Они должны знать, что это крысы, шаркающие, шмыгающие крысы, чей топот никогда не даст мне заснуть, дьявольские крысы, которые бегают за обшивкой этой комнаты и зовут меня к новым кошмарам, крысы, которых они не слышат, крысы, крысы в стенах!
(Говард Филлипс Лавкрафт, "Крысы в стенах")
Я лишился не просто работы. Я лишился дела и призвания, которому посвятил почти всю свою жизнь, ещё с того момента, когда мы со стариной Огюстом основали ресторан. Ресторан, которому суждено было пройти путь с самых низов до статуса лучшей кулинарии Парижа, почётного места в рейтинге Мишлен, пяти звёзд Европейского рейтинга! У нас было всё. И всё это пошло прахом. Ах да, простите, я ведь не представился. Меня зовут Луи Живодэр, шеф-повар... ах да, бывший шеф-повар - взглянем правде в глаза - ресторана «Гюсто». Теперь - скромное жильё на окраине, с давно неуплаченной арендой и место на бирже труда - с моим-то опытом работы! Нет, меня не смущают жалкие условия моего нынешнего клоповника - голодная юность приучала меня к суровым, пусть и подзабытым уже условиям, которые теперь вновь довелось вспомнить. Но я ненавижу эту халупу - нет, даже не за вопиющую нищету, как постоянное напоминание о том, как низко я пал и что потерял. Лишь теперь я понял, как всё это меркнет со временем. Я ненавижу все эти бюджетные халупы, будь то хоть здесь - в Сен-Сен-Дени, хоть где бы то ни было ещё. Они - прямое продолжение ночлежек, трущоб, существовавших веками в этом городе. Все эти кретины - такие же кретины, каким был и я совсем недавно - они толкутся каждое утро на этих улочках и в проулках, спешат на презираемую работу к ненавистным начальникам и коллегам, на футбольные матчи, бастуют, собачатся с понаехавшими арабами, которых год от года всё больше. Едят, пьют, трахаются, рожают детей, обрекая их на тот же круг, стареют, обрюзгают и умирают. Ради чего? У меня есть ответ, хотя сами они его, по своей примитивной тупости не знают. Чтобы однажды стать пищей для тех, кто жил здесь всегда, на протяжении многих веков, ещё до их предков. И момент этот близок. Алеманы, гунны и франки осаждали здесь потомков римлян, святая Женевьева вела свои первые проповеди. Карл Великий мечом и кровью увековечивал своё имя и славу в этих землях, повергая саксов. После папского призыва первые крестоносцы первого похода устремлялись на юг - сражаться с полчищами сарацинов, вновь угрожавших христианскому миру Европы. И лишь потом, впервые, истинное полчище скрытого врага дало о себе знать. Чёрная смерть. Как же быстро все сейчас забыли о лавинах, полчищах чёрных, чумных мохнатых тварей, заполонявших улицы, разносивших c собой смерть. Они всегда, всегда были рядом - во всех этих клоповниках, ночлежках, трущобах - чтобы в один прекрасный момент хлынуть оттуда на улицы, пожирая трупы умервщлённых их заразой людей. Они не проиграли, лишь насытились и вновь отступили в подземелья, в подвалы, катакомбы и трущобы, дожидаться момента для новой жатвы. Здесь, наверху, гремят войны и революции, свершаются великие открытия, люди бороздят океаны, летят в космос и открывают пятизвёздочные рестораны. Безмозглые, тупые, сытые люди, забывшие о том, что под землёй и порой даже совсем рядом - в стенах, подвалах и на чердаках домов выжидает своего часа древний извечный враг. Враг, очень и очень умный, которого невозможно истребить - лишь заставить на время отступить. Враг, который вновь голоден.***
