Миротворец и Гадюка

Телефон молчит уже неделю. Джесси раскрывает сенсорную панель, просматривает мигающие уведомления, проверяет почтовый ящик. Входящее не отвеченное письмо висит, мигая красным флажком, отправленное в папку «важное». Флажок ярко горит, выжигает сетчатку глаза, будто растекаясь на всю панель, расплывается. Джесси смаргивает сухость с глаз, сворачивает окно и мельком просматривает новостные сводки, видит заголовки о новых терактах, покушениях и гибели гражданских. Открывать прямой эфир новостного канала нет желания — ничего оптимистичного он там не увидит. Одна и та же песня — омники, Коготь, разрушения. Нет, глупость какая. Его телефон никогда не молчит. Но старик на удивление долго сдерживается, действительно даёт время и не выходит на связь. Похоже, стал ещё терпеливее с возрастом, хотя куда уж больше. Джесси отстранённо ведёт пальцем по сенсорной панели и среди новостных сводок, как будто какой-то шуткой, мелькает видео, на обложке изображён манул и цыплёнок, название ярко-жёлтыми буквами ниже: «очаровательный котик и его новый друг». И, буквально, следующее видео: «Опасные преступники на свободе. Взрыв в центре города, количество жертв…» Всплывающее окно диалога отвлекает его и почти сразу заставляет вздохнуть, как только он опознаёт написавшего. Идея создать общий чат стукает в голову Лены Окстон также неожиданно, как и любая другая из её идей. Она пишет ему в личные сообщения с предложением и добавляет группу почти в ту же минуту, не дождавшись его ответа. Откуда у неё вообще его контакты? Он же поменял номер, сменил телефон. Хотя, когда это мешало им его найти? Джесси Маккри старается не жить прошлым, принимая настоящее, адаптируясь к новым условиям мира. Но, похоже, от этого прошлого он не отвяжется никогда. Следом, совсем на границе сознания, мелькает мысль — а нужно ли? В чате — череда смешных картинок, которые Елена присылает подряд одним огромным пакетом, будто специально накапливая их каждый раз. Мэй отвечает кучей смеющихся смайликов и присылает палец вверх. И Маккри осознаёт, что не злится, даже раздражения нет. В какой-то степени, он понимает. Елена хотя бы пытается поддержать их боевой дух, забивая мысли смехом и улыбками. Вот уж на кого положительно влияет их сбор. Поучиться бы у неё этой решимости мыслить позитивно. Трель входящего звонка разрезает уличную тишину. Маккри усмехается, когда видит имя. Похоже, терпение старика закончилось. Он нажимает кнопку принятия вызова, прикладывает телефон к уху и тянется к карману сумки под сиденьем байка. Достаёт оттуда сигару, надкусывает кончик и, выплюнув его, зажимает её меж зубов. — Добрый вечер, Джесси. Если у тебя сейчас вечер, конечно же. В коробке осталось всего три спички. Джесси делает мысленную пометку купить новые, поджигая одну, раскуривает сигару, причмокнув, перекатывает её меж зубов. Изображённый на коробке череп смотрит пустыми глазницами прямо на него. До Каньона Мертвецов осталось немного. Может, час езды. Солнце почти закатилось за горизонт, и дорога постепенно начинает остывать. Редкая трава, кактусы, привычный запах пыли и уходящий в бесконечность асфальт. Грудь сжимает странным ощущением, всего на мгновение, но и его хватает. Он скучал по Аризоне, её жарище и мерзкой пылюке. Поначалу, она даже дерёт отвыкшее горло, что вызывает ностальгическую усмешку. Джесси выныривает из мыслей. Сегодня ещё хватит поводов для ностальгии. — Уинстон, — коротко приветствует он собеседника, выдыхает дым себе под ноги, по-доброму улыбается в уголок губы. — Чего тебе не спится? — Решил узнать, как ты поживаешь. И когда выйдешь на связь. — А ты долго продержался. Пробуешь какие-то новые дыхательные гимнастики? Начал заниматься йогой и обрёл внутренний покой? — Смотрю, чувство юмора никуда не пропало, — глухо смеётся Уинстон. — Отлично, не представляю, что бы мы все делали, если бы это изменилось. — Эхо до тебя добралась? — Да, она сейчас рядом. Можешь передать ей привет. Следом раздаётся женский спокойный голос: — Здравствуй, Джесси. Дорожная пыль забивается в нос, заставляет почесать переносицу, закрыв улыбку. Чёрт пойми, от кого — дорога совершенно пустая. — Привет, партнёр, — отвечает он, устремляя взгляд в небо. Золотые и розовые краски постепенно сменяются тёмно-синими, загораются точки звёзд. Да, что-что, а небо близ Каньона непередаваемо красивое. — Ты долго не выходил на связь, у тебя всё в порядке? — раздаётся снова голос Эхо. Джесси подносит сигару к губам. — Нужно закончить ещё одно дельце, — делает тягу, медленно выдыхает. — А потом я свободен, как перекати поле на пустыре. — Отлично, — говорит Уинстон. — Тут кое-кто скучает по «Миротворцу» и состязаниям в тире. — Кстати, об этом, — Джесси прикрывает глаза под приятной прохладой ветра, ленивым движением стряхивает пепел себе под ноги. — Скажи Трейсер, что она уже три раза присылала то видео, где щенок идёт назад на передних лапах. — Ты заметил! — раздаётся третий, звонкий голос на том конце линии. — Уинстон, он читает мои сообщения! — Вы там что, все на линии, что ли? — хмурится