Страсть и пренебрежение

      Давным-давно, в далекой-далекой галактике…              Мать долго препиралась в гостиной с тетей. Хотелось бы маленькому Оминису не только не видеть, но и не слышать этого. Он бы давно ушел, если бы дело не касалось его напрямую.       — Да что они там с ним сделают? Орден научит его только сдерживать свой потенциал. Он никогда не познает Силу полностью, если пойдет учиться у этих… этих…       Его мать задыхалась от возмущения.       — У джедаев, миссис Мракс. Они знают, как обращаться с Силой, и они научат Оминиса…       — Я могу научить его большему, чем учат в этом Ордене!       Под криком матери, хоть даже и не обращенном к нему, мальчик сжался, сгорбив плечи. Он сидел на диване, склонив голову к груди, и старался не трясти ногой по привычке. Отец сидел поодаль в кресле, не желая участвовать в бесполезном, по его мнению, споре; старший брат из гостиной быстро ретировался, как только понял, что его присутствие не требовалось.       Мать Оминиса считала, что отдавать его в Орден джедаев на обучение — преступление против его таланта. По ее словам, чувствительных к Силе детей там учат только подавлять свои способности, чтобы их было проще контролировать. Чтобы их было проще уберечь от Темной стороны, с которой Мраксы с детства учили обращаться своих детей.       Оминис Темную сторону в любом случае не любил. И он был рад, что тетя сейчас отстаивала его права так, будто отстаивала права собственного ребенка.       — Они и так подозревают нас в том, что мы ситхи! — миссис Мракс возмущенно ахнула на такое оскорбительное заявление. Они не ситхи, вовсе нет! Просто они практикуют «другие методы». — Вы не отдали в Орден Марволо, так отдай хотя бы Оминиса! Да, он ненадолго поддастся их влиянию, но ты всегда сможешь перенаправить его, а для нас закончится череда бесконечных инспекционных проверок!       Тетя Ноктуа была, по мнению Оминиса, самая адекватная во всей их сумасшедшей семейке. Добрая, справедливая, она наставляла Оминиса на Светлую сторону, в то время как мать и отец упорно учили и его самого, и его старшего брата запрещенным приемам.       Ноктуа успокоилась и тяжело вздохнула. Она сложила руки на груди, взглянув на свою невестку, и попыталась успокоиться, сбавив тон:       — Если ты не веришь Ордену, поверь мне. Я сделаю все, чтобы он стал моим падаваном. И гранд-мастер сейчас Финеас Найджелус. Ты же знаешь, как он любит Оминиса, он ни за что не научит его плохому.       Оминис слабо усмехнулся, надеясь, что взрослые больше заняты сейчас друг другом, чтобы обращать на него внимание. Может он и был всего лишь одиннадцатилетним мальчишкой, да и к тому же слепым, отчего его родители считали, что он был крайне недалек и умом, он прекрасно понимал, почему тетя Ноктуа неожиданно сменила тактику в убеждениях. Она ведь ни разу за весь спор не упомянула истинную причину, по которой хотела отдать племянника на обучение в Орден.       Он никогда не жаловался тете на то, что происходит дома. Говорить об этом, ему казалось, было лишним — они могли понимать друг друга без слов, и дело было вовсе не в телепатических способностях Силы. Мраксы действительно практиковали «другие методы», особенно в воспитании. И, в отличие от других коренных альдераанцев, не отличались ярым пацифизмом, наоборот, — эти методы были достаточно жестокими. Но подозрения на них падали, в частности, из-за того, что в фамильном особняке они держали Темные реликвии. И мечи у Мраксов обычно были, как кровь, красные. Оминис искренне надеялся, что его будет зеленым, даже если он в жизни не представлял, какого цвета зеленый на самом деле.       Его мать сдалась на удивление быстро. Стоило ей услышать парочку имен, которым она могла доверять в Ордене, и она лишь молча махнула рукой, удалившись из гостиной под стук своих каблуков. Лицо ее в этот момент, — Оминис не видел, но был уверен, — выражало крайнее недовольство. Но споры с золовкой, так же, как и инспекционные проверки, ей уже надоели.       Оминис поднял голову в сторону тети. Та улыбалась, — он чувствовал, и потому криво улыбнулся в ответ. Улыбка эта быстро сошла на нет, когда отец его, прокашлявшись, поднялся из кресла и удалился вслед за женой. Оминис испуганно повернулся в ту сторону, куда он ушел, и не мог не чувствовать напряжение в воздухе. Его родители этой идее были явно не рады.              Устроить племянника новым юнлингом для Ноктуа не составило труда — в Ордене она была уважаемым рыцарем. Оминис чувствовал себя, оставленный тетей среди других одаренных Силой детей, как рыба на суше, стоял поодаль и молча наблюдал. Сила позволяла ему смотреть, конечно, чуть иначе, чем обычные люди смотрели на мир. Но Оминис и за это прощал Вселенную — видимо, дар Силы был своеобразным извинением за слепоту.       — Итак, кто у нас здесь, — молодого неуклюжего джедая, который, казалось, только недавно с гордостью отрезал свою падаванскую косичку, приставили к юнлингам в сопровождение. Новеньких оказалось немного, он перечислял: — Альдераанец, Мракс, — в его голосе Оминис заметил испуг. Молодой джедай прокашлялся и продолжил: — Кореллианцы, близнецы Сэллоу. Даже с внешнего кольца есть парочка! Свитинг, Онай… О, и Уизли! Очень приятно, молодой человек! Это твоя тетя, кстати, попросила меня сегодня за вами присматривать.       Оминис фыркнул. Вот оно — высшее джедайское общество. Наследные семьи Силы знали пофамильно.       — Сегодня мы с вами отправимся на Илум, чтобы каждый из вас нашел кайбер-кристалл для своего светового меча. Тише, тише! — услышав об оружии, дети тут же взволнованно зашептались. Только Оминис стоял молча, сложив руки на груди, и смотрел в пустоту перед собой. — После начнется ваше обучение. Усаживайтесь все в корабль, я вас еще раз пересчитаю, и отправляемся.       Молодой джедай казался ничуть не меньше возбужден, как будто он был одним из тех юнлингов, что вот-вот получат свой первый световой меч. Когда дети расселись по своим местам, и корабль, зашумев, поднялся в воздух, к Оминису наклонилась сидящая справа от него девочка. В словах ее расслышал он искреннюю улыбку.       — Привет! Мы еще с тобой не познакомились! Меня Анной зовут, — Оминис чуть повернул голову к ней. Девочка ахнула, заметив его глаза. — С тобой все в порядке? — в голосе ее было искреннее беспокойство.       Оминис хотел закатить глаза. Или хмыкнуть, на крайний случай. Но он только слегка нахмурился. Из уважения к незнакомке, как его и учили в семье.       — Да, все в порядке, — он ответил сухо и коротко. Девочка заинтересованно наклонилась к нему только ближе.       — А… а что тогда с твоими глазами…? Ты ведь альдераанец, а у них вроде глаза нормальные…       — Я слеп, — он грубо перебил ее на полуслове. Анна пискнула, чуть отстранившись, и засуетилась, Оминис почувствовал — убрала руку, которую всё это время протягивала для рукопожатия. Девочка смутилась на пару секунд, но потом снова взглянула на него.       — Ну и ладно! Не имеет значения! Я Анна. А тебя как зовут?       Оминис все-таки фыркнул. Эта глупая девчонка два раза повторила свое имя, будто он с первого раза и не услышал.       — Оминис.       — Приятно познакомиться с тобой, Оминис! — она бесцеремонно взяла его ладонь в обе свои и активно затрясла так, что Оминису от неожиданности даже стало больно. Он зашипел и выдернул из цепкой хватки свои руки. — А это мой брат Себастиан! — Анна откинулась назад, указывая на мальчика по правую руку от себя. Тот испуганно вжимался в кресло.       Оминис взглянул в его сторону, Сила дала ему возможность иметь своеобразное представление о детях, с которыми только что познакомился. Он мог только различить, что близнецы были с растрепанными волосами и в деревенской одежде. Мальчик полетом был, очевидно, напуган, и не мог сказать ничего, потому только дергано кивнул. Оминис кивнул ему в ответ — и на этом их диалог закончился.       За весь полет до Илума и обратно Оминис успел, наверное, сотню раз пожалеть о том, что согласился на предложение тети обучаться в Ордене: старшая близняшка Сэллоу уже в горле у него сидела. Девчушка была до невозможности активная, норовила даже пару раз отстегнуть ремень, высказывала свое желание занять место помощника пилота, выгнать дроида со своего законного места. Никто не знает, что ее остановило, но явно не здравый смысл, — скорее излишняя одержимость новым другом. За небольшой полет Анна рассказала Оминису, казалось, все, что могла рассказать о себе и о брате, и Оминис даже думать не хотел, как бы выдержал все это, если бы не гипер-прыжок. Отвязаться от девочки ему не удалось даже когда они приземлились на планету, богатую месторождениями кайбер-кристаллов.       Сопровождающий джедай просил их держаться в кучке и не отходить далеко, когда они зашли в одну из пещер. Анна, схватившая под локти Себастиана и Оминиса, который, видимо, теперь вынужден был быть ее другом, раз она так скоро подружилась с ним во время полета и самолично составила на близнецов Сэллоу компрометирующее досье, до боли сжимала руки обоих мальчиков и с энтузиазмом тащила их вглубь пещеры. Ей хотелось поскорее получить свой кристалл для меча.       Дети ахнули, когда зашли в светлый зал, один Оминис молчал. Он слышал только со всех сторон:       — Здесь так светло!       — Мы как будто на улице!       — Так много кристаллов!       — А почему они все белые?       — Кристаллы меняют цвет в зависимости от владельца, — объяснял сопровождающий. — Давайте найдем и вам подходящий кристалл для вашего меча.       — А как мы найдем тот, который нам подходит? — из толпы детей поднялась рука, и все присутствующие обернулись к ней. Девчонка с внешнего конца, в чьей речи был слышен явный корунайский акцент, спрашивала беспокойно и заинтересованно.       — Вы почувствуете. Идите же! Только не расходитесь далеко! И помните: кайбер-кристаллы — это почти живые существа! Будьте осторожнее с ними!       Дети быстро разбежались по небольшому залу, сопровождающий еле поспевал следить за каждым из них. Неугомонные, новопровозглашенные юнлинги тянулись к каждому кристаллу, но большинство из них как будто имели вокруг себя магнитное поле, отталкивающее шаловливые пальцы. Коснуться не того кристалла было невозможно.       Оминис остался один на том же месте, где они зашли в зал. Анна одной из первых убежала вглубь пещеры, желая найти для себя лучший кристалл, Себастиан отошел совсем недалеко, — Оминис слышал его осторожные шаги по гладкому полу.       — Ты не собираешься искать? — Себастиан впервые заговорил с ним, младший из близнецов сидел на корточках почти рядом с тем местом, где и стоял до этого. Оминис хмыкнул.       — Собираюсь. Как почувствую, так и пойду.       Молчаливый вопрос удивленного мальчика повис в воздухе. Оминис не видел смысла объяснять. Детей наследственных династий обучали использовать Силу с детства; и хоть в семье Сэллоу, как Оминис слышал, тоже были джедаи, их, видимо, не запрягали раньше времени болезненной практикой. Да и в других наследственных семьях, мальчик был уверен, такого тоже не практиковали: потому что Уизли, например, вряд ли имел представление о том, как ощущается невидимое удушье.       — Гаррет первый нашел кристалл! Молодец! — донеслось откуда-то с другого конца пещеры. Мальчики, что до сих пор стояли у входа, нахмурились; а счастливый обладатель зеленого кайбер-кристалла восторженно прыгал вокруг будущих одноклассников.       Отмахнувшись от надоедливого рыжего (он, конечно, не видел, но только по фамилии был уверен в цвете волос Гаррета), Оминис долго еще стоял на месте. И вскоре почувствовал, как вглубь пещеры его тянет невидимая нить, обернувшаяся вокруг запястья. И нужный кристалл из глубины пещеры будто зовет: сюда, сюда…       Мальчик ступил шаг вперед.       Не зная даже закоулков в пещере, не используя Силу, впервые здесь, он шел на зов, что звучал только в его голосе, шел, ни разу не споткнувшись о ребристый сверкающий пол. Искусно лавировал между полупрозрачными сталагмитами, твердо шел на голос, и упал на колени перед камнем, что засверкал в его присутствии как белоснежный снег на солнце.       Сопровождающий как можно тише встал за его спиной, старался не дышать, не спугнуть. Он никогда не видел, чтобы кристаллы так реагировали, никогда о таком даже не слышал. Себастиан, что побежал вслед за резко сорвавшимся с места Оминисом, старшим джедаем был остановлен: и оба, замерев, смотрели на эту картину, как завороженные.       Колени не ожгло болью в тот момент, но синяки наверняка будут: Оминис пропахал бы пол пещеры, будь он более рыхлым.       Оминис не видел, как белым светился камень перед ним, но прекрасно чувствовал тепло, исходящее от него, будто уселся напротив костра диких племен, или лучше — напротив маленькой звездочки. Собственной звездочки. Оминис слышал: у самых мощных звёзд сердца из кайбера…       Руки безудержно тянулись вперед в желании обжечься: прохладным ли льдом пещеры или огнем звезды — было неважно. Но руки Оминис старался сдерживать и постоянно отдергивал к груди. Даже нижняя губа дрожала от напряжения.       Он боялся, очевидно, что кристалл его будет красным: как у отца, как у матери, как у брата, только у тети был синий. Оминис тоже хотел себе синий меч — синий, как небо, как море… синий, как его глаза за белой пеленой — так говорили ему, будто глаза у него сине-голубые, как у тети Ноктуа. И голубой меч... нейтральный, мало что говорящий о джедае, носившем его — то было его мечтой. И к ней, очарованный, он, наконец, потянулся рукой.       Ладонь ожгло. Он сорвал кристалл, как сладко пахнущий бутон в сенаторском саду, осторожно, но с чувством вины, что расцвело в груди, когда цветок завял; Оминис понимал, что без него цветок бы прожил дольше. И может кристалл, окрасившийся красным, — плечи поникли, ведь за спиной напуганная напряженьем тишина, — достался бы другому — тому, кто мог бы сделать лучшее для Галактики.       Ему не надо было знать о том, что кристалл в его руках такой же, как и кровь его в жилах, — испуганно сглотнул за спиной сопровождающий. Оминис прижал кристалл к груди, — ему хотелось его спрятать от чужих глаз, этот позор его семьи… Ему хотелось самому спрятаться, может, превратиться в один из таких же кристаллов, и пусть тот бы, — в отчаянии, пожалуйста! — был бы синим, как его глаза за белой пеленой.       — А разве такие бывают…? — шептал Себастиан за спиной, обращаясь к старшему. Оминис подумал: какой же он тупой! потому что — конечно! бывают! у ситхов!       — Это очень редко… — шептал в ответ старший джедай, Оминис даже удивился — в его голосе не было страха, испуга, как ему сначала показалось. Наоборот, интерес и… восторг. — Фиолетовый он… противоречивый…       И Оминис выдохнул. Не красный. Не красный – это главное, а какой именно — не важно.              Весь полет обратно на Корусант он молчал. И Себастиан молчал, хоть уже и не жался в кресло, напуганный непривычными полетами и гипер-прыжками. Даже Анна — и та молчала больше, даже если и говорила в начале о кристаллах: «У меня зеленый, у Себа синий, а у тебя фиолетовый. Зеленый, синий и фиолетовый сочетаются, ты знал?» — «Зеленый и оранжевый сочетаются», — отвечала ей девочка, что сидела на другой стороне корабля, Поппи Свиттинг, чей кристалл был тоже зеленым. Анна показала ей язык и обратно повернулась к друзьям.       Оминис кристалл засунул в карман фамильного кардигана, но Себастиан сказал — он ярко светится, всё равно не спрячешь. Оминис чувствовал себя среди этих обычных юнлингов белой вороной: Мракс, слепой, с фиолетовым мечом. Он спрятался под капюшоном, когда Анна успокоилась в своих рассказах про пещеру. И расслабиться ему не удалось в этой тишине, даже если бы фиолетовый его не тревожил — потому что аура вокруг Себастиана кололась. И кололась ощутимо для него, знающего, как общаться с Силой.              В Храме их троих мальчишек поселили в одной комнате; троих девчонок поселили в другой в конце того же коридора. Гаррет убегал часто к старшим юнлингам, хвастался своим зеленым мечом: ведь зеленый — как жизнь, которую Сила дарит, как жизнь, которой Сила подарена. Ведь зеленый — это Светлая сторона; даже синий — все еще Светлая сторона.       Оминис кусал губы, сидя на кровати: его фиолетовый — ни синий, ни красный. Что же это за недоразумение? Что он за недоразумение? И что скажет тетя? А мать, отец?       Они остались в комнате одни с Себастианом; Анна, на удивление, быстро подружилась с девочками, которым до этого дразняще показывала язык, и не спешила пока надоедать братцу и новому другу-однокласснику; и они остались в комнате одни, оба сидящие на своих кроватях с поджатыми коленями.       — Что фиолетовое?       Себастиан, до этого погруженный в свои тревожные, колючие мысли, вздрогнул от неожиданного вопроса. Он обернулся на Оминиса:       — Что? — испуганно. И тот повторил вопрос:       — Что фиолетового цвета? Какие вещи? Как море синие, а кровь красная. Что фиолетовое?       Он не знал — фиолетовый появлялся в его жизни редко. А может и не появлялся вообще — тетя о нем ни разу не упоминала. И как только Оминис знал, что фиолетовый — это синий и красный вместе? Инстинктивно, а может — Сила нашептала.       Себастиан задумался. Видимо, и в его жизни фиолетового немного.       — Эм… Цветы некоторые…       Оминис вспомнил — цветок, сорванный им ребенком в сенаторском саду, когда его семью пригласили на очередной бессмысленный прием, возможно был фиолетовым.       — Синяки. Как те, что на твоих коленках, — Себастиан указал на колени Оминиса, не скрытые больше классическими брюками, и тот колени потер, болезненно скривившись, — действительно, от падения остались синяки. — Они, конечно, потом становятся желтыми и зелеными…       — Что еще фиолетовое? — грубо перебил его Оминис, голос его звучал твердо. Себастиан спешно продолжил:       — Небо иногда. Когда вот перед закатом с одной стороны красное, а с другой черное, вот посередине фиолетовое.       Оминис кивнул. Дверь с характерным скользящим звуком открылась, как ладонь прикоснулась к датчику на обратной стороне. Анна не успела сказать, что принесла корзинку с фруктами с Набу, переданную им, новеньким, от старших юнлингов.       — И сливы. Сливы — они тоже фиолетовые.              «К чему были эти сливы?» — несколько лет подряд думал Оминис. И мысли эти, тревожные, преследовали его постоянно: перед сном, на тренировках… когда он эти сливы ел. Решил через пару лет: сливы — пустяк. Просто Сэллоу их любили. Готовы были за свежие сливы с Набу убить. А вот тот цветок из сенаторского сада пустяком не был.       Он спросил у тети, — та навещала его часто, наблюдала, потому что и сама находилась в том же Храме на Корусанте, — какого цвета был тот цветок? она ответила: — иссиня-фиолетового, индиго, и посмотрела многозначительно на меч, который Оминис держал тогда в руках. Оминис, погруженный в эти мысли, взгляда не заметил.       