Полуденное солнце

Он вновь входит тихим, неслышным шагом в покои своего пленника. Тот тихо дремлет, и, оглядывая комнату, Кощей останавливается глазами на вышивании, брошенном с естественной небрежностью на подоконнике. «Да, все-таки приноровился…», — думает Бессмертный, скользя когтем по вышитой гладью стае птиц. С вытянутыми шеями и распахнутыми крыльями, стремящиеся ввысь, далеко-далеко. Свободные?.. Обрамленные краями ткани, на самом деле, им никогда не удастся упорхнуть. «Быть может, обряд сорвался тогда, потому что я солгал? Ибо на самом деле не хотел отпускать его, разрезать эту нить? И сейчас я тяну с тем, чтобы обратиться наконец к ней, потому что надеюсь, что в итоге обращаться и не придется», — он опускает вышивку обратно на подоконник, — «Я могу…я действительно могу удержать его — поставить метку в следующую течку, с ней омега в целом становится более покладистым, едва ли может сопротивляться своему альфе…», — на лице Кощея появляется усмешка, несущая куда больше горечи, чем злорадства. … Но ты ошибаешься, если думаешь, что я хоть на самую малость желаю остаться здесь, — резко произносит Иван, — На самом деле. Просто вынужден подстраиваться под обстоятельства… «Нет», — Бессмертный морщится, — «Он не простит мне этого, если я воспользуюсь его невменяемостью и уязвимостью, это лишь снова разожжет пламя ненависти меж нами. Он вообще едва смиряется с тем, что омега, и это испортило бы все безвозвратно». И он бросает короткий взгляд через плечо на дремлющего в постели юношу. «Боги, неужели я серьезно размышляю о таком сейчас?», — Кощей устало растирает виски руками, — «Как все зашло так далеко? Я лишь хотел отделаться с наименьшими потерями, а теперь думаю о том, что…». Но эту мысль Князь Тьмы даже внутренне озвучивать до конца не хочет. Как и не хочет, чтобы единственное, на чем все держалось — связь, крючок плоти и взбалмошного каприза судьбы. «Я могу заставить его остаться, быть может, он смирится со временем», — он подходит к постели, опускаясь рядом со спящим, — «Хах, смирится, какое уродливое слово… Привыкнет, притрется, сдастся, сломается? Это звучит куда честнее». Мужчина вслушивается в тихое дыхание, всматривается в расслабленные черты лица. «Мы оба этому так сопротивлялись, выбору, что был сделан за нас. И даже если я уже готов примириться с этим, счесть за дар, мне мало — что за ненасытность?..», — Кощей, уложив ладони на грудь юноши, притягивает его к себе, — «Хочу, чтобы он выбрал меня сам». Иван, заворочавшись в объятье, раскрывает глаза, ощущая возникший рядом знакомый запах. Теплый со сна, мягкий, с припухшими губами и влажным взглядом, он кажется Бессмертному чертовски уязвимым, и от этой хрупкости щемит грудь. — Здравствуй, — спустя долгую паузу молчаливого обмена взглядами наконец произносит Иван. — Здравствуй, — так же тихо вторит Кощей, ожидая, что за молчанием юноши последует вполне разумные вопросы — Нашел ли он обещанный выход? Если да, то какой? Если нет, то сколько все это продлится? И что делать, если все же… Но вопреки опасениям Бессмертного, те самые вопросы омега не задает — лишь всматривается в него все еще сонным, но пристальным и внимательным взглядом. И спустя несколько минут осторожно протягивает руку вперед, проскальзывая вверх-вниз кончиком пальца по неровной переносице. «Давно не видел его так близко…», — отстранённо думает Иван. — И зачем? — неожиданно для себя хриплым тоном произносит Кощей. Иван в ответ коротко, смущенно улыбается, на мгновение опуская глаза вниз. — Просто… — отвечает он, коротко пожимая плечами. Этот жест он действительно сделал во многом неосознанно, не поймав скрытого желания коснуться