А впереди ещё три дня и три ночи...

Катя ворочалась под боком, пытаясь улечься на плече удобнее. - Серёж… Серёж, ты спишь? – тихо и сонно спросила она. Нечаев выдохнул сигаретный дым и легко наклонил голову, чтобы взглянуть на жену. Вопрос показался ему достаточно странным, учитывая, что они лежат вместе, и он курит. «Опять будет ругаться, что не на балконе», - тяжело выдыхает он и тушит сигарету в недопитом чае на тумбочке у кровати. Проглатывает неуместную шутку, осторожно гладя сонную Катю по голове. - Серёж, я на море хочу, - тихо и сонно выдыхает девушка, прижимаясь ближе. – Представляешь, накупаемся. У тебя обгорит нос… По берегу погуляем. Наныряешься. Шашлык поедим… Нечаев усмехнулся странной последовательности планов, осторожно поворачиваясь на бок и не давая жене привычно закинуть на него ноги, чтобы поздней ночью не мучатся от жары и не пытаться выбраться из её цепких и крепких объятий. - А если срочно дернут? Так и поедем террористов ловить, в купальниках? – усмехается он, мягко целуя жену в лоб. Катя смешно морщит нос, всем видом показывая свое недовольство резким запахом сигареты и утыкаясь лицом в грудь мужа. - Тогда к маме, - тихо бурчит она. Катя знает – ни один советский мужчина не захочет взять отпуск, чтобы поехать к тёще. Тем более, такой, как её мама. И вся сонность, и слова – крохотная манипуляция, женская хитрость против слепого рвения мужа работать круглый год, денно и нощно, и на годовщину, и на свадьбу. А она хочет в отпуск. Может у неё, как у мамы дяди Фёдора, платья не выгуляны. Импортные, ко всему. - Давай к маме, - соглашается Сережа. – Погуляем, свежим воздухом подышим. И к работе близко, если что. Катя сдерживается, чтобы не вцепиться в мужа ногтями и долго пытать его, выкручивая уши или что там у этих мужчин можно выкрутить. «Ну ничего, ты сам от неё сбежишь... И тогда на море», - мстительно думает девушка. - И кури на балконе, - фыркает она, отворачиваясь от мужа и недовольно вздыхая, когда тот кладет свою тяжелую лапищу на ее талию. *** Дмитрий Сергеевич вчитывается в два заявления, лишь изумленно поднимая бровь. «Прошу предоставить отпуск», - он сравнивает строчку со строчкой аккуратного и ажурного почерка Кати и грубовато-угловатого Сережи. Качает головой, хмурится. Нет, он легко мог отпустить их на две, а то и на три недели отдыхать и пополнять силы – в постоянном присутствии полного состава отряда «Аргентум» он не нуждался. Но что-то казалось странным. Возможно, резкость принятого решения: ни Сережа, подталкиваемый под спину женой, не заводил об отпуске разговоров, ни Катя, не устроившая сцену. - Вы уже путевку выбрали? – наконец выдыхает Сеченов, поднимая взгляд на супругов, но сталкиваясь с яростно поблескивающими глазами девушки, вновь отвлекается на бумаги. Ярость Кати показалось Дмитрию Сергеевичу странной. Как ему до этой секунды казалось, инициатором отпуска была именно она – Сережа уже сколько лет пытался игнорировать и больничные, и отгульные, вынуждая несчастных бухгалтеров пересчитывать надбавки. - Да мы рядом, Митрийсергеич, - рапортует радостный Сережа. – К Зинаиде Петровне, на недельку. - Ага, в Комарово, - саркастично подмечает Катя. Академик медленно переводит взгляд с сияющего Нечаева на суровую Нечаеву, качая головой. Ох и достанется Сереже и от жены, и от тещи. Но ничего, жизнь семейная она особенная, все должна пройти. Если бы перед ним самим поставили выбор – отправится в центр вооруженного конфликта или неделю пожить рядом с Зинаидой Муравьёвой, он бы, не раздумывая, выбрал первое. Потому что офицер связи в отставке была страшнее ядерного взрыва и опаснее ядерной зимы. Сеченов задумчиво подписывает документы под прожигающим взглядом Кати, видимо ожидавшей, что тот откажет. - Сынок, ты смотри, чтобы вы после этого отпуска в еще один не ушли, - произносит Дмитрий Сергеевич, пряча документы в ящик стола