подчиняется этому… Джину. Потом Лео вдруг превращается в какую-то жуткую железяку и целится в него из кучи пушек, но тут, откуда ни возьмись, появляется ещё один мальчишка и спасает Тайё. Мальчишка говорит, что это не Лео, а акума, что этого акума надо убить. Тай бы с радостью убил и его, и Графа, и мальчика тоже (слишком подозрительно он выглядит — волосы белые, большущая рука с когтями, красный глаз), только вот тело по-прежнему не слушается — поэтому сегодня он готов уступить этому наглому мальчику, так уж и быть. Он ни за что не признался бы себе в этом, но когда мальчик разрывает Лео-акума на куски, Тай чувствует облегчение. Только вот ещё что: вместе с облегчением приходит странная смесь чувств, половину из которых Тайё не может понять. С наступлением темноты он просыпается в слезах. Следующим утром, после очередной ночи в погоне за Графом, Тай вспоминает, где он уже слышал это: «Джин» — разве не так звали прошлого хозяина Сиропина? Того, с которым он прожил тысячу лет. И ещё Тайё вспоминает про Тысячелетнего Графа и их с Сиропином планету, про то, что Граф сказал в их вторую встречу: «Планету всё равно не получилось спасти». Как это — «не получилось»? И что тогда будет со всеми, если с Землёй вдруг тоже «не получится»? Тайё спрашивает Сиропина, откуда пришёл Джин. Кто он такой? Как он смог прожить целую тысячу лет? Сиропин не хочет говорить ничего. Джин — старый друг, драгоценная память, его это не касается, вот Сиропин ведь не лезет в их с Коити дела? Сиропин не хочет говорить, поэтому всё, что остаётся делать — уснуть. Уснуть и узнать всё самому. Во сне Тай видит людей. Много, очень много разных незнакомых людей, которых он как-то узнаёт, называет по именам, приветствует — любит. Люди тоже его любят — любят Тайё — любят Джина. Тем же вечером Тайё приходит в голову, что его самого не полюбит больше никто и никогда. Он — «Джин» — потерял всего-то одного друга, и что? У него осталась семья, остался дом, остались другие друзья. Тай из-за друга потерял себя самого, и теперь всего этого у него никогда не будет. Выходит, это Коити во всём виноват? И Тай начинает ненавидеть Коити даже больше, чем Тысячелетнего Графа. Сиропин говорит, что это нормально. Что это вполне естественно, ведь он не успел заметить, как уже оказался мёртвым. Сначала был шок, а теперь начинаются его последствия — ничего страшного, ведь когда-то же надо было ему понять, что он больше не живой? Поплачет, поненавидит и забудет, всё это мелочи перед их великой целью. Тайё не совсем понимает, какая цель для человека может быть более великой, чем собственная жизнь? По мнению Сиропина, это тоже ничего: ведь ещё совсем недавно Тай не понимал, зачем ему вообще нужна жизнь, раз так легко умер и ещё легче согласился стать зомби. Тай не совсем понимает, а значит, им снова не о чем говорить — ведь он ещё такой маленький, и ему всё предстоит узнать в своё время. Не о чем говорить, нечего делать, остаётся только спать. В этот день к Тайё приходит следующий сон. Теперь люди, которых он видит, различаются не только по именам — ещё у них есть должности, звания: искатель, и ещё экзорцист, и смотритель, и нянечка, все со своими обязанностями, со своей формой… Всё это напоминает какую-то компьютерную игру, одну из тех, в которую Тай играл, когда ещё был обычным мальчиком. Игру напоминает и то, что Тай делает по ночам, и то, как он получил возможность заниматься всем этим... В конце концов, чувство реальности начинает понемногу ему отказывать. Чувство реальности отказывает ему, и он решает больше ему не верить. Тайё решает верить снам. Мир, который Тайё видит в своих снах, начинает его по-настоящему захватывать. Мир, который он видит, мысли, которыми он думает, дела, которые он делает, имя, которым его называют — всё это нравится ему гораздо больше, всё это будто бы становится его частью, словно так и было всегда. Иногда по вечерам он приходит в себя на каком-нибудь тёмном пыльном чердаке и не может понять: кто он? Кто он из?.. Кто такой этот Тай, может быть, его вообще нет? Даже не так: лучше бы его вообще не было. Поэтому Тай решает, что теперь, когда захочет, он может притвориться, что он — Джин. Это как игра, просто представить себе, что Тайё больше нет, он не существует. И спустя некоторое время такая игра начинает казаться ему очень удобной. Очень удобно, когда не хочется ненавидеть лучшего друга — когда