разболелся живот

      Блум вертит в руках сигарету, пытаясь сфокусировать зрение на тлеющем кончике, но картинка упрямо размывается, возвращая чёткость лишь на долю мгновения, так быстро, что почти незаметно. Дым, совсем не похожий на тот, что заполняет комнату во время пожара, щекочет ноздри, вызывая желание чихнуть — но она противится, давя языком на нёбо. — Разве ты не знаешь, что правильные девочки не курят?       Насмешка почти не слышна, но Блум знает, что она есть — потому презрительно закатывает глаза и демонстративно затягивается, втягивая в лёгкие половину сигареты. Пепел падает на голые бёдра, но совсем не жжёт, лишь тепло робко дотрагивается точкой и пропадает. Конечно, что такое истлевшая трава в сравнении с огнём, давшим жизнь всей вселенной.       Хах.       Курить действительно вредно, и мама бы наверняка посмотрела осуждающе, покачав головой и устроив долгую проникновенную беседу с заглядыванием в лицо, нежной чуть суховатой рукой поверх её и чашкой горячего чая — лучше бы накричала и выкинула все книжки в окно.       Но она никогда не кричит — Блум не может вспомнить, чтобы когда-то видела родительскую ссору, хотя, узнай мама, что они с отцом курят тайком вместе, то ему точно устроила бы взбучку, тихую и оттого совершенно невыносимую. Просто посмотрит разочарованно и отвернётся, а внутри всё рухнет и разобьётся — и едва ли посчастливиться собрать обратно. — А я не правильная.       Авалон усмехается, лениво разглядывая её, и Блум душит очередной затяжкой мысль одеться. Что он там не видел и не трогал?       Поздно играть в стеснительную недотрогу, детка, поезд ушёл и возвращения в расписании нет.       В её жизни ушло чертовски много поездов.       Как и в его, наверное, иначе он бы не лежал сейчас в постели с наброшенным на пах пододеяльником, расцарапанными плечами и искусанными бёдрами. Получилось красиво, и Блум разглядывает метки, которые скоро сойдут, какая жалость — но, вероятно, ей доведётся поставить ещё. Ведь кто ещё согласится переспать с профессором, который явно влюблён в кого-то другого? Все эти восторженные девочки трепетно вздыхают, рисуют розовые сердечки в тетрадях и кокетливо хлопают накрашенными ресницами, надевая одежду покрасивее и нанося помаду поярче, но за этим ничего нет — предложи Авалон секс любой из них, и она с визгом убежит жаловаться Гризельде.       Не то что она, да?       думаю, вам нужно немного расслабиться, блум       конечно, профессор, ваш член в моей вагине отлично поспособствует расслаблению       Блум фыркает, докуривая и испепеляя бычок в ничто.       Она бы спросила, почему он выбрал её, почему рискнул положить ладонь на её колено, но ответ уже есть — потому что она согласна. Потому что ей плохо, потому что её парень ведёт себя как придурок, потому что непонятная магическая дрянь засела в черепе и отказывается уходить — Блум знает, что оно всё ещё внутри. Притаилось и ждёт, чего-то или кого-то.       Пока пришёл только Авалон — с тёплыми ладонями, чернильными глазами и длинным умелым языком.       Какой разврат, что бы сказала мама?       Мама бы сказала, что она ни в чём не виновата, что профессор — взрослый мужчина и больной ублюдок, которому место в тюрьме, но тогда где место ей? Предавшей всех, оформившей, но не пробившей билет для подруг на тот свет, передавшей часть Кодекса врагу, и теперь все ключи у него — вопрос лишь в том, когда он откроет свой проклятый ларчик.       Дрянь под скальпом шепчет, что осталась последняя деталь, недостающий кусочек, не учтённый в начале.       Блум не хочет это слышать и сползает с кресла, перебираясь на кровать, неловко устраиваясь около Авалона и смотря в его спокойное, почти умиротворённое лицо — когда его глаза сменили цвет?       Кажется, тогда, когда он впервые обнял её, но она не уверена.       Кажется, она ни в чём не уверена.       Да и разве она может, если где-то рядом с обычной Блум соседствует другая, сотканная из случайных мимолётных мыслей и осколков злости — нет, разумеется, что за глупость.       Авалон протягивает руку, предлагая, и она вкладывает свою. — В кого ты влюблён?       Если он и удивлён вопросом, то умело прячет это, задумчиво щурясь — наверное думает, отвечать или нет. — Палладиум.       Губы складываются в озадаченную «о», и ей его жаль. Он читает её жалость и кривит рот, отводя взгляд, но не отпуская её руки — любить Палладиума, надо же было так попасть, в самом деле. Этот парень не замечает ничего, кроме ингредиентов для своих зелий и чудесных творений природы, и если Авалон не планирует превратиться в какой-нибудь редкий куст, то у него нет шансов, ни малейших.       И он прекрасно это осознаёт.       Потому и предложил ей переспать — мелочная часть неё голосом Митси обиженно-зло шипит, что она достойна большего, чем статус постельной замены.       Но Блум ненавидит Митси и не слушает — в конце концов, она тут тоже не от большой любви, так что всё честно, просто секс, способ расслабления и никаких обязательств. Пожалуй, даже отлично, с Авалоном трахаться намного приятнее, чем со Скаем.       Кто-то тихо хихикает в голове.       Пошла ты.       Скай достаточно милый, но в постели чересчур зажат, и его тупая ревность порядком бесит — неужели не понимает, что Авалон единственный, кто помогает ей в поиске ответов, приоткрывает завесу прошлого, позволяя немного подглядеть.       