и останавливая этой фразой семейную пару, уже собравшуюся уходить. - Больничный, Дмитрий Сергеевич? – взволновано утончает Сережа, обернувшись. - Декретный! – фыркает Катя, хватая мужа за рубашку и силой ведя за собой, прочь из кабинета. Дмитрий Сергеевич Сеченов тяжело трет глаза, устало вздыхая и откидываясь в своем рабочем кресле. Он, конечно, подозревал, что отношения его двух подчиненных будут не из простых. Но не настолько же. *** Сережа меланхолично наблюдал, как жена быстрым шагом движется от шкафа до чемодана и обратно, перенося вещи. Томный летний вечер расслаблял, хотелось горячего мяса, холодного вина в стаканчике и боле не о чем не думать, потому такими странными ему казались метания жены. - Катюш, но мы же к твоей маме едем, - пытаясь успокоить курсирование жены, бормотал Сережа. – Куда тебе столько вещей-то? - Вот именно, не на миссию! – фыркала Катя, укладывая ситцевое платье. – А к маме. А ты собрался? Нечаев смазано кивал в сторону аккуратной армейской стопочки на стуле: две пары носков, двое трусов, две футболки, спортивные штаны и треники, майка алкоголичка и плавательные трусы. - Точно не дырявые? – всполошилась Катя. - Ты уже третий раз спрашиваешь, Катюш, - также тихо и спокойно отвечал Сережа. Девушка фыркала, и все продолжала и продолжала забивать чемодан платьями, кофтами, и всеми иными женскими штучками. - Ты еще поймешь, - мстительно бормотала она, предчувствуя весь спектр эмоций, который её супруг должен испытать от тесного взаимодействия с любимой тёщей. *** Зинаида Петровна изменила себе. Ласково и нежно она встретила молодую семью, исцеловала Катю и Серёжу в обе щеки, усадила есть красный борщ с пампушками и всеми силами показывала, как она рада им, касатикам. Катя подозрительно косилась на маму, чувствуя подвох, но Зинаида Петровна даже повода не давала. Сережа же, словно щенок (разве только не подпрыгивал и не вилял хвостом), радовался каждому подлитому половнику борща и подложенной куриной ножке, нахваливал стряпню тёщи, чем еще сильнее тревожил Катю. Балерина сдвигала брови все сильнее и сильнее, не понимая, что происходит. - Я приберу после ужина, Зинаидпетровна, - Сережа довольно отставляет тарелку, - Вы не переживайте. - Сереж, я приберу, - ловит Катя момент возможного скандала с мамой. – Иди, полежи после ужина. - Да мне не сложно, - бодрится Сережа. Катя устало прячет лицо в ладонях. «Ты специально что ли, падла?» - почти выдыхает она, но сдерживается, зная острый слух мамы. Сережа, сам не зная, открыл ящик Пандоры. - Нельзя так с мужем, сбежит, - воспитывает Зинаида Петровна чуть позже, зайдя в ванную к дочери и наблюдая, как она умывается прохладной водой перед сном. - Знаешь, мам, ты не лучший в этом советчик, - выплевывает Катя, не сдержавшись от сильного возмущения. – С папой-то. Зинаида Петровна проглотила обидную фразу, не изменившись в лице. Того ли она от дочери наслушалась, не впервые. А девушке становится еще паршивее. Хочется сбежать прочь, просто спрятаться и не появляться никому на глаза. Сережа ничего не говорит, но чувствует, что его жена вот- вот расплачется, осторожно, но крепко обнимает, и чувствует, как она обижено, зло и мелко, стучит сжатыми кулаками по его груди, словно кролик по пню. Тепло улыбается, целует в макушку. «Я только от мамы сбежала, а ты, а ты…», - тихо всхлипывает Катя в мужью грудь. - Ты просто от неё отвыкла, - тихо гудел он, жалея жену. – Завтра сходим на речку, да? Но у Зинаиды Петровны были совсем другие планы. *** С утра позавтракав блинами (Кате Зинаида Петровна специально напекла постные, потому что нечего в отпуске отъедаться, а Сереже открыла банку сгущенки), был определён фронт работ. Офицер связи применила самую страшную тактику манипуляции, которая была доступна лишь опытным бойцам, пожилым женщинам и самым хитрым бабушкам. Она сложила руки у груди и закачала головой: «Ой, перильца мои, перильца совсем пооблупилилися» и «Ох, злой ветер, всю антоновку посбивал окаянный, пропадает, пропадает урожай!» Сережа радостно обнаружился у перил, не только зашкурив и покрасив, но и подровняв порожки, прибив пару гвоздиков. Закончив со своим фронтом работ, он решил проверить, что происходит у Кати. Обнаружил жену под яблоней, догрызающей третье зеленое яблоко антоновки. Комментировать происходящее отказался. После обеда, на котором Сережа, сжалившись над женой, незаметно подкладывал ей кусочки мяса в тарелку, собирали клубнику. Вечером смотрели «Поле Чудес» и пили настойку. Кате не наливали. Спали на разных краях кровати, потому что Катя четко дала понять: «Будешь ко мне сегодня приставать – яйца откручу». Ну а Сережа, не будь дураком, мужественно согласился. Утром следующего дня Катя вернулась из магазина подозрительно радостной, держала вязаную барсетку, полную свежих продуктов. От неё веяло удовольствием, и Сереже показалось, что жена, наконец-то свыклась с идеей провести рядом с мамой две недели. - Ой, доченька! Какая красавица, каждый день в новом платьюшке, - похвалила Зинаида Петровна, забирая барсетку. Катя незаметно воспитательно выставила указательный палец в сторону Сережи, мол, понял, понял, к чему был чемодан? И вновь расплылась в благостной улыбке. Он с улыбнулся в ответ, покачал головой, показывая, чтобы она смахнула сахарную пудру с воротника, которая предательски показывала, отчего Катя так довольна утром – кто-то дорвался до пышек. Перед сном Катя жевала под одеялом стратегическую шоколадку вместе с Сережей (он присоединился за компанию). - Все еще не понимаю, за что ты так маму не любишь, - пробормотал он отламывая себе дольку. Катя подняла на него полубезумный полузлой взгляд, и Сережа понял – «потому что не кормит», тактически потянулся к их коммутатору и незаметно стер сообщение, которое его жена собиралась отправить поздно Дмитрию Сергеевичу. В сообщении значилось: «Эвакуируйте меня отсюда срочно, а иначе я с ума сойду». *** Через несколько дней их такого выживания, Зинаида Петровна, убедившись, что вновь вернула дочку в мозги, а зятька навечно привязала к себе, тактически ретировалась «по делам». Ни Сережа, ни Катя не знали, что именно приволочет Баба Зина из «Вавилова», но были безумно рады оказаться одни. Сережа согласно и причастно хлебал холодный суп прямо из кастрюли, уступив жене половник, точно также, не разрезая ел торт, и в целом был рад такому семейному раздолью и почту детскому баловству. Дорвавшаяся до свободы в еде и мамы Катя добрела на глазах, в какой-то момент утомленно отстранившись от тарелки. Сережа мягко поднял потяжелевшую на паров килограмм жену, и словно первобытный человек, добравшийся до мамонта, радостно потащил её в кровать. За ужином, заметив, что Кате мама вновь положила пустую гречку, молча встал, взял тарелку жены и пошел добавлять мясную подливку. Также молча, вернул тарелку Кате и вернулся к ужину. Зинаида Петровна не успела даже взять воздуха, как Сережа тяжело вздохнул. Кажется, они друг друга поняли. *** - Я, конечно, маму твою люблю, Катюш… - Сережа мягко гладил свою жену по волосам, любуясь её довольной и благостной улыбкой, и чувствуя, как она сонно гладит его по груди. – Но тут Митрийсергеич звонил. Девушка напряженно хмурится, но, кажется, слишком изнежилась, чтобы сейчас напрячься. - У него там две путевки в профкоме освободились. Давай на море, а Катюш? А то я уже заманался молотком стучать… Сережа судорожно выдыхает, чувствуя, как жена крепко сжимает его в объятьях. - А на маму билета в какую-нибудь Сибирь нет? – жалобно спрашивает Катя. Мужчина отрицательно качает головой, обнимая жену и тактически умалчивая, что к двум путевкам Дмитрий Сергеевич выписал им целых два десятка импортных резиновых изделий, как гум. помощь. И не простых, а редких резиновых изделий номер 3!