Джесси. — Я подключил групповой звонок. — А предупреждать?.. Какофонию из голосов прерывает вибрация телефона. Джесси смотрит на экран, впопыхах начинает прощаться. Напоследок, он слышит голос Уинстона, который просто говорит: — Береги себя, что бы ты там не делал. — Как всегда, ты же знаешь, — усмехается Джесси и обрывает звонок. На самом деле, сколько бы ностальгических чувств не вызывала у него старая добрая Аризона, он сюда приехал не только поплакать у кустов, предаваясь приятным воспоминаниям. Причина красным флажком пометки «важное» выжигает глаза. Он открывает письмо. Смотрит на карточку заказа, вчитываясь в немногочисленную информацию, которую удалось собрать его заказчику о следующей цели. Доходит до фото. Смотрит на него, наверное, уже в тысячный раз. Алые глаза, подведённые густым слоем косметики, светлая кожа, яркие губы, дерзкий изгиб бровей. Внизу большими буквами надпись: «Устранить». Джесси не привыкать к заказам на людей. До тех пор, пока это люди, заслуживающие справедливого наказания. Элизабет Каледония Эш, по определению, входит в круг таких людей. Джесси хмуро вдыхает дым, читая сообщение, пришедшее только что. «Мы договорились?» Байк издаёт утробный рык, срываясь с места. На асфальте остаётся тлеть недокуренная сигара.

***

Когда солнце совсем исчезает из вида и на практически чёрный небосвод выкатывается луна, он замечает огни впереди — зажигаются фонарные столбы рядом с автозаправочной станцией. Жёлтый свет падает на дорогу, у топливных резервуаров около окна кассы припаркована пара старых пикапов. Кто-то всё ещё пользуется этой дорогой, несмотря на то, что Трасса 66 находится совсем рядом. Возможно, одинокие болваны-путешественники считают, что их худые карманы не приглянутся Мертвецам. Раньше это действительно было так. Добыча ведь лёгкая, никакого азарта. Смысл грабежа для банды был не только в том, чтобы опустошить чужой карман. Приятнее всего — это обставить врага, обвести его вокруг пальца и уйти безнаказанным, прихватив наживу. Желательно с фейерверками и кучей взрывов. Но сейчас… Сейчас Джесси уже ни в чём не уверен. Слишком много воды утекло, да и было бы наивно полагать, что всё останется как прежде, стоит ему вернуться. Он проезжает заправочную станцию и несколько минут едет в полной темноте, которую разбавляет только лунный свет. Через какое-то время вдалеке показываются очертания знакомой неоновой вывески. Джесси паркует байк в отдалении от небольшого островка зданий посреди пустынной дороги, там, где начинаются фонарные столбы. Интерес подмывает его оставаться в тени. Как быстро она заметит, что её преследуют? Движением ноги опускает подножку и расслабленно откланяется назад, рассматривая освещенную улочку. Вдоль дороги здание обшарпанного двухэтажного мотеля с лаконичной вывеской, оружейный магазин и старый добрый салун. Фиолетовая неоновая вывеска всё так же убого не сочетается с деревянным каркасом, а у скалящегося изображения койота мигает глаз, отчего кажется, будто он подмигивает каждому странствующему путнику, который набрёл на его богом забытое логово. Выходит, проводку до сих пор не починили. Хотя, думает Маккри, это уже стало своеобразной фишкой заведения. Окна салуна покрыты пылью, через них едва пробивает свет, так что не рассмотреть буквально ничего. Но её байк на месте. Значит, она здесь. Значит, нашла, усмехается он сам себе. Своровать что-то из-под носа Эш было до жути приятно, стоит признаться в этом, хотя бы самому себе. Девушка, у которой всегда есть запасной план, растерялась, стоило ему спутать ей карты. Искренняя ярость, знакомые живые эмоции, всё, что не красило других, её же делало… очаровательной. В устрашающем смысле, но дарившем Маккри определённую долю наслаждения. Нет, правда. Иначе, почему бы ещё он вернул ей байк? Перед глазами вновь приборная панель, ключ зажигания, брелок с именем и старое, порванное надвое фото, кропотливо склеенное заново. Оно выцветшее, края не погнутые, а будто обожжённые. Но рваная граница посередине почти незаметна, словно куски соединяли трепетно, почти до фанатизма. В этом вся Эш — импульсивность, порывистость, а после неё попытки собрать всё заново. Стоит им пойти крахом, она сжигает мосты, молча переживает всё в себе, не надеясь на других. Джесси тянется рукой к сумке, достаёт сигару и предпоследнюю спичку. Привычно откусывает кончик и затягивается, в наслаждении выдыхая дым, готовясь к томительному ожиданию. Сейчас, для полного удовольствия не хватает только старого доброго «Койотского» виски. С дрянным вкусом жжённого сахара, откровенно хренового алкоголя и жевательного табака. Горькое пойло, о котором он мечтает уже пару лет точно, знакомым фантомным вкусом оседает на языке вместе с дымом. Он ждёт где-то минут двадцать, сигара заканчивается, пара пьяных членов банды успевает выйти из салуна и проблеваться за поворотом, когда из дверей выходит та, кого он ждал. Для девушки (а сейчас уже, скорее, женщины), у Эш всегда были достаточно тяжёлые шаги, особенно когда она выпьет. Вот и сейчас высокие кожаные сапоги