Полуденное солнце

Иван, забравшись с ногами на каменную скамью, опирается на бортик широкого, журчащего фонтана. «Ладно, если уж ввязался, нужно что-то придумать», — со вздохом он опускается еще ниже, касаясь кончиком пальца поверхности прозрачной воды, — «Замок слишком большой, вероятность столкнуться случайно — минимальная, и он явно прикладывает все усилия, чтобы этого не произошло…». Вода размерено журчит, переливаясь бликами и пузырьками, напоминая течение бурного лесного ручья — где-то далеко отсюда, где свобода и вольница и нет давящих со всех сторон каменных стен. «Значит, нужно найти предлог поговорить с ним. Но какой?», — юноша подается вперед, укладывая голову на локти, — «О чем нам вообще с ним разговаривать…». Иван, погруженный в свои размышления, не догадывается, что объект его дум, к которому он едва ли понимает, как подступиться, сейчас находится куда ближе, чем ему кажется. Кощей, стоящий на другом конце коридора, всматривается в кудрявый затылок, скомкавшуюся на спине складками, чересчур большую для осунувшегося юноши, рубаху. Утром, проскальзывая когтями по веренице плащей, он случайно вытянул тот самый, и почти сразу ощутил частично выветрившийся, но еще сильный запах омеги. «Да, точно…», — Кощей едва заметно морщится, вспоминая, как обнаружил обнаженного юношу на полу. Пахнет им — дурманящим букетом летнего поля, нагретого сияющим солнцем. Свобода бескрайнего неба, щекочущие ладони стебли и цветки. Тепло. Так же тепло, как когда юноша, доверчиво льнув к нему, обвивал ногами и руками, ласково выцеловывая серую, холодную кожу, не чураясь шрама, не страшась клыков. И нахлынувшие даже не воспоминания, отголоски ощущений, оседают в пустой груди непрошеной, горчащей досадой. Что за иррациональная, насмешливая в своей сути двойственность — одной половиной так неистово вожделеть, слепо обожать, а другой — ощущать лишь тревожный, бередящий душу холод отторжения? «Нелепость», — с раздражением, имеющим оттенок тоски, думает Кощей, откладывая плащ в сторону, — «Испытывать такое сильное влечение, основанное по сути… ни на чем настоящем, лишь одна физиология. И почему из всех омег мира именно он?..». И хотя дальше в течение дня Князь Тьмы едва ли позволял себя лишних мыслей о своем пленнике, все же, ноги будто сами принесли его в эту часть замка — туда, где в праздном и мучительном безделии тот коротал очередной, похожий на другие день заточения. «Подобраться ближе… И с чего она решила, что у меня в принципе получится», — размышляет тем временем Иван, ощущая внутренний укол, — «Ему вообще все равно, вне течки он на меня не смотрит даже… Интересно, а почему он-то так сильно меня презирает? Потому что я человек? Говорят, истинные сразу влюбляются в друг друга, но это точно не наш случай…». Внезапно он чувствует странное, рожденное интуицией ощущение, что кто-то за ним наблюдает, и от того вздрогнув, резко оборачивается. Но длинный и широкий коридор пуст. «Кажется уже…», — морщится Иван, вновь оборачивая взор к фонтану, в котором медленно плавают красивые, диковинные ярко красные рыбы с витиеватыми плавниками. Таких в реке, протекающей за стенами терема, было не выловить. «В самом крайнем случае, если у меня не получится…то ничего страшного?», — он пытается улыбнутся собственному рябому отражению, но улыбка выходит кривой и печальной, — «Но она права…перспективы так себе, так что надо взять себя в руки». Князь Тьмы не хочет лишний раз демонстрировать омеге свое внимание, и все же, той же ночью, в глубоких сумерках является на порог его комнаты. «Я просто не хочу ничего из этого чувствовать», — морщится он, колеблясь в том, укладывать ладонь на ручку двери или нет, — «Ни к нему, ни в принципе. Я просто хочу покоя, неужели это так много? И чем он дольше здесь, тем тяжелее…». Усмехнувшись, он все-таки отворяет дверь. «Какого черта он не спит?!», — с недоумением думает Кощей, обнаруживая юношу не спящим в постели, а сидящим на подоконнике. Причудливую лампу, сияющую заключенным в