не хочется ненавидеть лучшего друга самому. По ночам дела идут всё складней и легче: Тай быстро учится, с каждым разом он одолевает слуг Графа всё с большей скоростью и меньшими потерями. В это же время днём, в снах, всё происходит наоборот, и мир всё глубже погружается во тьму. Друзьям Джина с каждым разом всё сложнее бороться с монстрами — «акума» — а монстров этих становится всё больше, сколько их ни бей. Джин очень переживает, и Тайё прекрасно понимает его: они оба ничего не могут сделать, ведь в этой битве бесполезны те, кто не связан с Чистой Силой. Джин называет это «синхронизацией», и Тайё нравится это слово: это ведь точно так же, как между ним и Сиропином? Только вот «синхронизация», оказывается, бывает разной. Потому что когда Тай вместе с Сиропином, они почти непобедимы, во всяком случае, их никак нельзя убить. А если синхронизироваться с Чистой Силой, то умереть вполне возможно. И судя по тому, что Тайё видел в последних снах, это даже более возможно, чем выжить. Вечером после одного из таких снов Тай никак не может собраться и сосредоточиться на битве с Графом. Его никак не покидает идея: а что, если ему даже ещё хуже, чем этим, которые рискуют умереть в любой момент? Он-то уже умер, но его никто так и не похоронил, да и вряд ли когда-нибудь похоронит. Все забыли его, забыли, как он выглядит, стёрли из памяти само его существование. Интересно, а если они с Сиропином победят Тысячелетнего Графа, что будет тогда? Он останется бессмертным зомби до самого конца? Нет, это вряд ли, да и вообще, что такое этот «самый конец»? Может, тогда он умрёт, и все вспомнят про него и похоронят по-человечески, будут оплакивать и приносить цветы? Это тоже вряд ли: неизвестно, сколько ещё веков они будут пытаться победить Графа. Тай ещё не знает, что экзорцисты, сколь бы смертными они ни были, в вопросах похорон и оплакивания находятся едва ли в более выгодном положении, чем он сам. Зато он знает, что потерять веру прямо сейчас и истлеть в одиночестве в какой-нибудь дыре — это не так уж плохо. По крайней мере, ему не придётся ждать неизвестно чего. Ждать неизвестно чего — ждать «самого конца» — а вдруг самый конец наступит только тогда, когда Земля погибнет, как и та планета, с которой пришёл Сиропин? Вдруг это неизбежно, а он просто ввязался в бесполезную глупую игру двух чудаков, которые скачут по всему свету и притворяются, что пытаются спасти мир? Он не хочет ждать. Он не будет ждать. Ему надо чем-то занять себя — поэтому перед рассветом, когда заходит Луна, Тайё решает скоротать время за визитом к лучшему другу: всё лучше, чем потратить лишние несколько часов на бесполезный сон. Сегодня Тайё не хочет смотреть сны, он хочет понять. Поэтому Тай приходит к Коити в гости, карабкается по стене и садится на подоконник снаружи. Вместо того, чтобы смотреть сны, сегодня он будет смотреть на Коити: неужели, он действительно его ненавидит? Настолько, что готов убить? А если Тайё — это вовсе не Тайё, а Джин? Что он сделает? И Тай снова притворяется, что его больше нет, даже не замечая, что с каждым разом ему становится всё легче это делать. А потом каждый раз бывает всё труднее вернуться назад. Сколь ни удивительно это для Тайё, Джин не делает совершенно ничего. Просто сидит и ухмыляется каким-то своим мыслям до самого рассвета, пока Коити ворочается в своей кровати. Его лоб влажный, его глаза движутся под веками, он чего-то боится — будто знает, что из окна его уже второй час сверлят пристальным взглядом. От этого взгляда Тайё становится не по себе: неужели это правда он так смотрит? Что бы ни значил этот взгляд, он понимает: ненависти в нём и близко нет. Значит, сегодня можно снова притвориться, что он не Тайё, а Джин, что они вовсе не ненавидят Коити, и вообще, им до него нет совершенно никакого дела. Надо просто оставить его в покое и продолжить заниматься своими делами. Джин так и поступает: с первыми лучами солнца он поднимается и уходит. Он очень спешит, ему не до Коити, он занят, у него срочное дело. Сегодня он собирается посмотреть ещё один сон. В очередном сне Тай чувствует себя — Джин чувствует себя — очень спокойно и счастливо. Он ещё не знает, что это только начало, лишь первые слабые зачатки чувства, которое вскоре разрастётся и поглотит его целиком. Зато он откуда-то знает, почему так хорошо: Орден победил Графа, отправил его куда-то очень-очень далеко, война