Wir haben uns nichts mehr zu sagen Und alles ist mehr Schein als Sein. __________________________ Нам больше нечего сказать друг другу, Сейчас все представляет собой скорее иллюзию,
чем реальность.
Да, им нечего сказать друг другу. Но эта тишина красноречивее беседы. Как бы они ни боялись друг друга, сейчас, рядом, им так приятно находиться. Дазай счастлив, что с Огаем ему не надо играть веселого клоуна. Огай счастлив, что с Осаму ему не нужно выглядеть строгим и уверенным в себе руководителем. С друг другом можно просто быть. Быть собой. И липы пахнут так чудесно.So vieles kann man stumm ertragen, Doch stetes Tropfen höhlt den Stein. __________________________ Многое можно вынести молча, Но упрямые капли обтачивают камень.
Они молчали. Всегда, особенно друг с другом. Осаму глядит на Огая. Убирает частично мешающую челку и глядит радостно, совсем беззлобно. На самом деле, Дазай не ожидал здесь встретить бывшего опекуна. И наверное, заприметив его, надо было развернуться и уйти. Но Дазай слишком самоуверенный и упертый, чтобы развернуться и пойти обратно. Если он шел сюда, значит, сюда и дойдет. Он кусает язык, вспоминает. А ведь Огай не был таким плохим родителем. Он был отцом и отчимом одновременно. Он учил, воспитывал, порой бил, затыкал, наказывал, но растил. И вырастил, пусть и неполноценного, но человека. Осаму любил его, как отца, в моменты, когда Огай целовал его перед сном и невесомо обнимал. И пусть такое было очень редко, но было. Парень в такие моменты всегда смущался, но никогда не отталкивал. Он отводил взгляд, прижимал руки к своей груди или опускал ровно по швам, но никогда не отталкивал. После долгих объятий Мори обычно несильно постукивал по его плечу, желал спокойной ночи и уходил. Осаму любил его за это, за нежность, как отца. Осаму ненавидел его, как отчима, в моменты, когда Огай бил сильно по голове за какой-то проступок. Бил до крови из носа, бил прямо по затылку, с размаха, в лице не меняясь. А после своим привычным, иногда тошнотворно-сладким и нежным голосом говорил, что делать так нельзя и что Осаму в который раз его разочаровывает. Осаму ненавидел его за это, за язвительность и бесчувственность, как отчима. Осаму любил и ненавидел. Уход из мафии дался так тяжело. Смерть близкого и самого дорогого друга стала для него точкой кипения. Он ушел, но, признаться, пожалел. Но Дазай слишком самоуверенный и упертый, чтобы развернуться и пойти обратно. — Как в мафии дела? — он начинает первый. Говорит с напыщенной уверенностью и легкостью. И кажется, Мори даже не может понять, как Дазаю тяжело сейчас говорить. Или может, но внешне не показывает. Все-таки Мори — прекрасный актер. За пару минут этой неловкой встречи он еще ни разу не глянул на бывшего воспитанника. Лишь периферийным зрением отметил то, как устало и истощенно выглядит Осаму. Наверное, на работе завал. — Точно так же, как до твоего ухода, — безэмоционально говорит Огай. Он глядит на собственные ноги, качает ими. На улице так тепло. И запах липы кружит голову. Он вдыхает полной грудью, чем привлекает внимание Дазая к себе. Воспитанник глядит пронзительно и строго. Мори чувствует взгляд, но не ежится, не ерзает. Ему тяжело под таким надзором, но он улыбается все так же легко, как улыбался до этого. И глядит все так же вперед, медленно и редко моргая.Wir schauen uns nicht mehr in die Augen, Die Tränen trocknen im Gesicht. __________________________ Мы больше не смотрим друг другу в глаза, Слезы на лице высыхают.
