с маленькой неточностью.

Юнги рыдает навзрыд, трясясь всем телом от сжигающей всё нутро обиды. Во рту неприятная вязкая жидкость, хочется её сплюнуть, омега это и делает, продолжая лить слёзы и чувствовать горечь. Отец даёт ему подзатыльник, мол, хватит меня позорить и рыдать, но мальчик остановиться не может, рукавом школьной формы вытирая крупные капли слёз, а когда смотрит на некогда белый манжет, что сейчас испачкан кровью, начинает захлёбываться и хныкать снова, почти воя на всю школу. — Подумаешь, дети пошалили, — его отец посмеивается, ни во что не ставя чувства ребёнка. — Ничего страшного, Ваш ведь сынок не пострадал? — Юнги ужасно обидно, он хоть и мал, но уже понимает, что отец полностью отодвигает его, ставя во главу угла не его самого — родного сына, которому, между прочим, буквально надрали зад на заднем дворе школы и выбили два передних зуба, а чужого ребёнка, который, насупившись, с омерзением смотрит на одноклассника. Юнги захлёбывается то ли негодованием и злостью, то ли снова слёзами, что непрерывными потоками стекают с щёк. — Вашего сына бы манерам обучить, — родитель одноклассника хмыкает громко, так, что у мальчика в ушах почти громыхает. — Он ведь ещё ребёнок, как его успеть всему научить? — избили и изуродовали его же сына, а защищает он другого, того, что, вроде как, сыном потенциального партнёра является. — Прошу прощения за него, Мистер Ким, — его отец кланяется ровно на девяносто градусов, а Юнги задыхается от возмущения: на кровь и боль уже не обращает внимания, резко вскакивая с дивана и смотря на альфу округлившимися глазами. — Да как ты! — почти пищит: ему контролировать себя сложно, он — малыш, оттого, понимая всю ситуацию чётко и ясно, тонет под дурманящем чувством злости и ярости. — Это он первый начал! — пальцем указывает в сторону наглого и мерзкого одноклассника, который вздыхает устало, показывая, насколько сильно его всё выматывает. — Ещё и вздыхает, дурак! Это он, отец, всё он! Ты меня даже не послушал! — слёзы новой порцией набираются в уголках, хотя, всем сидящим в кабинете директора кажется, что куда ещё больше, но омега не перестаёт удивлять. — Замолчи! — один крик и в помещении наступает гробовая тишина, Юнги как по команде затыкается, поджимает губы, перестаёт всхлипывать, задерживая дыхание, лишь бы не разозлить отца ещё больше. Знает, было, проходили: дома ему влетит по первое число. В мыслях уже перебирает, чем его изобьют: ремнем или клюшкой для гольфа. Ремень как-то не хочется: отец может и застежкой замахнуться — тогда он не то, что выть не сможет, вряд ли вообще что-то прокряхтеть будет в состоянии, но клюшка вообще новый уровень. Лучше уж ремнем, да и железяка на нём не так болезненна, как сама клюшка, так что ладно. — И извиняйся немедленно! — а вот тут Юнги не согласен. Он переводит взгляд с отца, громко и яростно дышащего, на одноклассника, который ухмыляется, глядя ему в лицо. Паршивый наглец. Его самого загнали в угол, разорвали цепочку, подаренную папой перед уходом, выбили ему два зуба, унизили, заставили рыдать навзрыд, да так сильно, что мальчик до сих пор перевести дыхание не может. А этот придурок стоит, вцепившись папе в брюки, и улыбается. Юнги выдыхает шумно, набирается с силами, прикрывая глаза и сглатывает накопившуюся слюну вперемешку с собственной кровью. — Как только выбью паршивцу два зуба и разорву в клочья самую дорогую для него вещь, тогда и соизволю подумать над извинениями, — рычит, насупившись, хмуря брови так сильно, что ещё чуть-чуть и морщины начнут проявляться. В его-то тринадцать. Дальше подумать не успевает, да и почувствовать тоже. Только когда приземляется задницей на пол, ощущает, как щека адски начинает гореть, а заторможенный от переизбытка эмоций мозг только начинает соображать. Ударили, кажется. Незаслуженно — точно. Юнги шипит, когда в медпункте медсестра наносит ему прохладную мазь на посиневшую половину лица, и подпрыгивает на кушетке, когда дверь распахивается и в помещение влетает второй кошмар — старший брат. — Какого хрена?! Юнги сначала думает, что это он так злится на Минхёка, напавшего на него, но потом, когда тот серьезным потемневшим взглядом смотрит на него самого, то понимает и устало вздыхает. В руках покрепче сжимает разорванную на два подвеску и готовится к яростной тираде, которая уже спустя миллисекунду начинается: — Чем ты думал, скажи?! — орёт, не обращая внимания на потерянный взгляд медсестры, которая от негативной энергии старшего омеги, аж отодвинулась прямо на стуле. — Юнгём, подожди, — она вклинивается, видя растрепанное состояние младшего, который явно не готов на данный момент ко второй взбучке. — Не лезьте, — огрызается, даже не смотря на неё, на что та вздыхает и пожимает плечами. — Он обозвал папу, — Юнги от реакции брата ещё обиднее, чем от реакции и пощечины отца. — И что? Тебя вообще это заботить не должно, он давно ушёл, бросив нас, — хватается за плечи и трясёт. — Очнись! Довольно защищать того, кто нас с тобой не защищал! — Замолчи! Замолчи! Закрой рот! — кричит, почти срывая голос, грубо сбрасывает с себя руки, вскакивая с кушетки и мчась в сторону двери. — Стой! Я не до конца обработала! — не слушает, распахивая дверь и врезаясь в маявшегося в коридоре парня. — Ты куда, пацан? — его почти хватают за шкирку, но Юнги и тут преуспевает: царапает чужую руку и мчится дальше по коридору, держа путь в сторону заднего двора. — Держи его, Чонгук, ну же! — Юнги слышит позади противный голос брата, и альфа повинуется моментально: быстрым шагом догоняет, хватая мальчишку за руку и утягивая к себе, чтобы удержать за плечи. Омега смотрит на старшеклассника, который почему-то помогает брату узурпировать его, и резво кувыркается в его руках, сцепляя зубы (вернее то, что от них осталось) на предплечье парня. Хоть боль и притупилась от обезболивающих, но десны болеть от незапланированной атаки начинают сразу же, и слёзы на лице мальчика снова выступают. — Твою мать! — ругается названный Чонгук, от неожиданности отстраняясь от брыкающегося в разные стороны ребёнка, который тут же отлетает в противоположную сторону от альфы и быстро бежит куда подальше, на ходу крича: — Вы оба дураки, ясно?! — и всхлипывает громко-громко, нечаянно, конечно, ему бы точно не хотелось, чтобы люди, которых он не очень жалует, слышали звуки его слабости, но всё же для тринадцатилетки сдерживать эмоции — проблема. И всё же дома он получает по первое число. Опомниться не успевает — его отец уже швыряет в стену, вытаскивая из брюк излюбленный им же и ненавистный для Юнги ремень, тот, у которого железяка ещё качественная, омега-то знает. Юнгём лишь качает головой, мол, я тебя предупреждал и, не сомневаясь, делает шаг назад и потом полностью разворачивается, направляясь в свою комнату. Юнги старается не кричать, закусывает нижнюю губу от боли, та начинает кровоточить просто ужасно, но омега не останавливается, сжимаясь в крохотный комочек, на спину приходятся непрекращающиеся удары, которые наверняка уже кровоточить начали, а дальше снова придётся не вылезать от врача отца, который будет лишь поджимать губы, а Юнги будет посмеиваться, лишь бы разрядить обстановку. Седьмой удар. Наверное, ему стоит принять поражение? Он ведь ещё ребёнок, дети не должны сталкиваться с жестокостью. Восьмой. Вообще-то, Юнги уверен, никто с жестокостью сталкиваться не должен, несмотря ни на что. Жестокость порождает боль, боль порождает ненависть, ненависть порождает несчастливую жизнь. Юнги же жить хочет счастливо. Девятый, который приходится по пояснице, отдаёт болью просто ужасно. Видимо, в дело вступила железяка. Юнги хочет улыбаться всю свою жизнь. И не потому, что его заставляет отец. Юнги хочет улыбаться по своей воле. Как это называют? Десятый. Ах да, искренностью. Дальше не помнит. Отрубается. Сколько там ударов было? Интересно, отец считал?

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

Юнги вертит рукой в разные стороны, внимательно наблюдая, как два браслета крутятся по своей оси туда-сюда. Думает, что, наверное, вышло неплохо: цепочку восстановить не смогли, но предложили альтернативу — из неё сделать два браслетика. Юнги с грустью, но согласился, а сейчас вполне доволен получившимся результатом. Он думал, что два браслета — это слишком, но мысль подарить один брату, который папу ни во что не ставит, въелась под кожу и отравила всё нутро. Юнги с ним не разговаривает. Совсем. И с отцом, кстати, тоже. Благо, перед Минхёком его больше извиняться не заставлял, возможно, понял, что перегнул палку в тот вечер, оттого отстал, выбирая путь наименьшего сопротивления — не обращать внимания на главное разочарование в его жизни. Юнги даже рад. По стандартному сценарию ходит в школу, старается не замечать паршивца-одноклассника, игнорирует существование родной семьи, которая вызывает лишь отторжение, и бережёт свои браслеты, будто те дороже его жизни. Омега сидит на скамейке на заднем дворе школы, недалеко спортивная площадка, там вроде занимается класс его брата, но Юнги туда даже не смотрит, присасывается губами к трубочке клубничного коктейля и разглядывает свою драгоценность, от которой глаза не отрывает уже сутки (ровно с того момента, когда ювелир с гордостью вручил ему коробочку). Мальчик покачивает ногами вперед-назад, даже не доставая до земли, когда над ним нависает тень. Юнги глаза не поднимает: либо паршивец заявился, либо Юнгём. — Ну что опять? — фырчит недовольно, нехотя поднимая голову и щурясь от яркого солнца, которое даже разглядеть не позволяет незваного гостя. — Да ты, я погляжу, дружелюбием совсем не обладаешь, — слышится хмыканье сверху. Не Минхёк, делает заключение Юнги, тот слишком короткий для такого роста. — О, — округляет губы, тыкая пальцем в альфу, которого невзлюбил почти сразу же. — И манерами, — вздыхает Чонгук, не спрашивая разрешения и садясь на скамейку к мальчишке. Альфа в спортивной форме, кажется, только после бега, волосы мокрые, а лицо покрыто едва заметной испариной. — Ты зачем тут? — насупившись, спрашивает. Не желает он возиться с друзьями брата, особенно с теми, кто так нагло при первой же встрече хватают в охапку. — Больно кусаешь, — альфа хмыкает, слишком чётко помня их предыдущую и по совместительству первую встречу. — У меня, наверное, даже шрам останется. — Переживёшь, — и снова присасывается к коктейлю, которого уже и не осталось. Тишину между ними нарушает характерный звук всасывания воздуха из пустой коробки. Чонгук глухо смеётся: вот это кадр. — Ты совсем не похож на старшего брата, — и это факт. Юнгём слишком правильный и нежный мальчик — Чонгук знает. Омега для него словно распускающийся весенний цветок. — И слава богу, — Юнги хмурится, не понимая, принимать ли данные слова как комплимент, или же альфа вкладывает в них другой смысл, но особо не заостряет внимания. — Как скажешь, малыш, — это «малыш» звучит почти что оскорбительно. Так, как будто к нему обращаются как к младенцу. Юнги недоумённо и с огромной волной возмущения глядит на смеющегося с его реакции парня и едва ли не задыхается: — Эй! — Кстати, — лицо альфы принимает невероятно серьезный вид, и он пододвигается поближе. — У меня есть младший брат. — Зачем мне эта информация… — тихо шепчет, почти фырча, опуская голову и снова разглядывая запястья, на которых красуются браслеты. Чонгук следит за взглядом мальчишки, вместе с ним засматриваясь на красивые побрякушки. — Он переводится в твой класс, — не отрывая глаз от сверкающих на солнце цепочек, проговаривает. — Я бы хотел, чтобы вы подружились, — пожимает плечами. — И зачем он мне сдался? — Юнги с сомнением смотрит на альфу. Что за бред вообще тот несёт? — Просто так. Ты крутой, и я хотел бы, чтобы брат был с тем, кто уверен в себе и ни в чём не сомневается, чтобы хотя бы немножко набрался того же, — пожимает плечами. Врёт. Юнгём как-то рассказывал о младшем брате. «Ни одного друга, одиночка, вот и дерётся со всеми. Самый глупый ребёнок на свете», — звучат в голове слова омеги. А помочь брату своего омеги как-то да хотелось, хоть в чём-то. Чимин тоже малыш, вот прям настоящая кроха: невероятно стеснительный мальчик. Чонгук уверен: они подружатся. Противоположности, говорят, притягиваются? — Не буду я! — вспыхивая от накатившего возмущения, вскакивает. — Пусть твой брат найдёт кого другого, чтобы набраться смелости и уверенности! — топает ножкой. Знает, что так обычно делают совсем дети, но никак избавиться от привычки не получается. Альфа перед ним продолжает лыбиться — вот что с ним не так? — У тебя лицо заело что ли?! — огрызается, резко разворачиваясь и быстром шагом направляясь в сторону школы.

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

— Юнги крутой! — Чимин прыгает вокруг старшего брата волчком: туда-сюда, а Чонгук не успевает за его танцем дикаря следить должным образом. — Правда? — хмыкает альфа, захлопывая тетрадь с домашним заданием. — Да-да-да! Ты бы видел его, ну он вообще крутой! Прям вообще! Понимаешь?! — глаза у омеги светятся яркими звездочками, а сам он вытаскивает из огромного рюкзака, который на спине еле тащит всегда, клубничный коктейль. — Смотри, что он мне дал! — тыкает коробкой прямо в лицо, настойчиво полагая, что у брата зрение, как минимум, минус семь, и упаковку он разглядеть с нормального расстояния не в состоянии. — Да ты что, какая прелесть, — Чонгук подпирает подбородок рукой, готовясь слушать брата, рассказывающего об очередном дне в новой школе слишком громко и быстро, почти захлёбываясь слюной. И всё же, они сдружились ещё в первую смену, а Чимина уже какой день, как только тот приходит из школы, никто заткнуть не может. — А потом он как толкнул этого паршивца, представляете?! — почти орёт Чимини, отказываясь сдерживать свой восторг. — Дорогой, что за слова? — мама смотрит на младшего сына с неодобрением. Они уютно ужинают за круглым столом, наполненным едой, все слушают омегу, который, как только начал ходить в новую школу и дружить с Мином, разговаривать стал намного больше. — А как я ещё его должен называть? — Чон хмурится, непонимающе глядя на смеющихся отца и брата. — Он тот ещё паршивец, мама! Представляешь, однажды порвал Юнги цепочку, подаренную его папой перед уходом, и Юнги влез в драку! — задыхается возмущением под внимательным взглядом Чонгука, который брата таким оживлённым никогда ещё не видел. — Правда, потом ему очень сильно влетело от отца, он у них какой-то деспот… — почти шёпотом проговаривает, но каждый за столом слышит прекрасно, напрягаясь.