закончилась, семья Ноя уничтожена вместе с ковчегом, «Аллен» вернул контроль над телом и поборол «Четырнадцатого», экзорцисты добивают оставшихся акума… Но акума почему-то по-прежнему не становится меньше, и сквозь спокойствие Джина Тай понимает, что это ещё не конец. Однажды днём он не успевает досмотреть сон до конца. Ему снится, как всё новые и новые монстры вылезают прямо из земли и едят людей, но тут вдруг Сиропин будит его, расталкивает изо всех сил: что-то случилось. Стоит Тайё открыть глаза, и он понимает, что именно — пока он спал, трупные пятна расползлись по всему телу, а ноги успели сгнить настолько, что их со всех сторон облепили мухи. Сиропин больше не считает это мелким «побочным эффектом». Он говорит, что боевой дух можно терять по-разному: можно сразу весь, как в тот раз, когда Граф похитил Коити, а можно понемногу. Тайё понемногу теряет всякую надежду, поэтому что-то в его голове начинает разлагаться, что-то идёт не так, и он видит сны. С каждым днём дела идут всё хуже и хуже: сны длятся дольше и оставляют после себя больше следов на теле. Можно ли это остановить? Конечно, можно, ведь Сиропин никогда не говорил, что нет никакой надежды. Тайё просто должен поверить в себя и по-настоящему захотеть победить Тысячелетнего Графа. Тайё по-настоящему хочет спать и не видеть сны. По-настоящему хочет знать, почему это случилось именно с ним, за что ему это, зачем, и когда всё кончится? И ещё хочет: домой, к маме, к Коити, и в школу, и вкусный обед, и… Интересно, а зомби что-нибудь едят? Тай по-настоящему не хочет спать и видеть сны, и первое, что он делает, подумав об этом — засыпает. Во сне он видит девушку. Очень красивую девушку с короткими волосами, и ещё нескольких ребят, одетых в ту же форму, что и девушка. Они почему-то дерутся с тем белобрысым мальчишкой из первых снов, только у него больше нет руки с когтями и красного глаза. Они дерутся очень долго и так жутко, что какое-то время Тайё сидит с закрытыми глазами, а потом открывает глаза — и всё. Больше никого нет. Только этот белый (кажется, Джин называет его Алленом, и, кажется, это тот самый «Аллен», который «вернул контроль») сидит один, вот просто сидит на земле и ревёт. И тела… много, много тел. Потом откуда-то в воздухе появляется дыра, похожая на дверь, и мальчишка уходит через неё. Джин — Тайё — не следует за ним, но почему-то точно знает, что тот собирается делать. Тайё не знает только вот что: что теперь собирается делать он сам? О чём будут следующие сны? Будут ли они, и будет ли он, если снов не будет? Он совсем запутался. Он запутался, и паутина тянет его за собой, поэтому, сколько он ни сопротивляется, наутро к нему приходит следующий сон. В следующем сне он видит, как умирает та планета. Тайё видит, как механические чудовища уничтожают всё на своём пути, как всё гремит, взрывается и рушится, как гибнут все те, кого он узнал в прошлых снах. Тай чувствует — Джин чувствует — необъяснимую волну счастья, прокатывающуюся по его телу вместе со взрывной волной, которая уничтожает всё. А мгновением позже приходит Сиропин, оживляет зачем-то именно это тело, и Тайё с Джином начинают по-настоящему ненавидеть весь этот мир. После Тайё снятся совсем непримечательные сны. Они с Сиропином преследуют Тысячелетнего Графа ночью, а потом то же самое происходит во снах днём — Тайё перестаёт понимать, где заканчивается сон и начинается реальность. Земля в его снах постепенно взрослеет и стареет, сменяются поколения, проходят века — не меняется только Джин с Сиропином. То чувство, та бешеная эйфория, что накрыла Джина в момент смерти, больше не приходит — лишь иногда появляются его отголоски, но ни Тайё, ни Джин не могут отследить причины их появления, и от этого становятся всё грустнее. А следующим вечером Тайё просыпается в холодном поту. В этом сне Джин впервые убил человека. Тайё называет это «убийством», но когда он пересказывает свой сон Сиропину, у него язык не поворачивается так говорить. Джин не убийца. Джин не убивал. Вместо того, чтобы убить, он жестоко растерзал, изрезал лицо так, что на нём больше нельзя было различить ни носа, ни рта, ни глаз. Тай говорит, что Джин убил и добавляет, что это, наверное, случайно — а в голове у него в этот момент истошно вопит девчонка, которой Джин очень аккуратно выводит узоры на груди остриём ножа. Нож соскальзывает, и Джин смеётся, глядя, как весело