грузно ступают по пыльной дороге, под каблуком шуршащий хруст попадающихся камешков, перебиваемый стрёкотом сверчков, шелестом сухой травы и приглушённым звуком музыки из салуна. Осанка у неё прямая, как бамбуковый стебель, на плечах плотно сидит чёрный плащ, полы которого опускаются почти до щиколоток. На спине изображён череп с крыльями. Джесси видит, как она роется около приборной панели, громко шмыгает носом и, икнув, потирает длинными пальцами переносицу. Это выбивает из него непроизвольный смешок. Отсюда не видно, есть ли на аккуратных ноготках чёрный лак, но Джесси готов поспорить, что есть. А вот шляпы нет, и теперь он обращает внимание на то, насколько короткими стали светлые волосы. Теперь у него есть возможность рассмотреть, поэтому он наслаждается ею вдоволь. Он ожидает, что она сейчас сядет на байк и уедет, но Эш, вдруг, выпрямляется и уходит в сторону мотеля. Джесси слезает с сиденья и медленным шагом начинает следовать за ней, стараясь оставаться в тени, подальше от света фонарей и окон. В отличие от неё, его шаги всегда были едва слышны. Эш уверенно идёт вперёд, к чёрной полоске темноты, где заканчиваются фонарные столбы. Она проходит мимо них, ныряя в глубину ночи, полы развивающегося от ветра плаща в последний раз лижут блики жёлтого света. Джесси приостанавливается, сразу же понимая. И ощущает от этого жуткое удовлетворение, оседающее в животе. Заметила. Умная девочка. Он идёт следом за ней, в темноту, пару секунд ослеплённый и готовый к нападению со спины. Но если он всё ещё хорошо её знает, то вряд ли Эш будет бить подло. Глаза привыкают к темноте, различают очертания дороги и кустов, старого ржавого каркаса машины, свалки покрышек. Джесси останавливается посреди дороги, когда слышит женский голос за своей спиной: — Если ты пытался застать меня врасплох, то у тебя не вышло, Маккри. Нет, нападать со спины — это удел слабаков. Она же скорее дождётся правильного момента, чтобы встретить врага лицом к лицу. Он оборачивается и видит её силуэт в ореоле жёлтого света. Эш перекидывает винтовку на плечо, упирая руку в бок. Она смотрит ему глаза, чуть приподняв острый подбородок, красные губы растягивает усмешка. Он улыбается, качая головой. — Старая добрая «Гадюка». Никогда не понимал, откуда ты её постоянно достаёшь. — В косметичке рядом с помадой храню, — ядовитой шуткой прилетает ответ. На долгое мгновение повисает тишина, они рассматривают друг друга. — Добавила к своему прикиду плащ? — спрашивает Джесси, рука расслабленно ложится на кобуру. Это не ускользает от цепкого взгляда алых глаз. Эш скидывает Гадюку с плеча, надёжно обхватывает двумя руками. — А ты всё так же не расстаёшься со своим убогим пончо. Тебе не сказали, что оно вышло из моды лет двести назад? Ты его хоть стираешь? — он замечает, как женские ладони крепче сжимают ружьё. — Что тебе нужно, Маккри? — Работа сюда привела. А ты всё там же. Не надоело нянчиться со своими бандюками? Я смотрю, ты теперь кого попало в банду берёшь. Он не говорит «в семью», потому что опасается реакции. Столько воды утекло, а прошлое до сих пор продолжает кусать его за задницу, напоминая, как мало прав у него осталось на то, чтобы раскидываться подобными словами в её присутствии. Пока он даже не осознаёт, что избегать этой темы также вопиюще неправильно, как и его присутствие здесь в данный момент. — Мой бизнес тебя не касается! — оскаливается Эш, перезаряжая ружьё, будто подтверждая его собственные мысли. — Говори, что надо или проваливай. Пока я сама тебя не заставила. Её фигура в жёлтом рассеянном свете выглядит величественно непоколебимой, прямая спина несгибаема, оружие преданно лежит в её руках, как продолжение собственного тела, как часть него. Преданная Гадюка, словно живая, будто сгорает от нетерпения в ожидании первого выстрела. Джесси почти слышит, как она шепчет своей владелице: «Ну что, когда? Когда мы его кокнем?! Хватит тянуть кота за яйца, отстрели лучше те, что напротив!» — У меня заказ, — говорит он прямо, видит, как углубляется складка меж тонких бровей, улыбается в предвкушении, поправляя шляпу. — И моя цель — ты. Всего на секунду, но Эш позволяет губам искривиться в омерзении, а затем берёт себя в руки и цепляет на лицо ухмылку, выгнув бровь. — Так значит слух про наёмника, который профессионально разбирается с каждым заказом, правда? — она резко вскидывает возликовавшую в жёлтых лучах винтовку и кричит: — Готовься к тому, что этот станет последним! Выстрел не становится неожиданным, поэтому Маккри легко уклоняется от него кувырком в сторону. В правую ладонь привычной тяжестью ложится револьвер. В воздухе раздаётся свист пуль, а внутри распаляется огонь горящего азарта. Эш по привычному хаотична в бою, в чём-то знакомо предсказуема, в чём-то неожиданно спокойна. Она больше не рвётся на амбразуру, скорее, огибает опасность по самому краю. И это удивляет, потому что Джесси больше не может предсказать каждый её шаг, каждый удар или действие. Она стреляет из-за укрытий и пользуется преимуществом темноты, сливаясь с ней в своём чёрном