Они появились вместе - теперь я это понял. Изначально, в один момент - мальчишка и крыса. Нет, даже не так - крыса и мальчишка! Вы думаете, это легко - быть шеф-поваром огромного ресторана, единого, огромного организма, который обязан работать как часы, без единого сбоя? Это адский, каторжный труд, в котором нет места сантиментам и прочей чуши! После того, как стараниями этого ублюдка, Антуана Эго, загнавшего Огюста в могилу, мы лишились сразу двух звёзд и рухнули с вершины завоёванного пьедестала, места для подобного стало ещё меньше. К нам ходили критики, о нас писала пресса... всё желчнее и ядовитее. У нас была лучшая команда во всём кулинарном мире Парижа - да, я говорю это с гордостью, даже после того, как они меня предали! Но никто из нас не был гением и творцом, равным самому Гюсто - никто, включая меня. Мы были его учениками, ремесленниками - лучшими, но лишь ремесленниками. Я был реалистом и понимал - наша задача - выжить и удержаться на плаву. Мог ли бы старина Огюст представить, что ради покрытия убытков ресторана его лицо будет красоваться на рекламе замороженных полуфабрикатов и американского фаст-фуда? Но это была наша сделка - принципы и идеалы хороши и благородны, но они не выплатят ваши долги и кредиты. Все эти ханжи из числа критиков прекрасно это понимали, но всё равно не упускали случая поливать нас грязью. Теперь-то им было это легко, особенно когда главный удар ресторану был нанесён. И вот тогда появился он. Альфредо Лингвини, сын Ренаты. Огюст любил прежде всего своё дело и свою работу - способен ли он был любить кого-либо ещё? Но вот с Ренатой он действительно был близок. Мне никогда, честно говоря, не было до неё особенного дела, но вот черты её в мальчишке угадывались. Он был абсолютный бездарь, неуклюжий, криворукий и жалкий, это было совершенно очевидно. Его мать в записке просила, чтобы мы пристроили её непутёвого отпрыска хоть куда-нибудь на первое время - и мы взяли его полотёром. Должно быть именно так первые чумные крысы в Малой Азии запрыгивали на борта генуэзских кораблей, плывущих в Европу. Крыса появилась вместе с младшим Лингвини. Забавно, но они даже не сочли необходимым затаиться хоть на какое-то время, прежде чем начать действовать, а нагло атаковали в первый же вечер. И ведь все поверили в эту чушь про вундеркинда, способного приготовить первоклассное блюдо, поразившее даже саму Жюльен ЛеКлер! Вот так просто, в перерыве между мытьём полов, да уж! Они все внезапно словно сошли с ума и не замечали этого очевидного абсурда происходящего... но не я. Я видел, что здесь что-то нечисто... и я первым понял, что они - мальчишка и крыса решили как-то разыграть эту игру дальше. Мальчишка и крыса... ха-ха, если бы я только понимал! Теперь я понимаю - ещё в тот же вечер, когда я приказал ему отвезти пойманную крысу с кухни (крысу - на кухне Гюсто! О да, я был немного не в себе) - возможно, это началось именно тогда, этот жуткий, нечестивый симбиоз, симбиоз паразита и носителя. Именно с того дня, когда я пустил этого бездаря на кухню - под присмотром Колетт, конечно же, но всё же! Неужели я один с самых первых дней замечал эту ломаную, даже жуткую неестественность его движений, которую нельзя было объяснить простой неуклюжестью и неловкостью? Порой это даже напоминало что-то среднее между движениями некой ожившей марионетки и началом эпилептического припадка... вот только Лингвини не был эпилептиком. Я был дураком и сам списывал это на обычную криворукость пацана... лишь теперь, задним числом я начал осознавать весь ужас происходившего. Тогда мои мысли были пущены по ложному следу. Проклятый мальчишка действительно оказался сыном Огюста, как и утверждала Рената в своём письме. Как и подтвердил анализ ДНК. Абсолютная бездарность - сын гениального повара! И именно он должен был, согласно завещанию, возглавить его ресторан. Вы ведь и сами понимаете, что я не мог этого допустить. Вся эта фантасмагория с крысой - которую успевал замечать лишь мой намётанный глаз, порой на периферии сознания - она тогда воспринималась мной как какой-то ловкий, психологический трюк этого проходимца, лишь прикидывавшегося идиотом. Я мог, припарковывая автомобиль, заметить краем глаза, как Лингвини, вышедший на улицу через чёрный ход, склоняется на одно колено у мусорных баков, а на его руку запрыгивает серое, пушистое тельце паразита. Миг - и наваждение проходит, мальчишка всего лишь завязывает шнурки. Проходя через кухню, я не раз и не два ловил краем глаза мелькнувший крысиный хвост под его поварским колпаком - только мой взгляд цеплялся за это. Остальные словно были слепы. И