Не могу тебе нравится, тебе ничего не нравится.

      — Я думаю, у тебя сотрясение мозга. Что случилось, Белоснежка? Ты ударилась своей хорошенькой головкой?       В этот момент Джейсон действительно может сказать, что его тело больше не ощущается как тело, все ещё потерянный и сбитый с толку.       Сейчас Джейсон не чувствует вообще ничего, как будто до этого с никем ничего не случалось, полностью стертый из воспоминаний.       Броди только смотрит и наблюдает, как его руки начинают сжиматься и разжиматься перед собой, под ногтями много крови и грязи, будто он пытался использовать руки, чтобы убить кого-то. И перед собой обеспокоенный человек, пытающийся строить из себя спасателя.       По крайней мере, это первое, что бросается в опустошенную голову, и Джейсон готов даже поспорить, что видит его впервые.       В голове шум и мельтешение.       — Тебе следует быть аккуратнее, моя любовь, в следующий раз тебе может не повести, — начинает говорить Ваас, устраиваясь на земле рядом с ним.       «Моя любовь?»       Джейсон как бы выдыхает в ответ. Он не может найти для этого слова.       — Я упал, — отстраняясь от Вааса произносит Джейсон, внезапно почувствовав, как к горлу подступает тошнота. Его голос звучит мягко, скорее смиренно, чем раздраженно.       Ваас смотрит на Джейсона так заботливо, кладя свою руку ему на бедро, и взгляд Броди застыл. Хотя, радоваться тому, что он хотя-бы ощущает свое тело — должно быть нормальным для его ситуации, но это его пугает. Он бормочет что-то слишком тихо, чтобы это понять, и Ваас не сводит взгляда.       Джейсон буквально потерял свою личность. Он пытается нарисовать примерную картину происходящего, но его перебивают.       — Ты что-нибудь помнишь? — переминаясь на коленях добавляет Ваас, и ласковая улыбка мелькает на его лице.       Что?       И этими ощущениями можно описать всё отношения Джейсона ко всему тому, что было между ним и этим человеком.       Как его зовут?       Взгляд Вааса прикован к горлу Джейсона, и он наблюдает за его работой, когда Джейсон сглатывает. Его рот автоматически становится немного сухим при виде этого. И ему мельком кажется, как глаза Джейсона забегали, а зрачок сужается, и паника начинает закипать внутри него. Он же буквально стер все свои воспоминания, а значит и личность. Чему Ваас так надеется?       — Помнишь свое имя?       Броди неустойчиво качает головой, как будто стратосфера начинает давить на него, отображаясь непостоянным гулом и пульсацией.       — Джейсон Броди, — отвечает Ваас после молчания.       Ваас засматривается на лицо Джейсона, и тот ловит его взгляд. И Броди клянется, что чувствует... Опасность.       Он не может подобрать слово. Это выглядит как опасность. Он действительно похож на сплошную опасность.       Джейсон знает, что значит "опасно", и не знает, почему это так явно пульсирует внутри него прямо сейчас. Почему мне так страшно.       Его шея дёргается, а язык начинает распухать, чуть ли не заваливаясь в глотку.       — Я понимаю, тебе тяжело и страшно, — Ваас просто начал говорить, просто продолжил разговор с прерванного места, — Но, Джейсон, я надеюсь, что ты помнишь хоть что-нибудь. Верно?       Он не...       Что он только что сказал?       Ваас смотрит на Джейсона остекленевшими глазами, налитыми кровью.       Это только напоминает ему, в каком он положении.       Теперь он опустился на колени до уровня Джейсона и говорит вещи тем голосом, который, как он прекрасно знает, заставляет Джейсона делать все, что он хочет. Это мягко, как будто он заботится.       И Джейсон неуверенно поднимает руку, чтобы прикоснуться к своему затылку.       — Санта-Моника.       Хороший ответ.       Лучше, чем он думал.       Джейсон говорит обрывками, а его глаза бегают, либо замирают на мертвой точке.       Ваас знает.       — Джейсон, Санта-Моника — там, где ты раньше жил.       Знает.       — Я больше ничего не помню.       — Это нормально, дорогой, ты так хорошо справляешься. Теперь я хочу, чтобы ты сделал глубокий вдох, можешь сделать это для меня?       Ваас запрокидывает голову и смотрит на него так, словно беспокоится за него.       Голова Броди как-то слишком неуклюже падает вниз. Он издает какие-то странные имитации дыхания, прежде чем успевает это сделать.       Подобие газового освещения, как он мог забыть?       — Ты будешь в порядке, хорошо, Джейсон? Я понял тебя. Все будет хорошо. Ты будешь в порядке, — кивает Ваас, одаривая радостным взглядом и обращая к себе его внимание.       Он кладет руку на теплую щеку Джейсона. Джейсон наклоняется к прикосновению, как будто ему это нравится.       Принятие.       Он не может любить Вааса.       Его тело не тело. Он не может умереть.       И вся это незнакомая сущность резко вливается в что-то одно, когда Джейсон слышит, как Ваас снова и снова называет то слово, которое, как он сказал, его имя.       Джейсон, Джейсон.       Джейсон.       «Ты злишься».       У Джейсона резко, но напрочь завязывается тугой узел в животе. Он до сих пор слышит какие-то реплики, сыгранные рашпилем и брань, бормочущую ему в ушах.       Он такой... Чистый. Всё принимает близко к сердцу. Он такой. Быстро привыкает к людям. Боится спорить. Обжигается. Разочаровывается. Оголяет зубы.       В затуманенные янтарные глаза попадает солнечный свет, и Джейсон прикусывает щеку изнутри.       Может, бесстыжие.       Незрячие.       Нет. Пожалуйста.       А глаза Джейсона слезятся. Ваас вытирает собственной рукой слезу.       Ваас дает ему время. Он спрашивает его, хорошо ли он себя чувствует, Джейсон многозначительно кивает.       Джейсон переводит взгляд себе под ноги, где по всей земле раскинуты цветы и травы, и он понимает: в самоуничтожении он наконец-то достигает дна.       А Ваас помогает ему встать, Джейсон неуверенно держится, пытаясь заново научиться стоять, не падая.       Заново стрелять. Заново ненавидеть. Заново.       И Ваас резко к нему прижимается. Ваас позади него, его грудь прижата к спине Джейсона, а его рука обвивает талию Джейсона.       Джейсон позволяет себе повернуть голову вбок, и перед его взглядом появляется крутой склон. И его озаряет осознание, яростное и резкое.       Джейсон знает, что должен чувствовать ужас или ярость. Что-то в этом духе.       Но все, что он чувствует, это глубокое облегчение.