— А как было до моего ухода? — глумится Дазай и подсаживается ближе. Садится на самый край старой выцветшей голубоватой лавочки, раздвигает нагло колени в стороны, откидывается на жесткую спинку. Действительно, как было до его ухода? Дазай исправно выполнял большинство миссий, чем у Огая вызывал тихий невысказанный восторг. Мори боялся перехвалить, оттого молчал. Но он мог погладить по волосам и с теплой гордостью глянуть в его глаза. «Я горжусь», — читалось в его взгляде. Осаму этого никогда не видел. В такие моменты он чаще всего опускал голову и глядел в пол. Возможно, так даже лучше. Но порой Осаму выполнял миссии хуже, чем ожидалось. Страдал не только он, но и остальные. Конечно, Мори наказывал. Конечно, бил. Бил не за ошибку, а за то, что Дазай не выложился на все сто. Осаму никогда не выкладывался на все сто. Мори это точно знал. — Точно так же, как и после твоего ухода, — непреклонен Огай. Кажется, он не горит желанием вести беседу. Но ему нечего сказать. Что уж говорить, он не может себя пересилить, чтобы посмотреть в сторону Осаму. Мори не боится и не стыдится. Он не может: воспоминания не дают ему покоя. Ночи для мужчины всегда были бессонными. Отчасти и Осаму в этом замешан.Wir können nicht mehr an uns glauben, Die Zukunft gibt es für uns nicht. __________________________ Мы больше не можем верить друг в друга, Будущего для нас не существует.
Мори никогда не верил Дазаю и ждал от него ножа в спину. Вернее, пистолета в рот или к виску; для парня подобное было куда привычнее. Но несмотря на недоверие, он позволил жить парню рядом с собой. И сотню раз, а может и тысячу, пожалел. Нет, Осаму не шумел, не кричал, даже не приставал к Элизе и из комнаты своей выходил крайне редко. А Огаю хотелось, чтобы выходил он почаще. Огаю хотелось видеть своего мальчика, трогать его, учить. Учить чему угодно, лишь бы Дазай слушал его. Увы, быть учителем для мальчишки не было возможности. Огай на него засматривался и питал чистую теплую любовь. Возможно, отцовскую. И любовь эта трепетом отдавалась под ребрами. И Мори злился, бесился, давил кулаком на грудь, искренне не понимая, откуда в нем, таком мерзком и черством, появилось это чувство. Его сердце билось через раз, порой замедляясь. Казалось, что он мертв. Но лишь рядом с Осаму оно стучало верно, с ритма не сбиваясь. И Огай об этом молчал, ведь он, врач и сильный психолог, не мог разобраться в своих чувствах. Не хотел верить, не хотел воплощать в жизнь. Ему ничего не мешало опрокинуть мальчишку на стол или постель, прижать своим телом и отлюбить, попробовать, ощутить. Но он терпел и довольствовался одним взглядом, брошенным на худую фигуру раз в день. Чаще они не виделись. А Мори хотел. И, признаться, ему было больно, когда Осаму ушел. Но никому из подчиненных он этого не показал. «Нет незаменимых», — твердил Мори. Осаму стал таким, незаменимым.Wir hatten gute Zeiten, Doch alles bricht einmal entzwei. Wir hatten schlechte Zeiten Vorbei ist vorbei ist vorbei. __________________________ У нас были хорошие времена, Но однажды все разбивается пополам. У нас были плохие времена, Что кончено, то кончено.
Оттого Мори не может посмотреть сейчас на парня. От того, что не нагляделся тогда. Терпел и ждал, но желанного не получил и не получит. Да он и не хотел близости. Лишь хотел, чтобы Осаму был рядом. Но это невозможно. Огай не смог пересилить себя и сказать. Пожалуй, это даже лучше. Он не сломает парню жизнь окончательно. — Скажите, а вы плакали, когда я ушел? Только честно! — наседает Осаму и уже встает со своего места. Он подходит к качелям и думает, что лучше — раскатать или притормозить. По итогу просто стоит. — Нет, не плакал. А ты плакал, когда осознал, что мир не такой светлый, как тебе казалось? — отвечает вопросом на вопрос и все еще не глядит в его сторону. Лишь глаза устало закрывает. Он боится сорваться и посмотреть. Мори тогда и правда не плакал. Он пустым немигающим взглядом глядел на дверь. Он ждал и очень надеялся, что Осаму не ушел. Часы тянулись нудно и скучно. Элиза, играющая на разноцветном ковре, не смогла унять его скуку. Мори ждал и отказывался верить, что Дазай ушел.Jede Reise hat ein Ende, Unsre endet jetzt und hier. __________________________ Всякое путешествие заканчивается, Наше заканчивается здесь и сейчас.