таких моментов было множество. Я ведь действительно поначалу списывал это на хитроумную манипуляцию поганца, который оказался намного умнее, чем мне показалось. Ведь что может быть удобнее - этот бастард появится со своей претензией на владение рестораном под заявление о том, что предыдущему шеф-повару, месье Живодэру, дескать, пора в отставку, из-за переутомления и по состоянию душевного здоровья. Я уже замечал, как на меня начинают коситься подчинённые, почувствовавшие ослабление хватки. Эти мерзкие шепотки на кухне за моей спиной о моём здоровье и поведении. Да, мальчишка под маской наивного деревенского дурачка действовал чрезвычайно умело, не просто втеревшись в доверие, а поработав с ними всеми. Я ведь, в редкие свободные часы по вечерам, даже начал читать соответствующую литературу, психитаров, чего за мной отродясь не водилось. «Газлайтинг», кажется так это называли американцы. И всё сходилось, по всем признакам. Сходилось... по ложному следу.***
- С волосами, которые вы дали, вышла глупость. Пришлось делать повторный анализ. В первый раз из лаборатории ответили, что волос принадлежит грызуну. Мальчишке не смогло развязать язык даже вино, хотя он совершенно не умел пить. Он нёс всякую чушь, то ли мастерски играя и уходя от ответа на вопросы, то ли и в самом деле перестав меня понимать. Но именно с того момента во мне зародилась нотка сомнения. А сам ли мальчишка играет против меня? А затем крыса появилась передо мной открыто. Уже не играя и не притворяясь. Не прикидываясь безмозглым грызуном. Именно в тот момент, когда я вернулся за забытыми ключами в свой кабинет, я увидел её на своём рабочем столе. Это была она - та самая крыса, появившаяся в один день с Лингвини на кухне, в этом не было никаких сомнений, я её узнал. Крыса долю секунды смотрела на меня своими глазами-бусинками... и в тот момент меня впервые охватил страх. Страх перед абсолютно неестественным поведением грызуна, его абсолютно человеческим взглядом. Крыса не просто ползала по бумагам - она вытащила их из папки и читала, именно осмысленно читала, готов поклясться вам в этом! Наши взгляды встретились - и это длилось лишь долю секунды. Затем крыса выхватила из всех бумаг ровно две - письмо Ренаты с завещанием Гюсто и заключение ДНК-теста Лингвини и с чудовищной, немыслимой для обычного грызуна скоростью рванула прочь, на улицу, прежде чем я успел подскочить к столу. Тогда, преследуя мерзкую, шуструю тварь вдоль берега Сены, я не задумывался о сути происходящего, о том, насколько же всё происходившее со мной начинало приобретать оттенки какой-то больной фантасмагории, абсурдного бреда. Казалось - ещё миг и я проснусь... но нет. Когда я топал обратно к себе - мокрый с головы до ног, я пытался, подавляя вспышки ярости, хоть как-то объяснить себе произошедшее. Лингвини каким-то неведомым науке способом смог выдрессировать крысу так, чтобы она смогла найти и выкрасть документы из моего кабинета, без взлома двери и проникновения. Да, именно так и обстояло дело, заверял я себя... и не мог выкинуть из головы абсолютно человеческий взгляд грызуна, его абсолютно разумное, осознанное поведение. То, что тварь, зажав в пасти бумаги и забравшись на недосягаемый парапет моста, остановилась и, провожая меня взглядом - я был в этом уверен - смеялась надо мной.***
Стоит ли говорить о том, что как только бумаги оказались у Лингвини и этой неблагодарной стервы Колетт, они тут же начали судебное разбирательство. Кретин, который был моим адвокатом и которому я столько платил, в нужный момент оказался абсолютно бесполезен. Ресторан, которому я посвятил часть своей жизни, вышвырнул меня на улицу. Как... крысу с кухни, о да. Они все переметнулись на его сторону, неблагодарные и тупые мерзавцы. Но, как ни странно, живя на мелкие подработки и сбережения, не скованный более узами тяжкого долга я... освободился. Теперь, наблюдая за «Гюсто» со стороны, мне открывалось... не сразу, но постепенно то, что было скрыто от моих глаз, пока я был ограничен своим