Давай я тебя согрею

Что ни засада, так приключение. Но лучше рассказать по порядку. Осматривая ночной лес, я с чувством удовлетворения наслаждался этим спокойным временем. На данный момент мне было приказано только смотреть, чтобы часовые Лавлейса нас не обнаружили и не сцапали своими хищными коготками. Когда наступит утро, мы с Натаниэлем найдём подходящую машину для проникновения в особняк. А пока… Я наблюдал за созвездиями. Ну а чем ещё мне было заняться, когда только это и оставалось? Я развлекал себя, как мог, и после долгих, внутренних размышлений о пустяках жизни, нашел это увлекательное дело. И пропал в красоте ночного неба. Белые огни переливались так, словно ещё немного, и приблизятся из черной пустоты прямо на землю. Темные деревья скрывали часть небесного купола, и если сегодня и была Луна, то я бы не смог её увидеть за кронами деревьев. Зато внизу было, за чем понаблюдать. Ночью лесные звери, казалось, зажили новой жизнью. Ветер ревел, за каких-то полчаса погода испортилась ещё больше, чем было до этого. Холод и раньше обретался здесь, а теперь даже сидеть тут было не шибко комфортно. Представители местной фауны со своими теплыми шерстками едва ли обратили внимание на это. А вот представитель не местной фауны, который валялся, закутанный в свои тряпочки, под деревом внизу, наверняка озадачился столь аномальной для здешних мест погодой. Я был уверен, что моему придурку хозяину сейчас несладко и он неспешно покрывается ледяной коркой. А это сулило неприятность. Она была всего одна — в случае смерти Натаниэля я застряну в жестяной баночке на дне Темзы. На ближайшие несколько веков, если удача не подведет. Отцепившись от ветки, летучая мышь опустилась на Землю. Когда мои красные глазки стали человеческими, я осмотрел трясущегося мальчишку. Руки у него дергались, как у наркомана с ломкой, а кожа приобрела нежно-синий оттенок, из-за чего можно было счесть Ната маленьким орком. Я мрачно позлорадствовал уделу хозяина, но его состояние всё же могло неблагоприятно сказаться на моём положении. Чтож, попробуем с ним заговорить. — На тебя смотреть жалко и холодно. Такой задохлик, едва дышишь, — летучая мышь старалась выглядеть внушительно, но не удержалась и чихнула. Подняв своё крыло, я почесал нос. — Такими темпами ты тут замерзнешь, весной растаешь и сгниешь в этой же листве, а твой призрак будет скитаться по свету в поисках твоего тупого зеркала. Я придвинулся ближе, пока говорил. Мой взгляд внимательно проходился по телу пацана: Натаниэлю в самом деле было худо. Листва под ним громко зашуршала. Мендрейк отвернулся от меня. — Отстань, де… Бартимеус. Мне нужно отдохнуть до утра, пока есть время. Возможно, придется проявлять тщательную бдительность и… Тут мальчишке пришлось прерваться. Сопли из носа мешали ему говорить. Зрелище малоаппетитное и жалкое. Даже если увидишь коробку с котятами посреди этого леса — не прольешь столько слёз от жалости, сколько при виде Натаниэля. Но он вытер под носом и упрямо продолжил. — …Кто-нибудь подходящий вполне может попасться ранним утром. Если я сейчас не посплю, моя усталость сыграет с нами злую шутку. — Ага. Так и вижу, как ты клюешь носом, — цыкнул я, уперев крылья в бока. Для летучей мыши это смотрелось странно, но Нат только пару раз моргнул. И нахмурился. Правда, это было тяжело понять, так как из-за сильной тряски его лицо то и дело смазывалось в светлое пятно. Лишь синие губы выделялись на его фоне. Я не мог это игнорировать. Он ведь так помрёт, а я и глазом не моргну — привет, Старина Забористый! Пора принимать меры. — Давай я тебя согрею. Я постарался звучать мягко, не собираясь провоцировать