шарики огнем, тот тоже оттащил туда — от того Бессмертный и не заметил, что в комнате еще горит свет. «Зачем он пришел так поздно?», — в свою очередь думает Иван, уставившись на стоящего в дверях, и отчего-то стыдливо и суетно пряча вышивание, которым занимал часы бессонницы, — «И зачем пришел вообще?». Князь Тьмы смотрит на него ровно и непроницаемо, и по лицу абсолютно невозможно понять, что мужчина думает. Повисшая тишина окутывает их обоих напряжением и неловкостью. Кощей переводит взгляд от юноши и скользит им по комнате, и когда лиловые глаза мельком проходятся мимо камина, сердце Ивана предательски пропускает удар. Но окинув его в последний раз глубоким в своей без эмоциональности взглядом, Бессмертный просто уходит, даже не переступив порога. «Странно», — с досадой думает Иван, откидываясь спиной обратно на откос стены, — «Может, дверью просто ошибся? У него этих комнат тут…». Кощей же следует прочь от покоев пленника, ощущая почти никогда не присущее ему смятение: «По дурацки вышло… Он еще все время закрывает зеркало, это тоже неудобно», — морщится мужчина, — «Но может и к лучшему, эти ночные визиты до добра не довели бы. Лучше узнать его состояние с…более безопасной дистанции». Следующим днем, Иван, вместо привычного подноса с едой в комнату получает приглашение отобедать с хозяином замка — мероприятие, уже почти забытое им за долгие недели одиночества. «Так странно сидеть с кем-то за столом», — отстранённо думает он, ощущая, как волнение предательски пробирается в каждую частичку тела, — «Но мне везет, надо просто… Ох, черт надо завязать с ним какой-то разговор… И почему раньше это было легче? Но и он болтливей был, а сейчас молчит и смотрит этим своим взглядом!» — Ты приходил ночью, — произносит наконец Иван, с трудом подбирая реплику для начала диалога. — Да, — отпив из бокала, ровно и безмятежно отвечает Кощей, вполне разумно полагая, что отрицать столь очевидный факт глупо, — Хотел кое-что проверить, но не ожидал увидеть тебя бодрствующим. — Я плохо сплю в последнее время, — пожимает плечами Иван: «Интересно, что это понадобилось ему ночью проверять…», — Все равно, что день, что ночь…нет никакой разницы. — И ешь тоже скверно, — коротко усмехается Бессмертный. Все это было правдой — к безвременью плена, что тянулось будто вязкая капля смолы по древу, добавилось волнение о взятом на себя обязательстве. А при волнениях юноша всегда терял аппетит. Так что выглядел Иван действительно так себе — схуднувший, с залегшими под глазами синяками. Красоты омеги, это, впрочем, едва ли портило — на осунувшемся лице те самые глаза выглядели еще больше, а на фоне бледности кожи еще ярче выделялись алые, припухлые от нервного покусывания губы. Изящество слабости, хрупкости, что манит альфу не меньше влажного, алчущего течного взора. — Не очень хочется, — произносит Иван, окидывая разнообразие яств на столе равнодушным взглядом, и большая часть внутри него хочет лишь огрызнуться — а какое, стало быть, Бессмертному дело? — Но здесь…много всего, несмотря на то, что зима. — Люди недооценивают плодородности нави, — хмыкает Кощей, поднимаясь с места и подходя к сидящему пленнику со спины, — А вот в тебе очень много тревоги, — медленно протягивает он, опуская ладони на юношеские плечи. — С чего ты взял? — «Хотя, по мне наверное видно…» — с досадой думает Иван, чувствуя, как от прикосновения холодных рук по венам растекается тягучая патока волнения, — «Всегда говорили, что все на лице написано!». «Он действительно не в самом лучше состоянии», — поджимает губы Бессмертный, ощущая вокруг омеги клубок эмоций, едва ли тянущих на положительные, а его тело — ослабшим. Инстинкт, дурацкий инстинкт, и сила его обострения прямо пропорциональна силе самого альфы — заботиться о своем, оберегать и лелеять. Но какое же это его? Непризнанное, нежеланное, ранящее, но все равно манящее. — Боишься, что связь не получится разорвать? — спустя паузу уточняет Кощей. — Это? Нет… — подобное опасение хотя и имелось, сейчас