кабинетом, своими обязанностями и амбициями. Интриги бастарда Гюсто, психологические трюки с дрессированной крысой. Я ведь был не менее слеп, чем все остальные. Правда, которая открывалась мне теперь, обретала всё более мрачные и жуткие очертания. Я порой был омерзителен самому себе, когда ошивался у стен и столиков «Гюсто», словно выброшенный на улицу пёс, раз за разом возвращающийся к былому жилью, запахнувшись наглухо в пальто, дабы не быть узнанным. А Альфредо Лингвини теперь блистал своей идиотской улыбочкой с передовиц таблоидов. Стоит отдать должное - кухня ресторана вновь поднялась на ту высоту, которой у неё не было давно. Даже критики не находили в себе желчи и наперебой расхваливали «новый рассвет "Гюсто"», грозился вновь наведаться и сам Антуан Эго. Всё это было мишурой. Наблюдая, я видел то, что было скрыто под этим глянцем. Крысы. С момента получения Лингвини прав на ресторан, крыс в районе становилось всё больше. И, приглядываясь, я замечал, что сосредотачиваются крысиные стаи всё чаще вокруг ресторана "Гюсто", словно с каждым разом обретая всё большую наглость и уверенность, не чувствуя необходимости более прятаться. Каждый раз я засыпал у себя дома с большим трудом - в ушах у меня стоял мерзкий писк и повизгивание, скребущий шорох множества мелких лапок... совсем рядом, в стенах и под половицами. Я вскакивал по ночам, простукивал стены, будя и раздражая соседей - но всё было напрасно. Успокоительное помогало заснуть, но отнюдь не убирало возвращения этих шорохов, как только я вновь гасил свет. Отрава оставалась нетронутой, ловушки были пусты. Как остальные могут этого не замечать? Как они не замечали странного, нечеловеческого поведения Лингвини в первые дни его работы? Как не замечали крысы, которая сопровождала его повсюду? Как не замечают теперь целых полчищ этих тварей вокруг? Я следил за жизнью «Гюсто» каждый день - незаметно, тихо, как тень. Кулинария приводила в восторг критиков и посетителей, пресса рассыпалась в комплиментах, все норовились предсказать, чем же закончится новый визит Эго... а крысы по ночам обчищали кладовые и запасы. И, наконец, до персонала начало что-то постепенно доходить. Этому способствовало и то, что Лингвини, блистая на публике, на кухне и за плитой вновь вернулся к тому ломаному, дёрганному, "марионеточному" поведению, которое сопровождало его в первые дни в ресторане и от которого он, казалось, почти было избавился. Он побледнел, осунулся, в его повадках стало явно проявляться что-то неадекватное и нервозное - и это было видно даже издалека.***
- Ты должен помнить, что я не марионетка! А ты - не мой кукловод! Я, притаившись, даже боялся сделать лишний вдох и пошевелиться. Истеричный, сорвавшийся голос Лингвини был слышен на весь переулок, но лишь я видел, к кому он был обращён. Мелкое серое тельце, шмыгнувшее с его макушки на землю и замершее у груды пустых коробок. На какое-то мгновение мне даже стало немного жаль парня - как тогда, когда я узнал о смерти его матери. Совсем немного и несмотря на всё то зло, что он причинил и что, осознанно или нет, навлёк на всех нас. Я видел, как за всем происходящим следят из-за коробок, баков и мусорных куч десятки пар мелких, злых глазок. Он предпринял последнюю попытку вырваться из-под контроля паразита. Крыса была истинным поваром, истинным автором шедевров, которым столь щедро рассыпали похвалы критики и посетители. Крыса была настоящим мозгом, использовавшим человека... но для чего? Лингвини, хлопнув дверью, вновь скрылся на кухне. Из-за мусорных куч осторожно вылезали крысы - одна, две, пять, десять... ещё больше. Крыса Лингвини устремилась к ним. Я осторожно и тихо, стараясь даже не дышать лишний раз, покинул карниз чердака, с которого действие разворачивалось передо мной как на ладони. Я знал ответ на свой вопрос... и в то же время не хотел его знать.***