плаще, покрыв светлую голову шляпой с широкими полями. Джесси перекатывается за ржавый каркас брошенной машины, в бок которой летит шквал пуль, улыбается широко, как ошалевший. Он же не пытается её убить, половина пуль вообще ей под ноги летит. А вот Эш… Эш бьётся за жизнь, яростно, остервенело. Красивая до невозможности в своей пылкости. Он помнит, что в прямой конфронтации ей сложнее ориентироваться, поэтому подло срывает чеку у светошумовой гранаты и бросает в её сторону, сразу же кидаясь вперёд. Заходит с левой стороны, останавливая чужой кулак металлическими пальцами, сжимает и заламывает, поворачивает спиной к себе. Вовремя отпинывает Гадюку подальше и притягивает Эш ближе, чтобы игриво в самое ухо: — Эта осечка с левого плеча всегда тебя подводит. А вот хук с правого действительно застаёт его врасплох. Эш высвобождает руку, пока он старается сориентироваться, бьёт его по ногам, дезориентируя. Когда он громко валится спиной на землю, она перекидывает через него ногу, садится на живот, цепко сжимает рёбра коленями и давит предплечьем на горло, приближая лицо. Шляпа свалилась с головы где-то в процессе и теперь заправленные за уши светлые волосы падают Эш на глаза, обхватывая светлое лицо ореолом. На дне алых зрачков — ярость вперемешку с диким удовольствием, таким заразительным, что Маккри чувствует, как оно прокатывается по позвоночнику, передаваясь и ему. Она глубоко дышит, улыбаясь своему преимуществу: — Что-то новенькое, да? Пока ты прохлаждался, у меня тоже появилась парочка приёмов. — Ну, неплохо, — Джесси тянет губы в ответной улыбке, всматривается в чужое лицо, поддевает дальше. Ну, ещё немножечко ведь можно. — Для твоего возраста, вполне себе. — Ты!.. Он кладёт ладони на чужие бёдра, у самых коленей, и Эш давится своими словами. Снова хмурит изгиб тонких тёмных бровей, глаза мгновение мелькают блеском растерянности, который она быстро смаргивает. Густые ресницы кидают тени на щёки, и Джесси ведёт ладонями вверх, к тазовым косточкам, ощутимым сквозь ткань штанов, к узкой талии под плащом, сжимает пальцы и ловит чужую дрожь. Слышит, как прерывисто сбитое дыхание. Он резко меняет их местами, оказываясь сверху. Хватает с бедра короткий нож и приставляет к её горлу. — Я победил, — тихо бормочет, склоняясь ниже. Эш мечется взглядом по его лицу, от одного глаза к другому, изламывает брови, поджимает губы и яростно выплёвывает: — Ну, давай, заканчивай! Джесси застывает. В женском голосе доминирует ярость, неприкрытая, ярко-красная, что готова накрыть их обоих, да и целый мир. Но едва слышный надлом голоса в конце раскрывает букет скрытого за этой бурей океана тоски и разочарования. И, чёрт, уж лучше пусть ярко-красной волной смывает города, чем услышать этот оглушающим надлом хотя бы ещё раз. Эш, вечно непробиваемая, способная сбежать из-под града пуль, здесь — в полной готовности принять одну единственную от него. Это кажется настолько абсурдным, что Маккри теряется, несмело смеётся, сначала тихо, а потом всё громче. Эш в непонимании смотрит на него, искажая злобой красивые черты, грозно кричит: — Чего ты ждёшь, Маккри?! Убей меня! Ох, как же её это злит. То, что он смеётся. Она действительно считает, что над ней, над её слабостью и проигрышем. Таким глупым, к тому же. Элизабет Каледония Эш, оказывается (как неожиданно), умеет чувствовать, и эти чувства выбивают её из колеи. И, возможно, это бесит её даже больше его смеха. — Закрой рот и закончи начатое! — Спятила совсем? — наконец говорит он, откидывая нож, для доверенности выставляет руку, показывая пустые пальцы, хмурится, но с улыбкой. Надеется, что она не похожа на его обычный высокомерный оскал, который впитался в лицо вместо лосьона для бритья. — Не собираюсь я тебя убивать. Это выбивает её из колеи окончательно. И теперь Джесси действительно смеётся с выражения её лица. Как сдержаться, когда она так очаровательно обескуражена? Он такое даже в прошлом не так уж часто видел. — Тогда какого хрена ты этот цирк устроил? — она вскидывает ладони в жесте возмущения. — Нет никакого заказа, я отказался, — он всё улыбается, упиваясь её эмоциями, скользя взглядом по лицу, по шее. — Но не мог упустить шанса тебя позлить. У тебя всегда смешно ноздри раздуваются, знаешь? Когда поджимаешь губы и… — Что?! Да ты!.. — она раздражённо рычит сквозь зубы, бьёт его кулаком в грудь, без попытки сделать больно. — А ну, слезь с меня, обезьяна волосатая! Джесси понимает, что он ребячится, но не может отказать себе в удовольствии. Неожиданно им будто снова двадцать лет, и они шуточно переругиваются после спаррингов. — Ну-ну, разве так встречают старых друзей? — Ненавижу! Она ощутимее бьёт его кулаком в грудь, отталкивает, а потом хватается за пончо, в противоречии, не давая отодвинуться. В её глазах та же буря противоборствующих эмоций, и от этого становится теплее где-то под солнечным сплетением. Ему всё также легко считывать её эмоции. — А вот врать ты так и не научилась, — фыркает Джесси себе под нос, скорее, для превосходства. Эш искусно использует ложь для своей выгоды, но