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

Чонгук ласково покрывает поцелуями шею омеги, что под его прикосновениями в буквальном смысле плавится. Юнгём голову запрокидывает, стукается затылком о стену, но внимания на боль не обращает, единственное, что его волнует — так это как сдержать стоны, когда его шею целуют мокро, причмокивая, а чужая рука пробирается под школьные брюки и белье. Омега инстинктивно подмахивает бедрами, раздвигает ноги шире, чтобы любимому было удобнее, а сам дышит шумно, прерывисто, оглядывая потолок, но вместо него видя звездное небо. — Прекрасный, — Чонгук шепчет в ухо, облизывая мочку, а затем и линию челюсти. — Восхитительный, красивый, очаровательный, — после каждого слова целует в скулы, рукой обхватывая колом стоящий омежий член, что сочится смазкой и пачкает всю одежду. — Хочу тебя сейчас, — выдыхает шумно, облизывая исцелованные губы. — Прямо сейчас. Сейчас не время и не место — они в школьном туалете, в который, несмотря на то, что сейчас идёт урок, кто угодно может зайти в любой момент, но Юнгёма это совсем не останавливает. Он возбуждён настолько, что едва может соображать, думает только об альфе и о том, как же тот хорошо трахается. Юнгём уж точно знает, на себе всё прочувствовал. — Чонгук, пожалуйста, — шепчет тому прямо в губы, потираясь о чужой пах своим. — Хочу твой член в себе сейчас же, — тоном, не терпящим возражений. Чонгук не сопротивляется. Перед ним самый желанный омега во вселенной, течёт, пахнет малиной просто невероятно притягательно, кто вообще устоять сможет? Только ненормальный импотент, не иначе. Альфа слишком быстро расправляется с ремнем и ширинкой, доставая крепко стоящий член из штанов, с этим же темпом яростно сдирает брюки и белье с любимого омеги, разворачивая того грудью к стене. Пальцем проводит по дырочке парня, смазывая свой член вытекающей из омеги смазкой, и больше себя не сдерживает: вгоняет член по самые яйца, тут же выдыхая от долгожданного расслабления. Невероятно. Юнгём под ним выгибается кошечкой, стонет во весь голос, запрокидывая голову и затылком чувствуя крепкое плечо альфы, что прижимается к нему вплотную, носом ведя по шее, вдыхая самый лучший запах в мире. Тут же выходит и уже через секунду врывается в горящее нутро омеги, который задыхается от наслаждения, почти кричит, но рука Чонгука вовремя накрывает его губы, крепко прижимаясь. — Мой, мой, — шепчет судорожно тому в шею, толкаясь жестко, глубоко, так, как любит его омега — Чонгук-то знает. Глаза Юнгёма закатываются, низ живота горит от удовольствия, узел завязывается, а сам он теряется в пространстве, едва умудряясь дышать и не потерять сознание при этом. Его в буквальном смысле дерут, втрахивая в стену школьного туалета, и ничего лучше быть не может. Всё перед глазами мутнеет: то ли слезы от грядущего оргазма накатываются, то ли просто от невероятного ощущения распирающего нутро члена альфы, что притягивает к себе словно магнитом. — Люблю, люблю, люблю, — как мантру повторяет тому в висок, целуя с чмоком, резко убирая со рта руку и хватая омегу за бока, заставляя того согнуться на девяносто градусов и руками опереться о стену. Выходит, любуется растянутой дыркой, что жадно сжимается, будто не понимая, куда пропало то, что приносило море удовольствия. Чонгуку безумно хочется встать на колени и толкнуться в неё языком, вылизать любимого всего целиком, сожрать, но времени нет — скоро урок закончится, и все, кому не лень, побегут по уборным, поэтому нужно заканчивать. — Я сегодня дома тебя вылижу, — говорит тихо хриплым голосом, невероятно сексуальным, и Юнгёма берет дрожь. Тот едва оборачивается, встречаясь с помутневшим от возбуждения взглядом альфы. Невероятно красив. — Обещаешь? — проговаривает едва слышно, расставляя ноги шире, так, чтобы тому выебать было легче. — Клянусь, — и больше не ждет. Врывается крепким членом в дырку, сразу набирая бешеный темп, отчего омега всхлипывает, встает на носочки и подмахивает тазом, прикусывая язык, лишь бы не начать визжать от того, насколько ему хорошо. — Ещё! Ещё, Чонгук! Мин, чувствуя, что вот-вот кончит, закатывает глаза, ноги начинают трястись, кажется, что ещё чуть-чуть, и тот рухнет на пол, но Чонгук крепче обхватывает его за талию, толкаясь по самые яйца и замирая. Наполняет мальчика своей спермой, опрокидывает голову назад, шумно дыша, и входит-выходит уже более медленно, головкой члена размазывая всю смазку и сперму между половинок. — Ты невероятен, — проговаривает хрипло, смотрит на подрагивающие плечи своего омеги, который, видимо, всё ещё не может отойти, и посмеивается, смачно шлепая того ладонью по заднице. — Трахал бы тебя всю жизнь. Юнгём хихикает, потираясь попкой о член альфы: — Ты и так будешь, выбора то больше нет. Чонгук притягивает омегу к себе, прижимая крепко, так, будто он — драгоценность. Хотя почему «как»? Так и есть. — Хоть бы это никогда не закончилось, — шепчет, потираясь носом о висок Юнгёма.

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

— Да, Чимини, — Юнги быстро снимает трубку с новенького телефона, прижимая его к уху, попутно вставляя ключ в дверь. — Ага, я ушёл с урока, — в динамике раздаётся обеспокоенный голос лучшего друга. — Ага, мне плохо, — кивает самому себе, хихикая. — Душа болит, скажи, поэтому и ушел, — он захлопывает за собой дверь, кидая сумку на пол и замечая две пары обуви. Ботиночки из последней коллекции какого-то именитого бренда принадлежат брату, а вот вторые Юнги не узнаёт. — Чимини, я попозже перезвоню, хорошо? Угу, не потеряйся нигде только, — быстро прощается с омегой и скидывает трубку, вопросительно глядя на чужие кроссовки. Юнги пожимает плечами, мол, не его дело, и шлёпает в сторону кухни, сразу же открывая холодильник и хватая коробку молочного коктейля. Омега садится за высокий барный стул, качая ногами вперед-назад, отпивая любимый напиток и листая ленту в твиттере, когда наверху что-то падает с громким стуком, отчего мальчик от неожиданности вскакивает со стула, проливая на себя всё содержимое драгоценной коробки. — Какого… — шепчет едва слышно, навострив ушки и хмуря брови. Омега прислушивается, на носочках направляясь к лестнице и одной рукой готовясь вызывать полицию. Наёмники, воры, похитители, охотники за органами — что ему в голову только не лезет, пока он, крадучись, преодолевает ступеньку за ступенькой, понимая, что шорохи раздаются из комнаты Юнгёма. Хоть тот и дома, судя по ботинкам, но мало ли? Вдруг его там режут, думает мальчик, и слегка трясётся, на цыпочках подкрадываясь к двери и держа палец над кнопкой вызова полиции. Хоть с братом отношения и не очень, но Юнги уж точно не даст того никому прирезать. Он задерживает дыхание, заглядывая в тоненький проём, образовавшийся от не до конца закрытой двери, и почти задыхается от увиденной картины. Его старший брат абсолютно обнажен, повернут к нему спиной, а другой парень — Юнги узнает в нём Чонгука — лежит на кровати, пока Юнгём сидит у того на лице, запрокинув голову и покачиваясь вперед-назад, тихо постанывая. Альфа в руках сжимает ягодицы Юнгёма, мнёт их грубыми пальцами, разводя в сторону и помогая омеге покачиваться у него на лице. В комнате раздаются пошлые причмокивания, совсем тихие, но Юнги кажется, будто те эхом отражаются от стен, хотя такой громкий пошлый звук только у него в голове раздаётся на полную мощь. — Чонгук, Чонгук, Чонгук! — громче произносит омега, стонет пошло, а Юнги готов заткнуть себе уши, лишь бы не слышать и не видеть. Он зажмуривается, делает резкий шаг назад и отчаянно молит сознание удалить этот момент из его головы, жизни и существования в целом. — Мерзость, — проговаривает одними губами: не потому, что боится быть застуканным, а потому, что проговорить это означает подтвердить, что всё-таки увидел и что вряд ли вообще забудет. Юнги слетает с лестницы молниеносно, хватает кардиган, сумку и прыгает в кеды, распахивая дверь и оказываясь на свежем воздухе. — Что за ужас? Что за ужас? Что за ужас? — как мантру повторяет, быстрым шагом направляясь в сторону парка, расположенного совсем не далеко от дома, попутно набирая номер Чимина и прикладывая телефон к уху. Не проходит и пары гудков, как абонент отвечает. — Объясни мне!

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

Чимин ухахытывается, держась за живот, его смех слышно во всём парке — Юнги уверен. Тот весь так краснеет от нехватки воздуха, что Юнги кажется, будто тому придётся вызывать скорую, не иначе. Омега, услышав взволнованный голос друга, тут же отпросился с уроков, опрокидывая всё на ноющий животик, и примчался в указанный в сообщении адрес, а как услышал всю историю, так до сих пор отсмеяться не в силах. Только он успокаивается, как снова видит насупившееся и красное лицо друга, и всё начинается по новой — замкнутый круг. — И что ты… — договорить не может, приступ смеха опять накатывает, а Юнги терпеливо ожидает, когда тот придёт в нормальное и подходящее для серьезного разговора состояние. — Что ты сделал? — почти заикаясь и набирая побольше воздуха в лёгкие, наконец озвучивает свой вопрос младший Чон. — Как «что»? — не понимает Юнги, хмурясь. Вспоминать ту сцену, как-то даже не хочется. — Я ушёл, бормоча под себя «мерзостьмерзостьмерзость» и «чтозаужасчтозаужасчтозаужас»! Чимини хихикает, прижимая кулачок к губам и вместо глаз у того — щелочки. — Да ты малышуля, Юнги! — звучит оскорбительно, и оттого Мин, помрачнев, из-под густых хмурых бровей глядит на продолжающего веселиться друга. — Неужели не знаешь? Романы не читал? — Какие романы? — недоумевает. — Мне тринадцать! Я читаю только учебники по алгебре и научную фантастику! — Скукота, — отрезает Чон, выставляя маленькую ладошку перед лицом Мина, мол, достаточно, помолчи, сейчас хён всё объяснит, разложит по полочкам, просветит в историю мира сего. — А я, кстати, думал, что ты знаешь, что наши братья встречаются, — Чимин внезапно забывает о своем учебном плане, вдруг перескакивая с одной темы на другую. — Встречаются? — хлопает глазами. — Ну, знаешь, ходить на свидания, целоваться, обниматься, делать те вещи, которые ты увидел в комнате Юнгёма, — перечисляет, зажимая пальчики один за другим. — Вот они всё это и делают, идут по плану, так сказать. — Им же всего семнадцать, — Юнги с каждым словом недоумевает ещё больше. — В семнадцать, как раз-таки, всё это и происходит! — Какой срам. — Скукота, — повторяет с таким же тоном, что и минуту назад. — Ты действительно та ещё малышуля, Юнги. Подожди минутку, мне надо тебя переименовать, — хихикает, доставая телефон и заходя в контакты. — Ты теперь не «серьезный котик», а «малышуля-серьезный-котик»! — весело проговаривает, кидая мобильный обратно в рюкзак. — Слушай, Юнги! Вот тебе будет семнадцать, а может и раньше, и ты влюбишься! И вот тогда поймешь! — Не пойму! — хмыкает, горделиво приподнимая подбородок. — Мне такого бесстыдства не нужно. — Да-да-да, — Чимин кивает, снова доставая телефон и заходя в заметки. — Что ты делаешь? — Как «что»? — округляет он глазки. — Записываю, что двадцать второго апреля две тысячи восемнадцатого ты сказал, что любовь и влюбленность тебе не нужны. Когда ты влюбишься, то я тебе напомню об этом, ладно? Может, ещё поспорим? На кругленькую сумму? — он хихикает, явно забавляясь. — Дурной! — шипит, мысленно прося у Бога терпения. Больше ему ничего не нужно.