мужчины. «Боги, за что ты такой…», — думает Кощей, когда от этого легкого прикосновения в пустую грудь словно входит раскаленный прут, причиняющий сладкую боль. Не удержавшись, он подается вперед, касаясь губами приоткрытого рта, медленно прикусывая, касаясь языком языка. — Это тоже просто? — едва слышно произносит Иван, когда они наконец размыкают это терпкое прикосновение. «Нет, свет мой, это сложно», — в ответ князь Тьмы одаривает его еще одной усмешкой — глубокой, таящей в себе много больше возможной игривой насмешливости. Меж их губами ничтожное расстояние, и, хотя Кощей знает, что делать этого не стоит, когда теперь уже Иван подается навстречу, он отвечает на поцелуй– такой же неторопливый, похожий скорее на зыбучие пески, нежели накрывающую с головой волну. Ладонь, увенчанная длинными когтями, накрывает теплую руку, и вздрогнув, юноша с силой сжимает ее в ответ, переплетая пальцы. В полумраке мерцающих свечей, в тихом потрескивании дров в камине, все ощущается медленным, скользящим по острию. Кощей подается вперед, желая углубить поцелуй, накрывая омегу своим телом и вжимая в мягкость постели. Выдохнув между коротким размыканием губ, тот медленно и едва заметно разводит колени в стороны, позволяя прильнуть еще ближе, и они замирают в этой позе на неприличный и непривычно долгий срок, позволяя терпкой неге стекать меж увлажнившихся уст. Возбуждение оплетает грудь, стекая к низу живота, и Иван чувствует, как в ответ на прислонившееся к нему и окрепшее возбуждение мужчины, меж его собственных бедер становится горячо и мокро. — Думаешь, это хорошая идея? — сипло произносит он, когда Бессмертный так же медленно спускается поцелуями на шею. — Отвратительная, по правде говоря, — тихо усмехается он, с шумом вдыхая с покрывшейся испариной кожи выдающий возбуждение и желание запах. Руки альфы постепенно ложатся на талию, бродят поглаживающими движениями вдоль бедер, задирая рубаху и обжигая теплое тело будоражащей прохладой. — Если я попрошу…ты остановишься? — едва слышно вопрошает Иван, ощущая, как воздух вокруг него пропитывается ароматом ярких, кружащих голову пряностей. По венам льется не раскаленный жидкий метал, но вязкая смола — если слизать кончиком языка, рот свяжет терпкой горечью. Конечно, я остановлюсь, неужели ты не ощущаешь, что я просто не смогу сделать это с тобой силой? — руки мужчины оглаживают его бедра, оплетая касаниями тут и там. — А ты хочешь, чтобы я остановился? — усмехается Кощей, прикусывая кожу над ключицей и одаривая любовника сверкнувшим взглядом исподлобья. Иван в ответ едва заметно дергает уголками губ, и когда альфа опускается дальше, прикусывая окружие соска, лишь с тихим стоном выгибается в спине, вцепляясь ногтями в скользкое покрывало. На самом деле нет, но разве я могу сказать тебе об этом? Разве я могу сказать себе об этом? Оба не получают ответов на свои вопросы, даруя тишине и сумраку возможность укрыть их милосердным покровом недосказанного. Холодные руки ласкают теплое тело медленно, так, будто действительно в любой момент могут замереть и остановиться. Но и так, словно для этого есть целая бескрайняя вечность, и в ее пределах дозволено все — поцарапывать чувствительную и тонкую кожу внизу живота и на внутренней стороне бедра, прикусывать косточку на изящной щиколотке, бродить кончиком языка по ушной раковине, медленно, до сиплых всхлипов томить и ласкать податливую плоть, вслушиваться в участившееся, сбивающееся дыхание, ощущать биение живого сердца под когтями. Ходить по раскалённым углям, глотать осколки и лишь желать этого еще и еще. Подхватив юношу за ягодицы, Кощей приподнимает его, усаживая сверху и откидываясь на