на склоку. Мальчишке итак было ай как не ахти. Нат помотал головой и попытался поудобнее устроить голову между корней дерева. — Это значит нет? — Да… Нет. Нет. — Ну ты уж определись. Греть или не греть. А то я так и буду метаться от одной твоей прихоти к другой, то разжигая огонь, то занимаясь его тушением. Так что не мог бы ты дать точный ответ? — А если нас заметят часовые? Дым может привлечь внимание, а у нас итак план зависит от каждой мелочи. Ничего нельзя упустить, чтобы не привлечь внимания. Так что я бы предпочел сидеть без костра. Я хмыкнул. Мне вообще сейчас не было разницы, заметят ли нас или нет. Мне кажется, что если нас заметят, максимум, что сделают — это не дадут приблизиться к особняку. А если решили бы расправиться, тут я бы просто унес бы Ната подальше отсюда. В любом случае при раскрытии нашей засады мы лишимся лишь возможности осуществить план Натаниэля. И отомстить. А если я не зажгу костер и не согрею мальчишку, то скоро он может окочурится без тепла, и от этого было больше последствий, чем от обнаружения часовыми. Натаниэль будто прочёл мои мысли. — Я запрещаю тебе разводить костер и делать иные вещи, которые могут привлечь внимание слуг Лавлейса. Это приказ. Я вздохнул и плюнул на это дело. Да ну его. Летучая мышь взмыла в воздух и села на ветку, что в корне не соответствовало её ночному поведению. Просто висеть вверх ногами жутко надоело. Я сидел и поначалу радовался, что это недоразумение само выбрало для себя нелегкую долю. Но спустя время меня уже посещали страшные картины: Нат заболевает и наша миссия летит, разбиваясь вдребезги о его простуду. А потом, не успев даже пентакль подходящий найти, он погибает, так и не отменив заклинание Вечного заточения. Я поежился. Ну почему такие как я — те, кто лучше всех вертится среди интриг людей и выходит сухим из воды — наталкивается на самых рискованных волшебников? Когда меня начнут призывать старушки-волшебницы из провинций, для которых духи нужны лишь, чтобы ухаживать за цветочками? Я, конечно, не часто бывал в роли садовода, но это намного комфортнее и безопаснее, чем висеть на волоске от смерти и проворачивать махинации против подлых и мерзких… Температура опустилась ещё ниже. Не был бы я джинном — тот час бы поежился и сам заледенел. И если раньше я лишь смутно подозревал, что мальчишка простудится и, может быть, умрёт, то сейчас риски стали выше, и я начал ёрзать. Даже наблюдение за охотой лисицы не приносило никакого удовольствия. [А раньше были времена… Вспомнилась мне одна крупная битва пятнадцатого века, я тогда сражался на стороне французов. Когда битва началась, я неторопливо оглядывал местность — поле для битвы оказалось на редкость живописным. В ожидании боя или приказа я разглядывал поля и начал вдруг следить за милыми уточками вдалеке. Моё внимание было долго сосредоточенно на их умиротворенной жизни, пока я не обнаружил, что венецианская лига уже успела разделить войска короля Карла, а пара отрядов вошла во вкус и пошла громить французский обоз. Вот и отвлекайся на утят потом — хорошо, что после такого позорного проигрыша мне не влетело.] Всё же я спустился, обомлев. Поначалу казалось, что мой остолоп-хозяин вообще перестал дышать. Но это не могло быть правдой — в таком случае я бы уже был дома. Как я понял, он просто перестал трястись. То ли смирился, то ли сил больше не осталось. Я стремительно подошёл к нему. Если сейчас не помочь Натаниэлю хоть чем-нибудь, то он не протянет до рассвета. — Очнись, Нат, — в облике Птолемея я сильно потряс его. Я начал не на шутку беспокоится — пацан терял последние силы. — Что, Бартимеус? — Ты решил прикончить