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

Юнги аккуратно завязывает шнурки любимых кед, когда над ним нависает тень, закрывая все лучи солнца, что мягко грели кожу и волосы. Он от дела не отвлекается, головы не поднимает, решая, что любой, кто бы там ни стоял, подождать в состоянии. Но, кажется, так думают не все. — О, наконец понял, как себя надо со мной вести? — насмешливо слышится сверху, и Юнги устало выдыхает. Вот морока. Омега не спеша выпрямляется, глядя в наглые глаза Минхёка, уверенно стоящего в окружении своей свиты. Тот выглядит до ужаса раздражительным, а сам Юнги это раздражение отражает, тут же заряжаясь агрессией и готовностью драться. — Чего надо? — наклоняет голову вбок, оглядывая каждого подошедшего. Четверо. Если до худшего дойдет, то у Юнги есть небольшие шансы выйти победителем. — Красивые браслетики, — Минхёк смотрит на запястье, на котором блестят побрякушки, некогда бывшие невероятно красивой подвеской, что свисала с тонкой шеи одноклассника и всякий раз привлекала внимание. — Я то надеялся, выбросишь. — Перебьешься, — огрызается тут же Юнги. Он только отошел от прошлой ситуации, с которой уже прошло пару месяцев, как тут этот снова приклеился как банный лист. — Иди отсюда, если получить не хочешь, — щурит глазки, за своё намеревается стоять горой. — Ты с прошлого раза совсем ничего не понял, — омега деловито хмыкает. Та ситуация ему всё ещё греет самолюбие. — Твой отец небось в люди тебя выпускать боится, — плюётся ядом, но Юнги не слушает, игнорируя все слова паршивца и в мыслях прикидывая, куда он успеет ударить, да побольнее в случае чего. — Дикарь. — Нарываешься, — рычит сквозь зубы. Ну, всё. Довольно. Юнги вскакивает, вот-вот готовясь пойти в атаку, как слышит знакомый голос. — В самом деле нарываешься, — вся побитая богом компания резко разворачивается. Чонгук стоит в паре метров от них, поза расслаблена, руки в карманах, лицо заспанное, будто его выдернули из постели, а позади него топчется Чимин, выглядывая из-за спины брата, которого он сам же разбудил, поднял со скамьи и сюда притащил, завидев, как к другу направляется назойливая группа идиотов. Оперативно. — О, — Минхёк тушуется, нервно поправляя пиджак. — Мы ничего такого не имели в виду, честное слово, — он улыбается мило, едва поглядывая на Юнги, застывшего позади и оглядывающего свою команду спасения. — Ну так валите, чего застыли? — Чонгук пожимает плечами, взглядом ведя по Мину, проверяя того на наличие возможных ушибов. — Урок ведь скоро, нехорошо будет, если опоздаете, — пожимает плечами, сверля каждого из обидчиков брата своего парня взглядом. Те послушно кивают, тушуются под серьёзным взглядом старшеклассника и идут в сторону школы. Минхёк вздыхает шумно, каждый ощущает скопившийся в нём негатив, но ни один внимания не обращает. Паршивец в последний раз окидывает надоедливого одноклассника взглядом и плетется за своей группой поддержки. Чимин тишину нарушает первым, подбегая к лучшему другу в считанные секунды и хватая того за плечи: — Ничего сделать не успели? Не ударили? Не поранили? Всё в порядке? Браслетики не тронули? — Юнги хмурится от количества вопросов и лишь кивает: — Всё хорошо, — сердце греет такая забота от друга, который при любых обстоятельствах всегда стоит на его стороне, готовый нацепить на себя броню. Или позвать старшего брата. Какая разница? Вроде, даже звучит одинаково. — Вот засранцы! — недовольно бурчит, поворачиваясь в сторону Чонгука, молча за ними наблюдающего. — Может, догоним их? И прихлопнем? Давай ты это сделаешь, я на шухере постою, — многозначительно приподнимает брови, кивая в сторону заходящих в здание школы ребят. — Если что, буду свистеть, ты сразу в окно прыгай, никто не заметит, зуб даю! Юнги от речи друга становится смешно, он хихикает, зарываясь тому в плечо и ощущая прилив комфорта и полного спокойствия. На Чонгука вот совсем смотреть не хочется, перед глазами мерзкая сцена, а в ушах стоны брата, оттого неприятные мурашки бегут у него по спине и он зажмуривается, вдыхая успокаивающий запах клубники Чимина. — Мелкий, иди на уроки, скажи, что Юнги опоздает, — омега с другом переглядываются, Юнги отчаянно глазами просит Чона его не оставлять, но тот лишь вздыхает, похлопывая по плечу. — Хорошо-о-о, — Чимини кивает пару раз, как болванчик, и топает в сторону здания. Сам Юнги, честно, лучше бы побежал за ним. Урок математики его привлекает куда больше, чем данная ситуация. Всё, что он может делать, смотреть вслед другу, мечтая оказаться сейчас рядом с ним, а не с его старшим братом, который снова шумно вздыхает и направляется в его сторону. Юнги может лишь моргать глазами, делая вид, что он один на площадке и что его ничего в мире не заботит. — Эй, беззубик, — слышится сверху, и Юнги задыхается от возмущения: — Эй, у меня вообще-то травма по этому поводу! — глаза от негодования округляются, на лице ни намека на смех в отличие от старшеклассника, который заливается хриплым смехом и укладывает огромную ладонь на темные волосы Мина: — Да-да, невелика потеря, скоро будут твои зубы, — Юнги от ехидного тона старшего хочется драться ещё больше, чем от Минхёка, и на лице его это прекрасно отображается. — Ну, извини-извини, твоего гнева я точно не выдержу, — поднимает руки в примирительном жесте, шутит же, но плечо всё ещё помнит, как пацан хорошо кусается. — Слушай, Юнги, — нагибается, чтобы лица были на одном уровне: мальчик та ещё коротышка. — В следующий раз, когда они будут тебе надоедать, звони мне, понял? — Но, — только хочется оспорить, мол, сам справлюсь, самостоятельный, вовсе не мелкий, как его тут же перебивают: — Никаких «но», Юнги, — попытку перечить сразу отрезают, не дают и шанса слова против вымолвить. — Номер мой ведь есть? — Юнги утвердительно кивает, а Чонгук в спокойствии улыбается: — Ну вот, можешь остальным говорить, что я твой телохранитель, чтобы не задевали ещё больше, — в очередной раз укладывает ладонь на голову, зарываясь пальцами в донельзя мягкие волосы. — А теперь беги на уроки, беззубик. — Я не беззубик! — Малыш, у тебя буквально нет двух зубов, — хмыкает, засовывая руки по карманам. — Тебе их выбили, потому что меня рядом не было. — А был бы, что сделал? — хмурится, наклоняя голову в вопросе. — Выбил бы зубы им, — пожимает плечами, мягко хватая пацана за пиджак и направляясь в сторону школы медленными шагами, за которыми сможет поспевать омега. — Так мне тебя теперь телохранителем называть? — хлопает глазами, поглядывая на альфу, что невозмутимо глядит вдаль. — Как душе угодно, — в принципе, как-то всё равно. На всё, кроме безопасности мальца, который по своей глупости и неугомонности готов влезть в любую передрягу. Как бы и Чимин от него этой безрассудности не нахватался… — Телохранитель или парень моего брата? — всего лишь вопрос, а бьёт так, что Чон даже резко останавливается, отпуская мальчика, отчего тот пошатывается на месте в разные стороны. Юнги, наконец устояв на ногах, озвучивает то, что так долго вертелось на языке: — Ты встречаешься с моим братом, — не спрашивает, утверждает. — А ты младший брат моего омеги, — парирует, закатывая глаза. Вот к такому разговору он был совсем не готов. — Я — Юнги, — фырчит мальчишка, явно недовольный таким ярлыком, повешенным слишком резко. Глядит в тёмные глаза и хихикает. — А я — Чонгук, — парень весело хмыкает, видя беззубую улыбку подростка. До чего же мил. Чимин выбрал донельзя правильное тому прозвище: «малышуля». И, как ни странно, по всей школе сразу проносится молва о том, что у Мин Юнги теперь есть личный телохранитель, который ещё, между прочим, встречается с его старшим братом. Его перестали задирать, хотя косо компания Минхёка всё ещё смотрит, явно негодуя от резко появившегося покровителя, который ещё и в футбольной команде состоит, и позицию главного защитника на поле занимает. Юнги радостно может сообщить, что эти пару месяцев, что в спокойствии проходят слишком быстро, были одним из лучших времен в его жизни. Мало того, что никто к нему не лез, даже стороной его обходили, так ещё и в телохранители получил невероятного красавца, пугавшего всех задир одним видом. Можно сказать, плюс миллион к самооценке. — Заделался защитником слабых? — Юнгём хмыкает, зарываясь пальцами в волосы альфы, который почти засыпает у любимого на коленях. — Вот тебе заняться нечем, — хихикает весело, представляя Чонгука в черном костюме, очках, с ремнём и пистолетом в руках. — Я ментальное состояние твоего брата охраняю, между прочим, — фырчит недовольно парень, тянясь рукой к чужой и поднося ту к губам, целуя каждый пальчик. — А вместе с его состоянием и брата своего, который вместе с твоим в комплекте. — Мой герой! — восклицает, театрально хватаясь за сердце и охая. — Я весь в восхищении! — Да ты что? — альфа смеётся, вставая с чужих колен и сразу притягивая хрупкое тельце к себе в желании обнять, прижать ближе, никогда никуда не отпускать. — Вот подожди немного, и буду уже твоим героем! — Да-да, только после колец на пальцах, понял? — хмыкает Юнгём, увиливая от поцелуев. — Расскажу вот отцу, и конец тебе, супермен, — хихикает, сводит всё к шутке, хотя прекрасно осознает, что будет, если отец узнает. — Твой отец не устоит, — альфа самодовольно кивает. По рассказам парня знает о характере будущего свата. — Вот погоди, я разбогатею, стану самым властным альфой на континенте и приду за твоей рукой и пальчиком с обручальным кольцом в красной бархатной коробочке, — уверен в себе на все двести процентов. — О-о, вот как, — Мин играет бровями, обхватывая плечи любимого руками. — Обещаешь? — Клянусь, — шепчет в чужие губы, закрепляя свои слова, от которых отказаться не намерен, поцелуем.

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

Юнги сидит на траве, еле сдерживая слёзы от боли. Держится маленькими ладошками за кровоточащее колено, не касаясь пораженной области, и изо всех сил кусает нижнюю губу, лишь бы позорно не завыть. И ведь такая рана — пустяки, это царапина, он и от ударов отца отходил, но к боли ведь привыкнуть нельзя, оттого каждый раз, как в первый. Слёзы стремительно набираются в уголках глаз, руки безумно трясутся, а всё вокруг мутнеет от вида крови, к которой Юнги никогда привыкнуть не сможет. И как ведь умудрился настолько зачитаться, что не заметить внезапно обрывающуюся дорогу, ведущую вниз в кусты и ветки, о которые парень поцарапал всё лицо, а в придачу ещё, пока катился кубарем вниз с оглушительным визгом, и колено разбил. И кто вообще на территории школы делает такие идиотские дороги? Где чертовы предупреждения о резком спуске? Где уборщики, которые должны собирать дурацкие ветки? Сколько вопросов, а ответа ни на один нет. Покусанные губы трясутся от обиды на излишне жестокую к нему судьбу, и он наконец решается пошевелиться в разные стороны в отчаянных попытках найти телефон. Но от движения боль только усиливаются и слезы ручьем начинают катиться по щекам. Есть силы только плакать, но начать копировать сирену он не успевает: — Чудо, ты там как? — слышит откуда-то сверху знакомый голос, и тут же в надежде поднимает глаза. Чонгук поспешно, но с должной аккуратностью спускается вниз, оглядывая всего поцарапанного омегу. — Да как ты вообще умудряешься… — вопрос риторический, ответа не требует, но Юнги всё же в состоянии промычать плаксивое: — Не знаю… — почти заикаясь. — Иди сюда, — наконец оказывается рядом, бережно протягивает руки, Юнги доверчиво тянется, утыкаясь носом тому в рубашку и разрешая самому себе ту испачкать слезами и соплями. — Держись за меня крепче, ладно? — омега слышит слишком нежное и кивает много-много раз, отчаянно прижимаясь. — Можно я поплачу, пока ты меня несешь? — тихо спрашивает, сопя носом, а потом едва улыбается, когда напряженный альфа сначала замирает в неверии, а потом смеется: — Разрешаю, так и быть, — старшеклассник обхватывает мальчика слишком заботливо, боясь задеть хоть одну царапину, и быстро поднимается наверх, идя в сторону школы и ощущая, как намокает его рубашка от слёз. Юнги даже не всхлипывает, просто обнимает того за шею, в перерывах между шмыганьем, зарываясь тому носом в шею и вдыхая запах чего-то терпкого и алкогольного. — Вы чего? — раздаётся голос брата, который, Юнги уверен, сейчас хмуро на сию картину глядит. — Прости, принцесса, несу драгоценность к медсестре, — пожимает плечами Чонгук, обходя Юнгёма, который им вслед вздыхает, ударяя себя ладонью по лбу. Уже в медпункте драгоценность аккуратно переместили с рук телохранителя на кушетку, вверяя, как выразился Чонгук, самое ценное, что у него есть, лекарю королевства. Юнги о слезах забыл, он только на чужие смешные фразы может лишь хихикать, а медсестра закатывать глаза. — Ты что-то совсем зачастил, Юнги-я, — негодующе та ворчит, прижимая ватку с перекисью к коленке. Омега весь дергается, собираясь отодвинуться куда подальше от ненужной ему помощи, но чувствует, как старший аккуратно кладет свои руки ему на плечи, удерживая на месте. — Ну-ка, не мешай, — цыкает тот недовольно, и Юнги так же хмуро смотрит тому в глаза, собираясь что-то ответить, но его перебивают: — Неа, не говори ничего, слушать не буду. После омега закрывает приоткрытый рот, всё ещё мрачно глядя на альфу, что еле от такой моськи сдерживает смех. Но выглядеть в такой ситуации нужно быть максимально серьезно, оттого позиции не сдаёт. — Ты, пока катился, спину не поранил? Давай посмотрим, — раздаётся голос медсестры, и оба переводят глаза уже на неё, а не на друг друга. Только вот Чонгук собирается её идею поддержать, а Юнги лишь ещё куда более испуганно отодвигается подальше, уже не обращая никакого внимания на удерживающего его альфу. — Ты чего? — Не нужно, со мной всё в порядке, — кивает утвердительно и ещё для убедительности: — Только лицо и коленка, — говорит он отчаянно, думает, что хорошо играет, но каждый в медпункте начинает сомневаться и сомнении доводит до конца. Медсестра и Чонгук недоверчиво переглядываются, раздумывая, как убедить мальчонку показать спину по его собственной воле, но тот смотрит на них хмуро, губы поджаты, а в глазах уверенность, какую у взрослых не сыщешь. — Точно? — девушка со всей строгостью переспрашивает. — Точно, — ещё раз кивает мальчик. — Только лицо и коленка. Уже ближе к ночи омега после душа выдыхает наконец спокойно, понимая, насколько день был ужасным. Он аккуратно вытирается махровым полотенцем, что больше него самого раза в три, и отбрасывает его в сторону, смотря на свою спину через зеркало, считая каждый полученный от отца шрам и множество синяков. Только тринадцать, а тело уже настрадалось вдоволь, наверное, совсем скоро и живого места от него не останется. Юнгёму достается меньше, у него характер покладистее, что отец ни скажет, он делает беспрекословно в отличие от младшего брата, который идёт ва-банк, у которого, видимо, вместо чувства самосохранения только чувство достоинства и уверенность, что у него девять жизней. Мальчик аккуратно влезает в шелковую пижаму на пару размеров больше, чтобы та не касалась ран, и ложится на бок на постель, прокручивая, возможно, самый яркий для него момент. Слишком яркий. Омега прикрывает глаза, ощущая, как в комнате начинает появляться фантомный запах Чонгука. Что-то очень терпкое и алкогольное, от одного вздоха тогда голова уже готова была пойти кругом, а сейчас этот запах лишь воспоминание, а даёт под дых совсем не хуже. Чонгук красивый и пахнет вкусно. От этой мысли мальчик подрывается с кровати и тут же болезненно ойкает, хватаясь за коленку, которая ещё даже заживать толком не начала. Он молча жует нижнюю губу, не в силах даже ударить себя по лбу, лишь бы удалить из сознания ненужные воспоминания и слова, произносимые воспаленным мозгом. Чонгук красивый и пахнет вкусно. Это аксиома. И Юнги просто интересно узнать, чем именно тот пахнет, это ведь нормально, это в порядке вещей, это называется любопытством. Он, стараясь не шуметь, выходит из своей комнаты, оглядываясь по сторонам и боясь быть застуканным. Юнгём ушел на ночёвку к своему лучшему другу, а отец, вроде как, сейчас в кабинете решает рабочие вопросы по телефону, поэтому всё должно быть в порядке. Юнги за считанные секунды преодолевает расстояние от своей двери до двери брата, тут же юркая в комнату старшего, и прижимается спиной к деревянной поверхности. Вот это бунтарство. Он на цыпочках проходит в сторону чужого шкафа, хоть и знает, что на этаже никого нет, но успокаивает своё абсурдное поведение тем, что осторожность лишней никогда не бывает. Приоткрывает дверцы, тут же глазея на то, за чем пришёл. Чёрная футболка огромного для Юнги размера аккуратно сложена в самом верху стопки, и дальше омега отчёт своим действиям не отдает, да и кто бы отдавал на его месте. Он её хватает, не раздумывая, и пулей вылетает из комнаты Юнгёма в свою, закрывая дверь сразу на щеколду. Это победа. Дальше не ждёт, продолжает стоять вплотную к стене, оглядывая вещь в руках и уже через секунду прижимая ту к носу, отчаянно зарываясь и вжимаясь лицом. Вдыхает остатки запаха Чонгука поглубже, максимально сильно старается распробовать аромат, который для рецепторов слишком привлекателен, слишком сладок, Юнги ни у кого такого запаха не слышал, оттого от нового ощущения познания чего-то нового и слишком яркого в глазах мутнеет, но омега с места не двигается, продолжая дышать глубже, лишь бы разобрать, чем же всё-таки пахнет Чонгук. Лишь бы насладиться чуточку подольше. Юнги просыпается ранним утром от грохота, раздавшегося с первого этажа и дошедшего аж до его комнаты, которая в их доме самая дальняя. Он подрывается с кровати и первое, что видит, так это чужую футболку, крепко зажатую в своих же руках, в которую он всю ночь зарывался носом, отказываясь с отныне самым лучшим запахом в мире расставаться даже в бессознательном состоянии. Он сонно оглядывается по сторонам, натыкаясь взглядом на часы и понимая, что сейчас только раннее утро — всего пять часов, а значит, что точно что-то да произошло. Он спрыгивает с кровати, до этого аккуратно запихивая футболку под подушку, и бежит к двери, намереваясь разобраться, в чём дело. Спрыгивает по ступенькам, которые сразу же ведут в гостиную, и замирает. Юнгём лежит на полу весь в крови, дрожит всем телом, лихорадочно стараясь подняться, опираясь руками о белый диван, который сразу же после его прикосновений становится красным. Он дышит судорожно, еле находит сил ползти. Ползти подальше от разъяренного отца, стоявшего чуть поодаль, в одной руке державшего тлеющую сигарету, которая потухает также скоротечно, как и желание жить в глазах брата, в другой — клюшка для гольфа, конец которой весь в крови. Юнги не может выдавить из себя ни звука, чувствует дрожь в коленках и пробирающий душу страх, что сковывает любые движения, запрещая даже дышать. До отца, который выглядит настолько злым и пугающим, и брата, одной ногой находящегося в могиле, всего несколько шагов, но вся смелость и непоколебимость словно вытекают из него, точно также, как и кровь из ран старшего, что наконец подаёт голос: — Я люблю его! — кричит сорванным голосом, оттого его отчаянные слова, которые могут быть и последними, звучат тихо. — Люблю, понимаешь?! Юнги медленно переводит взгляд с лица ревущего Юнгёма на отца, который заходится смехом, смехом, от которого так и хочется зажать уши руками, да так крепко, чтобы потом всю жизнь ничего не слышать. — Любовь?! — орёт альфа, крепче сжимая клюшку, и ею же сбивает стоящую на тумбочке вазу с пионами. — О какой, блять, любви ты мне сейчас смеешь говорить?! — в два огромных шага за секунду преодолевает ту кроху расстояния, что оставалась между хищником и жертвой, хватая валяющегося в ногах сына за волосы и поднимая за них же. — Ты ведь прекрасно знаешь о своей помолвке с сыном Сонвона, а потом я узнаю, что ты, тварь, трахаешься с ебанной нищенкой, которая одним своим словом и видом может погубить мне всё то, что я так старательно строил? Юнги не выдерживает. Всё же поднимает руки к голове, крепко прижимая ладони к ушам, лишь бы не слышать то, что так пугает и разбивает. Тринадцатилетнему ребёнку такое видеть нельзя. — И что? — Юнгём с безумием смотрит в глаза отца, полностью копируя все его эмоции, затем смеётся почти истерично. — Что делать будешь?! — кричит яростно, окончательно срывая все голосовые связки. Юнги, несмотря на все свои старания, и это слышит. — Что я буду делать? — от его тона и насмешливого лица альфа только становится яростнее. Словно красная тряпка для разъяренного быка. Он выпускает клюшку из рук, уже через один момент впечатывая кулак в челюсть сына, которая после такого удара может лишь захрустеть и сломаться. В доме раздаётся истошный вопль. — Хва… — едва слышно шепчет Юнги, боясь и слова сказать. — Ты — чёртов ублюдок, — отец дальше не сдерживается, продолжает наносить один удар за другим, хватает Юнгёма за рот, лишь бы тот перестал орать, и бьет его головой о пол, не сильно, меру знает, не убьёт. — Подожди… — еле переходит через себя, боится за жизнь старшего брата, делает маленький шаг вперёд, лихорадочно пытаясь найти в душе хотя бы чуть-чуть смелости. Брат лишь хрипит, сил для сопротивления в себе не находит и продолжает тихо лить слёзы, скуля от разрастающейся по лицу боли, в то время как отец, шумно дыша, с омерзительным выражением лица отбрасывает того в сторону и смотрит на младшего сына, которого заметил только сейчас. Тот весь трясётся, в глазах непреодолимый, пробирающий до костей ужас, а крупные капли слёз катятся с бледных щёк. — Смотри внимательно, Юнги, — окровавленным пальцем указывает в сторону скулящего старшего сына. — Твой брат стал потаскухой нищенки, отказываясь от той богатой и благополучной жизни, которую я ему старательно всё это время готовил. Богатая и благополучная жизнь. Разве она стоит хоть капельки той, что была бы у них с Чонгуком? Юнги ведь знает, что брат любит, знает, что не остановится, что ради любимого будет бороться до конца, так почему отец понять никак не может? Любовь ведь такая — она одна почти на всю жизнь, так почему этот жестокий мужчина требует от неё отказаться. Юнгём Чонгука любит. Юнгём от него не откажется. Потому что тот, кто любит, от своей родной души, которая каждый день улыбаться заставляет, никогда не откажется. — Прости меня, — Юнги, как услышал это, не поверил. Только спустя минуту ошарашенно переводит взгляд на брата, что проговаривает эти слова слишком тихо, но и альфа, и младший всё прекрасно слышат. — Я откажусь от него, порву с ним, брошу, только, пожалуйста… — захлёбывается в слезах, горло дерёт от боли, но говорит, отрывая лицо от пола и смотря мутным взглядом на отца. Пожалуйста что? Юнги судорожно выдыхает воздух, с неверием смотря, как брат становится на колени. — Только прекрати это, умоляю, не трогай меня.