резную спинку кровати. Иван коротко морщится, покачивая бедрами и прижимаясь плотнее к обнимающим его рукам — легкая болезненность почти сразу растворяется в мягких, неглубоких толчках, задающих такой же томный и медленный ритм. — Все-таки любитель никчемного запаха горячей травы? — мягко усмехается Иван, когда ощущает как альфа, скользя по его шее, стремится глубже вдохнуть феромон. — Есть такой грешок, — хмыкает тот, глубже зарываясь носом в уже вновь отросшие пшеничные завитки. Слова оставляют шрамы не хуже кинжалов, и он на этой юной, сильной и одновременно хрупкой душе оставил немало — и мог ли загладить? По ним ведь даже бережно кончиком пальца не проведешь, не найдешь точное место и не поцелуешь сверху. — Правда просто горячая трава? — улыбается кончиками губ Иван, опуская голову на холодное и острое плечо. Собственный, слабый феромон он до сих пор ощущал едва ли — разве что в течку, но тогда все внимание сосредотачивалось на запахе партнера. — Если сильно огрублять, — протягивает Кощей, касаясь губами мягкой кожи на затылке, не прикрытом волосами, — Но на самом деле…это очень сложный запах. Знаешь, когда летом наступает пора цветения, и одновременно распускается много полевых растений, и все они смешиваются в одно, — когти дразняще скользят вдоль позвоночника, пуская по телу легкую дрожь, и Иван разворачивает лицо к Бессмертному, — Сладкое, горькое, прогретое жарой, невесомое и едва уловимое… Ты пахнешь полуденным солнцем в поле. «Ты сам как солнце, теплый, светлый, скользишь в близости и согреваешь, но все равно остаешься недосягаемым… И таким противоположным моей Тьме», — мысленно заканчивает он, касаясь приоткрытых в истоме губ. Иван ощущает, как от этих слов сердце щемит, трескается и раскалывается. Князь Тьмы, конечно же, никаких слов любви не говорит, возможно, считая себя выше этого, а возможно и не желая говорить их вовсе. Но юноша чувствует это на кончиках пальцев, в каждом касании альфы к себе, и в этих словах тоже. Восхищение, нежность, ласка — все, что должно причитаться истинному от истинного. И разве он не должен торжествовать победу? Разве это не то самое, чего необходимо было добиться? Никакого торжества Иван не ощущает, и теплый всполох нежности, возникший в сердце в ответ на этот медленный, обволакивающий душу шепот, тонет в чувстве горечи и стыда. Словно он сам у себя украл право искренне и беззаветно наслаждаться этим. «Быть может, думает о том, что хотел бы слышать это из других уст», — мысленно усмехается Бессмертный в ответ на неопределенное выражение лица, замершее на лице омеги в совокупности с неизменно заалевшими от смущения кончиками ушей. Но пока это тело все еще в его руках, отдается ему в этой медленной, пронизывающий каждую частичку тела истоме, Князь Тьмы не готов отказаться от того сладкого яда, что растекается по венам при каждом касании. «А быть может, он и сам не против, на самом деле? Но слишком горд, боится признать, что сам не хочет больше бороться против своей природы?..Это так трудно сказать, но если он позволит…то и слов ведь не нужно будет, верно?», — размышляет Бессмертный, поглаживая спину омеги, — «А если нет?», — сомкнув ладони на бедрах, он опускает Ивана еще ниже, заставляя того рвано застонать, уткнувшись лбом в его плечо, — «Я буду выглядеть либо последним наивным идиотом, либо…а с другой стороны, всегда можно свалить на то, что чуть забылся, ничего такого, ничего серьезного». — Посмотри на меня, — юноша слышит эти слова, в которых прошение невозможно отличить от приказа, и все в нем естественным образом следует за хриплым тембром альфы. Подняв глаза, он сталкивается с бескрайней бездной — и отвести взгляд невозможно. Коротко, измученно улыбнувшись, Иван обвивает ладонями острое лицо, упираясь лбом в лоб, прикрывая глаза и больше не различая, кто касается чужих губ первым. Сильные руки помогают скользить вверх-вниз, так же медленно, как поцелуи бродят меж уст, а теплые пальцы тонут в черной глади волос. До тех пор, пока дыхание совсем не сбивается, а когти не впиваются в дрожащие судорогой бедра, и рык не сливается со стоном. « А.