Я так устала, друг мой, так устала, Я так устала жизнь переживать.
Дорога тянется утешительно-бесконечно – длинная, жаркая, пыльная, позволяет убежать от всех чудовищ и страхов, спрятаться в лунном свете и нитях высоких трав – узор их общего пути складывается хрустким кружевом, сплетаясь чем-то особым, несомненно совместным – так хочется верить, подбрасывать к низкому дереву потолка осознание собственного не-одиночества, заворачивать в узкие ладони слова благодарности, и по-девичьи мечтательно разбавлять их смелыми признаниями – но пока только шёпотом и про себя, в страхе спугнуть что-то такое пуховое и ломкое – желанный покой?.. счастье?.. Знала бы ты всю правду, Ольжана. Она застывает истинно птичьим трепетом, когда плавно на плечи отпускается негромко-твёрдый голос – и всё рассказывает старые легенды и сказки о героях и чародеях, об иссушенном пустынном ветре, доблести и предательстве, чередует слова на незнакомых языках, перебивается спрятанной усмешкой и объяснениями – плетёт завораживающий узор истории, с мастерством сказителя и особым, словно бы чародейским, умением – шьёт крепко её к себе серебряными иглами. И будто действительно искренность в его словах? Не привыкать тому, кто носит разные имена. Ольжана бросается поспешной эмоциональностью, сближается осторожно, словно ступает по извилистому дну мутной реки – поиск подводных камней давно уже стал привычкой, доверие выходит боком, в итоге всегда она остаётся сама по себе в ночном лесу – тук-тук, – но невозможно не стать кем-то привычным за столько дней общего побега, и поэтому Ольжана долго-долго проникает сквозь полог замкнутости и отстранённой вежливости, разворачивает нити чужого прошлого и укладывает плотно-плотно ступени мостов. Чтобы в итоге, когда-нибудь позже, осознать главную свою ошибку. Лес рубят – щепки летят? Быть тебе случайной жертвой непреднамеренных последствий в его руках. Что сейчас так виновато и бережно скользят по следам волчьих когтей – повязки поверх лоскутов колдовской кожи сменяются теплом таких горько-ласковых ладоней, что в груди сводит не только от боли, но и от жаркой жажды – вот бы прикосновения его стали долгими, окрашенными теми же чувствами, что несла в себе карнавальная маска; вот бы взгляд его был не таким отстранённо-участливым, исключительно лекарскими – а горел в тёмной глубине его глаз ответной взаимностью. Знала бы ты всю правду, Ольжана. Создающему чудовищ следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. Ты всё поймёшь чуть позже – тогда сквозной раной по сердцу станет вдвойне тоскливо и одиноко. А пока – рассказы о восточном колдовстве, сборник сладко-печальной поэзии, незнакомая забота и наивные девичьи глупости о крошечном общем мире межу ними, где нет чудовищ, а только медовое солнце и летняя пыль – но не может же она взаправду мечтать о подобном с изувеченным жизнью и испещрённым шрамами бродячим лекарем?.. А пока – снова дорога, пока ещё бесконечная.Любви в округе губ мне слишком мало. Добавьте тёплых рук в мою кровать.