сейчас она позволяет себе быть собой. Из растерянности, или же по другим причинам. Извините уж, Джесси, всё-таки, не телепат. Ну а Эш… ну, чёрт, это Эш. Он видит, как разглаживается складка меж тонких бровей и, не удержавшись, невесомо проводит тыльной стороной правой ладони по гладкой щеке. Джесси отказывается от заказа ещё до приезда, после звонка Уинстона. Это решение не вызывало у него вопросов или какой-либо моральной дилеммы. Он никогда бы не причинил ей боль всерьёз или намеренно. Но когда он продолжал путь, то не совсем понимал, зачем. Что он скажет, к чему бередить прошлое, от которого он сам же себя отрезал? Да и что он вообще сможет сказать? Ответ оказывается намного проще всего, о чём он думал. Эш восстанавливает дыхание, её лицо приобретает совсем спокойное выражение, в глазах — падающие звёзды с неба у них над головами. Она на что-то мысленно решается, а затем закатывает глаза в затянувшейся паузе между ними. — Господи, как же ты бесишь, — и после этих слов притягивает его к себе за затылок, впиваясь своими губами в его рот. Пару секунд Маккри не реагирует, пребывая в состоянии полного отрицания происходящего. Мозг отказывается воспринимать поступающую информацию и чувства, как данность момента: чужие влажные губы, пальцы в волосах, скинувшие шляпу, ноготки, скребущие затылок. Задней мыслью, запертой далеко, в самом глубоком лабиринте своего сознания, он желал, чтобы это случилось. Реально же — рассчитывал только на град пуль в задницу. Если не больше. Стоило только подумать, как на ягодице чувствуется чужая ладонь, а верхнюю губу задевает кончик тёплого влажного языка. Эш полностью отдаётся моменту, со всей целеустремлённостью, что у неё есть. Джесси встречает движение чужих губ, уверенный в том, что она даже не заметила его заминки. Они как два танцора, давно позабывших движения, действующих больше на реакциях, которые подсказывает память. Джесси по инерции целует родинку на щеке, опускается, прихватывая кожу за ухом. Эш отвечает прерывистым вздохом и опускает ладонь вниз по его груди. Из-за кучи одежды Джесси почти не чувствует прикосновения, но когда рука доходит до ремня, опускается ниже и сжимается в поглаживающем движении… Да, это он чувствует очень отчётливо. Тело реагирует слишком живо, он тянет воздух сквозь зубы. А затем Эш резко отталкивает его, так, что он валится на дорогу рядом с ней. Опешив, он смотрит на неё. Что-то не так сделал? Да он же ещё даже ничего не сделал. — Не на улице же, ковбой. Дорога к мотелю совершенно не запоминается, только ладонь Эш, сжимающая его металлические пальцы, ведущая за собой. Внутри мотеля их встречает пустой ресепшн. Эш бесцеремонно заходит за стойку, снимает со стены маленький ключик и кидает пару бумажных купюр на стойку. Они проходят по бесконечному узкому коридору, и стоит двери комнаты захлопнуться за ними — на его шее смыкаются ладони, а чужие губы уже на его губах. Эш наспех отставляет Гадюку к камоду, хоть и делает это максимально бережно, а затем тянется к пряжке его ремня. В следующее мгновение на кресло рядом с комодом летит кобура Миротворца, их шляпы и чёрный плащ. Без оружия Джесси уже ощущает себя так, будто он стоит перед ней голышом. В какой-то степени, так и есть — Эш ведь может постоять за себя и без огнестрела. Пончо она снимает с улыбкой на губах, тут же объясняя: — Всегда хотела сделать вот так, — и кидает его на пол, отпинывая сапогом в сторону кровати. Она кладёт ладони ему на плечи, толкает к стене, в которую он влетает лопатками с диким грохотом. Целует, тут же толкаясь языком, тянет с него последнюю часть одежды, оголяя широкую грудь, и самозабвенно ведёт ладонями. От шеи, сжимая пальцы в подобии массажа, вниз, скребёт по густым волоскам на груди, смотрит на его тело так, будто секса у неё все эти несколько лет вообще не было. Красная помада смазалась, утекая за границы губ, влажных от поцелуев, она смачивает их языком ещё больше. Джесси не сдерживается — ведёт большим пальцем сначала по верхней, затем по нижней, заворожено смотрит, как юрко и коротко по фаланге мажет влажный язык. Её ладони путешествуют вниз по его животу, пробираются фалангами за край джинс. Они будто изучают друг друга заново после долгой разлуки. Вот только ничего, в принципе, не поменялось. По крайней мере, внешне. Джесси расстёгивает её жилет, а Эш, одновременно с ним, верхние пуговицы своей рубашки. Он смотрит на молочную шею, на приподнятую грудь в чёрном спортивном лифчике, не дающем простора для фантазии. Поэтому попросту прослеживает губами путь от ключицы вниз, подхватывает мягкую окружность в ладонь, целует ореол соска сквозь ткань, смачивая движением языка. Эш выдыхает первый звучный стон, вместе с этим резко вздрагивая. Джесси отвлекается, заглядывая ей во влажно-горящие глаза с широченным зрачком. Может поклясться, что у него такие же. Эш кладёт ладонь на его металлические пальцы, сомкнутые у неё на бедре, выдыхает с тихим раздражением: — Холодно, Маккри. Вруби обогрев у своего тостера. Джесси закатывает глаза, но всё же кладёт ладонь себе