ах, черт…», — мысли распадаются, и Иван едва ли сопротивляется тому, как альфа прижимает его к себе еще плотнее, не давая выскользнуть и избежать вязки. Глубоко вдохнув кружащий голову, раскрывающийся сейчас во всей полноте запах пряностей, юноша, запрокинув голову назад, прогибается в спине, смыкая пальцы на плечах. Кощей подается вперед, скользя языком по шее вниз, и, обхватив острые лопатки, опускает юношу на подушки, развернув спиной к себе. — Тсс, если будешь резко дергаться, будет больно, — шепчет он на ухо подрагивающему, давящему поскуливания в прикусанной ладони, омеге. Шея, покоящаяся совсем рядом на подушке, выглядит так нежно и беззащитно. Зрачки Бессмертного расширяются, рот непроизвольно искажается в глубоком и хищном оскале. Если птице сломать крыло, она не улетит, верно? Но это едва ли можно назвать нападением без предупреждения — Кощей медленно и степенно скользит кончиком носа по основанию шеи, после плашмя проводит языком, вылизывая место, куда идеально могли бы войти его клыки. «Он же не…он же не собирается», — думает юноша, ощущая сквозь накатывающие волны наслаждения волнительное напряжение. Пространство воздуха сгущается и уплотняется, а само время кажется Ивану замершим — каждое касание языка и губ на шее чувствуются растянутыми в бесконечность, и все в нем замирает не то в страхе, не то в…предвкушении? — Не…не надо! — сипло произносит он, в последний момент резко подаваясь вперед, подальше от угрожающих клыков и накрывая ладонью уязвимое место. Руки альфы на талии не дают дернуться слишком далеко, и в результате клыки лишь вскользь проходятся по плечу, оставляя две параллельные, достаточно глубокие царапины. «И почему…почему я вообще подумал, что он захочет…», — криво улыбнувшись, думает Кощей, ощущая в этот момент куда больше горечи и досады, чем хотел бы испытать и чем надеялся ощутить. Всякий раз это кончается одинаково, почему он еще не привык? — Да, немного забылся, — хриплым, ровным тоном произносит он, едва ощутимо касаясь губами одеревеневшей в напряжении спины, слизывая сладкие дорожки крови, текущей из царапин. «Он бы ни за что не захотел пометить меня, если бы знал, какой я на самом деле человек, что сделал… и делаю все еще. Это… это нечестно. Я лицемер и лжец, и нет ничего особенного», — думает Иван, ощущая как помимо воли в глазах начинает щипать, — «Метка… А я хочу ее на самом деле? Или это в любом случае слишком?». Все смешивается внутри в тугой, тяжелый комок, давящий на грудь — нежность и вина, сожаление и наслаждение, стыд и неопределённость собственных желаний, саднящая боль и растекающееся по телу удовольствие, умножающиеся с каждым движением узла внутри. Ему хочется повернуться лицом, уткнуться в грудь мужчины, ощутить на своей спине крепко сомкнувшиеся объятья, когти, мерно перебирающее его несуразно торчащие в разные стороны волосы. Ощутить еще сильнее и так окутывающий аромат терпких пряностей, обещающий покой и безопасность. «Дурацкие омежьи чувства», — Иван вцепляется пальцами в подушку, до боли прикусывая губу. Имеет ли он на это право, после того как снова отверг, и более того, сплел за спиной своего истинного паутину, степень опасности которой может лишь предугадывать? — Тебе