было не самым главным. — Странно, но почему-то я верю тебе, когда ты говоришь, что сделаешь все возможное, чтобы ее разорвать. — И в чем же тогда дело? — говорить с собеседником, не видя лица, некомфортно, и ровный тон Кощея, как и лежащие на плечах холодные ладони едва дают повод расслабиться. «Боже, если он узнает, он ведь просто убьет меня? И никакая истинность не поможет, мне нужно быть осторожным!», — думает Иван, сглатывая в тревоге. — Я переживаю о течке, — медленно начинает он, озвучивая не главную причину своего напряжения, но вещь, действительно волнующую его не в последнюю очередь, — Следующей. Что снова утрачу контроль. — Хм…ясно, — сухо произносит Бессмертный, мельком подмечая, что и сам мог догадаться об основных причинах тоски своего пленника, — Между первой и второй прошло не так много времени. Меньше, чем в среднем. — Это от того, что со мной все всегда не слава богу? — хмыкает Иван не без ноты иронии к своему положению. — Ты молодой, вошедший в цвет омега и основная твоя задача — как можно скорее получить растущий живот. Но, учитывая обстоятельства, — уста Князя Тьмы расходятся в глубокой усмешке, а когти отбивают выразительный ритм по плечам пленника, — это невозможно, а кроме того, на тебе до сих пор нет метки… Твое тело стремится быть с альфой, а этого не происходит. Поэтому погружает тебя в состояние, в котором близость почти неизбежна, компенсируя то, что недополучает. Быть может, третья придет еще быстрее. — И ничего с этим не сделать? — невесело протягивает Иван, чувствуя, как по груди темной тиной расползается болезненная горечь. «Тоже мне, задача…», — думает он, поджимая губы, — «Будто все, на что омега способен — детей рожать…». — Есть способ, — усмехается Кощей, отпуская плечи юноши и наконец отходя к своему месту, — но, боюсь, он тебе не понравится. — Какой? — Думаю, если бы мы спали не только в течки, они бы вошли в обычный ритм, — бросает он, садясь на стул, едва ли придавая серьезное значение своим словам, — И, скорее всего, были бы не такими бурными. — Я согласен, — торопливо и быстро произносит юноша, чувствуя внутри колющее грудь смешение отторжения и тревоги. Сердце отбивает учащенный ритм, он ощущает себя прыгнувшим с высокого уступа в ледяную, бурлящую реку, что норовит утянуть на дно. — Что? — в недоумении переспрашивает Кощей, выразительно подняв вверх бровь. — Я согласен, — повторяет Иван, на мгновение отводя глаза в сторону: «Этот шанс…нельзя упускать». — А с чего ты вообще решил, что я делаю тебе подобное предложение? — губы Князя Тьмы расходятся в глубокой усмешке, а когти с раздражающим уши скрежетом смыкаются на бокале вина. «Почему это он так запел?» — хмыкает он, оглядывая собеседника колким взглядом, — «Неужели настолько звереет от тоски?». Иван в ответ невольно вспыхивает от макушки до подбородка — мужчина смотрит на него с надменной холодностью, и он ощущает себя ужасно неловко. — Лучше ведь… контролируемое отвращение, чем бесконтрольное безумие, разве не так? — наконец произносит он, вкладывая в голос отстраненную твердость. «Вот как», — думает Бессмертный, считая смятение на лице юноши исключительно подавленностью от необходимости пойти на компромисс со своей плотью, — «Что ж, царевич, будет тебе контролируемое отвращение». Формулировка кажется ему донельзя точной — и одновременно вызывает внутри бурление смутного, клубящегося раздражения чувств. — Хм…- с глухим стуком Кощей отставляет бокал на стол, — Быть может и так — чем меньше дней я буду вынужден потратить на беспрерывное удовлетворение твоей сучьей похоти, тем лучше. Криво улыбнувшись, Иван молча кивает в ответ, не испытывая от этой реплики ни толики предвкушения. Обед заканчивается в тягостном молчании, и следуя по темным петляющим коридорам, юноша может лишь гадать, как скоро на пороге его покоев вновь появится мрачная и высокая фигура. Нервозное ожидание растягивается ненадолго, хотя и ощущается мучительно — и к следующему вечеру Кощей является к своему пленнику. Иван, до