на живот, согревая металлические пальцы. Действительно, холодная. Эш хмурится, закусывает губу, приподнимает руку и ведёт пальцами по протезу. Сначала от импровизированных костяшек, вверх к запястью, по предплечью, до границы, где начинается живая рука. — Чувствуешь? Джесси тянет лёгкую улыбку на губы, чувствуя, разве что, фантомное ощущение щекотки. Но это уже проделки его глупой башки. Да и у него всё равно никогда не хватило бы денег на более продвинутый протез. От вида, как пальцы ведут по металлическим пластинам, теплеет в животе. — Нет, — отвечает, качая головой. — Не чувствую. Но вот так… Свободной рукой он сжимает грудь в обхвате лифчика, ловит чужие мурашки, опускается ниже, чувствуя бархатную кожу подтянутого живота. — Вот так чувствую. Они целуются самозабвенно, потеряв счёт времени. Маккри не замечает, когда исчезает одежда, куда она летит, он запоминает всё яркими вспышками перед глазами. Эш тянет его за собой на кровать, обхватывает ногами за бёдра. Джесси старается не налегать на неё слишком сильно, но она прижимает его ближе, заставляет расслабиться, будто ловит абсолютное наслаждение от того, что какое-то время он плотно придавливает её к постели. Так, что дышать тяжело. Обнажённое к обнажённому. Маккри чувствует, как ему о грудь трутся её соски, как она вздрагивает от этого, сладко стонет ему в рот. Эш — чувствительная до невозможности. Где не тронь — эрогенная зона. Металлические пальцы остывают слишком быстро, но её больше это не беспокоит, наоборот, будто заводит, когда он ведёт прохладными костяшками по раскалённой коже на боку, вниз, к бедру. Джесси приподнимается, смотрит на аккуратную грудь, на розовые маленькие соски, и обхватывает один губами, уже не скрытый лишней тканью. Тёплыми, живыми пальцами ведёт вниз, чтобы наткнуться на влажную точку поверх трусов. Запускает всю ладонь под них, играется, дразня круговыми движениями, прежде чем ввести фалангу в жаркую тесноту. Она уже влажная, сразу же выгибается под ним, хватается обеими руками за волосы у него на затылке, выдыхает громким стоном. Он любуется ею, запоминает, вспоминает её, наслаждается её откровенным кайфом и тем, как она отдаётся в постели наслаждению — без остатка. Её короткие вздохи перекрывают приглушённый звук музыки из салуна напротив. Нет, её дыхание — это и есть музыка. Он не дразнит её слишком долго. Чёрт, он и сам на пределе, член неприятно трётся о простыню, этого совершенно недостаточно. Но то, как она закусывает губу, как самозабвенно закрывает глаза, отдаваясь удовольствию. Он очень хочет, чтобы ей было хорошо. Но когда хочет опуститься ниже, она останавливает его, шепчет скороговоркой в губы, притягивая к себе за плечи. — Давай потом, сейчас хочу тебя. Откровение омывает жаром по плечам и шее. — О, так ты не вышвырнешь меня из номера сразу после? — Маккри, меньше слов, больше дела. — Как скажете, мэм. Он помнит, как Эш нравится быть громкой, услышанной. Во всём. Постель — не исключение. Она сладко стонет ему в губы, когда он медленно входит. Царапает короткими ногтями ему спину, когда он слишком нежен, и громко вскрикивает на череде глубоких толчков. Пот на светлой коже блестит, переливаясь, как всполохи бенгальского огня. Или фитиля бомбы. Она вся — горит, плавится под ним. Ещё чуть-чуть и будто взорвётся, снося все на своём пути, затягивая в чёрную дыру, где больше не будешь помнить ничего. Джесси даже ждёт этого взрыва. Он сам прыгнет во мглу с большой радостью, помня только её имя на губах, её грудь, сладкие стоны и громкое: — А-ах, Джесси! Оно набатом отскакивает в пустой голове, скручивается в животе. Джесси неотрывно смотрит на неё, когда она открывает глаза. Он двигается, замедляясь, делает темп слишком медленным, томным. Раньше, Эш бы уже стукнула ему пяткой по заднице, сказала, чтобы он «пошевеливался». Но сейчас она бегает взглядом по его лицу, а потом вдруг выгибает брови в сложной, незнакомой эмоции, кладёт ладонь ему на щёку, дышит глубже, будто ей резко перекрывают дыхание. Алые глаза становятся совсем стёклышками, радужка темнеет, утопая в широких зрачках. Маккри осторожно ласкает её щёку кончиками пальцев. Двигается глубоко, но медленно, а затем резко толкается вперёд, срывая стон с чужих губ. Чувствует, как сжимаются на его спине чужие бёдра и живот, и возобновляет темп. Эш на пике вся вздрагивает, как от удара током, крепко обхватывает его за шею, обнимая. Черты её лица искажает удовольствие, немой стон перетекает в звучный возглас удовольствия. Она сжимает внутри, от чего он делит с ней дрожь эйфории, хрипло стонет, заканчивая мгновением позже. Эш не даёт ему от себя отлипнуть, подбивает его локти, чтобы он полновесно приземлился торсом ей на живот и головой — на грудь. Чувствовать своё тело продолжением чужого до жути забытое и приятное чувство одновременно. Они лежат так какое-то время, стараясь отдышаться. Эш гладит его по влажным от пота волосам, намного более длинным, чем ей запомнилось. Джесси лежит, слушая её дыхание, а так же приглушённый стук сердца, улыбается глупой мысли, возникшей