Юнлинги собирали свои мечи неделю после того, как прибыли с Илума с кристаллами. Некоторые, находившиеся в храме задолго до своего полета на Илум, делали наоборот: сначала собирали меч, потом искали для него кристалл. Оминис считал, это глупо: потому что кристалл у Анны, например, оказался больше стандартного размера, и рукоять ее меча в итоге оказалась слегка внушительнее остальных. Держала она его сначала с трудом, но после совладала — он в руки ей лег идеально. Оминис заметил, какие сильные стали у нее руки, когда она впервые обняла его настолько крепко, будто, казалось, хотела переломать ему все ребра.       Оминис свой меч собрал с трудом: конечно, Сила помогала видеть, но тогда, в одиннадцать, он был ещё слишком слаб, чтобы использовать ее постоянно, так, будто действительно видит. Он даже мелкие детали не мог рассмотреть. Пришлось просить помощи у Себастиана, колючего Себастиана.       Находиться с ним рядом Оминису было некомфортно; но выбор у него не то, чтобы был — они, как минимум, спали в одной комнате.       Встревоженный Себастиан, который стал таким после того, как нашел свой кристалл, даже пугал Оминиса: что же такого случилось тогда в пещере, когда все внимание обратилось на необычный фиолетовый кристалл Оминиса? Себастиан почувствовал манящий его, как магнитом, кристалл, как и Оминис пару минут назад, и быстро сдался, манимый.       С тех пор стал закрытым: мало общался с сестрой и одноклассниками, — Анна говорила, что Себастиан в принципе не особо разговорчивый, — постоянно смотрел в пол, опускал плечи, приобнимая себя руками, пытался ото всех инстинктивно спрятаться, — как пытался спрятаться Оминис, когда думал, что кристалл его красный. О чем-то тревожился целыми днями напролет Себастиан: мог не спать всю ночь, после чего просыпал завтрак и утренние тренировки.       Самое удивительное для Оминиса во всей этой ситуации было то, что их обучали, как обращаться с Силой, уже пятый год, но никто, казалось, так и не научился видеть с закрытыми глазами. Потому что мало закрыть глаза, — думал Оминис философски, — надо представить, что их у тебя нет. Полностью отключить зрение, а не просто сосредотачивать свое внимание на мушках на закрытых веках.       И понимал Оминис то, что никто так с Силой и не совладал, не породнился с ней, как с матерью, как с создательницей, подарившей жизнь, — потому что спать, когда не спал Себастиан, только одному Оминису было невозможно: переживания одноклассника белым шумом и красными шипами раздражали сознание и тело.       Ворочались ночами оба подолгу. Оминис хмурился, — ему хотелось спать, — Себастиан поворачивался лицом к нему часто. И говорил больше, чем говорил обычно днем.       — Почему не спишь? — спрашивал осторожно, стараясь отвлечься от своих собственных тревожных мыслей.       — Потому что ты много думаешь! Хватит! — огрызался Оминис.       Но вскоре смирился, расслабился. Начал идти на контакт. Они часто разговаривали ночами, когда не могли заснуть; Гаррета этими своими разговорами, даже в полный голос, не будили, ведь тот от отбоя до подъема спал, как выключенный дроид. Себастиан расслаблялся и засыпал быстрее. Ему эти ночные разговоры помогали, а Оминис — Оминис чувствовал себя лучше, когда помогал другу.       — Некоторые из них, кстати, тоже фиолетовые, — говорила Анна про мушек на веках. Они часто сидели в саду или в мальчишечьей комнате; они стали хорошей компанией, настоящими друзьями, хоть Оминис и долго отрицал сей факт, отрицал, что у него могут быть друзья здесь, в Ордене, среди таких же детей, как и он. Анна много болтала и сейчас продолжала про своих мушек; а про фиолетовый говорила чаще, чем про свой собственный зеленый. — Они вообще, — снова про мушек, — разноцветные, как фейерверки. А вот когда зажмуришься сильно — белые такие. Как твои глаза.       Анна расцвела с годами. Она уже не была той гиперактивной девчонкой, что до дергающего глаза раздражала Оминиса в полете на Илум. К пятнадцати годам девчонкой она перестала быть — и стала прекрасной девушкой. Юнлинги засматривались на нее — и старшие, и младшие. Себастиан, как сторожевой пес, ее оберегал. Подпускал только Оминиса, и то только потому, что тот не видел. А Оминис был уверен: если бы видел — и сам не сводил бы глаз с Анны.       Вся ее гиперактивность, когда она сама стала спокойной взрослой девушкой, медленно перетекла к Себастиану. Больше не зажатый своей тревогой, он носился с сестрой по Храму, и оба близнеца часто получали за это выговоры. Оминиса удивляло: как до этого, прожив с Анной одиннадцать лет, Себастиан стал подобен ей только здесь, в Ордене. Но это было их единственное развлечение в стенах Храма: бегать по коридорам от старших джедаев. И Оминис бегал с ними.       Но даже если все они, образовав свою шебутную троицу, которой сторонились, только завидев вдалеке, могли безудержно смеяться, Оминис видел — для Себастиана смех был просто прикрытием. Оминис понимал это, потому что и сам за смехом скрывал свои страхи. Отвлекался.       Он долго не знал, в чем причина беспокойства его друга. Несколько лет Себастиан упорно молчал (а никто его и не спрашивал) и, видимо, не рассказывал об этом даже сестре, с которой был близок, как будто они были единым целым. Но душа его была слабая. И он сломался, больше не в состоянии сдерживать тяготящую тайну.       Оминис его не винил за это: выговариваться нужно было всем. (К сожалению, сам он был научен держать язык за зубами.)       — Ты когда-нибудь видел красный меч…? — спросил однажды Себастиан осторожно. Была темная ночь; их обычные ночные разговоры так и выглядели: Себастиан задавал вопрос, и обсуждение постепенно нарастало.       Оминис вздохнул. Он лежал на спине, прикрыв глаза и сложив руки на груди. В такие моменты хотелось и вовсе повернуться к другу спиной.       — «Видел», Себастиан, серьезно? Я слепой, если ты забыл.       — О, не притворяйся, будто не понял, что я имею в виду, — Себастиан огрызался в ответ.       Это было странно и до сих пор непривычно. Пару лет назад он бы стушевался и замял бы тему про слепоту друга, но сейчас почти все его шутки к невозможности одноклассника видеть и сводились. Оминис на это даже не обижался — главное, что Себастиан в принципе шутил.       Они несколько минут молчали, Себастиан уже и подумал, что Оминис отвечать не собирается, и сам повернулся к нему спиной.       — Такой глупый вопрос. Ты же знаешь, кто мои родители.       — Ну да, Мраксы. Но фамилия же не определяет цвет меча.       — У нас в роду практикуют Темную Силу. Красный кайбер-кристалл — это в порядке вещей.       Тишина. Себастиан открыл рот: в голове столько вопросов, что он не знал, с какого начать. Обычно Оминис не говорил про семью — это была для него больная тема, так же, как и для близнецов Сэллоу, которые лишились обоих родителей в раннем возрасте и остались на попечение строгого дяди.       Не дождавшись вопроса, Оминис продолжил сам:       — У моих родителей и брата красные мечи, — Себастиан испуганно вздохнул на эту информацию. — У тети синий.       — Про тетю я знаю, да…       И снова затяжное молчание.       Себастиан хотел было что-то сказать, но долго тянул с этим: собирался с силами. Оминис повернул к нему голову и терпеливо ждал, не давил, чтобы быстрее. Это бы, наоборот, отпугнуло Сэллоу от разговора.       — А ты когда-нибудь слышал о таком, чтобы мечи меняли цвет…? — голос у Себастиана был испуганнее, чем до этого, Оминис насторожился. Ночные разговоры всегда были разными: они могли говорить о чем-то серьезном или, наоборот, шутить, смеясь до слез на весь коридор. Но никогда еще в словах Себастиана не было такой тревоги.       Оминис даже привстал на локтях и нахмурился.       — Ну да… Обычно у ситхов мечи становятся красными. Но у моей семьи они вроде были красные изначально, я точно не знаю. Не то, чтобы они делились со мной такими интимными вещами.       — А наоборот бывает?       — Из красного в другой цвет?       Себастиан кивнул на уточняющий вопрос, — Оминис не увидел бы этого в темноте, даже будь он зрячим, лишь услышал шелест одеяла, в которое был закутан его одноклассник, как в кокон напуганная бабочка.       Оминис полноценно сел на кровати, свесив ноги на пол. Нахмурился серьезно, сложил руки на груди.       — Не слышал. В чем дело? — потому что не уловить беспокойство в голосе Себастиана было невозможно. Он не просто так спрашивал, не просто интересовался из любопытства, нет — потому что такая же колючая аура была вокруг него, когда он на протяжении нескольких лет колючим ежиком ворочался от бессонницы длинными ночами, тревожимый надоедливыми мыслями.       Себастиан молчал, и Оминису пришлось повторить свой вопрос громче и тверже:       — В чем дело?       Он не хотел напирать на него, не хотел давить, но, когда речь касалась ситхов и красных мечей, было уже не до шуток, Себастиан это и сам прекрасно понимал. Потому и не шутил, как бы сильно ему не хотелось, и даже не переводил тему.       — Когда мы были на Илуме, — вот в чем дело, — Оминис кивнул. Та самая причина, по которой Себастиан сейчас сидит перед ним здесь — и он наконец узнает правду. Даже если та его никогда не интересовала — ведь он не знал, с чем она была связана. Узнал сейчас, — с красными мечами, — и это уже было достаточной причиной для беспокойства. — Когда мы были на Илуме, и ты нашел свой кристалл, помнишь? Все рассматривали твой фиолетовый, и я тогда… Ты сказал, почувствуешь… Я почувствовал, как оно зовет меня…       Что ж, Оминис о Себастиане был худшего мнения: на его коже ожогов от тренировочного бластера больше, чем у любого другого ученика. А он Силой, оказывается, был приведен к своему кристаллу. Оминис похвалил бы его, если бы узнал об этом при других обстоятельствах, но сейчас только нетерпеливо махнул рукой — тема была слишком серьезная, чтобы напрягать длинными паузами.       — Я нашел кристалл, который меня звал. Он, конечно, не светился, как твой, но… когда я взял его в руки…       Себастиан сглотнул. До этого смотревший в пол, он поднял на Оминиса испуганный взгляд, в глазах собрались слезы. Его почти трясло, и Оминис поджал губы. Будь бы тут Анна, она бы обняла обоих, пытаясь успокоить. Но ей о таком, признавали оба парня, лучше было не знать.       — Он был красным? — Оминис спросил тихо, кивнул Себастиан напротив, прерывисто всхлипнув.       — И почти сразу же стал синим. Сразу же синим, он даже не был фиолетовым, как у тебя. Что это такое? — первородный страх в его голосе заставил бояться и Оминиса. Но тот упорно свой страх не выдавал. Улегся обратно на кровать, накрылся одеялом.       — Но он же сейчас синий, не красный. Забудь об этом. Просто недоразумение. Ты слишком много придаешь этому значения.       Оминис от Себастиана отвернулся лицом, притворился спящим, но глаз до утра так и не сомкнул. Это не было недоразумением — потому что Сила не ошибается, нет-нет.       Себастиана категоричные слова друга, на удивление, успокоили; больше они не поднимали эту тему. Но волноваться вместо Себастиана начал Оминис. И начал пристальнее следить за ним, надеясь, что сможет предотвратить беду в случае чего. Потому что ни секундный красный кристалл, ни фиолетовый цветок из сенаторского сада не были просто совпадением.              Тренировки джедаев на протяжении пяти лет, что они были в Ордене, оказались гораздо увлекательнее, чем тренировки тиранов-родителей. Здесь поощряли за успех и не наказывали за неудачу, — было приятно.       Оминис долго был единственным из его ровесников юнлингом, кто справлялся со «слепой» тренировкой. Вылетающие из тренажера снаряды на коже других оставляли ожоги, прожигая насквозь одежду.       От аристократичной одежды пришлось отказаться. Грязно-желтые тренировочные кофты и штаны, темно-серые джедайские накидки, темно-синяя официальная одежда — не черная, которую обычно он носил дома. И пусть он эти цвета даже не видел, пахла одежда по-другому: песком, потом после тренировок, свежими сливами с Набу, которыми изредка баловали падаваны, иногда заглядывающие в Храм на Корусанте.       К первому в тренировках Оминису позже присоединились Себастиан, Анна и Натсай — та самая девочка с корунайским акцентом.       «Выпускные экзамены», которые они сдавали чуть ли не каждую неделю, выстраивали негласный рейтинг. Лучшие в своей группе первыми должны были стать падаванами — но только с разрешение Верховного совета.       — Как думаешь, кто будет твоим наставником?       Анна из мальчишечьей комнаты быстро выгнала Гаррета и заперлась изнутри, взломав дверь силой мысли: панель искрилась, и Оминис думал, что теперь дверь им придется, во-первых, с корнем вырвать, чтобы выйти отсюда, а во-вторых, заменить на новую. Потому что Анна ее не взломала, а устроила короткое замыкание в системе. А как чинить — никто из них не знал.       — Наверное, тетя Ноктуа. Когда она отправляла меня в Орден, она сказала, что сделает все, чтобы я был ее падаваном.       Этот разговор был за пару дней до того, как Ноктуа Мракс пришла за племянником, чтобы почетно посвятить его в свои ученики. Из своей группы он был первым, но гордился этим меньше всего. Еще с начала обучения с Силой он был на коротком «ты», в отличие от других своих ровесников, некоторые из которых до сих пор с трудом намеренно использовали ее.       — Я отправила дяде голограмму. Попросила, чтобы он стал моим наставником.       Себастиан тут же возмутился на слова сестры:       — Эй! А моим тогда кто будет? У джедая ведь не может быть сразу два падавана!       — Попроси мадам Гекат.       Сэллоу снова начали ссориться — это была привычная практика с тех пор, как Оминис с ними познакомился. И если Себастиан в начале их обучения ссор старался избегать или, по крайней мере, быстро сводил их на нет, сейчас он зачастую был тем, кто их и начинал.       Оминис первым из их группы прошел через почетный ритуал, при котором присутствовал даже Верховный совет, отчего пришлось смотреть в глаза гранд-мастеру, которого Оминис терпеть не мог — слишком уж часто тот появлялся в его доме. «Бедные, им, наверное, на всех таких мероприятиях приходится присутствовать. А у них и без того дела есть», — шептала в пустоту Поппи Свиттинг во время почетной церемонии. Анна на нее грозно шикнула и перевела взгляд на друга в центре. Себастиан смотрел на Оминиса с таким же восхищением.       Оминис для всех был примером для подражания — не потому, что он был из знатного рода, на это, к его счастью, мало обращали внимания. В пример его ставили потому, что Силу он понимал, как никто другой. И то, что он первым стал падаваном ни для кого не стало сюрпризом.       После него почетным титулом обзавелись по очереди Анна, Гаррет, Себастиан, — а дальше он перестал интересоваться, перестал поддерживать с Храмом на Корусанте связь. Ведомый тетей, давно оттуда улетел, и тренировки свои продолжил на других планетах: благо, пока никакой напряженной политической обстановки не намечалось. Не хотелось бы ему использовать свои знания в бою.       Троица поддерживала связь, но это было тяжело. Они все разлетелись в разные уголки Галактики, и сообщения чаще не доходили до получателя из-за помех, или из-за космических пиратов: Себастиан, вроде, под руководством мадам Гекат как раз и занимался их отловом.       «Будто рыбачу», — насмешливо говорил он в голографических сообщениях, которые отправлял друзьям.       Анна на Кореллии помогала дяде, который был ответственным от Ордена поддерживать на родной планете порядок. Она звала друзей в гости — потому что они не виделись вживую уже почти два года. Но времени, чтобы все были одновременно свободны, никогда не находилось. Тетя Ноктуа Оминису говорила: захочешь — отправляйся к друзьям в любой момент. Мадам Гекат, на удивление, тоже была не против их встреч. Но знал об этом только Себастиан, а друзьям передавал: не отпускают.       И приехал он только тогда, когда узнал, что Оминис вернулся домой — на пару дней заглянул к родителям, чтобы те, по плану, провели с ним воспитательную беседу. В воспитательную беседу, конечно, входила ментальная порка.       Как договорилась несколько лет назад тетя с его матерью: даже если Орден и повлияет на Оминиса «плохо», на короткую цепь его посадить всегда можно снова. Но вот только с тех пор, как Оминис покинул родительский дом в одиннадцать лет, отправившись в Храм джедаев на Корусанте, где провел еще пять, вернулся к родителям он только в семнадцать, потому что два года еще рассекал Галактику на небольшом корабле тети. Будь его воля — он бы и вовсе не вернулся. Но Ноктуа настаивала — нужно с семьей оставить нейтральные, более-менее доверительные отношения, даже если ненавидишь их. Это могло бы пригодиться в будущем. А могло и навредить, — говорил в ответ Оминис, зная о содержании семейной сокровищницы.       Его фиолетовый меч скрывать от родителей долго не удалось. Ноктуа игнорировала их сообщения, списывая все на то, что в путешествиях те либо доходят до нее с помехами, либо не доходят вовсе; причиной всех проблем, как оказалось, был гранд-мастер. Финеас Найджелус Блэк ситуацию поведал Мраксам быстро: потому что весть о фиолетовом кайбер-кристалле в руках мальчишки из потомственного рода джедаев разлетелась по Ордену со скоростью гиперпространственного прыжка. И не писали тете больше родители Оминиса; оба, и тетя, и ее племянник, получили взбучку, когда вернулись в дом спустя почти семь лет.       Как хорошо было в Ордене, — думал Оминис, и на эти мысли отвлекался от боли.       За болезненным наказанием последовало болезненное внушение: мать пыталась проникнуть ему в голову, заложить в нем, что Темная сторона Силы — это то, чего он должен придерживаться. Оминис сознание блокировал и идеально притворялся: да, Темная сторона Силы — она выше его собственной матери.       Визит Себастиана оказался для него неожиданным: это произошло на следующий день, они с тетей уже собирались отправляться. Прихватив с Кореллии сестру, близнецы заявились у него на пороге к полудню, и тут же на пороге ссорились, увидев удивленного их визитом Оминиса.       — Ты сказал мне, он пригласил нас в гости!       — Ну, мы же давно хотели встретиться. Так почему бы не сейчас, когда Оминис, наконец, остановился дома? — Себастиан протиснулся внутрь мимо друга, коротко поздоровавшись с ним, и с горящими глазами принялся осматривать холл. Оминис возмутился, хотел было спросить: какого черта, Себастиан?! Мягкие руки Анны успокоили.       У Анны и у самой складка между бровей разгладилась, когда она с нежностью обняла Оминиса. Он провел ладонью по ее щеке, коснулся пальцами волос: почетная косичка всем троим доходила уже до плеч.       Кивнув друг другу, они прошли внутрь. Оминис старался держать их обоих подле себя, и не пускать в те комнаты, которые посторонним лучше было бы не видеть.       — А где мистер Сэллоу и мадам Гекат? Разве можно отпускать падаванов без присмотра? И как вы вообще сюда добрались?       — На джете дяди. Он отпустил меня, когда прилетел Себастиан и сказал, что ты позвал нас в гости! — Анна снова раздраженно огрызалась на брата, повысив голос к концу предложения. Тот, завороженный картинами на стене и дорогими хрупкими вазами, на сестру внимания совсем не обратил.       