того медленно перебирающий струны лютни в кресле, вздрагивает, переводя взгляд на скрипнувшую дверь. Молчаливое столкновение взглядов уплотняет воздух в комнате, оседает на коже мурашками. Выдохнув и отложив инструмент, Иван поднимается с кресла, делая нерешительный шаг к Бессмертному. Каждое мгновение ему кажется, что Князь Тьмы вот-вот раскроет его, проковыряет своими лиловыми глазами дыру в груди, доберется до души, узнает правду о сплетаемой против него интриге. Узнает, широко усмехнется и сомкнет ладони на шее — придушивая жестоко и безжалостно, и в целом, справедливо прерывая течение его непутевой судьбы. «Все хорошо», — думает Иван, вздрагивая, ощущая как по всему телу расходятся леденящие мурашки, — «Нужно расслабиться, ничего страшного еще не случилось…пока. Он не может знать, и догадаться тоже не может — если только я не ляпну лишнего». В кончиках пальцев свербит холод волнения, и когда Кощей подходит ближе, укладывая ладони на его плечи, юноше стоит определенных усилий устоять на месте, а не отпрянуть. «Он весь зажатый», — с неудовлетворением думает Бессмертный, скользя взглядом по напряженной фигуре вытянувшегося в струну Ивана. Соскользнув ладонями на спину, он плавно, во многом желая не спугнуть, прислоняет омегу ближе к себе. Тот, ощущая как запах пряностей рядом с ним усиливается, вздрогнув, резко отворачивает голову в сторону, и тонкие губы лишь мажут по щеке, едва ощутимо задевая клыком челюсть. «Что ж, а в течку ты о поцелуях со мной был совсем иного мнения», — внутренне усмехается Кощей, тем не менее не выдавая раздражения, сохраняя лицо ровное и непроницаемое. Иван, сглотнув ощущает на своей шее чужое дыхание — и прикрыв глаза, ощущает себя проваливающимся в топкое болото. …Я хочу сожрать тебя……Какая же ты блядь…оближи…тебе нравится быть послушным мальчиком?.. Какой ты вкусный… Хочешь, чтобы я поцеловал тебя?..Ненасытный… Воспоминания о чувствах и ощущениях затапливают с головой — собственная податливость, не пойми откуда взявшееся желание неотрывно соприкасаться с альфой, теперь отдаются тяжестью, придавливающей к полу, и в сумме с тревогой об утаиваемых им истинных намерениях сблизиться, едва ли действуют возбуждающе. Кощей тем временем вполне откровенно подталкивает его к кровати — и поморщившись, Иван пятится назад. Опрокинув его в подушки, альфа нависает сверху, скользя глазами, и от этого становится холодно и горячо одновременно. «Почему так неловко», — думает Иван, всматриваясь в пристальный взгляд нежити, — «Все же это уже было… Надо просто немного потерпеть». Кощей вновь касается его шеи губами, скользя ниже, к ключицам и груди, пока когти плавно оглаживают впалый живот, задирая одежду. — О…оставь, — неожиданно сиплым для самого себя голосом произносит Иван, резко перехватывая холодную руку, желая не дать стянуть с себя рубаху и обнажить торс. Предстать перед Князем Тьмы обнаженным не хочется — не то от отвращения к собственному телу, не то от тревоги ощутить нежеланный трепет от соприкосновения кожа к коже. А мужчина, сощурив взгляд, приподнимается на ладонях, окидывает его колким взглядом. — Знаешь, ты больно бодро скакал на моем члене, чтобы сейчас строить из себя трепетную недотрогу, — ядовито произносит Кощей, ощущая, как внутри множится раздражение. «Да пошел ты!», — со злостью думает Иван, по которому эта фраза прилетает метко выпущенной в раненое место стрелой. Все в нем противится происходящему — и от того, что сам процесс соития с альфой, особенно этим, без замутненного течкой сознания кажется чуждым, и от того, что он должен найти в себе силы выдавить абсолютно противоположное — мягкую податливость, томное желание, пусть стыдливую, но заинтересованность. На самом же деле хотелось, завернувшись в одеяло, скатиться на пол и забиться под кровать — чтобы ушлые холодные руки не касались кожи в попытках разжечь омерзительное вожделение. «Ты омега, а он твой истинный, тебе это вообще ничего не будет стоить, пойдет как по маслу!» — внутренне