в голове. Нихренашеньки оно не бьёт в унисон с его сердцем, враньё это всё. Её сердце сейчас будто проломит грудную клетку от того, как быстро сокращается. Маккри даже на собственном дыхании из-за этого сосредоточиться не может — всё пространство мыслей заполнила чёртова Эш. Он слышит её усмешку ухом — в груди, и над собой. — Зарос. Но зато отпустил себе нормальную бороду. Всегда угарала с того козлиного недоразумения, которое у тебя было раньше. — Эта борода — часть моего супер-привлекательного имиджа, Эш, — бормочет он в ответ, расслабленно ведя ребром ладони по чужому бедру, находит небольшой шрамик почти под ягодицей, не глядя, кружит по нему пальцами. Движение бессознательное, продиктованное привычкой из далёкого прошлого. Эш вдруг фырчит, привлекая его к их шуточному разговору, сталкивает его набок, поднимаясь с постели. — Ну да, как и этот устаревший кусок безобразной ткани. Кстати говоря… Она наклоняется за его пончо, складывает его надвое, обматывая вокруг себя на манер полотенца. Поворачивается к нему, без попытки покрасоваться, не в её это стиле, но на ней всё смотрится хорошо, даже это пончо. — Ну, хоть на что-то оно годится, — усмехается она, всё ещё расслабленно, и направляется к своему жакету и вынимает из карманов монеты, отбрасывая его обратно на пол. — Внизу есть старый автомат, я хочу пить. — Отлично, возьми и мне. — Ага, и за ночлег за тебя заплачу, щас, — огрызается она совершенно беззубо. За ночлег она уже заплатила. Маккри улыбается закрывающейся двери, замечая блик рядом с жакетом на полу. Он перекатывается к углу кровати, подобрав привлёкший внимание предмет рядом с жакетом. Монета старая, таких больше не выпускают, хранящая в себе кучу воспоминаний. Она греет его ладонь и Джесси сжимает её пальцами. Он не успевает докурить сигару, или слишком сильно потонуть в мыслях, когда Эш возвращается. В руке у неё ополовиненная бутылка какой-то газировки. Она лёгким движением развязывает узел пончо и скидывает его с себя, бесстыдно нагая, шлёпает босыми ступнями по холодному полу до него, чтобы отобрать сигару и встать около единственного в номере окна. Кислотно-фиолетовый свет от вывески обрамляет её фигуру в своеобразный неоновый комбинезон. Эш стоит полубоком, поэтому Маккри видит трогательные ямочки на пояснице. Она затягивается его сигарой, и видно, как закрываются глаза, как тени от ресниц трепетно дрожат на её щеках. Это ностальгическая затяжка, такая же, как и весь этот вечер. Как и десятки таких вечеров, которые существовали, будто, в прошлой жизни. Она давит улыбку на губах, очень старается. — Ты даже марку сигар не поменял, серьёзно? Им удивительно легко удаётся говорить о настоящем. Общие факты про жизнь, про положение вещей в мире, про то, что этот сраный мотель всё ещё не закрылся, как и прокуренный салун напротив с подмигивающей вывеской старого койота. — Владелец ещё не разорился? Сюда, наверное, только ты и заглядываешь. Уже обмыли с парнями своё неудачное ограбление поезда? Эш кидает на него колючий взгляд, стряхивая пепел сигары в пепельницу на подоконнике. — Если бы ты не мешался под ногами, всё бы вышло. Не думай, что в следующий раз застанешь моих ребят врасплох. — О-хо, — смеётся он. — А в следующий раз они также быстро закончатся, оставив тебя разгребать всё одну? Он не хотел сбалтывать это. В конце концов, всё должно было быть просто безобидной шуткой. Но вот он уже не скрывает своего волнения, а Эш, как обычно, воспринимает это за жалость и указание на слабость. — Я без проблем могу надрать твой зад, Маккри. К тому же, у меня есть Боб. — Да, Боб — единственный среди сброда, кто действительно всё ещё тебе верен. А вот это он зря. Эш тут же загорается, словно спичка. — Да что ты вообще знаешь о верности?! Да, именно поэтому им лучше говорить в общем, не переходя на личное. Потому что всё их личное — это болезненное недосказанное прошлое. Маккри вздыхает всей грудью, что плечи опускаются, и вдруг чувствует себя чрезвычайно уставшим. Расслабленный налёт томного вечера постепенно рассеивается. Что ж, он этого ожидал. На самом деле, это одна из причин, по которой он остался. Теперь мысленный пазл в голове, от которого он открещивался, становится чуточку полнее. — Ты сам бросил нас, помнишь? — продолжает шипеть Эш, её глаза сияют набирающей обороты злостью. — Улизнул посреди дела, оставив меня разгребать последствия! И тут ты заявляешься спустя кучу лет, ставишь под сомнение мой авторитет перед парнями, изрыгаешь свои пустые нравоучения о том, кого мне набирать в банду?! Я справляюсь без тебя уже очень долгое время, Маккри, так что оставь всё это дерьмо себе. Знаешь, мне уже даже плевать, по какой там причине ты нас бросил… Слово «бросил» она буквально выплёвывает, будто это самое мерзкое оскорбление. — Я сделал это не по своей воле, — встревает он, его голос спокоен. Маккри уже тысячу раз провертел этот разговор в своей голове. — И вот они, запоздалые объяснения? — усмехается Эш, уголок губы дёргается в острой усмешке. — Я же сказала, что мне наплевать уже! Маккри бросает монету