Последним моим проблеском надежды на то, что из этой войны можно выйти победителем стало то, что я, Луи Живодэр, смог поймать эту крысу. Простая ловушка, клетка с куском сыра, на которую я даже не рассчитывал. И всё же, сколь бы разумной эта тварь не казалась, как и у всякого животного, её инстинкты оказались сильнее. Крыса была одна, ни единого из её сородичей рядом не наблюдалось, что уверило меня в мысли (как я понял немного погодя - в совершенно ошибочной) о том, что эта тварь была единственным мозгом стаи, эдаким феноменом природы, вожаком, наделённым практически человеческим уровнем интеллекта и сознания. Без неё остальные полчища - лишь безмозглые твари. Я ведь смогу не просто её уничтожить... я смогу использовать этот уникальный феномен, но мне стоит быть осторожнее. Наверняка Лингвини тоже поначалу был уверен в чём-то подобном, прежде чем сам превратился в инструмент и куклу в крысиных лапах. Это были мои последние наивные надежды. Я срочно связался с санинспектором округа дабы, наконец, их служба разобралась с крысиным засильем в ресторане и уничтожила мерзкое гнездо этих тварей, пока не стало слишком поздно. Но я опоздал. Когда, немногим более часа спустя, вернувшись к машине, я увидел раскуроченный багажник моего автомобиля (на него с парапета здания сбросили десятикилограммовую каменную гаргулью) и извлечённую наружу, распахнутую, пустую клетку, то понял, насколько недооценил этих мерзких тварей. Теперь я понимаю - дело было не в вожаке. Крысиная стая - единый разум, чудовищный, прагматичный и живучий, способный легко управлять людьми. Мне стоило уехать, бежать из Парижа, который вот-вот вновь превратится в чудовищную, переполненную плотоядными животными клоаку - как и семьсот лет назад. Что же меня держало в ресторане Гюсто? Память, дань уважения? Слабая надежда на то, что санитарная инспекция сможет предотвратить катастрофу? Я наблюдал за людьми в ресторане - счастливыми и глупыми. Видел снисходительно-самодовольную, вытянутую, бледную физиономию Эго, на моих глазах вытянувшуюся в изумлении, когда он попробовал блюдо дня - прованский, овощной рататуй. Блюдо и в самом деле было отменным, как я убедился несколькими минутами спустя - настолько отменным, что на какое-то мгновение заставило позабыть о невзгодах. Неудивительно, что проняло даже Эго, не говоря уж об остальных посетителях.***
Они наслаждались блюдами ресторана «Гюсто», вновь обретшего блеск своей былой славы. Слух услаждала классическая музыка, вкусовые рецепторы - идеальный баланс букета специй в нарезанных овощах, на удивление недурно сочетавшихся с красным вином. Тяжелые бархатные портьеры скрывали то, что происходило на удивительно пустынной улице. Улице, на которую из чёрного хода кухни ресторана «Гюсто», с криком ужаса выскочил насмерть перепуганный человек. Это был Надар Лессард - санитарный инспектор, вечером, на свою беду, всё же решившийся приехать с проверкой в «Гюсто». Рывком распахнув дверь своего «Пежо», он запрыгнул в салон, судорожно пытаясь завести так некстати заглохший двигатель. Из горла инспектора вырвался новый, сдавленный крик ужаса, когда он увидел, как из переулка хлынул настоящий живой, тёмный поток - целая мохнатая орда злобных, пищащих крыс. Живой, плотоядной волной они хлынули на капот, на лобовое стекло, стремясь проникнуть внутрь, к охваченной ужасом жертве, пока двигатель, наконец, запоздало не зарычал. На кухне, бывшей вотчине Живодэра, сейчас бывший шеф-повар не успел увидеть ни единого человека. Лишь полчища, сотни, если не тысячи крыс, заполонивших всё огромное пространство - пол, столы, плиты, шкафы. Огромное, мохнатое, тёмно-серое море, непрестанно копошащееся, пищащее и пребывавшее в непрестанном движении. Оживший ночной кошмар, преследовавший его всё это время, теперь воплотился наяву. Лишь на долю секунды, казалось, движение это не замерло - нет, чуть затихло и замедлилось - прежде чем живая волна тварей даже не набросилась - хлынула на застывшего и парализованного ужасом человека. Это было последнее, что он успел запомнить, прежде чем всё вокруг потемнело и сознание милосердно покинуло его, до того, как он смог бы что-либо ощутить...