струится по шее тоненькая алая струйка. Потом ему становится мало, и он сосредоточенно тыкает в то же место несколько раз. Струйка становится шире, веселее — ещё, ещё! Ещё… Кажется, он переборщил: девочка кашляет кровью, дёргается, беспомощно хватает воздух ртом, и, наконец, замирает совсем. Джина это вполне устраивает: он как раз закончил с узорами на груди и готов перейти к «макияжу». Тайё просыпается в холодном поту, дрожа всем телом, и Сиропин снова не может это объяснить — мёртвые ведь не потеют, так? Но даже после того, как Тайё вытирает лицо рукавом и глубоко вдыхает несколько раз, он всё равно не может унять дрожь: ему очень страшно. Тайё боится, только совсем не смерти и не убийства: он боится, потому что не может понять. Неужели он действительно на какое-то мгновение был счастлив, неужели они оба одинаково поняли причину этого чувства? Тай не совсем уверен, что именно понял Джин, но одно он знает точно: во снах он продолжает убивать, причём делает это с каждым разом всё более изощрённым способом, смакуя каждую смерть. Иногда ему недостаточно просто вскрыть брюхо и скормить внутренности крысам — он снимает с ещё живого человека тоненькие полосочки кожи, режет пальцы, отнимает маленькие кусочки плоти и тут же скармливает жертве… После таких снов по вечерам Тайё иногда тошнит так сильно, что кажется, будто он снова живой. В один из таких вечеров Тайё просыпается с мыслью о том, что он определённо больше не хочет видеть сны. Он пока ещё не знает, как от них избавиться, поэтому решает пойти простейшим путём: снова бегать целыми днями по городу, прыгать с крыш, нырять с моста в реку. К исходу дня впервые за всё время, проведённое вместе с Сиропином, он осознаёт, что очень устал. И ещё что ему... Хочется есть? На его вопрос Сиропин отвечает, что зомби вообще не едят. Это миф, люди его придумали для устрашения — Тай ведь уже заметил, что представления людей о зомби очень отличаются от того, какие они на самом деле? И вообще, эти мифы пагубно на него влияют. Может, он из-за них начал разлагаться и хотеть есть? Тайё слушает вполуха, а сам вспоминает все фильмы и книги о зомби, какие попадали к нему в руки, когда он ещё был жив. Из всей этой разношёрстной, немного бредовой информации удаётся вычленить только одну общую черту: зомби, несомненно, едят. Зомби едят людей. И Тайё почему-то тоже хочется попробовать. Этим вечером он, несмотря на усталость, снова отправляется в погоню за Тысячелетним Графом. В середине ночи Луна заходит, вместе с ней исчезает и Граф, а Тайё с Сиропином остаются. Спустя час-другой Тай по-настоящему понимает, что такое «убивать», а ближе к рассвету впервые пробует на вкус сырое человеческое мясо. Вкус нравится ему, но ещё больше нравится ощущение. Оно отдалённо напоминает эйфорию, которую Тайё — которую Джин чувствовал в том сне. Ему на миг кажется, будто он снова стал живым: кровь свежая, горячая, она наполняет его желудок и словно бы разливается по всему его телу. Все трупные пятна исчезают в ту же минуту, сознание приобретает кристальную ясность. Откуда-то из глубины этой ясности приходит мысль: Тайё больше не боится видеть сны. Сегодня он хочет увидеть сон. За два часа до полудня они забираются в укрытие. Сиропин молчит, он не хочет разговаривать с Тайё — ему не нравится такое «зверское поведение», они должны спасать людей, а не есть. Тай пожимает плечами, он не понимает: как одно может помешать другому? Раз не будет лишних пустых разговоров, тем лучше — Тайё сразу ложится спать. Теперь он откуда-то знает, что ему не обязательно разлагаться, чтобы уснуть: достаточно просто захотеть. Во сне Тайё снова становится Джином, и Джин снова убивает людей. Теперь Тайё понимает, почему: Джину тоже хочется есть. И ещё он понимает, почему так взбесился Граф, когда понял, что останки Джина лежат рядом с ним, и почему Джин прожил всего тысячу лет. В этом сне Тысячелетний Граф и Сиропин объединяются по старой дружбе, чтобы изгнать Джина навсегда, и Тайё, который видит всё его глазами, чувствует обращённую на себя ненависть. В следующие несколько минут он ничего не чувствует, кроме жуткой боли: Граф давит на него сверху, отрывает руки и ноги, пережёвывает их, разрывает тело на куски, чтобы Джин не успел «собраться» снова. Тайё слышит хруст — чувствует хруст: он ощущает каждой самой крохотной точкой своего тела, как хрустят и крошатся на мелкие осколки