на край кровати, ту самую, которую сжимал в ладони всё это время. Эш резко замолкает. — Вижу тебе так плевать, что ты её не выкинула. И он понимает, что это оно. То, что нечем крыть. Их общее прошлое — первое дело, его первый глупый подарок, олицетворяющий начало чего-то хорошего для них обоих. Счастливое время. Столько эмоций, заключённых в маленьком металлическом кружке. — Просто забыла, — приходит в себя Эш, отрывая взгляд от края кровати. — Можешь её выкинуть. — Как-то нехорошо это — деньгами раскидываться, — шутливо прицокивает языком Джесси. — Я думал, тебя к ним притягивает, а не наоборот. — Похоже, вся удача закончилась, её распугало твоё пончо и безобразная шляпа. — Уже и шляпа тебя не устраивает, — смеётся он, удовлетворяясь успокоившейся атмосферой. — Если ты хочешь послушать, я могу всё объяснить. Он смотрит в глаза Эш, на её поджатые губы. Молчаливое поощрение продолжать. Маккри рассказывает про всё, не надеясь на то, что ему поверят, не желая получить прощение. Он просто хочет, чтобы она знала, потому что она заслуживает нормального объяснения. Эш сидит на кровати, пока он рассказывает про времена в Блэквотч, терпеливо слушает до конца (что ей довольно не свойственно), а затем поджимает губы. — Допустим, я тебе верю. И что? Серьезно, Маккри? Это причина? — она всплескивает руками, вновь становясь похожей на себя в двадцать лет. — Мы с Бобом могли прикрыть тебя! Пуститься в бега, да что угодно придумать! — Ты в бегах? — усмехается Джесси. — Мало себе представляю. — Что, по-твоему, я бы не смогла жить простой жизнью где-нибудь на отшибе, попивая маргариту и не боясь, что в любой момент получу пулю в перестрелке? Маккри молчаливо улыбается уголками губ, приподняв брови, и тянет ладонь в её сторону. Эш не комментирует этого, только отворачивается корпусом к окну. В том-то и дело. Он знает, что такая жизнь не для неё. Эш любит чёртову роскошь, но ищет её среди оборванцев, таких как он и куча других ребят из банды Мертвецов. Возможно, потому что в рядах таких, как они, никто не пытается что-либо переусложнять. То, что раньше казалось подростковым бунтарством в итоге корнями уходит куда глубже, чем виделось попервой. И хоть семейное прошлое Эш для Маккри почти слепое пятно, он точно знает, что здесь она обрела намного больше, чем смогла бы там, откуда пришла. Эш не просто так цепляется за семью, для неё это действительно много значит. Маккри никогда не испытывал удачу расспросами, но эта мысль подбивает его на секунду поверить в то, что ради семьи она могла бы сдвинуть «роскошь» на второй план. Всего на секунду. — Ты слишком сильно любишь этот каньон, чтобы никогда сюда не вернуться, — говорит Маккри с полуулыбкой, одной из редких, искренних. Эш молча передаёт ему сигару. Маккри с сожалением наблюдает за тем, как она постепенно скрывает молочные бёдра под штанами. Его глаза напоследок обласкивают её грудь, прежде чем Эш скрывает её рубашкой. Сам он ленивым жестом накидывает покрывало на бёдра, но не более. — И что теперь? Вопрос немного выбивает из колеи, Джесси шутит почти по привычке. — А что, ты уже выгоняешь? Номер оплачен до утра. — Не думала, что ты из тех, кто остаётся на завтрак. — А ты приготовишь завтрак? Эш кидает в него пончо, но Джесси успевает заметить улыбку. — Не наглей, Маккри. Их перебранка отдаёт чем-то привычным, тёплым, поэтому градус напряжения постепенно снижается, пока не уходит вовсе. Маккри остаётся на завтрак. Пока они перекусывают в салуне, он тщетно ищет свой телефон по многочисленным карманам. Эш остро улыбается безупречно красным уголком губ и протягивает его пропажу. Джесси хмурится, а затем с улыбкой откидывается на спинку стула. — Стоило догадаться. Что ты успела узнать? — Что у тебя надоедливые друзья и обезьяна опекает тебя, будто ты его родной сын, — тут она вздыхает, облокачивается на стол и смотрит ему в глаза с прищуром. — И что ты совершенно не хочешь жить. Этот ваш Овервотч сплошное сборище суицидников, у которых зашкаливает чувство долга. Теперь понятно, у кого ты морализма нахватался. — Что ещё? Только давай без увиливаний, честно. — Честно, Маккри? Лучше бы ты завёл себе ручного попугайчика. — Ха-ха, смешно. Брось, Эш. Ты уже всё сама поняла. Вот они и добрались до сути. Та часть, которую Маккри почти что решил не озвучивать. Пазл собран до конца. — Да, я поняла, что ты безнадёжен. Потому что ты на полном серьёзе собирался предложить мне участие в вашей суицидальной инициативе. — Твоё присутствие пошло бы на пользу нашему уровню морализма. Эщ смеётся с широкой улыбкой, оголяя зубы. Качает головой, смотря на него с прищуром, почти нежно. — Мне больше нравится нарушать закон, чем защищать его, Маккри. Но теперь у меня есть твой номер. При любых симптомах желания изменить этот расклад я буду знать, куда мне стоит обращаться. Джесси не живёт прошлым, отнюдь. Это прошлое само кусает его за задницу, из раза в раз. Но, знаете, он благодарен, что к нему возвращаются только его важные аспекты. Он покидает каньон с твёрдой уверенностью в том, что они с Эш увидятся вновь.