очень грустно, верно? — ухо обжигает горячий шепот, заставляющий вздрогнуть. — Ты же говорил, что не будешь так делать, — недовольно фыркает Иван, пытаясь развернуть голову и заглянуть в лицо партнеру, но Бессмертный пресекает эту попытку, прикусывая загривок. — Тут и догадаться несложно, — тихо произносит он, зализывая прикус. — Ты не видишь моего лица, — хмыкает Иван, прикрывая глаза и ощущая расслабляющие поглаживания по бедру. «Эти чувства…они настоящие? Что вообще настоящее? Я так запутался в этом всем…кому я вру, ему или себе? Если связь все-таки разорвется», — он рвано, хрипло выдыхает, когда чужие ладони проходятся по члену, лаская томящееся возбуждение, — «Я просто перестану чувствовать все это? Станет легче? Ведь станет?» — А что ты чувствуешь? — А ты все-таки думаешь, что у меня есть чувства? — как ни в чем не бывало хмыкает голос над ухом, а после клыки дразняще прикусывают, и от этого в сумме с коротким толчком бедрами, омегу вновь прохлестывает жаркая волна. — Я знаю, что они есть, — с тихим стоном отвечает Иван, едва ощутимо сжимая холодную ладонь, что легла на его грудь. «Но ты никогда не даешь к ним прикоснуться… Не считая того инцидента. Хотя имею ли я на это право вообще? Если, какими бы твои чувства не были, я их обманываю?», — он прикрывает глаза, откидывая голову на мужское плечо, ощущая на своей шее дразнящие, мягкие укусы. Это ощущается сладко и обволакивающе, и вместе с тем отдает послевкусием горечи, — «Пока все не закончилось… Можно ли давать этому просто быть? Наслаждаться ласками того, кому лгу?». Кощей, зарывшись ладонями в светлые завитки, прижимает его плотней, словно стремясь слиться еще ближе, и каждое движение когтей по распаленной коже отдается в юношеском теле трепетной судорогой. Сквозь дрожащие, влажные ресницы, Иван едва замечает почти лихорадочный блеск лиловых глаз, что неотрывно всматриваются в его лицо, пронизанное чувственностью. Даже во время близости, когда Бессмертный может сильнее всего опираться на животное и чувственное, самое расположенное к нему, его омега переполнен тоской и горечью, и объятья истинного вовсе не унимают этих чувств, а лишь разжигают. Болезненность, что переплетается с наслаждением, обжигает горячей волной, и Кощей мельком думает о том, как странно сильно может чувствовать мертвое, то, что пусто и чувствовать ничего уже не должно. «Он несчастлив рядом со мной», — Кощей, подхватив подбородок, втягивает покорно поддающегося юношу в глубокий поцелуй, — «Он не хочет…». Иван чувствует, как руки, оплетающее его, смыкаются плотнее, и с глухим рыком альфа покачивает бедрами, заставляя вновь содрогнуться от узла, давящего на самые чувствительные точки. Мысли потихоньку уплывают, вытесненные, почти выжигаемыми холодными руками, чувством горячей наполненности внутри. А просыпается Иван в кровати один — и только смятые покрывала хранят тень аромата горячих пряностей, смешавшихся с полевыми цветами. Выдохнув, Иван касается кончиками пальцев примятой подушки рядом с собой, вдыхая еще не растворившийся в безжалостности утра запах близости, что теперь кажется почти забытьем сновидения. …Ты пахнешь…полуденным солнцем… «Это просто не может продолжаться так дальше. В любом случае — разорвется связь или нет, я просто не могу так», — он переворачивается на спину, оцепенело всматриваясь в полог балдахина. «Быть может…может это все лишь следствие истинности, и то, что я чувствую…», — его ладонь накрывает испачканную следами от глубоких поцелуев грудь, в которой с тоской бьется вставшее в тупик сердце, — «Чем бы это ни было, лишь голос инстинкта, и я не понимаю, чего хочу на самом деле, но я точно понимаю, чего