Её сон

… Тишина. Даже тени перестали слоняться по коридорам. Шорохи стихли. Голоса растворились с приходом вечера. Последний раз где-то скрипнула дверь, и чьи-то тяжёлые шаги направились к выходу. Звякнули ключи в связке тюремного пристава. Группа учёных, о чём-то бурно беседуя, скрылась за массивными двухстворчатыми дверьми. Портос и Арамис, заняв места на посту, молчали. Кажется, даже сердца их бились медленно: так усердно они выполняли свои обязанности.       Причудливая картина развернулась с наступлением ночи. Можно было подумать, что все заснуло, замерло, и время перестало литься неограниченными потоками. Так было всегда, из раза в раз. Та же тишина и тот же покой — всё то же безмолвие. Джинн уже в полной мере привыкла к такой обстановке и с благоговением относилась к ней. Минуты покоя были явлением редким и очень желанным.       Магистр, тяжело вздохнув, обмакнула перо в чернильницу и откинулась на спинку стула. Голова гудела. Уже несколько недель сряду ей приходилось корпеть над приходящей для подписания корреспонденцией, табелем рабочего графика и всякого рода отчетами, края которым не было видно. Зима подошла к концу. Снег постепенно таял.       Приближалась нелёгкая пора, которая так пугала её. Торговые договоры, освоение новых земель, перерасчёт запасов зерна и охрана города от нападений голодных, потерявших страх хилличурлов. Ей не хватало рабочих рук, но не было никого, кто мог бы прийти на помощь. Низшие подразделения открыто избегали своих наипрямейших обязанностей. Принудить же их было практически нечем, по крайней мере без указания свыше, а пускать жалобную бумагу на расстояние тысячи километров девушка не желала, ведь показать свою некомпетентность значило погубить своё честное имя. Она до последнего надеялась, что сможет поддерживать то, что фактически начинало разваливаться на глазах. Неустойчивый храм с гнилым фундаментом практически рухнул.       Ответственность. Этот груз постоянно душил её. Она не могла пренебрегать своими обязанностями, не могла не помочь нуждающемуся, потому-что какая-то внутренняя сила побуждала стараться ради него. И видит Барбатос, каких трудов ей стоило побороть в себе нарастающую усталость. Свобода, как призрак, всегда маячила где-то впереди, и докоснуться до нее не удавалось.       «Я обязана, " — твердила Джинн всякий раз, когда кто-нибудь беспокоился о её состоянии. Как правило, никто не старался спорить с этим, потому как прекраснейшим образом понимал, что сломить столь верного своему делу человека будет не просто.       Тяжёлые незримые кандалы сдавливали Джинн руки и горло. Выбор. Был ли он у той, что с самого детства предназначалась в жертву государственному аппарату? Пожалуй, что всё же был. По крайней мере, расположиться душой к своим наипрямейшим обязанностям её никто не смог бы принудить. А тем временем, это случилось, и если бы кто-то посмел оспорить столь нерушимую тягу к извечным хлопотам, тут же вылетел из кабинета, терзаемый угрызениями совести и негодованием.       Но вот скрипнула дверь — верный признак того, что петли пора наконец смазать. Тёмный, едва различимый в сумраке силуэт загородил проход. Вместе с ним комнату переполнил одурманивающий запах виноградной лозы. Это был аромат желто-зеленых ягод, умеренно сладких, с тонким ананасовым привкусом, из которого так хорошо получаются белые вина. Джинн сразу же поняла, кто мог принести с собой весточку прямиком из будущего солнечного июля, когда гроздья чудеснейшей ягоды будут нагромождаться в плетёные корзины и отправляться на переработку.       -Дилюк? Не ожидала, что ты придёшь. Что-то случилось? — спросила она, слега улыбнувшись кончиками губ.       Припозднившийся гость не отвечал. Он немного помялся на входе, а затем вышел на свет. Сальная свеча озарила медно-рыжие кудри. Ничего не выражающее лицо, бледное и совсем безжизненное, смотрело на Джинн пристально, не отрываясь.       -Что же такое? Ты выбрал позднее время. Впрочем, я рада, ведь ты не частый гость в нашей обители, — девушка старалась казаться весёлой, но противный зевок выдал в ней ту меру усталости, которая забирала большую часть её жизненных сил.       -Возможно, — ответил молодой человек, всматриваясь в поникший, совершенно измученный взгляд действующего магистра.       Та невольно поëжилась. Продолжая выводить какие-то буквы, она старалась не замечать назойливого, до неприличия, взгляда её верного друга. Но нельзя же выпроводить его за дверь! Да и, верно, этот визит был не простой случайностью. Он не мог прийти без веской причины. Слишком Дилюк не любил орден и всё, что было с ним связано. Джинн хорошо знала его, как облупленного. И это давало ей повод переживать.       -Сколько ночей ты не спала? -вдруг спросил он её, нарушив тягостное молчание. — Две? Пять? Сколько?       -Я хорошо высыпаюсь… — уклончиво произнесла Джинн, но мешки под глазами говорили совершенно обратное. Она понимала, что Дилюк прекрасно чувствует, насколько эти слова далеки от реальности. — Допустим, шесть.       Юноша вдруг схватил её за руку и с гневом вытащил из-за стола. Капли чернил упали с пера и мгновенно впиталось в суконный камзол. Дилюк весь горел от возмущения. Когда-то бледное лицо налилось краской. Багровые пятна проступили на его лбу.       