Anna Sun

Люди выглядят невыносимо уютными и домашними, с запутанным в ресницах солнечным светом. И пределов любви к ним, близким к коже, к сердцу, к разуму, не существует. Существуют только пределы кожи, сердца и разума, нежность же бесконечно во времени и пространстве сдавливает дыхание. Непреодолимо горячечное желание остановить кружение янтарных бликов по любимому телу, заточить мгновение в янтаре и носить с собой как талисман, как дешёвый брелок, дорогой сердцу; такое живое воспоминание – в неодушевлённый камень, бездушную материю. Ведётся непрестанное сражение (звоните спасателям, благословите их души) с вдохновением, порывом сорваться с места и запечатлеть, но позволено лишь жадно вбирать в себя атмосферу, охватывать, оглаживать ласковым взглядом и с подавляющим сожалением думать, что по сравнению с этой драгоценностью жизни остальное – копеечные побрякушки, бижутерия, а музыка, слова, кисти и краски – ещё более несовершенные инструменты, чем не способная служить по своему назначению человеческая память. Некий счастливейший молодой человек по имени Блейн Андерсон знал, что ему никогда не надоест видеть утренний свет на умиротворённом лице своего жениха. Наложите проклятье вечного опоздания(в жизни нет ничего хуже, чем пропускать что-то важное, верно?) на того человека, который допускает мысль о том, что это может надоесть, что этот тёплый семейный уют, домашнее тепло хороши только поначалу, на счастливом адреналиновом подъёме после утомительного забега к достижению порядка дел сердечных. Прокляните и найдите кого-нибудь, чтобы любить. «Потому что все заслуживают этого», - лучисто улыбается парень и перекатывается на спину. «У кого-то нет близких людей. Места в мире. Себя». Колкие горькие мысли всегда стыдливо пробивают себе путь в эфир в абсолютно невозможное время, и отмахнуться от них – ещё более неловко. Более неловко, чем осознание того, что ты только что почувствовал себя худшим человеком в мире из-за того, что счастлив. – Я слышу твои мысли. Громко. Не стыдно меня будить? – скрипучие, рубленые фразы заставляют удивлённые медово-золотые глаза встретить сонный прищур бирюзовых, весенних, свежих и весёлых. До чего банальное действо, но улыбка упрямо порывается расплыться по лицу, сердце начинает страдать гиперактивностью, взяв в заложники дыхание. Мозги сдаются добровольно. Внутренний свет этих глаз лучше солнечного сияния. Андерсону хочется ударить себя, но желание не выдерживает шуточной или не очень шуточной угрозы увязнуть пальцами в розовом сахарном сиропе, в который Блейн, кажется, конвертировался. Занимательная химия. – Ты не можешь оставлять меня так долго в одиночестве и ожидать, что я не начну делать глупости, – взгляд просит прощения, а улыбка предлагает перемирие. «Я уже твой», – отбивает сердце. – Пять с половиной лет? Когда-нибудь, когда ты повзрослеешь, я буду проливать крокодильи слёзы. Очень изящно проливать, – тёплые руки оплетают Блейна цепкими путами. – Никогда, – пробурчал парень, уткнувшись Курту в шею. «Навсегда», – твёрдо вторит сердцу шальная мысль.