Оминис нахмурился: что-то здесь было не так.       — А мадам Гекат?       — Она отпустила меня, когда я сказал, что мы с Анной поедем к тебе, — Себастиан ответил сразу же. Он стоял к друзьям спиной, смотря на картину, на которой был изображен Оминис, что самое интересное — в фиолетовом галстуке.       — Правда? — с недоверием спросил Мракс.       Себастиан задел вазу на тумбочке перед собой, и только рука тети Ноктуа остановила предмет от падения. Встав в дверях зала, она испуганно глядела на детей; рука ее была протянута в сторону вазы, ладонь раскрыта. Силой она вернула вазу на место.       — Что вы здесь делаете? — испуганным шепотом спросила она, прикрыв за собой двери зала. Анна тихо поздоровалась, Себастиан взглянул на женщину с непониманием. — Вам нельзя, чтобы Мраксы вас увидели. Они не должны знать, что вы здесь. А ну быстро на выход. Оминис! Как можно быть таким безрассудным! — Ноктуа повела близнецов обратно к выходу. Оминис устало вздохнул и последовал за ними. Потому что в присутствии друзей был не виноват — он даже не сообщал им о том, что остановился на пару дней дома.       Дверь зала со зловещим стуком открылась за их спинами, и Оминис замер, мгновенно выпрямившись.       — Младший братец привел в гости своих друзей? — Марволо стоял в дверях, на лице играла хитрая, змеиная усмешка. Оминису не надо было видеть ее, чтобы знать. Он медленно повернулся к брату, с которым сравнялся ростом за последние два года. Тот, оперевшись спиной на тяжелые двери, указывал ладонью вглубь помещения, где за столом уже сидели старшие Мраксы: отец во главе стола и мать по правую руку от него. И накрыто было — на семерых. — Матушка просит к столу.              Себастиан обедом у Мраксов был восхищен. И, непривычно, за столом стоял оживленный разговор.       — Себастиан, попробуй этот стейк из робы! Свежайший! А повара постарались сделать его еще вкуснее!       Оминис в жизни не видел свою мать настолько воодушевленной. На званых приемах она никогда не была так рада гостям. Да и в принципе радостным человеком она не было.       Ноктуа сидела напротив племянника, пребывая в таком же шоке.       — Анна, тебе не понравился мейлурун? — наседал на девушку сидящий напротив нее Марволо. Хитрая ухмылка не сходила с его лица.       Анна скривилась: непонятно — то ли на вкус, то ли на парня напротив.       Оминис не мог есть в такой обстановке. Слишком уж нелогично было для него происходящее, в голове не складывалось. Вилка застыла на середине пути ко рту, и тетя пнула его под столом — пришлось продолжить трапезу. Но кусок еле пролез в горло.       Себастиан широко улыбался. Он разговаривал с миссис Мракс, что сидела напротив него, — и глаза Оминиса округлялись от ужаса. Он не мог этого слышать: искреннее восхищение персоной женщины в словах Себастиана, и хитрую подлость в словах матери.       Анна закашляла, Оминис тут же повернулся к ней и похлопал ее по спине. Его мать, тут же переменившись в лице, хмуро взглянула на девушку.       — Марволо, проводи леди в уборную. Ей стоит умыться, — братья на просьбу встали. Оминис хмуро смотрел в сторону Марволо, будто и вправду мог видеть его. Хотелось бы прожечь его взглядом. — Я сказала Марволо, а не Оминис, — улыбка сошла с ее лица ненадолго, пока она сново не повернулась к младшему близнецу.       Оминис на свой стул уселся медленно, под пристальным, настаивающим взглядом тети, а старший брат его, подхватив под локоть Анну, поскорее вывел ее из зала.       — У леди слабая душа. Ей не стоит зря трепать нервы. Одно упоминание Темной Силы может сломить ее, — приторно-сладко протянула миссис Мракс, нанизывая кусочек стейка на вилку. Из практически сырого куска мяса на тарелку вытекла кровь, а женщина только облизнулась.       У Оминиса чуть челюсть не упала после ее слов: о чем это она?! при чем тут Темная сторона?!       — Себастиан интересуется, — ответила мать на немой вопрос. — Такой милый мальчик, — она наклонилась через стол, погладив младшего близнеца по щеке, но быстро отдернула руку — и красный след от ногтей остался на его лице. Себастиан даже не поморщился.       Оминис не видел, не знал, но был уверен — это ее принуждение так сработало. Не глупа была его мать, быстро смекнула: что раз на Оминисе ее «проклятие» не работает, она использует его на ком-нибудь другом.       Ноктуа смотрела то на Себастиана, то на Оминиса в отчаянии: потому что взгляд у Сэллоу не был замутнен.       — Пойдем, я покажу тебе нашу сокровищницу… — женщина поднялась со своего места и поманила Себастиана за собой. Тот поспешил за ней в нетерпении, и как только дверь за ними закрылась, Оминис подскочил со своего места.       Ему отчаянно хотелось кричать «Нет». «Нет» на то, чтобы Марволо увел Анну, «нет» на упоминание о Темной стороне, «нет» на то, чтобы и мать его увела куда-то второго близнеца. Но перечить матери он не мог: ведь по легенде он находился под ее гипнозом.       Сорвавшись с места, он понесся к той двери, за которой скрылся Марволо с Анной. Доверять брату — значит затянуть петлю на своей шее потуже, думал Оминис.       Тяжелая защелка на двери захлопнулась с другой стороны, когда рука его отца, лицом все еще невозмутимого, метнулась к двери. Оминис врезался в массивную дверь, еле удержавшись на ногах, и повернулся к отцу с оскалом. Темная Сила его отца была сильнее его собственной, и как бы не была крепка его собственная сила воли, открыть дверь он не смог бы.       Рванул к другой двери — за которой скрылась мать с Себастианом, и та на защелку захлопнулась прямо перед его носом. Руку вытянул к дверям главного входа, до испарины на лбу попытавшись оставить их открытыми до тех пор, пока не пройдет через них — и дверьми этими тяжелыми его самого чуть не прихлопнуло.       В отчаянии Оминис вытащил с пояса свой меч — фиолетовый, коий цвет его матери никогда не нравился, и тот портрет в холле, на котором ее сын был изображен в фиолетовом галстуке, она норовила несколько раз сжечь. Меч из рук тут же вылетел, как только Оминис достал его, будто кто-то сильно дернул за ниточку; лезвие подпалило челку, потухло, и рукоять откатилась в сторону. Протянувшийся к ней Оминис повис в воздухе, бессмысленно замахав ногами, и вцепившись в собственное горло: невидимые руки сжали хребет, перекрывая доступ к кислороду. Пытаться выбраться бесполезно, пока не отпустят: и он только кряхтел, слыша, как тетя упала на колени рядом с креслом брата и умоляла его прекратить. И мольбы ее — последнее, что Оминис слышал перед тем, как потерять сознание.       Он очнулся в своей комнате; не был здесь почти семь лет — прошлой ночью ночевал в гостевой. Меч его лежал рядом на тумбочке, горло болело, но на нем не было никаких синяков от удушья, впрочем, как и всегда. Оминис прокашлялся и поднялся с кровати как можно быстрее, выскочил из комнаты.       В зале ничего не говорило о том, что тут была драка; да ее, как таковой, и вправду не было — потому что это было позорное поражение без права на победу. Шестеро сидели за столом и обернулись, как только запыхавшийся Оминис вошел в зал. Анна смотрела на него из-под прикрытых век, делая тяжелые вздохи, Себастиан — с довольной улыбкой на губах. Марволо хмыкнул:       — А вот и наша королева драмы. Потерял сознание сразу же, как его оставили друзья. Настолько жалким себя чувствуешь, что боишься, будто они тебя бросят? — он закрякал противно, на смех это было мало похоже. Мать тоже захихикала в салфетку — вот уж сумасшедшая семейка, только отец молча смотрел в свою тарелку, не желая глядеть на сына. Анна, к которой Оминис подскочил в первую очередь, хотела ответить на язвительность парня напротив, но и слова сказать не могла — задыхалась.       — Они заждались тебя, сынок. Хотели улететь, но мы настаивали, что не попрощаться с тобой — это не вежливо.       Оминис не мог взглянуть на часы и потому не знал, сколько времени прошло. Он подхватил Анну под локоть, как недавно увел ее из этого зала Марволо, но делал это, в отличие от него, нежно и заботливо. Он скорее повел девушку к выходу, Себастиан поспешил за ними.       Как только они вышли на крыльцо роскошного особняка, Анна уселась на ступеньки, закашлявшись; а Оминис, отпустив девушку, накинулся на Себастиана, схватив его за грудки.       — Что она тебе показала? Что?! — он скалился от злости. На мать, конечно, он был зол больше, но минутная ярость, проснувшаяся в нем к другу, полностью поглотила его разум. Потому что он быстро понял: это не было иллюзией его матери, Себастиан тянулся к Темной стороне сам. Мраксы лишь дали толчок.       Опьяненный яростью, Оминис не слышал даже испуганный хрип Анны за спиной:       — Оминис, остановись… Хватит, не ссорьтесь, пожалуйста, — она снова закашляла, прижимая ладони к груди.       — Ничего особенного, — пожал плечами Себастиан, но на Оминиса не смотрел, будто тот мог проследить за его взглядом. Мракс встряхнул его еще раз. — Всего лишь парочку ситхских голокронов…       — Ситхских голокронов?! Ты совсем с ума сошел?! Зачем ты пошел с ней?!       — А что такое? — Себастиан сжал в ладонях его запястье и оторвал его руки от своей одежды, грубо отпихнув от себя друга. — Ты запрещаешь мне? — и голос его был низок и страшно спокоен. — Ты же тоже видел их…       — Потому что меня заставили! — он кричал, срывая голос от отчаяния. И плевать уже было — пусть мать слышит через окна. — Я этого не хотел!       — Ну и идиот тогда! Темная сторона дает возможности, которых обычные добренькие джедаи и представить себе не могут! Дураки они, раз не пользуются ей!       — Темная сторона…? Себастиан… — Анна смотрела на брата разочарованно, но тот больше был поглощен спором с Оминисом. Это не было его обычной ссорой с сестрой в те годы, когда они были юнлингами, теперь это было гораздо серьезнее.       — Это разрушит твою душу! — был у Оминиса последний аргумент. Ответа не последовало. Себастиану на это было плевать. — Если тебя не беспокоит твоя собственная жизнь, подумай об Анне! Подумай обо мне!       — А разве мы не останемся друзьями? Разве имеет значение, на какой мы стороне, если мы почти как братья, Оминис? — он говорил как миссис Мракс — тихо, медленно, шипяще, как змея. Оминиса передернуло, и он отступил на шаг назад.       — Это уже не шутки, Себастиан. Стороны Силы воюют! Как ты можешь просто так перейти на Темную?! — это была уже не злость. Отчаяние, чистейшее отчаяние. Анна за его спиной схватилась за голову, зажмурившись, и замычала от боли, кусая губы. Брови Оминиса больше не хмурились, наоборот — сложились жалобным домиком. Он смотрел на Себастиана с последней надеждой. — Тебя же это беспокоило! Помнишь, тогда, ночью? Ты говорил, что твой кристалл сначала окрасился красным, когда ты взял его.       — Но ты ведь сказал мне, что это не имеет значения.       Молча стояли они друг напротив друга, обдумывая сказанное. Оминис неожиданно вспомнил:       — Где мадам Гекат? Что ты с ней сделал?       И если бы Себастиан рассмеялся ему в лицо, как сумасшедше смеялся его брат, Оминис бы этого не выдержал. И право тот ответил даже слишком спокойно:       — Я оставил ее пиратам. Договорился с ними, они присмотрят.       Холодный голос был ледяным колом в сердце. Оминис услышал гул меча — и Анна ахнула позади:       — Красный…! — шепотом, хрипло, испуганно. Из последних сил она опиралась на ступени. Оминис нахмурился:       — Хочешь подраться…? — и в руку взял свой собственный меч, когда Себастиан шагнул в сторону своих друзей.       Оминис не позволял ему приблизиться: их мечи то и дело сталкивались с жалящим уши звуком. Анна хрипло кричала позади них: «Остановитесь! Мальчики, перестаньте! Это не смешно, хватит! Себастиан, Оминис, хватит!»       Скрестив мечи в бою, они перестали быть мальчиками, какими их привыкла видеть девушка. Два воина друг напротив друга — и оба, что было смешно до абсурда, пытались защитить одного и того же человека.       А Оминис так надеялся до нынешнего момента, что знания, полученные на тренировках, ему не придется использовать в жизни.       Меч Себастиана он искусно откинул тому за спину в тот же момент, когда Анна поднялась на ноги. Тут же девушка упала на колени, закашлявшись, схаркнула кровь на землю. Себастиан испуганно смотрел на сестру, беспокойно, холод из его взгляда моментально испарился. Он двинулся к сестре, желая помочь ей подняться, но Оминис преградил ему путь своим фиолетовым мечом. Смотрел в сторону, хмурился. И Себастиан отступил: подобрал с земли свой меч, уселся в дядин джет и улетел восвояси, перед этим пообещав:       — Я вернусь, Анна! Все будет хорошо!       Ноктуа, которая отвязалась от сумасшедшей семейки так быстро, как смогла, помогла Анне встать, и Оминис, быстро спохватившись, поднял девушку, что еле стояла на ногах, на руки. Они втроем уселись в тетин корабль, и поспешили побыстрее улететь с Альдераана. На Кореллию, — быстро сказал Оминис тете, ведь не мог пока исполнять свою роль штурмана. Он сидел в небольшой каюте на кровати, и Анна лежала у него головой на коленях, жмурясь от боли. Даже и не знал он, что можно предпринять: обезболивающее из дорожной аптечки огромной дозой не помогло даже спустя час.       — До дома осталось немного, потерпи… — шептал он ей успокаивающе. И в дом дяди Соломона занес ее, обессиленную, на руках, перепугав мужчину до смерти.              Местный доктор сказал — недомогание. Доктор из Ордена сказал — проклятие.       — Она подвергалась влиянию Темной Силы? — спросил прилетевший по вызову джедай. Оминис стоял в углу, сложив руки на груди и хмурился. Соломон Сэллоу взглянул на него с подобием той же ярости, с какой пару часов назад накинулся на Себастиана Оминис на крыльце родительского дома.       Они прилетели, и Оминис успел только сказать: — Ей очень больно, — и не объяснил ничего. Не рассказал про то, что случилось у Мраксов, не рассказал про Себастиана. Но чтобы Соломон так смотрел на него, не нужно было и подробностей: потому что он Мракс, и меч у него фиолетовый. Ноктуа сидела у кровати Анны на коленях так же, как недавно сидела на коленях у кресла брата, и влажным полотенцем вытирала ей лоб — и как только Соломон подпустил ее к племяннице.       Самое страшное, что Оминису не было, что ответить на этот вопрос целителя. Потому что он не знает: не знает, что подкладывали ей в еду, и что сделал с ней Марволо, когда увел ее подальше от его глаз. После этого Анне стало хуже.       Целитель смотрел на Ноктуа и Соломона, потому что те были здесь старшими. Но и им не было, что сказать.       — Скорее всего, — ответил наконец Оминис, и все взгляды метнулись к нему. Он склонил голову груди — не хотел, чтобы с его глазами другие встречались взглядом, взгляды эти он не видел, но чувствовал, как те прожигали ему роговицу. — Она была в месте сосредоточения Темной энергии и среди ситхов… — Соломон ахнул, сделав шаг к Оминису, но Ноктуа успела схватить его за штанину, останавливая. И на удивление, мужчина послушно замер на месте. Оминис поднял взгляд на джедая. — Это считается?       — Очень. Ее душа слишком светлая для того, чтобы находиться в таких местах. Особенно длительное время.       «Часа два уж точно», — думал Оминис, хмуря брови. И слушал оставшееся вполуха, ведь думал лишь о том, что это его вина — что Анна заболела, и что Себастиану открылись тайны ситхских голокронов.       — …как это вылечить?...       — …пока нет лекарства… иногда проходит само…       — …долго?...       — …по-разному…       Голоса доносились до него как сквозь толщу воды. Он вспоминал гул чужого, — красного! от осознания сердце обливалось кровью, — меча и, не выдержав, вышел на улицу, когда услышал:       — …она очень слаба… скорее всего она умрет до совершеннолетия…       Он стоял под темно-серым небом, обратив к нему лицо, и вскоре дождь потек по его щекам. Хотелось забыться. Или, — лучше, — вернуться на семь лет назад и отказаться от предложения тети обучаться в Ордене. Он погубил бы себя, оставшись в родительском доме, но себя было не жалко; а с Себастианом и Анной все было бы в порядке без него.       Из дома вышел джедай, имя которого Оминис не запомнил. Тот кивнул на прощание и удалился в сторону города, в порт. Через несколько минут вслед за джедаем вышел Соломон, и Оминис от страха сжался. Ему не хотелось объясняться. Но он боялся, что мужчина убьет его на месте.       — Ноктуа мне все рассказала. Не вини себя.       Оминис прерывисто вздохнул.       — Про Себастиана тоже?       — Да, — и Оминис перебил его с отчаянием:       — Я обязательно что-нибудь придумаю. Помогу Себастиану, найду лекарство для Анны… Я все исправлю! — парень вернулся в дом. Занял место тети у кровати, да так и уснул: на полу, рядом с успокоившейся, наконец, Анной.              Оминис не спешил оставлять ее. Носился весь день с полотенцами, когда боль неожиданно одолевала Анну колючими ёжиками. Вскоре они поняли, что боль нападала приступами. Большую часть времени же Анна чувствовала себя нормально.       Она была счастлива, что Оминис не мог видеть ее измученного лица: бледного, с синяками под глазами.       Оминис отправил сообщения Себастиану: о том, что Анна больна. Из-за Темной Силы. Предупреждал, умолял, чтобы и Себастиан ей не пользовался. Потому что Темная сторона — истинное зло.       Оминис отправил два голографических сообщения: на джет Соломона Сэллоу, на котором Себастиан улетел с Альдераана, и на корабль мадам Гекат — вдруг и там объявится их старый друг. Ответа не последовало. Оминис думал, Себастиан не получил сообщения.       Джет объявился на орбите через пару дней. Засекли радары, и Оминис встал у выхода, ожидая, когда джет приземлится. На шум вышли Соломон и Ноктуа, которые, увидев Себастиана, достали мечи, — о сообщениях Себастиану они не знали, и потому были на стороже, не желая подпускать его к больной. Анна, что в тот день чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы стоять, выглянула из хижины. Оминис сделал к другу несколько шагов навстречу.       Они, конечно, не обнялись, как сделали бы еще неделю назад, если бы приехали сюда к Анне в гости. Оба молча стояли друг напротив друга и хмурились. Оминис заметил — Себастиан избавился от своей падаванской косички, что раньше носил с гордостью. Он не закончил обучение.       Взгляд Сэллоу метнулся к домику: он увидел Анну и улыбнулся ей, помахав рукой. Анна не знала, что делать — и потому не сделала ничего, молча прячась за спинами взрослых. Соломон нахмурился.       — Зачем ты здесь? — Оминис остановился напротив друга. Тот хмыкнул.       — Как грубо, Оминис, так в лоб спрашивать. Я прилетел домой.       — Тебя никто не пустит, и ты это знаешь. Зачем ты здесь?       — Хватит повторять вопросы, будто я не слышу их с первого раза, — Себастиан сделал шаг навстречу другу, но тот не сдвинулся с места. И встали они друг к другу вплотную, дышали друг другу в лицо. — Ты мне отправил сообщения. Сказал, что хочешь найти лекарство для Анны. И я тоже хочу. Потому что она моя сестра.       