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

Юнги бежит так сильно, что лёгкие горят, а ноги перестают чувствовать землю под собой. Всё же, возможно, он должен был уделять куда больше внимания физической активности, потому что сейчас был бы безумно благодарен, если бы его выносливость была чуть получше. Он задыхается от нехватки воздуха, но и не думает останавливаться, потому что цель близка: омега уже видит, как на горизонте проявляется небольшое заброшенное здание, куда он и торопится попасть. С «разговора» отца и брата прошла уже неделя. Уже неделя, как Юнгём отправил Чонгуку сообщение о том, что они расстаются, при этом обозвав парня всеми оскорблениями, который омега только знал. Уже неделя, как Чон Чонгук не сдаётся, всеми силами пытаясь поговорить с бывшим омегой и разъяснить ситуацию. «Почему?» «За что?» «Что так сильно изменило тебя за один вечер?» Юнги знает, что альфа дожидался омегу в школе, приходил к ним в дом, из которого его пинками выпроваживали люди отца. Юнги видел. И Юнгём видел, но лишь отворачивался, запираясь в своей комнате. В итоге умение альфы не сдаваться довело именно до этого: до маленького заброшенного здания, куда его повезли. Ради чего? Заставить отказаться от любимого омеги и выбить всю спесь? И Юнги своего отца за это начинает ненавидеть ещё сильнее, потому что с какого-то перепуга альфа, ни разу в своей жизни не любивший, делает такое. Он опирается руками о колени, шумно выдыхая, чувствуя, как весь организм от такого длительного бега просто горит. Омега даёт себе десять секунд на небольшой отдых и почти на цыпочках идёт в сторону склада. Машин нет — люди отца уехали. Юнги очень надеется, что и Чонгука они забрали: отвезли в больницу или домой, но ох уж эта святая детская наивность. Мин заглядывает за открытые ворота, взглядом лихорадочно ища альфу, которого в итоге находит лежащим на холодном полу, вокруг разбросаны тряпки, кажется, которыми и били парня, оборачивая кулаки в ткань. Омега заторможенно соображает, но одно он понимает точно: сейчас закричит и будет лить слёзы. Почему? Потому что ситуация из ряда вон выходящая и Юнги ни разу с таким не сталкивался, оттого всё, на что он годен сейчас, так это рвануть к не подающему признаки жизни альфе, попутно дрожащими руками доставая телефон, чтобы вызвать скорую. Лицо Чонгука всё окровавленное, альфа едва подаёт признаки жизни, дышит еле-еле. Губа и брови разбиты, вся одежда и тело в грязи, Юнги кажется, что тот вот-вот и вовсе дышать перестанет, оттого дрожащие пальцы даже не справляются с обычным сенсорным экраном, не попадая по нужным кнопкам. Чонгук приоткрывает глаза совсем немного, ему не хватает сил даже на то, чтобы без боли сделать вдох, заставляет себя следить затуманенным взглядом за чужими тоненькими пальцами, что стучат по экрану, и переводит глаза на бледное лицо Мина. — Приезжайте, пожалуйста, — судорожно дышит, второй рукой нащупывает ладонь альфы, сжимая крепче. — Тут сильно избили парня, он едва живой. Чонгуку совсем не хочется на это смотреть, но глаз от ревущего навзрыд, еле проговаривающего слова мальчика, отвести он не в состоянии. Такой ребенок, а так заботится, так переживает за того, кто ему почти незнаком. Этот мальчик настолько эмпатичен, что его сердце почти не выдерживает, хочется успокоить, сказать, что вообще детям слезы не идут, но сил нет даже рот приоткрыть, оттого чувство собственной слабости почти убивает. — Да, небольшое заброшенное здание на окраине к Югу, да-да, именно оно, — проговаривает быстро, боясь, что если начнёт всхлипывать, то объяснить уже ничего толком не сможет. — Чонгук, — отбрасывая телефон и ближе пододвигаясь к альфе, наконец замечает, что тот в сознании. — Пожалуйста, прости, — извиняется за семью, за брата и отца, которые натворили столько дел. Дрожащей холодной ладонью обхватывает чужую, крепко сжимая. Ещё чуть-чуть, и будет покрывать разбитые костяшки поцелуями. — Мне очень-очень жаль, они не должны были так поступать, — мотает головой, из-за слёз почти ничего не видит, но буквально чувствует, как альфа слегка улыбается, наверняка пытаясь его успокоить. Вот дурачье. Его бросил омега, которого он любил и которым он жил, а отец этого омеги наслал на него своих псов, его избили, живого места не оставив, а он сейчас улыбается, стараясь разрядить обстановку и успокоить ревущего навзрыд ребёнка. — Обещаю, всё будет хорошо! — Юнги кивает несколько раз, крепче обхватывая руку, пытаясь ту согреть своей горячей ладонью. — Ты только береги себя, — дорожки слез отказываются прекращаться, Мин шмыгает носом, аккуратно разрывая прикосновение и быстро снимая свой маленький для параметров альфы голубой кардиган с вышитыми на нём овечками. Он осторожно накрывает им тело альфы, надеясь, что тот быстрее согреется. Вдалеке уже слышен вой сирены скорой помощи, и сердце Юнги стучит уже куда медленнее, понимая, что самый опасный момент они пережили. Они глядят друг на друга, Чонгук продолжает слабо улыбаться, а Юнги реветь. — Прости нас, — проговаривает ещё раз, и Чонгук машет головой, мол, ты тут каким боком? Ты просто малыш, сердоболие которого и привело сюда, в богом забытое место, где Чонгук, кажется, должен был попрощаться с жизнью. Юнги весь вздрагивает, когда понимает, что забыл кое-что самое важное. Он переводит взгляд на свои браслеты, шмыгая носом. Ему не хочется, чтобы Чонгук страдал. — Обещай, что больше в это не ввяжешься! — хрипит он, со всей имеющейся строгостью смотря на альфу, который снова усмехается. Всё его тело болит, в сознании держится он только потому, что оставлять Юнги одного в этом месте ему совсем не хочется. Чонгук пристально следит за тем, как омега аккуратно расстегивает один из своих одинаковых браслетов, прикладывая прохладную цепь к его коже. Альфа непонимающе глядит на теперь уже застегнутую цепочку на его запястье и резко чувствует накатывающую усталость. — Это твой, — слышит он уже где-то вдалеке, а мягкий запах чего-то мятного его обволакивает. Чонгук внюхивается, пытаясь понять, чем мальчик так вкусно пахнет, но не успевает уцепиться ни за одну свою догадку, падая в темноту сознания. Только где-то слишком далеко слышит: — Мне очень-очень жаль, Чонгук. Глупый ребенок. За что ты извиняешься?