Это был тот конец, которого Мори не ожидал. Он не хотел отпускать. И был готов любой ценой, ценой пыток и давления, вернуть к себе. Но если любишь, то надо отпустить, так ведь говорят. Он последний раз взглянул на Осаму и… отпустил. По этой причине Дазай так легко ушел из мафии, с целыми руками и ногами, со всеми зубами, с головой на плечах. Потому что его отпустили. Потому что лично Мори распорядился, чтобы этого мальчишку не трогали. И по сей день его не трогают, по сей день он желанный в мафии гость. Но на этом их скупые отношения разорвались. Огай не смог пересилить себя, желал большего, и ни одна девушка, хоть дорогая, хоть дешевая, не смогла дать ему этого. — Нет, не плакал. Вы научили не плакать, — он растягивает губы в слащавой улыбке, цепляется за качели, тормозит. Огай подскакивает, до боли цепляется за прутья качелей и недовольно косится на парня. Сами того не замечая, они встречаются взглядом. Мори глядит пусто, устало; Дазай старается щуриться и выглядеть веселым, но в его глазах такая же пустота. — А если серьезно? — хмурится мужчина, уже не улыбается, старается вновь раскататься. А Дазай снова и снова его тормозит, издевается. — Не плакал, — кивает воспитанник, остановив его полностью. Вместо того, чтобы уйти или раскачаться вновь, Огай просто сидит, босыми ногами мерно качая. Так непривычно видеть босса таким, частично раздетым, открытым, молчаливым. Осаму обращает слишком много внимания на чужие, худые, бледные и аккуратные ножки. А смотреть так он не должен. Огай глядит точно в глаза. Его и без того яркая радужка сейчас отливает приятной смесью цветов гелиотропа и кроваво-красного. Неестественно, но Осаму засматривается. Следит за этим блеском, за этим интересом и немым, несказанным вопросом. «Совсем не плакал?» — говорят глаза, а сам Огай сжимает губы и покачивает ногой. «Совсем», — доверчиво и медленно закрывает глаза Дазай.Deine Augen sprechen Bände, Darum sag ich nun zu dir: Eine Tür geht zu — eine Tür geht auf. So ist nun mal der Lauf… __________________________ Твои глаза красноречивы, Поэтому я скажу тебе: Одна дверь закрывается — другая открывается. Таков порядок…
— А хорошо ли в агентстве? Признайся, там хуже, чем в мафии, — растягивает губы в улыбке, отпускает прутья качелей. Он хотел бы слезть, но Дазай, что буквально напирает на него, подняться не дает. — Лучше, чем с вами. Не так грязно хотя бы, — издевательски шипит, улыбается довольно. И Мори нагло ухмыляется. Ведь именно он научил Дазая скалиться. Именно он научил кусать, а потом улыбаться. — Правда лучше? — выдыхает в его губы. Так близко. Слишком близко. Единожды у Огая был шанс поцеловать мальчишку. Но Мори не стал, не смог пересилить себя. Дазай стоял тогда так же близко. Даже ближе, чем сейчас. Ему было четырнадцать, он был истинно-невинен, хотя руки его уже были частично в крови. Огай склонялся над ним и любовался его глазами. Хвалил за задание, а парень кусал губы и смотрел в ответ. Мори тогда был так напряжен. Он, окрестив себя давным-давно педофилом, не мог поцеловать ребенка. А педофил ли он? Что он оправдывает под подобным мерзким клеймом? Склонился и сглотнул. Дазай приоткрыл рот. Парень не мог знать, что ждет его. Лишь Огай понимал, дышал в его губы, приблизился, но сорвался и мазнул губами по лбу. Быстро, горячо, отчасти робко. Осаму зарделся и опустил взгляд. Мори скривился, прикусил до боли язык. Так мерзко стало от содеянного. Так мерзко стало от того, насколько чист ребенок и насколько грязен Огай. Хотя что грязного в желании обнять и поцеловать? Он вцепился в его волосы тогда и больно оттянул. «За что?» — пищал с ужасом Осаму, не понимая, почему настроение опекуна изменилось быстро и беспричинно. Действительно, ни за что. Огай таскал его за волосы тогда из-за своей минутной слабости. Он не мог простить это себе, но страдал воспитанник. Помнит ли Осаму это? Наверное, да, раз склоняется слишком близко и улыбается, мол, попробуй вновь и уже я буду таскать тебя за волосы.Es geht auch ohne dich. __________________________ Жизнь продолжается и без тебя.