не хочу», — он решительно поднимается с постели, окидывая комнату пристальным взглядом. Это клокочущее ощущение, проедающее плешь все сильнее — темное болото лжи и недомолвок, увязая в котором Иван все больше терял чувство реальности — он двигался навстречу Бессмертному только потому что так было нужно? Или потому что действительно захотел в какой-то момент сам? Захотел лишь по зову убогого инстинкта, сводящего к покорному, смазливому придатку сильного альфы, которому в свою очередь полагалось укротить и приручить его? Или по какой-то другой причине? Смутное обещание, данное в обмен на желание избежать ненавистной судьбы, оказалось ярмом слишком тяжелым, смешно же — сначала было трудно лгать, а когда ложь стала становиться правдой, она стала опасным, обоюдоострым предательством. «У всего есть цена», — думает Иван, подходя к зеркалу и вспоминая сказанные когда-то отцом слова, — «Но эту я платить не готов. Лгущий ради своей выгоды все равно лгущий, а каким бы он ни был злом обходится с ним так...бесчестно». Он невольно ощущает расходящийся по телу холод — в голове прекрасно живо воспоминание о возможностях жестокости Князя. «Даже если он решит убить меня после этого, что ж, лучше умереть с чистой душой, чем всю жизнь дальше жить, зная, что я получил желанное такой гнусной ценой. Надо будет лишь постараться, чтобы его гнев кончился на мне, а не вылился местью дальше», — он невесело усмехается собственному отражению, выражающему мрачную решимость. Пальцы касаются серег в ушах — легко позвякивающие золотые солнца с топазовыми вставками, призванными оттенять глаза. Подарок, врученный не то из колкого желания тонко поддеть, не то действительно доставлявший тогда дарителю толику удовлетворения. Принятый с кривой иллюзией покладистости, как один из шагов этой игры в поддавки, в которой он, кажется, зашел слишком далеко, чтобы продолжать. «А что до сделки…просто не состоится, она не получит своего, а я своего, вот и все», — он решительно выходит из комнаты, ощущая впервые за долгое время стройную собранность, а не раскалывающую тревогой двойственность. Однако намерение как можно быстрее увидеть Темного Князя быстро разбивается об осадившую его пыл реплику служанки: — Господина нет в замке. Его не будет несколько дней, поэтому отобедать вместе вы не сможете. «Черт!», — с досадой думает он, прикусывая губу и одаривая мавку кривой улыбкой. Несколько дней растягиваются почти в две недели — нет ничего удивительного в том, что у Князя Тьмы возникли дела помимо проблем с непутевым омегой, и все же, Иван, почти сгрызая пальцы в волнении, чувствовал, что пока он пребывает в растянутом ожидании, происходит нечто важное. То, во что Бессмертный конечно же его не посвятил, и, явившись, просто поставит перед фактом. Так и случается, когда наконец явившийся в родной замок Бессмертный приглашает пленника в свой кабинет. «Наконец-то!», — думает тот, торопливо следуя по коридорам замка, — «Сегодня это закончится, так или иначе». И распахивая тяжелую дубовую дверь, он едва ли мог предугадать, что был к истине куда ближе, чем ему самому могло показаться. — Мне нужно тебе сказать кое-что, это очень важно, — даже забыв о приветствии, порывисто выдохнув, произносит он. — Думаю, что бы ты не сказал, это уже не важно, — но Кощей на его пылкую реплику даже не оборачивается. — Почему? — нахмуривается Иван, опешив. — Сегодня мы разорвем эту связь, — таким же ровным тоном отвечает мужчина. «Вот…как. Что ж, это весьма закономерно», — думает Иван, неожиданно для самого себя ощущая неприятный холодок, царапающий горло и стекающий к сердцу колким объятьем. Это то, чего он так хотел, то, что должно