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

— Юнги! Хватит маяться дурью! — Мин весь вздрагивает, резко оборачиваясь и понуро глядя на старшего брата, смотрящего на него слишком яростно. Юнги такие взгляды не любит, оттого нарочито громко недоброжелательно выдыхает, оглядывая Юнгёма, выглядящего просто потрясающе. Юнги даже это не нравится. — Что за вздохи? Ты так и не научился манерам, засранец, — вздыхает старший. Мин Юнги девятнадцать, он только вернулся из-за границы, из Норвегии, в которой провёл последние шесть лет в невероятно престижной и прекрасной школе, где обзавелся друзьями и где почувствовал запах долгожданной свободы. На протяжении шести лет его никто ни разу не бил, были только тумаки через телефон по редким звонкам отца и Юнгёма, который за эти пять лет оброс шипами и стал ещё худшим братом, чем было в те моменты, когда Юнги был в Корее. Юнгёму двадцать четыре, он — завидный омега города, невероятно утончённый мальчишка с очаровательной фигурой и личиком, является менеджером по продажам в компании отца, метит на кресло директора отдела по маркетингу и уже как пару месяцев жених некого Чон Хосока, которого Юнги ни разу не видел. Чон Хосок же генеральный директор фирмы-конкурента отца, ему тридцать, и всё, что о нём слышал младший Мин, так это то, что это мужчина, обладающий невероятными амбициями и гордостью, тот, кто свою честь и место кровью омывать будет. Страшно. Юнги, его бы воля, не возвращался в эту страну до победного, но его мнения никто не спрашивал. У брата завтра свадьба, все снуют из стороны в сторону, кажется, мечтая провалиться сквозь землю от вечных рыков Юнгёма, Юнги хочет провалиться вместе с ними. — Что опять не так? — омега закатывает глаза, смотря на приодетого брата, у которого сегодня репетиция. — Не хочешь помочь? Где твоя любовь ко мне? — старший фыркает, поворачиваясь к зеркалу. — Затяни мне пояс, — в приказном тоне, а Юнги вот-вот и взорвётся. — Попроси своего дизайнера, — недовольно бурчит, снова отворачиваясь и возвращая всё внимание к телефону, в котором что-то слишком долго печатает сообщение Чимин, с которым они все шесть лет не виделись. Только обмен фотками, комментарии в лавстаграмме, постоянные созвоны и не перестающие умолкать мессенджеры — всё, что у них, пока что, есть. Юнги намеревается от этого всего отказаться. Он планирует подавать документы в архитектурный в Корее, чтобы быть поближе к единственному близкому другу. Они оба, хоть и ни разу не увиделись за длительное время, но на славу расписали будущее на несколько лет вперед. Юнги уже, в секрете от отца, ищет им квартиру для съёма. Брат к нему до конца вечера больше не пристаёт, а Чимин назначает встречу в клубе. Юнги, прочитав сообщение о сходке, подпрыгивает с места, взвизгивая. Он отмахивается от орущего Юнгёма, заказывая себе такси домой. У него слишком много дел, одно из важных: он ещё не упаковал подарки лучшему другу из Норвегии. А это вообще не комильфо. Юнги вертится у зеркала в разные стороны, рассматривая свой лук со всех ракурсов, в итоге лыбясь и оставаясь невероятно довольным. На нём футболка, заправленная в штаны с ремнем и кожаная косуха, от которой сам омега в невероятном восторге. Он кидает отцу сообщение, что идет на встречу с другом, отключая уведомления и заказывая такси. Он весь в предвкушении. Там, в Норвегии, было свободно — да. Но окрыляющее чувство свободы никак не могло отмести чувство тоски по родным местам, по которым он гулял с дорогим человеком. И даже звонки и постоянные сообщения не могли отмести эту апатию. Мальчик вылетает из такси, оглядываясь по сторонам в поисках темной шевелюры, когда на него набрасываются сбоку, где секунду назад ещё никого не было. Его прижимают к себе невероятно близко, а в ушах звенит чужой визг, от которого Юнги вроде и морщится, и сам пищит, едва не прыгая на радостях. Он выворачивается в чужих объятиях, уже сам сжимая чужую талию покрепче. — Я так скучал, дорогой! — Чимин отрывается, заглядывая в чужие глазки и улыбаясь яркой улыбкой. Тот, кажется, совсем не изменился, что Юнги, хихикая, и подмечает: — Малыш Чимини, ты хоть вырос? — он подносит ладонь к чужой голове, старательно размышляя, какого роста лучший друг. — Ну ты даёшь! — Чон хмыкает, тут же отстраняясь и хмурясь. — Приехать не успел, а уже язвишь! Они оба смеются слишком громко для людного места, но ни одному, ни другому дела до чужих нет. Они сцепляют руки и неспеша идут в сторону бара, чья вывеска гласит «сегодня пьем до упаду». Юнги очень даже согласен. Уже через полчаса омеги сидят за барной стойкой, выпивая рюмку за рюмкой, не обращая ни на кого вокруг своего внимания. Чимин очень громко и эмоционально рассказывает то, что, возможно, он забывал упомянуть по видеозвонку, постоянно лезет обниматься, хихикает над каждым словом друга, которое ловит чуть ли не ртом и в который раз повторяет, как сильно он скучал. Юнги его рассказы слушает максимально сосредоточенно: настолько, насколько это возможно в его-то состоянии после спиртного. Чимин слишком шумный, Юнги этот шум готов слушать хоть всю жизнь вплоть до последнего вздоха. Он улыбается счастливо, когда достаёт из кармана красивый пакет, завязанный небольшим розовым бантиком, — подарок, который он вёз лучшему другу. Чимин не может сдержать эмоций: липнет ещё ближе, закидывая руки на плечи и едва ли не прыгая на стуле. Подвеска из белого золота на его шее смотрится просто очаровательно. Они оба вздыхают, глядя на тоненькую цепочку, прекрасно сочетающуюся с бледной кожей и худой шеей. Юнги собой полностью доволен. — А Чонгук и вовсе в работе весь, мне почти внимания не уделяет, — пожимает плечами, вернувшись к разговору и дуя губы. Юнги от упоминания его имени вздрагивает, крепче сжимая рюмку. — Ему-то куда ещё богаче становиться? Юнги о Чонгуке слышал много благодаря Чимину и новостям. Тот возглавил собственную контору по строительству и инвестированию. Ещё Юнги слышал, что Чонгук работает с Чон Хосоком, у которого, между прочим, завтра свадьба с его братом. От мыслей о Чоне всё внутри поджимается. Слишком сильно хочется увидеть, как этот альфа поживает. Оправился ли? Забыл ли брата и всю их сумасшедшую семейку? Юнги надеется, что да. Сейчас, сидя в футболке самого же Чонгука, он искренне желает, чтобы тот и фамилии их не помнил. — Кстати, о тебе даже спрашивал, — Чимин пожимает плечами, пьяно хихикая. Не забыл. Блять. — Я ему даже твои фотки в лавстаграмме показывал. А он, представляешь, даже к моему профилю такого интереса не проявлял. Блядство. — Такой серьезный альфач, а с таким интересом всю твою страничку разглядывал. Да ну нахуй всё в тартарары. Да быть не может. Сознание Юна кануло в небытие, хватая чемоданчики с вещами и улыбаясь, слишком язвительно хихикая. «Оставайся вариться со своей детской влюбленностью сам, малыш!» — слышит Мин. — Как он? — наконец, победив все свои юношеские мысли, спрашивает. — Да вроде нормально, — хмыкает Чон, прося бармена долить. Омега знает обо всей ситуацией, что приключилась с его братом. — Мы с ним об этом даже не разговаривали, хотя я пытался его поддержать и, ну, знаешь, вывести на разговор. Но, возможно, он просто из тех, кому пережить подобное было легче в одиночку. Он тот ещё гордец, чтоб его, — в итоге фыркает, опрокидывая в себя рюмку. Юнги знает. Юнги помнит. Парень с невероятным характером, невероятной улыбкой и голосом. Тот, кто стал его первой и последней защитой за всю жизнь. Юнги от одной мысли о нём почти что дрожит. Чувствует, как трясутся руки, как выпить хочется ещё больше, и, чёрт возьми, деваться некуда, он выпивает куда больше положенного, а Чимин и не против. Он тянет друга, разбитого мыслями о лучшем альфе во вселенной и алкоголем, в центр танцплощадки, громко смеётся, кружит с ним под светом прожекторов, и они оба ни на кого не обращают внимания. Юнги под градусом только продолжает хихикать, откидывает голову назад, громко что-то кричит другу, заранее предполагая, что тот его и не услышит вовсе, и, наконец, забывается, отдаваясь моменту всецело. Он абсолютно забывает, что ровно через сутки начнётся свадебная церемония старшего брата, а отец снова начнёт наседать по любым поводам. Ещё забывает, что он пить совсем не умеет, что ему лучше вызвать такси и поехать домой, но с прекрасным усердием на эти мысли он забивает болт. Чимин продолжает танцевать, почти клеит какого-то омегу, чуть ли не утягивая того в страстный поцелуй под взбудораженные визги толпы, а Юнги продолжает хохотать, двигая бедрами в такт песне. Когда по его ноге ползёт чужая рука, он даже не думает останавливаться и закатывать драку, лишь откидывается к чужой груди своей спиной, заводя руку за голову и вплетая пальцы в чужие волосы. Между ним и мужчиной нет и миллиметра, они стоят вплотную посреди шумной толпы, там, в нескольких метрах, Чимин самозабвенно целуется с невероятно хорошеньким омегой, вот-вот, и они, кажется, снимут комнату на втором этаже, а Юнги хихикает, потому что альфа позади него невероятно мускулистый, потому что тот прижимает его к себе настолько собственнически, что омега почти скулит. Руки переходят с ног, сжимают крепко его талию, а чужой нос ведёт по плечам и шее, вдыхая аромат омежьего тела громко. Достаточно громко, чтобы Юнги услышал и с шумом выдохнул. Его тело действует, его самого не слушаясь: он облизывает пересохшие губы, прижимает чужую шею ещё ближе к себе, поднимаясь на носочки и впечатываясь задницей в чужой пах. Тут уже выдержать не может, стонет громко, когда мягкой задницей ощущает вставший член, кажется, невероятно похабного альфы, но возражать он не в силах. Сильные пальцы хватают его за таз, отрывая от себя, слегка приподнимая и резко впечатывая обратно с невероятной силой. Кажется, не будь на них одежды, крупный член уже давно бы оказался в нём, и Юнги вздыхает: громко, откидываясь на чужое плечо и выгибаясь от накала страстей. Мужчина позади не останавливается, рука его спускается ниже — на промежность омеги, надавливая указательным и средним пальцем слишком сильно, так, что Юнги начинает скулить от трения. Мальчик отодвигается и прижимается обратно — и так по кругу. Они оба имитируют толчки, представляют, как окажутся в невероятно дорогом номере невероятно дорогого отеля и сорвут друг с друга одежду. Юнги облизывает сухие губы и стонет так громко, как может, прекрасно зная, что его не услышат, когда полностью окрепший член сквозь брюки проезжается прямо по его скрытой тканью дырочке. Он не в силах терпеть. Мальчик слышит, как шумно дышат ему в ухо, чувствует все движения альфы, что словно горой навис над ним, чувствует, как неприятно липнут к нему джинсы, потому что он течёт так, словно девственник, которому впервые показали порно со всеми его потаёнными мечтами и фантазиями. А, Юнги кается, быть оттраханным посреди клуба — как раз-таки одно из его самых сокровенных желаний. Горячая огромная рука хватает его футболку, выдёргивая её из джинс, и ныряет под неё же. Под шумное «ах» омеги пальцы идут по мягкому животику, пересчитывая все ребра и доходя до донельзя чувствительного соска, который эти пальцы тут же сжимают. Юнги выгибается, задом точно по контору тут же врезаясь в пах невероятного мужчины, который словно этого только и ждал: он ещё сильнее сжимает чужую бусинку и бёдрами жестко толкается вперёд, другой рукой подхватывая мальчика за промежность и сжимая его. — О мой Бог, — Юнги шепчет, едва соображая, когда всё его сознание буквально ходит по ножу под названием «удовольствие». — Ещё, пожалуйста, мне нужно больше, — поворачивает голову как можно сильнее, проговаривая все свои мольбы в линию челюсти альфы, что, судя по всему, сжал эту челюсть как можно сильнее. Юнги понимает: тот изо всех сил держится, чтобы Юнги не выебать прямо в кабинке туалета или наверху в одной из комнат, куда несколько минут упорхал Чимин с милым омегой. — Всё хорошо, — губами едва-едва целует того в скулу. — Я разрешаю тебе трахнуть меня, где только захочешь, — скулит. Ему слишком невыносимо. Он ощущает себя словно путешественником в Сахаре, кому прохладную воду показывают, но добраться до неё не дают. — Ты можешь, честное слово, — судорожно проговаривает, пока чужая рука сильнее сжимает его пах. — Ты можешь даже кончить в меня, клянусь, — шумно ведёт носом по чужой скуле. Сознание истошно вопит, что запах ему кажется знакомым, но Мин его затыкает и чуть ли не пинками провожает. — Можешь, можешь, можешь, — с каждым словом его джинсы намокают ещё сильнее, а решимость мужчины, который не хочет выебать его во всех смыслах, но почти выебал его сквозь джинсы, тает на глазах. — Хочешь, я всю ночь буду скакать на твоём члене? — едва пьяно улыбается, выгибается ещё сильнее (Боги, куда ещё-то?), задницей чувствует, насколько он желанен. Чувствует, как тело позади словно натянутая струна. — Хочешь трахнуть меня своим узлом? — от мысли о том, что он будет повязан и его выебут во время вязки, которая может длиться часами, Юнги окончательно теряет голову. Омега стонет громко, рука у него между ног сжимается ещё сильнее, скорее всего, вся ладонь альфы пропиталась выделениями мальчика, но, очевидно, мужчина не против. Юнги почти визжит от восторга, когда его резко хватают той рукой, что сжимала его сосок секунду назад, за запястье и ведут в сторону уборных. Он готов расплакаться от счастья, смотря в спину крупного, накачанного альфы, который вот-вот удовлетворит его в дорогой кабинке туалета в элитном клубе. Он едва поспевает за чужим огромным шагом, почти переходя на полубег. Ведёт мутным взглядом по чужому затылку и облизывает губы. Альфа темноволосый, его локоны завязаны в тугой не шибко длинный хвост, а плечи широкие настолько, что Юнги от одного вида начинает течь ещё обильнее. Кажется, сейчас он затащит в постель одного из самых превосходных мужчин в мире, но и это не так важно. Какая разница, если в постели во время оргазма Юнги кричит только одно имя? Его запихивают в просторную уборную, и Юнги, наконец, оборачивается. Он облизывает губы от предвкушения, когда видит Чонгука перед собой. Чонгука, который еле держит себя в руках, у которого поджилки трясутся, а руки яростно сжаты в кулаки. Омега хихикает: — Что ж, на этот раз моё воображение превзошло все ожидания, — мальчик поднимает руку, пальцами ведя по чужой скуле. На душе становится слишком приятно: сегодня у него будет близость с точной копией Чонгука. — Чонгу-ук, — шепчет он, приближаясь. Омега не замечает, как мужчина замирает после его слов, Мин носом ведёт по чужой шее, закатывая от удовольствия глаза: — Ты даже пахнешь, как он, — Юнги не сдерживается, языком ведет по чужой щеке, руками зарываясь в чужие волосы. — Ну же, давай, — бедрами поддаётся вперёд. — Я весь твой, как и обещал, — скулит. Мужчина отмирает, его руки касаются талии и прижимают к себе, отчего Мин улыбается, но всё ещё пьяно. — Можешь кончить внутрь и оттрахать узлом, я буду счастлив, — шёпотом, но альфа всё слышит, прижимая ещё ближе. — Умоляю тебя, хоть что-нибудь сделай. И «Чонгук» слушается, поддаётся вперед, лишь бы соприкоснуться с чужими губами своей скулой: не торопится целоваться, не даёт омеге приблизиться к губам. — Сегодня без поцелуев, малыш, — тихо проговаривают ему почти что в шею, и Юнги млеет от того, насколько голос похож на голос мужчины, которого он так желает видеть. — Чонгук, — шепчет едва слышно, позволяет содрать с себя кожанку и откинуть её куда-то в сторону тумбочки. Им чертовски повезло, что они в дорогом клубе, где каждая уборная просторная настолько, что хоть раскладывай своего партнера. Потому что Юнги думает, что «Чонгук» именно это и сделает. — Пожалуйста, Чонгук, пожалуйста, — сцеловывает всю линию челюсти, зарывается пятерней в локоны, оттягивает их. — Я хочу тебя невероятно. — Это абсолютно точно взаимно, малыш, — слышит куда-то в лоб, и выдыхает. Он действительно выпил много, иначе не объяснить, почему этот альфа кажется ему Чонгуком абсолютно во всём. Юнги, наверное, слетел с катушек. Мужчина ведёт ладонью по его бедру, хватая пуговицы на джинсах, а Юнги готов растечься лужицей. «Чонгук» с шумом вдыхает его запах, расстегивая его джинсы. Звук молнии на ширинке словно становится отправной точкой, возврата нет, только в путь, туда, где можешь гореть адским пламенем с тем, кто так похож на того, кому ты отдал своё сердце ещё в детстве. Альфа оглаживает низ живота — настолько бережно, что Юнги готов расплакаться (признаться честно, ни один альфа ещё не вел себя так с ним) — и пальцами задевает краешек хипсов. Ещё чуть-чуть, и Юнги потеряет рассудок. Впрочем, он и так: — Чонгу-ук, — шумно вздыхает, и слышит, как мужчина чуть ли не рычит. Невероятная сила исходит от него, Юнги готов сесть на колени, готов принять новую веру, готов возвыситься до небес. И в один момент он уже не в состоянии что-либо делать: «Чонгук» оказывается перед ним на коленях, а его штаны с трусами резко спущенными. Мальчишка краснеет вмиг и вовсе не из-за алкоголя. Вся кровь бурлит, сознание отказывается соображать, перед ним мужчина с желанной личностью, запахом и внешностью, а лицо этого мужчины в один момент оказывается прижатым к его текущей дырке, а ладонь его плотно обхватывает стоящий омежий член. Юнги теряет связь с реальностью. Лицо «Чонгука» зарывается омеге между ног, а Мин откидывает голову, слишком сильно стукаясь затылком о стену, но это ли будет его сейчас заботить? Альфа вылизывает всё, до чего может дотянуться, обхватывает его ногу и закидывает себе на крепкое плечо. Юнги готов взвыть. Он чувствует горячий язык, входящий в его узкую дырку, вылизывающий его изнутри, и, кажется, готов предстать перед Богом. Наверное, он действительно готов стать верующим. «Чонгук» хватает его двумя руками за бока, прижимая его таз к своему лицу ещё ближе. Языком ведёт по бархатным стенкам, снова возвращает ладонь на небольшой розоватый член, обхватывая его и надрачивая. Как же сильно он хочет его сейчас нагнуть. Омега перед ним раскрасневшийся, готовый абсолютно на всё. А ещё донельзя пьяный. Мужчина не думает, что на утро тот хоть что-то вспомнит, но всё же продолжает, потому что терпеть больше не в силах. Мин Юнги перед ним слишком потрясающ. Он ведёт носом по сочащейся дырочке, едва в силах остановиться вдыхать притягательный запах. Юнги пахнет игривостью. Его аромат ириса и мяты отпечатывается в сознании мужчины, и тот уже не может остановиться: проводит широко языком по дырочке, собирает все выделения, клянётся самому себе, что ещё чуть-чуть и сможет оторваться, но проходят минуты, наверное, часы (они оба просто потерялись во времени), и «Чонгук» сходит с ума. Отныне его мечта не богатства и роскошь, а нахождение рядом с омегой, который выстанывает его имя, почти что кричит во весь голос, двумя ногами сжимая его голову меж своих бёдер, прижимая ещё сильнее к сокровенному месту. — Чонгук! Чонгук! Чонгук! — дайте ему секунду, и Юнги потеряет сознания от того, насколько ему хорошо. Ещё ни один мужчина не доводил его до такого состояния одними лишь языком и своим запахом, что давит на само естество. Омега трясётся всем телом, почти визжа от ощущений, что скопились во всех его конечностях. Альфа сжимает его бока ещё сильнее, Юнги уверен, он выйдет из уборной весь в синяках, но думать больше не получается. Он кончает с криком, содрогаясь всем телом, крепко сжимая чужие волосы руками и чужую голову своими бёдрами. Его семя попадает на чужой лоб, волосы и, кажется, даже спину, обёрнутую в дорогие одежды. Думать, что будет дальше, не хочется: альфа вылизывает головку его члена, языком собирает капли всего того, что осталось, сглатывает с шумом, а Юнги теряет связь с реальностью. Омега прикрывает глаза, ему слишком хорошо, он едва дышит. — Жаль, ты не настоящий, — выдыхает едва слышно, готовясь вот-вот упасть на прохладный белоснежный кафель уборной, в которой его только что хорошо отымели одним лишь языком, но спустя секунду он уже чувствует, как его прижимают всем телом к прохладной стене. — Я настоящий, малыш. — М? — пьяно хихикает, зарываясь носом в мускулистую шею. — Прости, но ты не можешь быть настоящим, — устало прикрывает глаза, готовясь провалиться в сон. Его не заботит, что он останется в бессознательном состоянии с незнакомцем, который может сделать с ним невесть что, он просто хочет уснуть. — Но я настоящий Чонгук, — слышит куда-то в лоб, чувствует, как его кожу покрывают нежными поцелуями, но не обращает внимания. — Ага, а я Мерилин Монро, дорогой.

