***
Сумерки сгущаются, во дворе под крышей уже дремлет стоя развьюченная лошадка: скромные пожитки, которые она неделю таскала на боку, нашли свое место в сундуках и шкафчиках Мейрам, а хозяин лошадки — на кровати Мейрам. Если конкретнее, у неё под одеялом, между ног. Она сладко вздыхает, поглаживая его по голове, проводя пальцами ниже, к бровям, и ещё ниже, к горбинке на носу. Линия движения поднимается по её животу и кончается, когда кошечка, положа руку на сердце, мурчит: — Хороший песик. Завтра пойдёшь со мной на озеро. Пёс вопросительно задирает нос. — От тебя за километр несёт конским потом и мокрой псиной. Не подумай, я без ума от такого сочетания, к тому же этот аромат добавляет тебе опреленный шарм. Но искупаться тебе всё равно нужно.***
С утра пораньше приятно краем глаза наблюдать, как он, мокрый после озерной воды (всё ещё пахнет псиной), колет дрова на зиму для хозяйки. А иногда и не краем. Уж кто-кто, а ведьма Волчьего Яра может себе позволить пялиться на кого хочет и когда хочет. А на песика глядеть страсть как хотелось: пушистый, крупный, в прекрасной для собаки форме, он невольно привлекал внимание. Ввиду своего светского образа жизни, кошке уже двадцать лет не приходилось вести хозяйство и тем более делить его с кем-то, но к её счастью пёсик оказался в быту очень исполнительным и послушным, не задавал лишних вопросов и ответственно относился к своим обязанностям. Мейрам даже начало казаться, что он просто любит, когда ему приказывают. Интересно, что пёс, родившийся, выросший и никогда не покидавший пределов города адаптировался к сельской жизни ничуть не медленнее, чем кошка, уроженка села ещё меньше, чем Яр. Про себя она отметила, что, в целом, учитывая его поведение, имеет смысл предложить ему съехаться после «возвращения на большую сцену чародейских интриг». Пока что об этом ему не сказала. Хотела найти изъяны, взвесить все возможные за и против. Но ещё одним аргументом в пользу будущего совместного переезда стал его кулинарный навык. Стоит отметить, что кошечка никогда не была поклонницей готовки, знала не так то много рецептов и не шибко любила проводить время на кухне — предпочитала лабораторию. А какое может быть хорошее блюдо без капельки любви процессу? Никакое, поэтому последние два месяца её рацион состоял из яичниц и омлетов (яйца ей крестьяне приносили в качестве оплаты), иногда блинов (от тех же крестьян), солонины и копченой курицы (…её действительно почти полностью содержали местные). Пёсик готовил по мере возможностей прекрасно, особенно печеные, с хрустящей корочкой куриные грудки с мёдом, чесноком и розмарином; а после того, как он испек чесночный хлеб избушка приятно пропахла квасом и дрожжами… Одним вечером он нашёл запасы ведьминых пряностей, сушёный имбирь и толченую корицу, большой мешок муки и умудрился испечь печенье. Восхитительный сливочный аромат, наверное, слышен был на том конце Яра. — Знаешь, я рада, что моё предположение о твоих способностях в готовке подтвердилось. Всё таки тебе, как охотнику за колдуньями, полагается уметь обращаться с огнём. — Мейрам… — он пристыженно отвёл взгляд. — Не скромничай. Ты точно знаешь чем средняя прожарка отличается от полной. — Воплями. — Да? Просвяти меня. — Когда «вертел я ваших мам, ироды!» это слабая прожарка, «пожалуйста, не надо, я всё расскажу!..» это средняя, а «АААААААААААА!!!» почти полная. — А полная? — Щпшпшпшпшпшп. — Занятно, весьма занятно. Самым привлекательным в этой его особенности было то, что кошка не просила его готовить. Ни разу. Иногда, когда она не обнимала его во сне, он по привычке вставал рано утром и пропадал до обеда, а к моменту, когда просыпалась кошечка, приносил ей к кровати сырники со сметаной и дикими ягодами. Рассказывал, в своей манере, последние сплетни (а он обожал местные сплетни) и наблюдения за лесными жителями. Компания его благовейно сказывалась на состоянии кошки, которую раньше перспектива остаться в селе дольше чем до зимы удручала ужасно. В целом, с приездом Владимира у неё появилось больше времени на опыты и исследования, которые пришлось когда-то забросить из-за спешки при переезде. И она безумно хотела поделится с кем-нибудь своими успехами. К объективным минусам Мейрам отнесла их с псом значительное различие в интересах, которое в условиях изоляции от внешнего мира становится очень, очень неудобным. Был бы он магом, алхимиком или хотя бы представителем городской интеллигенции — цены бы ему не было, но черт потянул зачем-то такого хорошего пёсика вместо научного русла в пыточное, в сыскное дело. Впрочем, со временем, её мнение резко переменилось после одного случая. Для местных они разыгрывали мудрую ведьму и охотника, который заключил с ней контракт и обязался защищать ценой своей жизни в обмен на загадочную тёмную силу. Как в старых добрых в сказках. Такая красивая легенда повысила их авторитет в глазах местных, поэтому вряд ли кто-нибудь станет переходить им дорогу и нарушать их покой. Однако, нашёлся один, по видимому, недалекий.***