было случиться вне зависимости от других факторов, то, о чем они договорились с самого начала. Почему тогда так странно это слышать? — И как это произойдет? — уточняет он, дергая в сторону уголком губ, — И мне в любом случае надо сказать, что… — Вариант, к которому мне не хотелось бы прибегать, — перебивает Кощей, - Но тебе не о чем беспокоиться, — медленно протягивает он, и юноша, подошедший ближе, наконец замечает в руках князя Тьмы странный предмет, на который тот смотрит с глубокой задумчивостью, — С твоей стороны рисков нет, даже пить ничего не придется в этот раз. Внутри же Ивана все падает вниз. — Что отдать тебе? — брови юноши поднимаются в недоумении, — С пялец? — Нет, эту оставь себе, — хмыкает ведьма, — Не свою иглу для вышивания, этого добра у меня в избытке. Его Иглу. «Час от часу не легче», — думает он, нахмуриваясь. — Не бери в голову, царевич. Небольшая вещица, сущая безделица, магический артефакт, смысл которого объяснять тебе слишком долго. Хотя, конечно, для Князя некое значение имеет, но тебе-то что с того? Не скрою, ущерб он потерпит — так в этом и смысл. — И где мне ее взять? — А это уже вопрос хороший. Не все так просто — украсть ее не выйдет. Нужно, чтобы он отдал тебе в руки сам. — С чего бы ему что-то отдавать мне, тем более имеющее значение? — При должном доверии с его стороны отдаст, поверь мне. И при определенных обстоятельствах. — Не понимаю, как все это связано, — и лицо, и тон Ивана выражают всю меру сомнения и скепсиса к происходящему. Но в целом, ведьма и не скрывает, что плетет темное дело. Но действительно ли все последствия потерпит лишь Кощей? Стоит ли соглашаться на такое неопределённое предложение? — Тебе и не надо понимать тонкостей, — хмыкает она, — Твоя задача — сделать так, чтобы Князь максимально проникся к тебе. Сблизься с ним, очаруй, в конце концов — ты его истинный омега, и как бы он ни сопротивлялся, — сухие губы расходятся в злобной усмешке, — Его будет влечь к тебе. А остальное сложится само, поверь мне…при моей небольшой помощи — собеседница подмигивает ему, передавая стойкую уверенность в том, что по крайней мере, сама в своем плане не сомневается. — А что это такое? — тихо спрашивает Иван, впиваясь взглядом в продолговатый предмет с острым кончиком и причудливым ушком. Слишком короток для кинжала, и на ювелирное украшение тоже походит едва ли. — Да так, — коротко усмехается Бессмертный, опуская предмет обратно в шкатулку и закрывая крышку, — Сущая безделушка, но нужна, чтобы выкорчевать связь…из того, что осталось от моей души, — и повернувшись, он делает несколько шагов к Ивану, — Но ронять все же не стоит. «Рискованно…ей в руки я точно не могу вложить, а он, как минимум не знает, что такое Игла на самом деле. Должно получиться», — размышляет Кощей, наблюдая за тем, как Иван, робким и весьма неуверенным жестом касается ларца. — Это не причинит тебе вреда, — добавляет он, считывая смятение на побледневшем лице пленника за опасения за собственное, уже не единожды ухудшившееся при попытке разорвать связь состояние. — Слушай, я … — торопливо начинает Иван, поднимая глаза от ларца на лицо Бессмертного, замершего в столь знакомом ровном и отрешенном от истинных эмоций к происходящему лицом. — Доброго дня, Князь. Как я понимаю, все готово? — но вот-вот готовое сорваться с губ признание прерывает, казалось бы, наполненный почтительным спокойствием скрипучий голос. «Что я наделал!», — мелькает в его голове, когда он, даже не оборачиваясь, прекрасно понимает, кто именно сейчас говорит за его спиной. Осознание происходящего приходит медленно, пока руки, держащие ларец с Иглой, коченеют в леденящей душу тревоге.