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

Юнги просыпается от грохота. И, Бог свидетель, он устал просыпаться так в этом доме. Мин нехотя потягивается на кровати, голова ужасно трещит, он готов вот-вот взвыть от накатившего на него похмелья. Во рту будто запах целой свалки, глаза слиплись, омега уверен, он опухший, красный, вялый и вообще ни на что сегодня не способный. Только он кивает самому себе, что не сдвинется с места и проваляется в кровати весь день, как дверь в комнату распахивается, жестко ударяясь о стену. Юнги вздрагивает от того, что он уже отвык от подобных сцен в этом доме, так как сколько лет тут не жил. — Ну слава богу, — Юнгём без каких-либо правил приличия проходит в чужую комнату, показательно принюхиваясь. — Ты сколько выпил?! Юнги хмыкает, падая обратно в кровать, как чувствует, что с него сдирают одеяло. — Вставай! У меня сегодня свадьба, чёрт возьми! — старший брат нависает над душой, и омега смело решает просто проигнорировать его существование на несколько часов, чтобы после того, как похмелье отойдет на задний план, собраться с силами и поехать на церемонию и в ресторан, но резкое молчание над ухом заставляет напрячься. Юнги приоткрывает глаза, смотря на застывшего Юнгёма, чей взгляд направлен на его тело. — Какого хуя? Мин непонимающе хмурится, опуская глаза на свой живот, далее — на бока, полностью покрасневшие, полностью покрытые фиолетовыми синяками. Юнги поджимает губы, стараясь вспомнить всё, что случилось с ним после опрокинутых в организм стопок, но сознание, кажется, навеки заблокировало все вчерашние воспоминания. — Ну чего ты, — ноет, хватая вторую подушку и прикрывая ею лицо: смотреть на брата совсем не хочется. — Ты сюда развлекаться приехал или ко мне, чтобы меня поддержать и помочь? Юнги подобное поведение презирает всем своим сердцем, но продолжает молчать: ссориться с ним — последнее, чего он хочет. У Юнгёма гнусный характер, он копия отца только в омежьем обличии. От последней мысли парень вздрагивает и послушно встаёт. — Ну наконец! — старший брат в последний раз ведёт взглядом по телу Юнги, презрительно сощурив глазки. — Надеюсь, ты не потрахался с каким-нибудь незнакомцем в клубе, ещё одной шлюхи в этой семье не хватало. Отсылка на папу, и Юнги срывается, хватая подушку и с размахом швыряя её в размалёванное лицо брата. Голова нещадно от вмиг вскипевшей ярости начинает болеть ещё сильнее, и Юнги стонет, хватая себя за виски. — Ты совсем ахуел?! — кричит Юнгём, сначала норовясь от нервов схватить себя за волосы, но потом, вспомнив, что он только уложился, опускает руки вниз, шумно дыша. Юнги буквально слышит, как тот в своей голове терпеливо считает до десяти, и победно хмыкает: ура, он почти испоганил настроение брата в день его свадьбы. — Просто выгляди сегодня прилично и без ебанных выкрутасов, иначе я тебя прямо перед алтарём прирежу. Господи, как он его ненавидит. Через пару часов Юнги, разомлевший после длительного сидения в горячей ванне, чувствует себя намного лучше. Воспоминания прошлой ночи бьют топором по сознанию: Чимин, водка, танцы, водка, танцы, незнакомец с невероятной схожестью с Чонгуком. Он прикрывает глаза, вспоминая, как себя вёл, как его повело, словно он был под чем-то: то ли свихнулся, то ли нюхнул чего-то, но не помнит. Но Юнги не зацикливается: он старательно наряжается в то, что выдал ему дизайнер, отвечающий за образ всей семьи Минов. Свадьба в стиле тотал блэк Юнги кажется максимально идиотской, потому что с его недовольным лицом на фотках всё выглядеть будет так, будто он похоронил кого-то. Юнги и похоронил. Свои нервы. Его волосы завивают назад, а на лице стараниями визажиста теперь нет и следа от похмелья и выпитой им вчера водки: едва заметный макияж, который наносили часа два — не меньше — всё исправил. Он с тяжёлым вздохом под надзирательный взгляд брата натягивает на тело атласную рубашку, заправляя её в высокие брюки. — Ну вот, — старший омега довольно кивает. — Можешь же быть куколкой, когда захочешь. — Я ненавижу чёрный, — Юнги прикрывает глаза, хватая с подноса шампанское. — Мне плевать, и не напивайся, — выдёргивает из чужих рук бокал.

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

Юнги глядит на Чон Хосока широко раскрытыми глазами, не веря в происходящее. Этот мужчина — мечта: галантен, великолепен, источает доброту и покой. Альфа приветливо улыбается каждому члену четы Мин, нежно обхватывая будущего супруга за талию. А после омега переводит взгляд на своего старшего брата, поджимая губы. Хочется прокричать: «Беги, парень, беги, куда глаза глядят!», но Юнги, привередливо опустив уголки пухлых губ вниз, молчит, ведя глазами вдоль вставших впереди родственников Чон Хосока. У него семья совсем небольшая: папа, отец и сводный, насколько Мин понял, брат. Родители мужчины выглядят довольными и счастливыми, они о чём-то переговариваются с отцом, пока Хосок под руку с Юнгёмом и своим младшим братом подходят к Юнги. — Рад встрече! — альфа протягивает руку Мину, вежливо целуя ладонь под цепким взглядом старшего брата, который так и передаёт мысленно: «Одна выходка — ты труп». Юнги тут же натягивает на кислую мину что-то наподобие улыбки, отвечая взаимностью: — Наконец встретились! — Чон Хосок отходит назад, проводя незнакомого омегу вперёд. — Мой младший брат — Тэхён-и. Чон Тэхён в дорогом бежевом костюме из приятной ткани улыбается так же, как и Юнги: не радостно и лживо. Юнги своей улыбке отдаёт полный отчёт, а вот такой улыбке собеседника причину найти не может. — Приятно познакомиться, — он подбадривающе сжимает чужую руку.