передразнивает вкрадчивую интонацию ведьмы, — «Да будь моя воля я просто придушил бы его!». — Я ничего из себя не строю, — шумно выдохнув, произносит Иван, стремясь сохранять спокойствие, — И вообще, это предложил ты! — А ты на удивление быстро согласился, — шипит на ухо Кощей, обхватывая подбородок юноши пальцами и с силой сжимая, — Но тебе кажется хочется, чтобы тебя все-таки взяли силой, верно? Строптивая сука внутри алчет твердой руки? Если нравится пожёстче, так и скажи, выдеру тебя без особых прелюдий! — и он вгрызается в губы пленника, отбирая грубыми укусами поцелуй, что Иван не пожелал отдать по свой воле. Инстинкт обладания, что он так тщательно стремился держать в узде, плещется в нем темной, бурлящей рекой, намеревающейся выйти из берегов. Бессмертный мог уложить под себя буквально любого омегу, и тот бы смотрел на него с благоговением, а этот, единственный по-настоящему желанный, изображает, что совершает великое одолжение, раздвигая перед ним ноги. И все это злило, очень злило, заставляя терять привычное хладнокровие. Иван, резко мотнув головой, разрывает болезненное касание. — Я не сомневаюсь, что для такого ублюдка как ты, это плевое дело, — цедит сквозь зубы он, сверкнув взглядом, и облизнув кровь, выступившую из прокушенной губы. — О, я смотрю мой дражайший истинный уже сформировал мнение обо мне? — шипит Кощей, — В таком случае, не буду разочаровывать! И сам не понимает, от чего его злость распаляется сильнее — от непоследовательности своего пленника, того, что тот в трезвом состоянии рассудка едва ли ощущает влечение к своему альфе, или от того, что он сам- вполне себе ощущает? Прорычав, он резко и грубо переворачивает Ивана на живот, вдавливая в постель. «Может действительно отодрать его, чтобы скулил в подушку и глотал слезы?», — с бессильной яростью думает Бессмертный, в одно короткое движение разрывая рубаху на спине юноши. Тот пытается было сопротивляться, вывернуться, но с широкой усмешкой Кощей вонзается клыками в загривок, вжимаясь в оголенную спину. «Черт, это его разозлило, надо следить за языком!», — шипит Иван, помимо воли обмякая, — «Ауч! Больно! И он специально, зараза!». Мужчина слизывает кровь с его затылка, проходится когтями по спине, спускаясь к бедрам и лишая остатков одежды. Он не ощущает от омеги ни капли исходящего желания, наоборот, аромат притупился, стал отдавать нотой горечи, выдающий страх и тревогу, и ладонь, грубо раздвинувшая бледные ягодицы закономерно обнаруживает сухость. Раздражённо зарычав, Кощей прикусывает мягкую кожу на упругой мышце, оставляя алеющий след от своих клыков. Но Иван, перекосившись лицом, сцепив зубы и вцепившись побелевшими пальцами в подушку, терпит эту грубость без всяких всхлипов, давящих на жалость слез, чтобы могли скатиться из топазовых глаз. Он лишь, развернув голову, бросает пронзительный взгляд через плечо, и в нем плещется презрение к происходящему, отвращение к собственному бессилию и слабости. Он неотрывно смотрит в карие глаза, но видит только мутную похоть. — Не дергайся, — горячий шепот обжигает шею, на его тело наваливаются, прижимая, так, что спирает дыхание в стиснутой груди. — По…пожалуйста, — едва слышно произносит он, но мольбы бесполезны, их не слышат и не слушают. Запах алкоголя смешивается с терпким ароматом возбужденного альфы — дым от костра и кожа, и от этой какофонии мутит. Боль накатывает волнами — губы князя терзают его шею, мощные руки с силой смыкаются на бедрах. Запах пожара, запах тревоги и страха, но от него никуда не деться, и, прикусив губу, он запрокидывает голову назад, ударяясь затылком о деревянный брус. Поморщившись и резко мотнув головой, Кощей сбрасывает наваждение воспоминаний: «Да какого черта!». Иван, распластанный по постели, не сразу понимает, что происходит — стальные тиски разжались, позволяя недоверчиво приподняться на локтях. «Это была идиотская затея с самого начала, не нужно было заходить к нему, не нужно вообще говорить с ним, хватит уже этих грабель! Может, пока