его кости, как они вонзаются в мышцы и рвут их, пронзают кожу и торчат, словно булавки из игольницы. Он не видит этого со стороны, но чувствует настолько хорошо, что может представить в деталях: вот он лежит на земле беспомощным червяком, а его рёбра, переломанные, извернувшиеся, торчат наружу острыми шипами, как у какой-то древней плотоядной рептилии. Земля под ним вся промокла от крови, но дальше ничего не растекается, так что перед глазами у него свежая зелёная травка без единого пятнышка: кровь сходится к его телу и затягивается обратно в сосуды так быстро, что попросту не успевает растечься. Когда Граф со всей силы наступает ему на голову, раскалывая череп и размазывая его содержимое по полу, Сиропин резко прекращает синхронизацию с Джином, и Тай больше вообще ничего не чувствует. Он понимает: очень скоро Граф и Сиропин точно так же возненавидят его самого. Эта новость кажется Тайё очень забавной и подогревающей аппетит. Он знает, что его точно так же будут пытаться убить, и это забавляет его ещё больше: теперь, когда ему известна схема уничтожения зомби, он точно не допустит её повторного воплощения в жизнь. Следующим вечером он смотрит на подгнившие кончики пальцев, как на досадное недоразумение. Это поправимо, это от голода. Сначала надо поохотиться, потом можно продолжать искать Графа. Тело невероятно удобное и так подходит для охоты: такое маленькое, неприметное, не то, что прошлое — легко подобраться к добыче и ввести её в заблуждение — а сколько силищи! В эту ночь он убивает сразу двоих. Сначала Тайё ловит в подворотне бездомного старика, сворачивает ему шею и съедает ещё тёплым. Это первый раз, когда он сворачивает кому-то шею, поэтому поначалу всё выходит не совсем удачно: Тай всё крутит, а старик всё орёт — и откуда у этого старикашки силы берутся, немощный совсем, а вопит прямо как та девчонка из сна — но никак не хочет умирать. Тайё даже приходится вытащить ему язык и отгрызть, чтобы не орал так. Пока жертва потихоньку захлёбывается собственной кровью и перестаёт сопротивляться так усердно, Тайё понимает, что он делал не так: надо было дёргать резче, сильнее — и дёргает. Правда, за это время успевает вытечь слишком много вкусной крови, что приводит к некоторым последствиям. Последствия не заставляют себя ждать: потом — совершено случайно — Тайё перегрызает горло новому «телу» Графа. Сегодня это молодой человек лет двадцати, хорошо сложенный, плотный — в самый раз после того хилого старика. Оказывается, так бороться с Графом гораздо проще и быстрее. И почему Тайё сразу об этом не подумал? Сколько времени это сэкономило бы, скольких проблем удалось бы избежать… Вот, например, Коити. Тайё всего пару дней назад ненавидел его — и за что? Бедный Коити, как же ему тяжело жить в этом мире без такого чудесного тела! Коити бедный, Коити добрый и очень милый, Коити самый-самый лучший друг. Коити вкусный? Тайё вспоминает: во всех этих фильмах и книгах зомби могли как-то передавать свой вирус. Они кусали человека, и спустя некоторое время тот становился зомби. Может, ему тоже укусить Коити? Но это вряд ли сработает: как-то раз он не доел какого-то мужчину (очень уж плотным и сытным тот оказался) и оставил его в одном из убежищ на чёрный день. А когда вернулся за ним, мясо протухло и завоняло, так, что есть совсем перехотелось. Выходит, кусать Коити нельзя. Когда Тайё понимает это, ему в голову приходит очень странная и слишком заманчивая мысль: выходит, его нужно съесть сразу. Этим утром ему снится сон. Сначала кажется, будто это и не сон вовсе, просто ещё один день: директор отчитал его за очередную проделку, а он сбежал и спрятался на крыше, и на следующий день его поставили в угол на целых два часа… Когда он замечает, что всё ещё живой, до него доходит, что это снова сон. Потом друг называет его «Тай», и он понимает, что это совершенно точно не его сон. Он знает, что когда через несколько снов этого друга будут есть живьём, кто-нибудь снова очнётся ото сна в слезах. И ещё он знает, что будет делать, когда этим вечером проснётся с прогнившими от голода ногами. Теперь ему кажется, что он даже знает, как спасти Землю, как спасти весь мир. Это чувство поглощает его сознание быстрыми и резкими скачками, будто отрывая куски плоти и разжёвывая в бесконечно счастливое месиво: всё-будет-хорошо-ещё-лучше-всегда-насовсем, надо только продолжить. И он продолжает.