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

Юнги глотает шампанское как не в себя, попутно болтая о разном с Чон Тэхёном. Мальчишка вежлив и спокоен, грацией от него разит за миль — Юнги готов похоронить себя под его нежностью, не иначе. Тэхён оказывается интересным собеседником: он всю жизнь прожил в Корее, любит искусство и является исключительным пианистом, за чьи руки любой другой, возможно, перегрыз сопернику горло. Чуть поодаль за их же огромным банкетным столом расположились родители отныне супругов, громко хохочущих и что-то бурно обсуждающих. Отец выглядит довольным настолько, что Юнги не верит. « — Вот тот брак, который ты готовил своему старшему сыну всю его жизнь», — с грустью понимает, оглядывая танцующего Юнгёма, которого кружит Чон Хосок. Его старший брат улыбается счастливо, а муж его зарывается носом в чужую шею, наверняка вдыхая опьяняющий аромат, коим Юнгём владеет. Тэхён от подобной картины цепенеет, резко замолкает, покрепче сжимая бокал с вином, а Юнги понимающе отводит глаза: его выход из ситуации — забыть о существовании проблемы. У Чон Тэхёна тяжелая жизнь намечается, понимает он без слов — лишь по одному взгляду мальчика, внутри наверняка воющего от обиды, боли и неразделённой любви. Юнги старательно изучает набитый стол, решая, что съесть, как громко раздаётся голос Хосока, приветствующего опоздавшего гостя. Обращать внимания он не собирался, но как только понял, что громкий смех отца тотчас оборвался, заинтересованно поднял глаза, замирая с тарелкой и ножкой обжаренной курочки в руках. — Чонгук! — новоиспечённый супруг подходит к прибывшему гостю с широко распахнутыми объятиями. Внутри всё от взгляда на альфу поджимается, а сознание истошно вопит: «Естественно! Ты ведь знал, что они с Хосоком друзья, почему не подумал, что он тут будет?!». На лбу резко появляется испарина, рубашка и брюки становятся неудобными, обувь жмёт, и Юнги моментально падает обратно на стул, не обращая внимания на следящего за ним Тэхёна. Он крепко сжимает зубы, прикрывая глаза и считая до десяти. Тут всегда было так жарко? Почему кондиционеры не работают? Юнги хватает бокал с алкоголем, залпом выпивая остатки, и снова лихорадочно старается придушить голос в голове. Вчерашний альфа, так донельзя похожий на Чона, тут же всплывает в памяти, и Юнги становится невыносимо жарко от осознания, что теперь тут в нескольких шагах от него самый настоящий Чон Чонгук — его заветная мечта, олицетворение всех его тёплых чувств и добрых воспоминаний из детства. Когда рядом раздаётся хриплый голос, он даже не обращает внимания, пока вопрос не повторяется: — Я присяду? Блять. Уже не в нескольких шагах, а почти вплотную. Юнги моргает несколько раз, вытягиваясь как струнка, и, наконец, откапывает в себе силу воли поднять голову вверх и вглядеться в альфу. Он сейчас готов откинуться. Чон Чонгук перед ним в черном костюме, натянутом на крепкое спортивное тело, выглядит умопомрачительно. Чон Чонгук перед ним с завязанными в хвост волосами выглядит пиздец как умопомрачительно. Мужчина высокий, с прекрасным телосложением, в прекрасном чертовом костюме смотрит на него, не сводя глаз, а Юнги себя хоронит в эту же минуту. Его ментальное состояние такого выдержать готово не было. В голове взрываются бомбы, а мини-Юнги там хлопают в тарелки, ногой нажимая на кнопку «SOS» и крича что-то о тревоге, цунами, землетрясении, падении метеоритов. Дай Бог метеорит упадет прямо на него. — Тебе нехорошо? « — Да я прям здесь и сейчас поймаю микроинсульт, какое «нехорошо», мне хуево, у тебя со зрением проблемы или что?» — Да, всё в порядке, садись, — язык работает сам за себя, все остальные части тела справляются с дрожью и наступающим микроинсультом. — Я ведь даже без завещания… — шепчет тихо, почти про себя, но Чонгук и Тэхён всё слышат и недоумённо его оглядывают. Юнги с шумом выдыхает, ещё чуть-чуть и начнёт себя душить, но еле как берёт себя в руки: — Шутка, шучу, я пошутил… Чонгук хмыкает, отводя глаза от омеги, давая тому возможность дышать. Мужчина вежливо здоровается с Тэхёном, а Юнги прикрывает глаза, комкая в руках уже убитую салфетку. Чонгук спрашивает у омеги, как у того дела, заводит разговор на обыденные темы, а Юнги благодарит Бога, что его пока никто не трогает. Он вмиг теряет весь запал, дышит, но с трудом, всё внутри переворачивается от медленно накатывающего осознания: они впервые за столько лет встретились, впервые сидят так рядом, впервые Юнги чувствует его запах так близко и так далеко одновременно. Из мыслей вырывают, когда Чон тянется в сторону бутылки шампанского, а Юнги взгляда от руки отвести не может. На запястье мужчины перекатывается браслет из белого золота: металл под освещением и на смуглой коже альфы словно сверкает, привлекая внимание к себе, а Юнги глядит и оторваться не может. Он чувствует, как его браслет его обжигает, словно плавится, и прикусывает нижнюю губу. Дышать отчего-то становится легче, а тело перестаёт трястись. Юнги медленно переводит взгляд с руки, наливающей ему в бокал алкоголя, на лицо мужчины, который всё также вежливо на него не смотрит, давая омеге время прийти в себя. Чёртов джентльмен. Руки словно немеют, и он прикрывает глаза. Тэхён о чём-то вслух рассуждает, мол, какая же красивая обстановка, Чонгук разговор поддерживает, а сознание Юнги медленно, кусочек за кусочком, крошится. Рядом тот, кто является его первой любовью. Тот, о ком он думал на постоянной основе все эти годы. Спал сладко, а просыпался с чужим именем на губах, весь продрогший в огромной кровати. Был так далеко, на другом конце света, а сейчас сидит на соседнем стуле и над чем-то тихо смеётся. Становится слишком душно, а Юнги тем временем ярко чувствует, как всё становится куда хуже: между ног намокает, а запах ириса и мяты — запах игривости — наверняка слишком быстро распространится вокруг их стола, оседая на плечи каждого. Опозориться он так не может, просто самому себе не позволит. Он быстро промокает губы белоснежной салфеткой, оставляя на ней отпечаток вишнёвого блеска для губ, и аккуратно, стараясь не сильно шевелиться, привстаёт. И Тэхён, и Чонгук моментально переводят на него взгляд, а Юнги мягко кивает и извиняется, выходя из-за стола. Он проталкивается сквозь толпу людей, танцующих медленный танец, быстро направляясь в уборную комнату. Хосок арендовал большой зал, украшенный белыми цветами, и с хорошими комфортными уборными, за что Юнги ему очень благодарен: никаких очередей и никаких настойчивых стуков в дверь. Он тут же заходит внутрь, запираясь и подлетая к мраморной раковине. Дёргает кран, включая холодную воду на полную мощь, набирая её в руки и плеская на лицо. Макияж уже последнее, что его волнует. Главное — остудить себя, мысли и тело. Чонгук. Чонгук. Чонгук. Он горит ярким пламенем с его именем на своих губах и поделать ничего не может. Юнги хватается за раковину, шумно выдыхая и прикрывая глаза. Дышать становится тяжелее, а в голове — пустошь и только вырезанное на подкорке сознания имя того, кто за короткий срок захватил сердце и разум. Когда в дверь стучатся, он резко вздрагивает, не ожидая. — Занято! — громко проговаривает, продолжая всем телом трястись. Стук повторяется, и Юнги отказывается реагировать, прижимаясь лбом к прохладному зеркалу. — Открой дверь, пожалуйста, — чужой голос звучит как родной, и Юнги сильнее прижимается лбом к зеркалу. Ему нужно взять себя в руки за максимально короткий срок, иначе тот, кто продолжает стучать, точно всё поймёт. А за пониманием, скорее всего, последует неприязнь и дискомфорт в чужих глазах. Юнги такого не выдержит. Омега в очередной раз умывается прохладной водой и дышит до трёх медленно и спокойно, стараясь утихомирить бешеное сердце, что стучит не «тук-тук», а прям самое настоящее «тудум-тудум». Юнги быстро даёт себе неболезненные, но отрезвительные пощёчины, пытаясь как можно скорее прийти в себя и не опозориться, как только он откроет эту дверь, отделяющую его от потенциальной опасности в виде инфаркта. Мин мелкими, но быстрыми шагами, путаясь в ногах, добирается до двери, хватаясь за прохладную ручку. — У тебя всё хорошо? — Чонгук тут же налетает с вопросом, а взгляд моментально идёт с головы омеги до его ног. — Ты перепил? Тошнит? Три вопроса, а у Юнги голова кругом. Он, как болванчик, кивает около шести раз и почему-то отходит в сторону, показывая, что альфа спокойно может зайти. И мужчина заходит. Абсолютно без задней мысли, без пошлого контекста, он просто волнуется и не зайти не может. Юнги действительно выглядит неважно: бледный, поглощён волнением и паникой. И Чонгук думает, что, возможно, зря он так опоздал. Быть может, до его приезда что-то случилось. Быть может, на Юнги тут без него подняли руку. Быть может, мальчика обидели колкими словами. Быть может. И Чонгук поглубже набирает воздуха в лёгкие. Воздуха, пропитанного насквозь ароматом игривости. Поистине игривости, потому что иначе невероятный тандем ириса и мяты не назовёшь. Чонгук пропадает. Это действительно будто созданная против него — мужчины — коалиция, один вдох, и он утопает. Утопает в чужих чувствах, ярких, но тёплых эмоциях, огромном возбуждении, что накатывает волной, словно цунами. Чонгуку нужна помощь. Потому что Чон Чонгук — взрослый мужчина, точно мужчина, а не подросток с играющими во всю гормонами. Потому что не в его стиле и не в его возрасте — сознательном и зрелом — вот так можно легко пасть перед чужим запахом. Потому что у Чон Чонгука, в конце-то концов, омег было достаточно, на такое он вестись не должен. Но ведётся, словно заблудший путник в пустыне, обезвоженный и усталый, ведётся на оазис. Юнги — его личный оазис. Альфа прикрывает за собой дверь, внимательно следит за не отрывающим от него прекрасных карих глаз омеги, и в тишине превосходно слышен звук щеколды, которую Чонгук, не разрывая зрительного контакта, закрывает. И они оба благодарят то, насколько громко играет музыка в зале, благодарят, что в зале сейчас все танцуют, все уставшие, что каждые пару минут что-то да разбивается вдребезги. Точно, как и их терпение. У Чона вопросов нет, темы для обсуждения и разговоров могут подождать, а вот омега перед ним — разгорячённый, разнеженный, возбуждённый и уставший — нет. В буквальном смысле он к Мину подлетает моментально, мягко хватая мальчика за щёки. Губы — одни горячи, словно пламя, вторые же ледяные после умывания — сталкиваются, и у Юнги вопросы и разговоры тоже отбрасываются в сторону. Кажется, больше им ничего и не надо, потому что оба липнут друг к другу без шанса оставить между телами и доли пространства. Юнги стонет громко в поцелуй с широко раскрытым ртом, позволяя чужому языку себя яростно вылизывать. Юнги стонет ещё громче, когда чужие руки отпускают его щёки и хватают за талию, прижимая к себе ещё ближе, так, что дышать становится почти невозможно. У Чонгука ладони горячие, он горит, и омега горит вместе с ним. Мин цепляется тонкими пальцами за чужие широкие плечи и приподнимается на носках, с ещё большей страстью отвечая на поцелуй. И это не сон. Это не его бурная фантазия. Это не иллюзия, которую подкидывает воспалённый разум, зная, о чем Юнги больше всего мечтал и мечтает. Юнги приоткрывает глаза, тут же отрываясь и хватаясь за чужую шею. С шумом выдыхает альфе прямо в губы, шепча: — Ты ведь настоящий, да? — весь изнеможденный задаёт вопрос, едва цепляясь за здравый смысл, пока Чонгук не медлит, покрывая мокрыми поцелуями его щёки. Альфа с громким чмоком отстраняется: — А ты ведь не Мерилин Монро, да? — с прищуром спрашивает, а Юнги и не думает: — Нет, а она здесь при чём? — округляет глаза, еле найдя в себе силы оторваться от чужих поцелуев, которых так долго желал. Чонгук упрямо молчит, поджав губы, кажется, вот-вот, и он засмеётся, но Юнги не понимает, в чем, вашу ж мать, дело. «Мерилин Монро», словно с топором, бьёт его по затылку, заставляя вспомнить вчерашнюю ночь, и Юнги спустя пару секунд с визгом делает огромный шаг назад, готовясь отлететь подальше, но хватка на талии становится крепче. — Ты! Это был ты! — Я и не скрывал, — мужчина не выдерживает и смеётся громко, зарываясь в чужую шею. Юнги чувствует, как от воспоминаний вчерашнего вечера всё лицо покрывается алыми пятнами, а сердце уже не «тудум-тудум», а «тыдыщ-тыдыщ» с барабанами и со всеми басами. Стыд накрывает с головой, а фантомные прикосновения заставляют трястись. Он так развратно себя вёл, так многого вчера сказал, так стонал и вопил, когда язык, оказывается, настоящего Чонгука его потрясающе вылизывал. — Вызывай мне врача, — скулит в чужое плечо, готовясь заплакать в любой момент. Он прикрывает глаза в надежде удержать слёзы и поглубже вдыхает запах мужчины. — Зачем? — Юнги ощущает кожей улыбку, пока руки Чона блуждают по его пояснице. — Ты был великолепен. А я чуть было не свихнулся, — Чонгук отстраняется, заглядывая в чужие глаза. — Прости, что перескакиваю с темы, но предложение оттрахать тебя узлом ведь всё ещё в силе, да? — Мне точно нужен врач. У меня тахикардия, — Чонгук прикусывает его мочку, а рука с поясницы опускается на упругий зад, сжимая ягодицу так, что у Юнги звездочки взрываются перед глазами. — Инфаркт, — мужчина поддаётся бедрами вперёд, и омега пахом ощущает вставший член альфы. — Инсульт. — Я понял, — слышит шёпот, но чужие действия не останавливаются, и Юнги, когда Чон вытаскивает из-под пояса его рубашку, с шумом выдыхает. Его запах, он уверен, затопил всю уборную, белье и брюки мокрые, а Чонгук перед ним — готовый ради него на всё — сражает наповал. — Клянусь, я хотел сделать тебе хорошо у себя дома на кровати со свечами, лепестками роз, невероятно дорогим вином, гирляндами и прекрасным видом из окна, — лижет чужую шею, попутно вырывая раздражительно мелкие пуговицы из петель. — Думал, позову на свидание, потом ещё на одно и ещё, думал, что секс у нас будет спустя год отношений. Юнги захлёбывается от возмущения. — Я передумал, как видишь, я всё вчера переосмыслил, — притягивает омегу за волосы, чтобы снова поцеловать. И поцелуем это не назовёшь даже. Они оба — изголодавшиеся звери, цель у которых — быстрее, ближе, ярче, мокрее и страстнее. — Вот сейчас здесь, а потом у тебя дома со свечами, розами, гирляндами, вином и видом из окна, — Юнги кивает быстро-быстро, хватаясь за чужой ремень, пока Чонгук срывает с него ненужную сейчас и никогда более рубашку, припадая к груди. Омега стонет громко, запрокидывая голову. Они оба одновременно начинают подходить к огромной столешнице, над которой висит не менее огромное зеркало, и Юнги упирается задницей в тумбу. Мужчине приходится нагнуться, чтобы губами обхватить мягкую тёмную ареолу, ему неудобно, но оторваться от сосков он уже не может. Мин цепляется за дерево, почти скуля от удовольствия и захлёбываясь слюной, когда Чонгук хватает его за бедра и сажает на тумбу, сразу становясь между его ног. Альфа его грудь мокро целует, мягкими губами ведёт по бледным, едва заметным шрамам, выцеловывает каждый из них и снова припадает к соскам не в силах оторваться. И подумать только: они не виделись столько лет, это их первая встреча за долгое время, а не прошло и тридцати минут, как они уже не могут оторваться друг от друга в уборной, намереваясь заняться сексом прямо здесь же. Здесь — на свадьбе старшего брата Юнги. Здесь — на свадьбе бывшего омеги Чонгука. Ситуация из ряда вон, но обоих заводит невероятно, и Чонгук опускает руку на чужой пах, ощущает весь масштаб катастрофы и понимает: Юнги хочет его безумно. И сам не лучше: член каменный, ему не хочется прелюдий, хочется засадить по самые яйца и дальше не останавливаться. Юнги сейчас хочется грубо, так, чтобы омега визжал на всю уборную. Так, чтобы все в зале услышали, как ему хорошо засаживают. Так, чтобы до громких шлепков, до льющейся смазки, до огромного узла. Юнги безумно хочется трахнуть узлом. И омега все его мысли словно читает: двигается аккуратно, чтобы не оторвать чужой язык от своего соска, дотягивается до чужого паха, обхватывая внушительный бугорок и закатывая глаза, потому что Чонгук в омежью ладонь тут же толкается, прикусывая грудь, оставляя засосы, которые позже расцветут на всём теле (Чонгук уверен: на всём) яркими фиолетовыми бутонами. Юнги далее не медлит: хватается за пряжку ремня, со звоном её расстегивая без промедлений. А медлить ему нельзя, в мыслях лишь Чонгук и его член в заднице. Парень уверен — это будет невероятно. Альфа отстраняется, давая мальчику свободу действий, следит за чужим красным лицом, смотрит на часто вздымающуюся грудь, не может оторвать взгляда от покрасневших сосков. В них снова хочется впиться, хочется лизать и сосать, и Чонгук прикусывает губу, откидывая голову назад, потому что Юнги зарывается ладонью в его брюки и боксеры, обхватывая колом стоящий и сочащийся член. Омега непроизвольно разводит ноги шире, выгибаясь в спине, и большим пальцем оглаживает головку, представляя, как хорошо ему будет, когда Чонгук войдёт. И войдёт грубо, жестко, чтобы сразу до громкого шлепка ягодиц о чужие бедра. — Чонгук, Чонгук, — шепчет, облизывая губы, окольцовывая ладонью ствол. — Бог ты мой… — почти скулит. И альфа больше не может: вырывает руку мальчика из своих брюк и тянет того за ноги к себе, заставляя омегу почти лечь спиной на столешнице. Чонгук крепко сжимает челюсть, когда под шумное дыхание омеги стягивает с него брюки вместе с хипсами. Чонгук прикусывает себе язык, когда Юнги, широко разведя ноги, показывает ему то, что Чонгук вчера облизывал, выцеловывал, куда яростно толкался языком и пальцами. — Ты ведь после вчерашнего растянут, да, малыш? — проговаривает хриплым голосом, и Юнги громко стонет, когда грубые пальцы кружат вокруг его дырочки. — Такой красивый, — и это правда. Чонгук не может и взгляда оторвать от того, что вчера в плохом освещении разглядеть толком не сумел, зато здесь — в элитном дорогущем ресторане — на лампы не поскупились. Здесь они ярко светят, давая возможность разглядеть приятно розового цвета дырочку, которую снова хочется расцеловать, которую хочется облизать снаружи и изнутри. Чонгук себе в этом отказывать не намерен. Он снова нагибается, следит за сжимающейся дыркой, вокруг которой кружит его большой палец, и держаться от соблазна подальше больше не может: высунув язык, альфа широкими мазками её лижет, чувствует, как Юнги зарывается пальцами в его волосы, прижимая ближе к своей заднице, слышит его громкие стоны, раздающиеся чуть ли не эхом в просторной уборной. Чонгук ведёт языком по мягким бёдрам, проговаривает для самого себя, словно констатацию факта, как же Юнги красив, и омега издаёт сладкий стон, пока из его дырочки новыми порциями вытекают выделения, которые мужчина тут же слизывает, зарываясь в задницу лицом. — О мой Бог! — Мин весь сжимается, ещё сильнее притягивает альфу за волосы, буквально впечатывая его лицо в себя, и трясётся всем телом. Чонгук действительно чувствует себя изголодавшимся зверем. Он яростно толкается языком в дырку, ладонями оглаживая задницу Юнги и большими пальцами разводя ягодицы чуть в стороны для собственного удобства. — Ты очень вкусный, — шепчет куда-то в бедро, но Юнги всё слышит, покрываясь мурашками. — Я готов просыпаться от того, что ты сидишь на моём лице. — Чонгу-у-к, — воет, пока всё лицо краснеет пуще прежнего. Омега чувствует, как с каждым его словом он становится ещё мокрее, чувствует, как каждую каплю его смазки альфа тут же слизывает, и от этого его голова готова взорваться. Когда к горячему языку подключаются и пальцы, резко вошедшие по самые фаланги, Юнги визжит. — Чонгук! Мужчина трахает его грязно и яростно, заставляя омегу трястись и метаться из стороны в сторону. Из-за резких движений и количества выделяемой жидкости всю уборную наполняют и сладкие стоны, и хлюпанье, и Чонгук отрывается от поцелуев, выпрямляясь и внимательно следя за омежьим выражением лица. Юнги закатил глаза, одной рукой он крепко сжимает свои волосы, другой — запястье альфы, стараясь не контролировать его движения, а просто держать телесный контакт. Омега весь трясётся, громко и тяжело дышит, постанывая, пока пальцы мужчины его растягивают, с каждой секундой погружаясь всё резче и резче в жар чужого тела. Чонгук считает, что красивее картины в жизни он больше никогда не увидит. Юнги перед ним словно ангел, сошедший с небес, возможно, даже упавший, но если так, то поймал его точно Чонгук. Когда Мин уже не в силах терпеть прикрывает глаза и откидывает голову, больно ударяясь о зеркало затылком, альфа понимает, что ещё минута и тот просто потеряет сознание. Медлить уже нельзя, Чонгуку кажется, что от времени, за которое он сдерёт с себя брюки, зависит их жизнь. Жизнь Юнги точно. И именно так омега себе это и представлял. Одним жёстким толчком его заполняют полностью, а Юнги от остроты ощущений, от члена, полностью распирающего его изнутри, стонет сладко, так громко, как может, и обхватывает чужие руки, нашедшие покой на его талии. Чонгук замирает ровно на несколько секунд, даёт мальчику прочувствовать, каково это, когда его хотят безумно, когда его хотели последние несколько лет так сильно, что было невмоготу. И мужчина тут же выходит полностью, а потом — снова заполняет собой резко, так, что до звезд перед глазами. Юнги потолка не видит, пред ним предстало звездное небо — настолько ему хорошо сейчас. — Чонгук! — и Чонгук оторвать взгляда от чужого лица, наполненного чистым удовольствием и истомой, не может. Он творец всего этого. Это он довёл Юнги до такого состояния, и никто повторить больше не сможет. Да и попытки другим отныне предоставляться не будут. Юнги разрывает на части: его задница скользит по столешнице туда-сюда, следуя жёсткому ритму Чона, а сам он задыхается, когда крупная головка грубо толкается глубоко внутрь. Омега, закатив глаза, крепко сцепляет ноги вокруг мужчины и скулит, потому что Чонгук перемещает свои руки с талии на мягкие, шелковые волосы, зарываясь в них руками, оттягивая их, причиняя комфортную будоражащую кровь боль. Альфа нагибается лицом ниже, скользит языком по бархатной шее, продолжает яростно вбиваться по самые яйца, а звук громких шлепков вперемешку с голосом омеги наполняет уборную. Юнги обхватывает его за шею, притягивая ближе, тянется за поцелуем, потому что поцелуи для него — важнее крепкого члена Чонгука в заднице. Потому что и мужчина так думает, отвечая моментально, врываясь языком в чужой рот. Слёзы от удовольствия и неверия стекают по красивому лицу, и Юнги, не выдерживая, поцелуй разрывает, сразу же прилипая носом к шее Чонгука, вдыхая умопомрачительный запах и пытаясь насытиться. — Альфа… — шепчет, словно в бреду, пока его тело продолжает елозить по столешнице от мощного темпа. — Альфа здесь, — Чонгук, обхватив голову Юнги, крепче вжимает того к себе в шею. — Дыши, — проговаривает хриплым голосом, выпуская феромоны, давая Юнги укутаться в безопасности и комфорте, помогая омеге полностью раствориться в реальности, забыть о том, кто они, где они, какие последствия их ожидают. Чон толкается резче, и с каждым разом, когда входит до громкого шлепка, Юнги кричит короткое «а», а из дырки всё больше и больше вытекает, пачкая и Чонгука, и омегу, и пол в уборной. Им, кажется, нечем дышать — весь воздух вокруг раскалён, пропитан жаждой и невероятно горячим сексом, но никто останавливаться не собирается. Юнги уже хрипит, всё норовит и норовит раздвинуть ноги шире, пока мужчина в один момент просто не выходит из него. Омега тут же теряется, растеряно оглядывая альфу, но и сказать ничего не успевает: его хватают за талию, снимая со столешницы, ставя на ноги и тут же разворачивая лицом к зеркалу и тумбе. Когда грубые руки заставляют прогнуться в пояснице и прижаться грудью к мраморной поверхности, Юнги задыхается. Он задыхается, потому что в зеркале видит Чонгука, возвышающегося над ним. Чонгука, который не сводит глаз с его растраханной дырки. Чонгука, с крепко сжатой челюстью, со вздувшимися венами на шее, с растрепанной рубашкой и галстуком. Словно сцена из дешевого порно, но от этого Юнги ведёт сильнее. Омега выпячивает задницу, расставляет ноги шире и облизывается, видя, в какое состояние только что ввёл своего мужчину. Пока Юнги ведёт, Чонгук ведётся. Не прикасаясь ничем остальным, он без каких-либо усилий вводит указательный палец в жадную дырочку, затем раскрывает её с помощью второго пальца и, с шумом выдохнув, сплёвывает прямо в неё, пока Юнги прикрывает глаза и задыхается стоном. И в следующую секунду он эти же глаза широко распахивает и визжит, потому что каменный член одним резким движением вновь полностью оказывается в нём. И на этот раз Чонгук не медлит, не даёт хоть толику времени привыкнуть, тут же, крепко обхватив омегу за талию и зафиксировав, начиная вбиваться в бешеном темпе. Мужчина не сводит глаз с чавкающей и плотно обтягивающий его ствол дырки, глядит, как с каждым толчком выделений всё больше и больше, и понимает, как же омега ненасытен. — Я забью её до отказа, Юнги, — доносится до омеги сверху предупреждение, и мальчик быстро-быстро кивает, облизывая пересохшие губы. Он стонет громко, пока его невероятно хорошо дерут, и вгрызается в столешницу ногтями. Слышит, как там, в банкетном зале, начинает играть его любимая песня от Arctic Monkeys, и начинает смеяться, упираясь щекой в холодный мрамор. В сознание врезаются воспоминания, как он в своей квартире в Норвегии включал этот трек, тушил свет и прыгал на резиновом члене, представляя Чонгука. Горячего, властного и любимого на своих простынях. — Каждый раз, когда я слушал эту песню, я представлял, как ты трахаешь меня под её бит, — шепчет, и тут же ощущает как темп меняется, когда головка члена бьёт его в простату ровно тогда, когда в песне ударяют барабаны. — О мой Бог… — Я Чонгук. И вбивается под бит, жестко, грубо, по самые яйца. У него точно прекрасный слух. — Да-да-да! Чонгук! — захлёбывается стонами и всхлипами, вот-вот, и он начнёт рыдать. Руки мужчины с талии переезжают на его горло, и Юнги отрывается щекой от столешницы, потому что его заставляют смотреть в зеркало, в котором он встречается с тёмным взглядом мужчины. — Сожми, — хрипит и тут же закатывает глаза, когда руки сильнее обхватывают его шею, а толстый член замирает внутри. Чонгук крепко одной рукой сжимает его горло, а пальцы второй спешно двигаются к заднице. Мужчина, не выходя из него, сперва проталкивает в жаркую узость большой палец, шумно дыша. Юнги закатывает глаза, чувствует, как слюна стекает по подбородку, а один палец Чона заменяется двумя другими. Его снова растягивают, и он готов отдать богу душу. Альфа глубже вгоняет в чавкающую задницу член и не сводит глаз с Юнги, визжащего от внезапно накатившего на него оргазма, когда Чон с громким стоном укладывает мальчишку поудобнее, чтобы постараться толкнуться по самые яйца, вжимая их в его хлюпающую, покрасневшую дырку и почти вводя. — Чонгук! — стонет сладко, пока рука на шее сжимает его горло ещё крепче, а яйца альфы едва проникают в него. — Господи-господи-господи, — шепчет словно в бреду. Тело сковывает судорогой, Юнги трясётся, кончая обильно на тумбу и чувствуя, как сперма мужчины заполняет его, пока Чонгук, в буквальном смысле вставивший ему по максимуму, не даёт своему семени вытечь из него. Юнги задыхается, выпячивает задницу и не сводит глаз с альфы, опрокинувшего голову назад и шумно дышащего. Чон делает короткие движения бедрами, продолжая наполнять его дырку спермой и облизывая свою нижнюю губу, а Юнги оторваться от него не может, ловит каждую его эмоцию, смотрит на дергающийся кадык, на закушенную нижнюю губу. Мужчина совершенен, абсолютно горяч и восхитителен. И этот мужчина только что разложил его на чужой свадьбе в уборной и до сих пор накачивает своим семенем. «Я забью её до отказа, Юнги», — мальчик вспоминает слова, брошенные альфой в страсти, и тихо стонет, ощущая, как член внутри него набухает. Вот-вот, и его повяжут. Омега выдыхает тихое «ах» от предвкушения, обхватывая руку мужчины на его шее своей и прикрывая глаза, готовясь к тому, что проведёт с членом в заднице несколько часов, но тут же задыхается от возмущения, когда Чонгук медленно выходит из него. Юнги разочарованно стонет, чувствуя, как сперма тут же стремительно вытекает из него, и встречается с взглядом Чонгука, который, кажется, только пришёл в себя. — Ты обещал меня повязать, — тут же словесно налетает на него мальчишка, но замолкает, когда альфа слегка ложится на него, нагибаясь и вжимаясь носом в омежью шею. — Мы сейчас поедем ко мне, — шепчут ему в ухо хриплым голосом. — Я буду трахать тебя узлом всю ночь, я клянусь, — чужой язык лижет его мочку. — Утром ты проснешься с набитым моей спермой животом. — Юнги, не разрывая зрительного контакта, стонет, представляя. В голове уже прекрасно видит, как его раскладывают на более удобной поверхности, как дерут часами, как дают узлу распуститься в его дырке, как в него без перерыва будут кончать и кончать, а сам он будет задыхаться от оргазмов. Юнги уверен, Чонгук его до такого состояния довести сможет запросто. — А потом мы поедем уже к тебе домой, — рука с горла перемещается ко рту, и омега послушно пускает пальцы мужчины к себе в рот по фаланги, облизывая их и закатывая глаза. — Пока я буду разговаривать с твоим отцом, ты соберешь все свои вещи, хорошо? — Юнги мелко кивает, продолжая обсасывать под чужим внимательным взглядом пальцы. — И мы поедем обратно ко мне. «Да, да, да, да, да и да», — Юнги мысленно соглашается со всем. Они одеваются быстро так же, как и раздевались, благо, мотивация у них хорошая. Чонгук, справившийся куда быстрее, сам застегивает пуговицы на рубашке омеги, попутно оглядывая его лицо. — Выглядишь так, будто тебя жестко отымели в уборной, Юнги, — альфа ухмыляется, видя растрепанные волосы, поплывший макияж, распухшие губы и алые щёки. — Возможно меня и правда жестко отымели в уборной, — Мин ведёт языком по верхней губе, но и закончить недофлирт не успевает, его хватают за щёки и притягивают. Они целуются жадно, прижимаются друг к другу так близко, как только могут, и Юнги скулит в поцелуй, зарываясь пальцами в тёмные волосы. Его рот со всей имеющейся в этом мире страстью вылизывают, а чужие ладони вмиг оказываются на заднице, которая всё ещё толчками выталкивает из себя сперму. Они оба друг друга пленят, и оба не в силах остановиться. Когда они выходят из уборной, никто внимания на них не обращает. Юнги с волнением оглядывается по коридору, но везде пусто, а, значит, никто их не хватился. Чонгук мягко подхватывает его за талию и ведёт в сторону единственного выхода из здания, к которому, чтобы пройти, нужно миновать и банкетный зал. Они не разговаривают, молча быстрыми шагами идут по коридору, слышат веселье и громкую музыку за стеной, но внимания не обращают. Юнги страшно, тревожно и волнительно, но Чон, ощущая все его эмоции, покрепче сжимает его талию. И Юнги уже не замечает, в какой момент они оказываются на парковке на улице, где темноту освещают лишь вычурные фонари и развешенные на окружающих парковку деревьях гирлянды. В машину оба садятся с такой скоростью, будто от этого зависит их жизнь. Омега дрожащими руками пристёгивается, чувствуя, как сильно пылает его лицо, пока его не притягивают к себе сильные руки. Чонгук нежно оглаживает большим пальцем щёки Мина, заглядывая в глаза. — Послушай, — шепчет тихо, словно они не одни, и Юнги изо всех сил борется с тем, лишь бы не разреветься, потому что обычно после спонтанного секса плохие новости сообщают именно со слова «послушай». Юнги к такому не готов, но он выслушает и примет любую правду. Да, Чонгук мог захотеть его: у Юнги прекрасное тело и внешность, тут без вариантов. Чонгук мог захотеть его из-за запаха, заполонившего уборную. Чонгук мог просто развлечься, изо всех сил стараясь забыть бывшего, на чью свадьбу он сегодня пришёл. И Юнги к его речи, непременно разобьющей его стеклянное сердце, не готов. Не готов, но будет проглатывать каждое его слово, потому что тем, кто его любовь, взращенную из детства, уничтожит будет не кто-то там, а именно Чонгук. Юнги на всё готов, если это будет Чонгук. — Ты чего там себе надумал? — мужчина хмурится, глядя на слезящиеся глаза. Парень перед ним поджимает губы, опускает взгляд и цепляется пальцами за его запястья. И до Чона стремительно доходит: — Юнги, я переспал с тобой, потому что влюблён в тебя. Это был не секс, это было занятие любовью. Омега тут же выкатывает глазки блюдцем и давится воздухом, резко отодвигаясь: — Чего? — почти кричит, не веря и оглушая альфу. — Я не шутки тут шучу, — Чонгук кивает, смотрит на их руки и на то, как браслеты из белого золота касаются друг друга. — Я ежедневно влюблялся в своей голове, даже не видя тебя в жизни. Вспоминал беззубого мальчика, постоянно прыгающего от одних неприятностей к другим, а браслет, который ты надел на меня в ту ночь, — «ночь, когда я был готов сдаться». — Лишь укреплял мои чувства, — у Юнги слёзы тоненькими дорожками стекают по лицу, и мужчина губами их собирает. — Веришь? — Может, ты надумал там у себя в голове, что я идеальный, хороший и спокойный, — шепчет, страшась своих же мыслей. — А я… Чонгук отстраняется, выгибая бровь и уже готовясь отражать каждую атаку Мина. — Я вот могу храпеть, когда устаю, знал? Чон прикусывает щёку, пытаясь не рассмеяться и не обидеть тем самым парня. Тот сидит, насупившись и прикусив губу, старательно вспоминает все свои «минусы». — Я не люблю готовить и, кстати, убираться тоже, — тараторит, прикрыв глаза. — Я только закончил школу, я безработный, у меня, между прочим, часто бывают плохие настроения, когда разговаривать ни с кем не хочется. Я люблю спать до обеда, а потом валяться на кровати ещё пару часов. Ещё часто прыщики на лице выскакивают, и я могу ныть и ныть из-за этого. И у меня шрамы по всему телу, ну, ты их видел же, да? Ещё… — бурчит и бурчит, пока Чонгук внимательно следит за растерянным личиком. — Минусы будут?