Джинн, стукнувшись о край стола, резко повалилась вперед и, если бы не подставленная вовремя рука Дилюка, наверняка упала бы на пол. Кругом всё кружилось, как будто в воздушном потоке анемо Архонта.       -Что это ты? — отводя взгляд, спросила магистр. Голос её дрожал, эхом разлетаясь по тёмной комнате.       -Ничего, — прозвучал тихий голос в ответ. — Но на сегодня хватит трудов. Ты и так значительно постаралась. Хватит. Ты едва держишься на ногах.       -Нет-нет, я не… — девушка не смогла закончить, так как юноша так пробег её взглядом, что всякое желание прекословить резко отпало. В гневе он был очень страшен. Нервно сглотнув, она упёрлась кулаками в его грудь и, нахмурившись, прошептала:       -Ты не понимаешь и не поймёшь. Орден. Он нуждается в том, чтоб кто-то вёл его, трудился. И я должна, ведь люди надеятся на меня, полагаются, верят. Что, если они перестанут видеть во мне сильного духом вождя? Государство падёт, многие семьи пострадают в огне революции. Ещё живы те, кто помнит прошлое постигшее нас горе. Вдруг оно повториться?       -Они видят в тебе хорошего рабочего, лёгкий способ спихнуть дела на другого, не более. Если бы ты действительно была важна для них, они бы оберегали тебя, а не подставляли под удар. Ты совсем не ценишь и не жалеешь себя, почему же другие должны относиться к тебе подобным образом? Послушай, если вдруг ты сломаешься, действительно начнётся хаос. А ты уже ходишь по грани, — едва слышно бубнил под нос нежданный гость, замерев на месте, точно вкопанный, не смея пошевелиться.       Они были рядом друг с другом, близко, как никогда. Дилюк смотрел ей прямо в лицо, в глаза, боясь потерять этот важный контакт, эту нить, значащую, пожалуй, даже слишком многое. …       Слеза. Неприятно закололо в носу. Желание чихнуть пришлось подавлять. Ещё одна. Щеки тут же сделались мокрыми. Джинн не хотела казаться слабой. Она хмурила брови, старалась подавить скверный ком, стоящий в горле. Но всё тщетно. Нервы были слишком напряжены.       Дилюк знал многое. Завидя сильную духом искру, звезду, сияющую над сотнями голов, он стал чуть более ласков. Лицо его потеряло прежнюю жесткость. В глазах появился теплый, по-детски наивный огонь. Он притянул к себе дрожащую девушку, прижимая её голову к своему плечу. Сейчас ей не нужно видеть его. Сейчас ей нужно почувствовать себя под защитой. Она упадёт, если кто-то не станет её поддержкой.       -Джинн, — едва слышно шепчет он ей, чувствуя, как сквозь яростные рыдания бьётся израненное сердце. -Позволь хоть однажды помочь тебе. Не пренебрегай собой и своими силами. Они ведь не вечны. Твоё здоровье очень важно. Если ты не ценишь заботы друзей, вспомни о городе, о всех тех, ради кого ты работаешь в поте лица. Что случится со всеми нами, если наша надежда и гордость сделается больна? Если так тебе будет легче, я от лица граждан заставлю тебя отдыхать, ведь беспокоюсь о твоём состоянии, а где-то даже чувствую свою долю ответственности за него.       «Прошу, доверься мне. Я хочу защитить тебя. Я хочу помочь». …       Тишина. Этот давящий на уши, звенящий покой. Мягкая подушка коснулась крошечной головы. Растрёпанные волосы забавно падали на глаза. Темнота. Свеча потухла, и мерзкий запах наполнил спертый, давящий на грудь воздух. Послышался слабый шорох. Это Дилюк снял камзол и бережно накрыл им девушку, чтоб та не замёрзла.       Проведя рукой по золотистой макушке, он глубоко выдохнул и улыбнулся. Джинн уснула, как только легла на диван. Она не могла видеть его в эту минуту, но, вероятно, чувствовала, что напряжение спало. Дыхание её стало ровным и очень тихим. Она доверилась.       Устроившись рядом с ней, на полу, Дилюк ещё долгое время стальнвм взором следил за тем, как стойкий рыцарь спал, сродни маленькому младенцу. Он впервые за долгое время увидел на лице Джинн то выражение счастья, которое когда-то в юности не спадало с него ни на минуту. Тогда и он улыбался чаще, и длинные речи, сказанные сегодня, были не чём-то из ряда вон выходящим.       Из кармана жилета вывалилась скомканная бумага. Это были налоговые счета, что уже на утро станут просроченными, и за которые «Доля ангелов» вынуждена будет уплатить крупный штраф. Но Дилюк даже не глянул на них. Ему было всё равно на этот предлог проникнуть в здание ордена. Он взял его вовсе не для того, чтоб выйти сухим из воды. Как только Кея, заглянув в таверну, упомянул Джинн и то, что делается с ней, он не мог более смотреть со стороны. Дилер чувствовал, что кто-то обязан прийти к ней в эту минуту, иначе вино, сладкое на вкус, станет соленым от пролитых слез тысячи граждан и его боли, раздирающей сердце. Он не знал её верной причины, но был уверен — Джинн, не простой человек в его жизни и значит куда более, чем простая знакомая, обыкновенный прохожий с улицы, сказавший при встрече: «Доброе утро».       Ночь нависала над маленькими людьми в огромной комнате. Они выглядели как тени, готовые раствориться при первых лучах солнца. В этом таинственном сне, укутавшим кабинет, не раздавалось ни звука. И только мысль в голове юноши звенела между сном и реальностью:       «Спи, мой одуванчик, пока ветер не развеет твои семена усталости. Я буду беречь твой покой, пока ночь не сменится днём… "