себя раньше времени? А можно меня хоть из твоей могилы вытащить? Кажется, пришла пора применить особый трюк. Мы про него, духи, не рассказываем, и обычно, чтобы согреть хозяина, просто создаём огонь или разжигаем костер. Но ни один король иль рядовой волшебник, которым я служил, не испытывали на себе заклинание, которое мне было не только неприятно, но ещё и вопиюще унизительно. Но мальчик не мог погибнуть, да и он не был таким мерзким, как остальные. Пока… — Ты же знаешь, задание… Я придвинулся так близко, как мог, и прилёг на листву рядом. Даже она казалась ледяной. Две мои руки потянулись к Нату, пробравшись под куртку и обхватывая его спину. Самое время для согревающей магии. Глаза-блюдца взглянули в мои глаза со страхом и подозрением. И в эту же секунду я начал распространять тепло по телу своего хозяина. Оно проникло под кожу, распространяясь по лопаткам, каждому позвоночнику, приближаясь к шее и оттуда разлетаясь по всему телу. Плоть его будто разморозили, как мясо из морозилки. Сколько времени он лежит, такой холодный? Хорошо, что я вовремя всё сделал. А сейчас главное было не обжечь и не обжарить пацана как стейк, поэтому я сбавил тепло так, чтобы не было чересчур горячо. И прижался своей грудью к его неподвижному телу. Нат затих. А после прошептал: — Что ты творишь?

***

Натаниэлю казалось, что он засыпает. Силы трястись и бороться с холодом больше не было, и чувство безысходности повисло сверху глыбой. Чувство даже не позволило Нату поудобнее устроиться. Он так и лежал под дубом, неудобно вывернув руку. В спину упирался корень дерева. Холодный, жалкий. Голову заполнил страх замерзнуть насмерть, и от этого Нат с ясностью ощутил всё то, что на него навалилось. Будто вселенная пододвигала к нему неприятности и беды самых различных форм, от гибели его наставника до сегодняшней ужасной, пробирающей холодом до костей ночи. Сейчас он ясно увидел все те несчастья, что пережил за жизнь. Они окружали его, и Натаниэль чувствовал безграничное одиночество. Даже когда родители оставили его, он вряд-ли был в таком отчаянии. Его путь жизни стал сравним с тёмно-серой комнатой, где по углам кишели монстры, мелкие демоны. Но если раньше за плечом тепло полноватой миссис Андервуд давало опору, то сейчас это всё переломилось. Переломанная, словно спичка, опора больше никогда не будет держать, и он будет падать, задавленный Лавлейсом, его кознями. Растоптанный в холоде мальчик Нат… — Не надо тащить меня за собой в гроб, Натти-бой… Кто-то резко подергал Ната из в стороны в сторону. С неохотой отвлекшийся от самокопания волшебник отреагировал, раздраженно пробурчав пару фраз. Он уже начинал думать, что медленно проваливается в обморок, но демон успел его расстормошить. Интересно, почему? Натаниэль лихорадочно начал размышлять, что случилось с джинном. Может, он увидел что-то? Их засекли? Но Бартимеус молчал. А потом приблизился и обнял. Обнял?! Что?!.. Что это? Козни демона? Натаниэль уже собрался отпихнуть несносного джинна, но тело снова начало жить — по нему умеренно распространялось тепло. Оно струилось, грело и разгоняло кровь, и Нат против воли размял руки — теперь, после долгих попыток согреться за эту ночь, стало действительно легче. Нервно он поднял взгляд на джинна. На него смотрели темные глаза. Волшебный, глубокий взгляд проникал в нутро мальчика. Натаниэль вздохнул — грудная клетка зашлась вперёд и назад — это сердце отчаянно стучало. Ведь он увидел в глазах джина…. Жалость к нему, Нату? Чувства? Но демоны же не умеют… так? Джинн придвинулся и прижался. Да что он позволяет?! Чувства, способность помогать… От действий джинна Нат согрелся, и