Оминис ничего не ответил, только молча кивнул. Обернулся на тетю, и та кивнула в ответ, расслабившись, но брови ее все еще в осторожности хмурились.       — Полетим на тетином корабле.       Себастиан пожал плечами, молча соглашаясь. В корабль они зашли молча. Летели они, — пилотом был Оминис, — молча. Спали друг напротив друга, — только притворялись, — в тесной каюте молча.              Они говорили мало. Только обсуждали, куда полетят в следующий раз. Каждый месяц возвращались на Кореллию, и Оминис отдавал то, что они с Себастианом нашли. Обычно это были растения или всякие отвары — некоторые не то, что не помогали, а только делали хуже. Ритуалы всевозможных целителей, некоторых даже из племен дикарей, и настенные письмена из заброшенных старых храмов с кучей ловушек — они жертвовали своей жизнью, лишь бы найти лекарство для Анны. Оминису приходилось мириться с Себастианом, с его одержимостью Темной Силой, потому что короткие их диалоги состояли обычно из «Что мы ищем?» и «Единственное лекарство на Темной стороне». Оминис хотел утопиться в ближайшем водоеме, когда Себастиан начинал в очередной раз:       — Мы так ничего не найдем, — это после того, как они второй день шастали по диким джунглям в поисках очередного заброшенного храма. — И почему мы не могли на корабле туда долететь?       — Потому что крона у деревьев на этой планете слишком густая. Нам повезло хотя бы, что верхушку храма видно сверху, и мы знаем, куда идти.       Они остановились на холме, под одним из тысячи раскинувшихся деревьев. Крона их всех, переплетаясь друг с другом, образовывала крышу над их головами, и было прохладно, раз солнце не грело землю под ногами. Костер на свой страх и риск развели, чуть подальше внизу — водоем.       — Могли бы и ночью идти, — огрызнулся Себастиан, когда они устроились на ночлег. Пришлось придвинуться друг к другу, прижаться спинами, чтобы было не так холодно. Оминис объяснял ему, как маленькому ребенку:       — Наша средняя скорость две целых и восемь десятых километра в час. До храма еще километров девятнадцать, — Себастиан страдальчески вздохнул. — Даже если бы пошли ночью, к утру не успели бы. Лучше набраться сил.       Оминис решил, что сон сейчас — единственное, что он может сделать для Анны. Он все делал для Анны. Приостановил обучение, скитался по джунглям. Но надежду не терял — для Анны.       И даже если сказал, что нужно поспать, сна не было ни в одном глазу.       — Ты не спишь. Тогда послушай меня, — Себастиан не поворачивался к нему. Оминис напрягся, потому что за такими твердыми заявлениями обычно ничего хорошего не следовало. И был прав: — Эти цветочки, безымянные рецепты от незнакомцев, старые артефакты, которые давно потеряли силу… Мы лекарство ищем уже восьмой месяц. Да, целитель сказал, Анна не доживет до совершеннолетия, но она дожила. Потому что сильная. Но не настолько, чтобы прожить еще дольше, понимаешь?       Он, Оминис, прекрасно это понимает. Он и спать не мог из-за этого: потому что думал о том, что, если проснется на следующий день, на следующий день может умереть Анна. Страдали от бессонницы оба: и в итоге часто отключались за столиком в каком-нибудь пабе, пока ждали заказанный на последние кредиты завтрак.       — Я уже сказал нет. И точка.       — Ты тупой или прикидываешься? — Себастиан повернулся к нему, привстав на локтях, и только тогда Оминис повернулся в ответ. Потому что не важно, какими друзьями они были раньше, не важно, как восемь месяцев жили рука об руку в тетином корабле, когда речь заходила о Темной стороне, Оминис боялся оставлять открытой спину — потому что Себастиан уже поднимал на него меч. — Наш единственный способ помочь Анне — это использовать знания ситхов. Их ритуалы, нам надо искать их, а не травки. Они могут быть записаны на голокронах…       — Никаких больше ситхских голокронов! — Оминис скалился. Они пытались убедить друг друга в том, что они — дураки. Может так и есть: дураки здесь — они оба. — Никакой больше Темной Силы! Она заболела из-за ее влияния! Если бы Темной Силы не было, она была бы здорова! И ты был бы адекватный!       Себастиан комментарий в свой адрес проигнорировал.       — С огнем нужно бороться огнем, Оминис, как ты не понимаешь?! Книжек не читал? Темные проклятия исцеляются только Темной магией.       — Магией, ха! Эти детские сказки о волшебниках, что за глупость! Нашел с чем сравнивать!       Оба вскочили на ноги. Оминис ощупал пояс под плащом — меч на месте. Он, конечно, не хотел снова вступать в бой, но оставался на чеку.       — Я не собираюсь больше тратить время зря и скакать с тобой по этим храмам.       — Так и быть. Уйди спокойно, — Оминис выпрямился. Боя он не хотел. Сейчас они действительно могли разойтись мирно.       Фыркнув, Себастиан стал собирать вещи. По тому, как тот ни секунду не колебался, Оминис понял — тот много думал о том, чтобы покинуть его.       — Найди себе джет. Корабль моей тети, я тебе его не отдам.       «Найди себе джет», — а ничего получше не придумал? Нет, — потому что это именно то, что он и должен был сказать. Потому что он все еще переживал о том, что будет с Себастианом.       Отпускать его не хотелось. Потому что один он пойдет к ситхам — и там окончательно убьют в нем человека.       — Соломон все равно не подпустит тебя к Анне с темными артефактами, — бросил он на прощание.       Себастиан, вместо «пока», «до свидания» или «прощай», грубо толкнул его плечом напоследок и молча ушел, оставив его одного посреди джунглей. Заснуть в тот день Оминис так и не смог.              Медитируя, Оминис часто натыкался на видения, нет — на воспоминания. Тренировки в Храме на Корусанте, то, как они бегали по коридорам, то, как разговаривали глубокими ночами, как ели сливы в саду, как смеялись. И среди всех задорных было одно, что навевало грусть, — о том, как он сорвал цветок в сенаторском саду. Снова и снова проживал этот момент.       Он просил у Силы о помощи и потому медитировал, снова и снова возвращаясь в джедайские храмы, в дикие джунгли, в конце концов — в пещеру на Илуме. Но натыкался только на эти воспоминания. Терпения уже не хватало — хотелось все бросить и остаться с Анной, не покидая ее до конца.       Он навещал Анну все чаще и чаще: теперь прилетал раз в два дня. Потому что боялся каждый раз получить от Соломона сообщение… О содержании не хотелось даже и думать.       Болезнь, казалось, сходила на нет. Приступы становились реже, но с каждым разом все сильнее и болезненнее поражали слабое девичье тело. Анна высказывала Оминису свое беспокойство, когда они оставались одни:       — В следующий раз умру… Это уже невозможно терпеть…       Голос ее был хриплым. Оминис продолжал делать все, что было в его силах, чтобы следующего раза не произошло.       Себастиана он не видел с тех пор больше года. Анна говорила, он прилетал пару раз, проведать, узнать, все ли в порядке, но дядя оградил их хижину барьером. Оминис и сам этот барьер чувствовал, ведь и сам проходил его с трудом.       Просить помощи у гранд-мастера Блэка было себе дороже. Мадам Гекат среди пиратов они так и не нашли — и все пираты молчком, будто и не знают, что с ней стало. Мадам Уизли, — та самая тетя Гаррета, — ее ввязывать в разгорающуюся гражданскую войну не хотелось. Потому что Себастиан снова обратился к Мраксам. А Ноктуа ломала голову, и не знала, чем бедной девочке помочь.       — Может он и прав, — говорила она шепотом на кухне, когда Анна наконец заснула. Оминис подавился чаем. — Про то, что нет других способов. Все, кто с таким сталкивались, говорят, что нет лекарства.       — Они его просто не нашли. И поэтому их близкие погибли, — Оминис спрятал дрожащие губы за чашкой. Но руки у него тряслись тоже. Он пытался убедить других и себя: — А мы найдем.       Может Сила не давала ему ответы, потому что он когда-то уже прикасался к Темной стороне. Прикасался к тем же голокронам, которые меч Себастиана окрасили красным. И, в конце концов, даже использовал Темную Силу против брата — потому что это входило в программу тренировок от его родителей.       Но ведь Сила справедлива. Почему тогда она дала Анне заболеть?              Оминис давно не спал, летая туда обратно с Корусанта на Кореллию последние пару недель — а путь был не близок. Заснул у Анны на коленях, сидя на полу у ее кровати, и к вечеру проснулся от гула корабля снаружи. Поднял голову, зевнул, подумал — тетя вернулась с Корусанта. Но она обещала вернуться через пару дней, а Оминис решил на это время здесь остаться, и присматривать за подругой. Соломон вышел из хижины, и через пару минут, когда смолк мотор, его гневный голос окончательно разбудил Оминиса.       — А ну убирайся! И это с собой забери! Увези это обратно, где и нашел!       Оминис моментально вскочил на ноги и выбежал на улицу. Ливень мгновенно промочил его волосы насквозь, и он был рад, что вода, льющая как из ведра с неба, не мешала ему видеть, как остальным.       У старого джета стоял Себастиан, держа в руках пирамидальный предмет. Оминис почувствовал веющую от него Темную Силу, которую узреть ему не помешала даже стена дождя. Парень ужаснулся — в руках у его друга был ситхский голокрон. Как те, что были в сокровищнице его родителей.       — Не смей приближаться! — Соломон достал меч. На крики выбежала под дождь и Анна, и Оминис попытался заставить ее уйти — чтобы она еще и не простудилась. Но девушка, упрямая, стояла на своем.       — Себастиан! — пыталась перекричать она ливень. Брат обратил на нее внимание и направился к сестре.       — Я сказал, стой, где стоишь! — гул синего меча Соломона рассек воздух. Анне снова стало страшно, и она прижалась к Оминису, что накинул на ее плечи свой плащ.       Страшно было всем. Поднимать оружие против Себастиана никому не хотелось — потому что он, в конце концов, оставался им родственником. Соломону — племянником, Анне — родным братом, и Оминису — названным, которого он нашел в незнакомце. Никто не хотел, чтобы отношения их рушились в бою.       — Себастиан! — снова прокричала Анна, пытаясь брата предупредить, но закончить не смогла — закашлялась.       — Я нашел, как можно излечить тебя, — он медленно шел к сестре, на протянутой вперед ладони сверкал голокрон. Отражение кроваво-красного в глазах брата Анну пугало, ведь взгляд этот был восторженно-сумасшедший, какой когда-то она видела у представителей семьи Мраксов.       — Уходи, Себастиан! — кричала она со слезами на глазах, но слезы эти смешивались с дождевой водой. — Мне не нужна такая помощь!       — Ты скоро умрешь, если мы не проведем этот ритуал! — эмоции на лице младшего Сэллоу сменялись на удивление быстро. И красный в его глазах больше не казался лишь отголоском сумасшествия — это был истинный гнев.       Ослепленный идеей спасти сестру ценой чужой души, может, даже своей, он не заметил, как Соломон подошел сбоку: синий меч промелькнул прямо перед лицом Себастиана и ровной линией пирамидку на его ладони разрубил пополам. От неожиданности Анна вскрикнула, и Оминис закрыл ее собой, спиной повернувшись к Себастиану.       — Нет! Что ты наделал! Идиот!       Себастиан раньше не разбрасывался такими обидными словами в сторону дяди. Но гневу его сейчас за уничтожение последней надежды для сестры не было предела.       Оминис про такие голокроны слышал. Проклятые — потому что содержали в себе информацию о проклятиях. Зачастую полную: как наложить, какие последствия, и как снять, если оно было не смертельным. И, зная, что проклятие на Анну было наложено в его доме, Оминис был уверен, что этот голокрон существовал. А существовал, главное, у него дома. А значило это, что Себастиану пришлось либо обокрасть сокровищницу Мраксов, либо сдружиться с мамашей Оминиса, — и это, как ни прискорбно, звучало более правдоподобно. Одного только Оминис не понимал — почему, зная, что Анна заболела из-за Мраксов, Себастиан продолжает с ними якшаться.       Себастиан меч достал, на удивление, по-искусному быстро. Двойной красный меч — он не хотел давать поблажек Соломону.       «Такой же у Марволо», — последний пазл в картине «Себастиан сдружился с Мраксами». Картина «Себастиан сдружился с ситхами». Картина «Себастиан сдружился с Темной стороной Силы».       Анна в его руках задыхалась от плача. Она дергалась, рвалась к брату и дяде, желая прекратить их бессмысленную бойню. Ее собственный меч давно был сложен на полку над кроватью, но выхватить меч у Оминиса она даже не собиралась — ведь если просто встанет между ними, они ведь прекратят? Не станут ведь насмерть рубить сквозь нее.       Свист мечей неожиданно прекратился. Анна, благо, не видела за спиной Оминиса, как дядя ее упал замертво от рассекшего грудь смертельного удара. Но как только Себастиан от тела Соломона отступил, Оминис, обернувшись на затихший звук, хватку ослабил. Анна из его рук вырвалась, как птичка.       — Дядя! — охрипший от слез голос ее срывался. Она упала на колени рядом с бездыханным телом: прижгло мечом рану на груди, но точно разрезал меч сердце. Кровь на ее руках; она не слышала ничего вокруг, не видела ничего за пеленой слез, дождь накапал ей в глаза. И было больно, жгло. Глаза, горло, сердце. Дяде было больно? Или он не успел ничего почувствовать?       Себастиан сделал к ней шаг, но подойти к сестре ему опять не дали. Вставший между ними Оминис наконец и свой меч обнажил; как же горько ему было оттого, что приходится насмерть сражаться с лучшим другом. Сэллоу заколебался, видя решительность защитить в глазах парня напротив, сделал шаг, желая с сестрой поговорить, и Оминис повторно шагнул ему навстречу: лучшая защита — это нападение. Терпеть такое поведение Сэллоу у него уже не было сил — тот переходил все границы.       Скрестили мечи с визжащим звуком, как будто визжала от боли утраты душа Анны, — а сама же девушка сидела тихо, всхлипывая в унисон дождя. Она кричала, они уж и не слышали: «Остановитесь! Вы убьете друг друга!»       Оминис медленно заставлял Себастиана отступать к джету: думал, тот трусливо убежит. Но недооценил: потому что сила, данная тем, кто примкнул к Темной стороне, была по-черному, нечестно мощнее. Привычно сомкнулась невидимая рука на горле, заставив выронить меч из рук, попытались в разум проникнуть чужие назойливые принципы, — такие знакомые, — то был мамин почерк, — и когда понял Себастиан, что Оминис для уговоров слишком силен, Мракс был откинут в сторону: хрустнул болезненно позвоночник, когда встретился с камнем, во рту неприятный привкус крови.       Себастиан сделал шаг навстречу сестре. Смотрел на нее и на дядино тело виновато. Опустил меч, и глазами испуганными смотрел на сестру. Остановился, как вкопанный.       Услышав болезненный вскрик Оминиса, Анна будто очнулась от транса, в который неожиданно ввела ее смерть дяди от рук собственного племянника. Очнувшись, первым инстинктом было сжать в окровавленных ладонях оружие: синим заискрился дядин меч, упавший рядом. На трясущихся слабых ногах поднялась девушка, выставила меч вперед и в Себастиане больше не видела брата — только врага, в глазах которого красным отражалась пролитая кровь. Он сглотнул и отступил. Анна на это и надеялась — не будет же он драться с больной; вон она — еле-еле стоит на ногах, защищая тело дяди из последних сил. Себастиан отступил. Быстро сел в джет.       — Я не хотел… — последнее, что они услышали от него в тот день.       Анна подскочила к Оминису, помогла ему подняться, он подумал — на спине будет огромный фиолетовый синяк, благо, что позвоночник не сломан. К телу они подходить не спешили, но решили вскоре: надо как можно скорее его похоронить. Без ритуала, без ничего; выкопали яму, бросили по горсти земли с сожалеющими словами, и закопали обратно. С Соломоном похоронили и его меч.       — Это как-то неправильно… Неуважительно, — всхлипывала Анна над быстро сымпровизированной могилой. Оминис приобнимал ее за плечи, успокаивающе поглаживал.       — Это все, что мы могли для него сделать. Не могли же мы оставить его на улице под дождем. И в дом занести… Чтобы мы смотрели на него? Анна…       И они долго стояли под проливным дождем, позволяя ему смыть с них события этого вечера. Оминис настаивал на том, чтобы девушка ушла в дом и переоделась — а то заболеет. Но она, как стояла на месте, так и осталась там стоять, совсем не сдвинулась с места. Смотрела на свежую могилу.       — Надо будет посадить здесь цветы, — сказала она и снова замолчала.       «Клумба — хорошая идея», — думал Оминис. Потому что цветок из сенаторского сада — символ. Его Оминис сорвал, как сорвал кристалл в одиннадцать лет на Илуме, напуганный красной кровью. Его Оминис погубил; и не будь он тогда сорван, цветок бы прожил дольше. Увял бы с сезоном, опал, но возродился бы на следующий год. А в руках его — сгорел, ожег материнским мечом ладони, как ожгла ладони Себастиану Темная реликвия мечом Соломона Сэллоу. Оминису это в наказание — и смерть цветка, и смерть заменившего трем детям отца человека.       Оминису казалось, он был виноват снова — сорвал невинный цветок по имени Себастиан, погубил по глупости. Тот связался с Темной стороной, потому что Оминис был с ней связан. Не будь бы Оминиса, тот не нашел бы путь к Темной Силе в лице миссис Мракс, не нашел бы в их фамильной сокровищнице проклятый голокрон.       Анна хрипела, стоя под дождем, спрятав лицо за капюшоном джедайского плаща — это не было виной Оминиса. Не будь Оминиса, упрямый Себастиан нашел бы другой путь к Темной Силе, — чувствовала девушка.       — Но это моя вина, что ты заболела.       Анна — еще один цветок, погубленный им.       Они посадят здесь небольшой садик и срывать цветы не будут — вот искупление, только бы подарить новую жизнь взамен той, что отняли.       Анна оставила Оминиса одного под дождем, когда ушла и сказала, что будет ждать внутри; весь перепачканный в земле, в которой они хоронили Соломона Сэллоу, — Анна — с хрипами, — он скинул с себя капюшон, подставив лицо небу.       Оминис балансировал на тонкой грани: душа еще не была полностью высосана Темной Силой, но незаметно применял он ее за последний год непозволительно часто, стараясь противостоять когда-то другу, брату; Анна про Себастиана говорила так же — когда-то он был ей брат. Но думала иначе — ведь до сих пор любила.       А Оминис, боясь, никому не скажет, что и он ходит по тонкому льду. И цвет его меча колеблется то к красному больше, то к синему. Сегодня, под серым небом, он почти был похож на индиго. Значит — Оминис здесь, чтобы охранять. И чтобы сохранять: баланс между Светлой и Темной стороной, дружбу между ними троими, любовь сквозь слезы…       Оминис верил: пока он искусно идет по натянутому канату, как акробат бродячего цирка, он способен укротить Себастиана; способен даже исцелить его кристалл, чтобы тот снова стал зеленым, зеленый Себастиану очень шел. Оминис надеялся исцелить чужую душу, что из-за ситхов обливается кровью, чужое сердце, что разрывалось в груди, когда Себастиан и сам понимал, что переходит черту. Но сколько бы не лилось слез по их щекам, обращенным к дождю, они не прекратят — ведь делают это ради любви.