— Отодвинься, мне противно, — растягивает губы в нежной улыбке и рукой легко, почти невесомо, упирается в его плечо. — Правда? Вам противно от того, что я так близко? Но раньше все было иначе, — усмехается Осаму и покорно отдаляется. Даже отходит на пару шагов и слишком глупо поворачивается к бывшему опекуну спиной. Опрометчивый поступок. — Раньше было иначе. Ты так и не ответил… В агентстве и правда лучше? — Огай не набрасывается и не бьет в спину, хотя скальпели его всегда с ним. Мори не простит себе смерть Дазая, особенно от своих рук. Осаму стал для него таким близким, как сын. Даже ближе. Не безразличие, но не любовь. Огай не может понять, чего он именно хочет: переспать с ним, лишь обнять его или не видеть никогда. — Ваше предложение вернуться в мафию еще в силе? — меняет тему Осаму. И глаза Огая загораются. Но не с азартом и ехидством, как обычно, а с надеждой и странной пеленой грусти. — Да, — скупо отвечает мужчина. Слышится шорох. Он слез с качелей и поспешил обуться. Осаму еще не обернулся. — А ты планируешь? — решается уточнить, вопрос звучит так глупо и неуместно. В ответ смех. Дазай оборачивается и улыбается. «Нет, ни за что», — читается в его глазах. Глаза Огая потухают. Что ж, ему пора. — А ваше предложение выпить? Оно тоже в силе? — имеет наглость уточнить Осаму. — Да, — снова соглашается Мори. Он уже уходит, медленно и вяло, будто давая фору. — Тогда я зайду сегодня. Зайду сейчас, — резво подмечает парень, тем самым заставляя опекуна остановиться. Мори стоит и думает. А надо ли оно ему на самом деле? Что могут они сделать под алкоголем; о чем потом будут жалеть? — Только я не люблю ром, а на коньяк в последнее время не тянет. А при упоминании вина сразу вспоминается Чуя, — Дазай в руках крутит веточку липы. Цветущую, нежную, дурманно-пахнущую. Он догоняет и показушно ежится при упоминании Чуи. — Может, что-то не такое крепкое? — Кофе? — первое, что приходит на ум. Они идут вровень. Огай старается подстроиться под шаг Осаму, не наоборот. А шаг у Дазая быстрее, приходится за ним бежать. — Нет, чаю. С липой, — хихикает мальчишка, останавливаясь. И Мори останавливается. С липой, так с липой. Кажется, у него такого нет. Рука Осаму близко. Можно взять в свою, согреться. Кисти у Огая всегда холодные, множество факторов на это повлияло. Дазай замечает чужой взгляд, со смехом руку одергивает. И Мори требуется столько сил, чтобы сохранить самообладание, не нахмуриться и не фыркнуть. Но вместо этого воспитанник вплетает тонкую веточку липы в чужие волосы. И выглядит она, кстати, уместно. С ней Огай не кажется уже таким уставшим и озабоченным своими проблемами. С ней он выглядит мило. И Дазай смущенно отводит взгляд. Он любит Огая, как отца, и ненавидит, как отчима. И может проявить даже немного нежности. Огай от такого все же хмурится, ладонью ощупывая цветы. Но вопреки своему желанию, он их не убирает и не выкидывает, а идет с ними домой. И пусть глядят косо, совсем не страшно.Eine Tür geht zu — eine Tür geht auf. So ist nun mal der Lauf… __________________________ Одна дверь закрывается — другая открывается. Таков порядок…