думать стало легче. Точно. Нат мог погибнуть, если бы замёрз, поэтому демон его обнял. Но Натаниэль не знал, что эти существа могут быть как печки. В книгах про джиннов он не встречал чего-то подобного, как же удивительно… Это новое знание было любопытным и в данный момент таким волнующим, что неосознанно Натаниэль чуть прижался к джинну сам. Тепло, было так тепло… И хорошо. Даже пальцы ног ощущали себя более согретыми, чем он мог когда-либо почувствовать в своей комнате наверху, где под крышей, в любое время года, бродили сквозняки. Для попытки чуть-чуть отодвинуть демона, чтобы заглянуть ему в глаза, Нат поднял руку и собрался дотронуться до чужой груди. Вот только он забыл, что джинн не был на виду у людей и ему уже не надо было придумывать себе одежду — набедренная повязка свисала с бедёр на землю, едва ли прикрывая духа, что делало единственный элемент одежды практически бесполезным. Пальцы волшебника застыли, не в силах пошевелиться и убрать их со смуглой, обнаженной груди. Медленно нарастая, истерика рвалась наружу, к горлу Натаниэля, а тот только и делал, что лежал без движения и пытался хоть что-нибудь сказать. Даже на занятиях по плаванию он не касался прочих мальчишек, и они никогда не касались друг друга даже в воде. А сейчас… Он докатился до такой жизни, что ему необходимо было прижиматься к демону! Да ещё и почти голому! Что вообще себе позволяет это существо? Демон заметил деликатные покашливания и любезно наклонил голову. Хоть это и было трудно сделать, когда они оба лежали в обнимку. — Вам что-то не по вкусу, сударыня? Если что, даже не думай о всякой ерунде. Я тебе жизнь спасаю. Не хочу видеть твою жалкую смерть, человек, да потом ещё и чахнуть в розмарине. Брррр… — Сот…ри… себе. оде.ду, — сквозь зубы толкал звуки волшебник. Как же это смущало… Почему они вообще это делают? Надо было прекратить. Нельзя такое допускать… — Сотвори или сотри? Нужно чётко отдавать приказы, Натти. Я же стар, могу не расслышать, истолковать по-своему… В душе Натаниэль выл — всё равно что волк под Луной. Он не мог выдержать такого напора. Он не мог обниматься и трогать Бартимеуса без одежды. Да они вообще не должны заниматься подобным! Натаниэлю нужно было оторваться от чужого плеча, отлипнуть и отдышаться. Или хотя бы добиться подобия приличий… — П-пожалуйста… — робко заныл волшебник. Египетский мальчик, по ощущениям, хохотнул. Ну всё… Натаниэль оттолкнул Бартимеуса и быстро развернулся к нему спиной, отодвинувшись от греха подальше. Голова опять наткнулась на какой-то корень. Ужасная, ужасная ночь… Ну и что, что опять стало жутко холодно и тело начало остывать? Натаниэль успел чуть-чуть согреться и вполне возможно, что он протянет так до утра. В глубине души, самую малость он, может, даже благодарен был своему рабу, пусть тот и поступил так, лишь чтобы Нат не простудился и не умер. Но теперь это было уже неважно. Он не пойдет на это вновь. Потому что если однажды разрешить что-то неподобающее, то демон этим воспользуется. Ооо, конечно же он не упустит свой шанс. Потому что… потому что они не умеют чувствовать и сожалеть… Следующие минуты Натаниэль яростно отпихивал плечом руки, что пытались вновь обхватом заключить в опасные объятия ловушки. Которой нельзя позволить захлопнуться. — Эй, Нат… Ты себе похороны устроить хочешь? Так вот знай — никто для тебя этого делать не будет, а я за лопату сам не возьмусь! Да и не смогу! Вот именно. Никто. И миссис… Она тоже не сможет ему помочь. Никто… — Натти-бой. Он должен быть один, он заслужил… — Мне действительно жаль, что всё так обернулось. Листва стала шуршать под движениями Ната, что заерзал и часто