⋆｡ ‧˚ʚ🍓ɞ˚‧｡ ⋆

Ему почему-то совсем не боязно. На протяжении всей жизни он только и делал, что дрожал под взглядом отца и сжимал кулаки от язвительных слов старшего брата. Юнги травмирован, и он это признаёт. Наконец принятое им покалеченное тело — прямое тому доказательство. Ему девятнадцать, и только сейчас он ощущает, как топор Чонгука бьёт ровно по цепям, сковавшим всего омегу. Дышать в этом доме ему сейчас невероятно легко — и это настоящее чудо. Возможно, из-за того, что он крепко сжимает ручку чемодана, в который наспех уложил все свои вещи. Или, быть может, из-за того, что сейчас в столовой Чонгук чётко и ясно диктует отцу все свои условия, не выполнить которые — будут роковой ошибкой. Или, скорее всего, это из-за растерянного состояния родителя, который и слова вымолвить не может, потому что рядом с Чон Чонгуком, которого глава семейства Мин презирает всей душой, сидит его зять и молчаливо выказывает поддержку альфе Юнги. — Мой альфа, — омега, стоящий на последней ступеньке лестницы за стеной, внимательно слушает голос своего мужчины и смакует это сладкое «мой». Потому что Чонгук отныне его. Не других омег, не старшего брата, который несколько минут назад влепил ему пощёчину, обозвав всеми знакомыми и нет ему оскорблениями. Юнгём, как увидел их на пороге, тут же всё понял и поднялся наверх. А когда Юнги зашёл в свою комнату за вещами, сразу же на него налетел: впечатал в дверь, грубо схватив за плечи, шипел и плевался желчью прямо в лицо. И, если честно, Юнги боялся только этого. Хоть они и расстались много лет назад, хоть и Юнгём сам Чонгука бросил, ничего не объяснив, не дав даже мизерный шанс их будущему, Юнги всё равно чувствовал стыд. Ровно до того момента, пока на лице у брата не увидел ничего, кроме гнева. Юнгём не чувствовал ревности, не пылал горечью от отныне неразделённой любви, не лил слёз. Старший Мин лишь злился, словно собака, у которой забрали стог сена. «Самому не нужно, и другим не даёт». Да и это выражение Юнги счёл неправильным, потому что Чонгук не вещь. Потому что Юнги не заставлял, держался от Кореи на расстоянии, был на другой части света, сгорал от, как он думал, невзаимной любви, жил только мыслями и мечтами ровно до вчерашнего вечера. — Я пришёл сюда не ради того, чтобы вспоминать былое, — Чонгук мудр, и это неоспоримый факт. Он смотрит на отца своего омеги спокойно и хладнокровно, не ведётся на чужие манипуляции и агрессию, лишь ставит перед фактом: он Юнги с его же согласия забирает и отныне и до конца защищает от всего на свете. — Я пришёл сюда, чтобы попросить у Вас его руки. Вы ведь его отец всё-таки, — Чонгук давит аурой, Хосок, сидящий подле, — взглядом и редкими кивками. У Минов шансов нет. И все это понимают, потому что спустя пару минут, в течение которых отец плевался шипящими согласием и одобрением, Юнги и его мужчина уже на улице возле их машины. Омега от резко нахлынувших облегчения и свободы может лишь уткнуться носом в шею Чона и судорожно вдыхать запах терпкого вина и граната, стараясь успокоиться. Чонгук мягко поглаживает отныне и навеки своего Юнги по волосам, прижимает ближе к себе, даёт времени столько, сколько тому потребуется. — Я тебя люблю, — кожа альфы покрывается мурашками, а сам он прикрывает глаза. В голове набатом: «люблю, люблю, люблю. Тебя, тебя, тебя». Вот, оказывается, в чем разница между «я люблю тебя» и «я тебя люблю». Тебя, именно тебя, только ты и нужен. — Я тебя люблю всем сердцем, Юнги, всей душой. Или история о том, как беззубый Юнги познал чувство первой влюблённости и несколько следующих лет сгорал от любви. А потом раз — и дверь в чужое сердце снёс. Ногой.