Произошло это в начале зимы, когда снег уже припорошил остывшую землю. Мейрам по утру вышла во двор, как обычно с кружкой тёплого молока, полюбоваться рассветом, и к своему удивлению обнаружила пропажу вывешенной накануне шкуры старого василиска. — Вот на кой черт она им сдалась? — причитала кошка с самого утра. — Они знают как её готовить, знают, что с ней делать, куда и кому сбыть? Ну за каким хреном?.. И к вечеру пёс привёл его, вора, держа за шкирку, до смерти напуганного — тот боялся поднять на ведьму взгляд, не желая, видимо, гневать и без того злую колдунью. — От кого, а от тебя, Рамир, я такой подлости не ожидала, — процедила кошка, глядя на него с разочарованием. — Не я ли лечила твою сестрёнку, поднимала её из мёртвых? Не ты ли клялся мне в вечной благодарности? — в её голосе отчётливо звучало отвращение. — Не надейся больше на мою помощь. Она махнула рукой, мол, свободен, и пёс выдворил, почти что вышвырнул его за дорогу — кошка сделала быстрый жест рукой, и мешковатая рубаха вора вспыхнула ярким пламенем. Кошка безучастно захлопнула перед ним дверь. Пёс не сразу опомнился после увиденного. — Не слишком жестоко? — Таких, как он, нужно держать в страхе, — она вздохнула, осматривая шкуру василиска. — Меня больше интересует, как ты его нашёл. — Да так… — скрывая гордость, пёс махнул рукой. — Глубокие следы петляют, походка шаткая, тяжёлая. Явно не женщина и не ребёнок. Возле порога остался запах, специфический, металлический. Шёл по следу, потом искал по запаху. Обыскал три избы, — он осекся, видя, как она на него смотрит, и быстро добавил, — с разрешения хозяев, в четвёртой нашёл этого, с виноватой мордой. Допроси… поинтересовался, где, куда там, ну он и рассказал. Не суть, в общем. — Ты не будешь скучать по своей работе, когда мы вернёмся? Он тоскливо замотал головой. — Нет, что ты, конечно нет… но другого места себе я не знаю. Разве где-то ещё могут понадобится мои навыки?***
Вскоре после этого в Волчьем Яре объявился бродячий купец, у которого нашёлся старенький поломанный ксенофон. Денег бродяжка просил баснословных, но Мейрам сторговалась на большую скидку, убедив его, что штука, которую он продаёт, уже никогда не заработает, а ей из неё нужен только полезный для узкого круга чародеев-ботаников металл. — Ботаников?.. — Ну да. Оглядись вокруг, — кошка развела руками. — Думаешь, я просто так выбрала это место для своей лаборатории? В городе я не смогла бы разместить весь ботанический инвентарь. Чародеям-ботаникам требуется очень много места, обязательно на природе. Ксенофон действительно не работал, но спустя пару дней усилий и изучения механики ей удалось его починить, а к моменту, когда поляны и леса засыпало глубокими сугробами, она уже могла болтать с коллегами по цеху. В первую очередь — с Натали Мершман.***
Припушивает лапами вычесанные щечки и критично, но с большой любовью оценивает вид с зеркальца. — И он говорит, цитирую: «Пока хозяйка Волчьего Яра не прогонит меня со своих земель, или пока не найдёт способ вернуться на большую сцену чародейских интриг». Конец цитаты. На том конце разразился как гром среди ясного неба кошмарно честный смех, отчего кошечка сама рассмеялась. — Божечки, храни его, Мейрам! Ах, всегда чувствовала себя больше актрисой, чем ученой. — Говоря откровенно, порой думаю, что мне притворяться сельской ведьмой легче, чем тебе изображать заинтересованность в общественном благе. Своего рода талант. Натали, оставшаяся во время всеобщей паники в столице, теперь держала подругу в курсе событий на большой сцене чародейских интриг и уведомляла в первую очередь о новостях, связанных с охотой на ведьм — единственной причиной, по которой Мейрам вынуждена волочить свои серые дни в деревне, вдали от политических заговоров и академических исследований. В конце зимы был издан указ о прекращении действия деятельности ордена охотников на ведьм. Мейрам узнала одной из первых.***
Зима в деревне особенно красива. Особенно красивы покрытые инием длинные чёрные ресницы пса, когда тот, раскрасневшийся и замерзший, в последний раз любуется заледеневшим волчьим черепом на пороге. В его пасти больше не горит маленькая свечка. — Кушик? Он оборачивается. Его ждёт та же навьюченная лошадь, на которой он когда-то прибыл в уже родной Вороний Яр. Мейрам давно готова отправится в путь — она ждала этого дня долгих восемь месяцев и для неё это настоящий праздник. — Когда меня восстановят в должности, не хотел бы ты остаться рядом? Тебе бы подошла форма капитана королевской гвардии, не думал об этом? Несложно устроить. Они последний раз обернулись на холм, под которым стоит старенькая серенькая хижина, покрытая теперь сугробом, пустая и безжизненная. Над крышей больше не струится полоска сизого дыма, а оставленные у порога следы скоро заметет северный ветер. Будто никогда и никого здесь не было Кошка стряхнула с макушки мерина снег, и тот фыркнул, разводя уши. — А знаешь, я, быть может, даже буду скучать по этому месту.