задышал от мурашек, что прошлись по спине и ногам. — То, что произошло, ужасно. С точки зрения людей это самое плохое, что может произойти с мальчиком твоего возраста. Твоя драгоценная миссис Андервуд не заслужила того, что с ней сделал Лавлейс… Да, он поступил мерзко, подло и бесчеловечно… Конечно, так делает каждый волшебник, но конкретно этот задел самое дорогое для тебя. И тебе, конечно же, важно отомстить. Но ты этого не сможешь сделать, если будешь лежать тут один, умирать от простуды. И ледяной порыв ветра вместе с твердой, царапающей корой дуба и горечью вселенской обиды сделали своё дело — Натаниэль должен был выжить, и ему в этом поможет джинн. Джинн, который его понимает и готов прийти на выручку. Неловко Нат перевернулся на спину и придвинулся к джинну. Он всё-таки обратил внимание на внешний вид своего слуги — теперь египетский мальчик был одет в куртку с футболкой и шорты. «Он заметил моё смущение от его обнаженности» — возмущённо смутился волшебник, прежде чем его снова обхватили. В этот раз Натаниэль ежится не стал, а сам робким, но упрямым движением свою же руку поднял и обхватил джинна под курткой. Да, так было значительно теплее. Но ужасно, безумно неправильно. Ведь, пока Натаниэль устраивался поудобнее в греющих объятиях, в мыслях он терпел крах в попытках убрать непонятные чувства стыда и неприличия от происходящего. А также чувство… будто всё это ему даже в какой-то степени нравится. Джинн ему помогал… Это было искренно или вынужденно? Но джинн не смеялся, не перемывал кости, а крепко держал в своих руках, будто так и надо было. Это был самообман, и мальчик Нат знал, что лжет себе, пытался вернуть себя на землю и убедить, что ему всё кажется. Но какой же ложь была сладкой… И теплой. Как свежесваренная карамель. Ложь о том, что джинн мог испытывать сострадание. О том, что хотел действительно поддержать своего хозяина. А может, мог испытывать что-то более жаркое, чем его аккуратные объятия… Луна всё же показалась из-за деревьев — тонкий месяц слабо светил сквозь верхние веточки. Лес будто оживал и затихал каждую минуту — иногда Нат слышал диких животных. Он и сам себя чувствовал немного диким, поэтому на мгновения посчитал себя частью этой природы. Звуки убаюкивали, и время начало проноситься незаметно. Ночь стала проходить, небесный купол менял краски, принося перемены в погоду. И Нату пришлось прекратить придумывать мысли, которые могли приходить Бартимеусу в голову. Зачем джинну хотеть обнимать человека, да ещё и своего хозяина, да ещё и жалеть того? Но повод поверить был один — когда появились первые признаки потепления, Натаниэлю показалось, что в последние мгновения джинн прижался к нему чуть больше и неожиданно… робко погладил по спине. Но ему наверняка привиделось, ведь Нат на тот момент почти уже дремал. Вот постепенно небо уже стало светло-голубым, удивительно редкое для Англии солнце выглянуло наружу, и юный волшебник вернулся в реальность, где были лишь волшебники, и где были только джинны — отдельные друг от друга цивилизации, что находились на разных сторонах одной черты. Теперь он, согревшийся, был готов действовать, чтобы победить своего главного врага — Саймона Лавлейса. Дело жизни и смерти. И ничего не осталось более главного, чем эта цель. Но юный Натаниэль ещё не знал, как в далеком будущем, дома у своей наставницы, а позже и в своём собственном особняке с удивлением, в поту будет просыпаться порою ночами, замёрзший от открытой накануне форточки и мечтающий чуть ли не в бреду о тех самых смуглых руках, что однажды заменили ладошки миссис Андервуд. О тех объятиях, что были самыми теплыми в его жизни.