Теперь, по крайней мере, его идиотские подозрения будут иметь причины и, может, меньше раздражать. Она же правда виновата, чёртова изменщица, что скажут девочки?       нахуй девочек, милая       Блум думает, что им бы не помешало и смеётся.       Авалон озадаченно хмурится, но не задаёт вопросов, и она благодарна — что бы ответила? Пусть он и видит её насквозь, различая все гадкие полутона, но есть вещи, которые она хочет сохранить за дверью своего разума, с него и так достаточно проблем, которые вывалились на него перепутавшимся комом. Блум любопытно, как скоро ему надоест копошиться в этих нитях, тянущихся от её висков, но открыто спрашивать не станет — чем дольше, тем лучше.       Для неё, вряд ли для него — но какое ей дело, правда?       правда       Заткнись.       Дрянь в голове гадостливо фыркает, а Блум наклоняется и целует Авалона, голодно засовывая язык в рот — он не сопротивляется, укладывая тёплые руки на талию и сжимая.       Поцелуй горчит.       Наверное из-за сигарет, но продолжать не особо хочется, и она отстраняется, пытаясь стереть неподходящий привкус, а Авалон насмешливо улыбается и потирает большим пальцем её сосок.       Просто прикосновение, что-то вроде ласки, не требующей продолжения, и ей нравится.       Скай никогда так не делает, у него либо секс, либо ничего, а у неё иногда жжётся потребность потискаться, дотронуться, подразнить, почувствовать — он не понимает.       он никогда не понимает       Пожалуй.       Авалон улыбается — совсем не так солнечно, как Скай, по-другому, даже не так, как сам делает обычно, словно сейчас перед ней не совсем Авалон, кто-то другой. Но ведь и она не такая, так стоит ли переживать?       В последнее время Блум часто чувствует себя кем-то другим — или она просто должна быть кем-то другим?       Она устала, это она знает точно.       С Авалоном легко, с самой первой встречи, он понимает её, будто у самого за плечами развевается геройский плащ, а иллюзорная корона давит на голову титановым весом, будто у него в груди горит огонь, способный сожрать его, жаждущий сожрать его — и вместе с ним всех, кому не повезёт оказаться рядом.       Может, он уже жрёт? Может, дрянь в её голове — тот самый огонь, обугленные края неё самой?       Кто же даст ответ, никто, да и не нужен он, ничего не изменится, ей это не остановить, не обернуть вспять, остаётся только отвлекать и жить дальше.       Сигарета послушно ложится между пальцев, а кончик поджигает искра.       Пахнет табаком.       Блум даже нравится, напоминает об отце, курящим на улице время от времени в секрете от мамы, пытающимся таким странным способом подчинить себе пламя и свой страх перед ним, надышаться дымом сейчас, чтобы потом не задыхаться.       Наверное, в этом есть смысл — окунуться в несколько видоизменённый страх в контролируемой среде, чтобы потом не бояться, но Блум боится стольких вещей, что не представляет, с чего начать, и потому просто обхватывает фильтр губами и глубоко вдыхает.       Дым дерёт лёгкие, но неважно, перед глазами всё расплывается от выступивших слёз, но она дышит-дышит-дышит.       Комната превращается в смазанную старую палитру, и ей кажется, что она одна.       потому что ты в самом деле одна       Возражения тонут где-то в глотке, скрытые дымом, и она теряет связь мыслей, проваливаясь назад, в небо с серыми облаками, отрезающими её от всех — может, это не так уж плохо, может, стоит сдаться и позволить голубизне исчезнуть, укрыться за серостью, может, пора взять перерыв.       Жалкие мысли, не стоящие ничего — сейчас не лучшее время для соплей.       Сигарета кончается, обжигая пальцы, и широкая ухмылка Авалона приобретает чёткость, граничащую с резкостью.       Он красивый.       Не так, как Скай — Скай похож на щеночка, смешанного с сахаром и солнечными лучами, милый и идеальный для первой любви, может, даже для семейной жизни, с детьми, собакой и завтраками в постель. А ещё — с кучей бумажек, интриг и фальшивых улыбок, ведь золотая корона уже зависла над его головой, пока её остаётся хрустальной картинкой.       Несчастная принцесса без королевства.       ты ещё заплачь, бедняжка       Блум не нужно всё это, дворцовый этикет, пафос, лезущий вперёд носа, неснимаемое платье неуязвимой королевы и постоянные дела — ей нужна свобода, приключения и поиск своего места в мире, ставшем слишком большим.       Со Скаем такое не получится, каким бы замечательным он ни был — что-то внутри жалобно скребётся от одной идеи расставания с ним, и ей правда не хочется потерять его. Но будущее рисуется совершенно не теми красками, и единственный способ всё исправить — сжечь холст к чёрту и начать заново.       Дрянь в голове желчно скалится и довольно кивает.       Ну конечно, кто бы сомневался — Авалон просто наблюдает за ней, ничего не говоря, и ей любопытно, не считает ли он её сумасшедшей. После всего, произошедшего с момента поступления в Алфею, рехнуться проще простого, это даже ожидаемо, и, может, она уже.       Какая, в общем-то, разница, сейчас не до этого, сейчас необходимо разобраться с Даркаром и экзаменами, а потом уже думать о Скае и собственной раскачивающейся психике.       мы обе знаем, что ты этого не сделаешь, дорогуша — решение личных проблем не твой конёк       Возразить нечего, Блум отмахивается от голоса и ложится рядом с Авалоном, прижимаясь щекой к плечу и укладывая ладонь на грудь.       Ровное биение сердца приятно отдаёт в руку.       Она закрывает глаза.       Так будет лучше.