отселить его в другой замок?..», — мелькает в голове Кощея, пока он торопливо поднимается с постели. «Все идет только к противоположному эффекту, из меня соблазнитель ни к черту!», — с тревогой думает Иван, ощущая, как по телу пробегает гряда тревожных мурашек, — «Так я далеко не уеду!». Перевернувшись на спину, он, тяжело дыша, садится в постели и наблюдает за тем, как Бессмертный, одернув одежду движется по направлению к выходу. Сама суть заключенной с ведьмой сделки на мгновение кажется юноше недостижимой — есть ли смысл переживать о лицемерии, если он толком и изобразить из себя ничего не может? — Подожди! — порывисто выдохнув, звонко произносит Иван, подаваясь вперед, — Ты не понимаешь! — и Кощей замирает-таки у самой двери, — Я…Сначала выясняется, что я омега, а я всю жизнь жил совсем другой жизнью, я не был готов к этому! И я толком ничего не знал о том, как это и что со мной будет! Потом я не могу контролировать себя и лезу на тебя. Мне странно, мне противно от самого себя, от этого… — и он раздраженным, дерганным жестом проводит рукой по груди, — тела! И от мысли, что в самый неподходящий момент во мне будет что-то переклинивать, и я захочу душу за член продать, сначала за твой, а потом, судя по всему, вообще любой без разбора! А ты… ты только горазд лишний раз тыкать во все это! И когда ты касаешься меня, я сразу вспоминаю, как радостно скулил под тобой в течку, и мне так мерзко сразу становится, что я не смог сопротивляться этому! Что я…я... был слабым! И если в первый раз мне казалось, что дело в тебе, что ты виноват, что, если бы ты не пришел, я бы справился! Но, — и лицо Ивана искажается в горькой гримасе, и даже выдавливать из себя описание происходящего ему тяжело, — Вообще, я просто не могу расслабиться, мне слишком…стыдно. «Боги, как отвратительно», — думает он, и из груди вырывается абсолютно искренний вздох, — «Изливать душу перед ним, давить на жалость…». В иных обстоятельства ничего из этого, юноша, конечно, бы своему пленителю не поведал, не желая казаться слабым, падать в глазах врага еще ниже. Слова давались с трудом, обнажали хрупкую уязвимость, которую Князю Тьмы ничего бы не стоило растоптать. Но речь его была искренней — врать он не любил, да и лжец из него был так себе, поэтому оставался единственный вариант — скользить по острому лезвию обнаженной недосказанной правды. «Надо помнить, зачем я это делаю», — думает он, сжимая в кулак ткань порванной рубахи, — «Чтобы потом никогда и ни перед кем так не унижаться». — Но я…я не хочу больше терять контроль так, как тогда. Больше всего на свете не хочу… — тихо произносит Иван, обхватывая оголенные плечи руками, — И, если это…поможет, я согласен, но…мне непросто вот так сразу. «Интересно, отторгал бы он все это так сильно, если бы это был другой альфа?.. Не я…» — размышляет Кощей, и только лишь кончик губы дергается, выдавая клубок смутных чувств, порожденных пылкой речью пленника. Иван, тем временем всматривается в спину мужчины, что даже не удосужился обернуться на его слова: «Черт, он вообще хоть что-то чувствует? Вечно как глыба льда, высеченная в злорадстве или раздражении… И что ему все эти мои слова, только выставил себя посмешищем!». Юноша сглатывает, ожидая что будет дальше — какую насмешливую реплику бросят эти клыкастые уста, куда уколют побольнее? — Попробуем еще раз позже, — наконец, сухо бросает в ответ Кощей, укладывая ладонь на ручку двери и покидая покои. Умеренно громкий хлопок отдается в оставшемся в комнате покалывающими мурашками. «Фух…», — думает Иван, откидываясь на постель и морщась от саднящих спину царапин, — «Тот еще ублюдок… И почему он вообще остановился? Хотя, если бы не я, он бы и не лез в принципе, зря ляпнул? Я согласен…» — он внутренне передразнивает собственную решительно-отчаянную интонацию, — «Заведут меня эти согласия…» Тяжело выдохнув, он прикрывает глаза, ощущая, как тело частично расслабляется от напряжения, но оно остается тут и там натянутой, невидимой глазу нитью.