***
Впервые жалящие прикосновения застают их во время съемок готического зала второй серии. Башаров трется около Романовой, куря сигарету за сигаретой, прожигая не столько здоровье, сколько дыру в возвышающейся темноволосой женщине. Виктория стоит недалеко, опираясь на каменную стену позади, перекидывается с мужем фотографиями. Счастливые лица сонных детей смотрят на неё с экрана смартфона, вынуждая сердце тоскливо биться о грудную клетку. — Я не такой плохой же, правда? — Башаров широко улыбается. — Ты же сама знаешь, чего только в телике не говорят. Виктория отрывается от телефона и прислушивается к разговору, торопливо пробегая взглядом по коллеге. Женщина обнимает себя руками, удерживая чёрное пальто на плечах. Красное платье, смоки-айс, черное пальто и черная обувь.«Черная-черная девочка в черном-черном замке с черным-черным человеком».
Райдос усмехается своим нелепым сравнениям, но в тот же миг напрягается всем телом. Ведущий всё пытается приобнять Романову за плечи, положить руку на талию и цепляется вообще за любой способ нарушить личное пространство. Марьяна делает мелкие шаги в сторону, переводит тему и невпопад смеется. Её смех больше похож на истерический. Виктория не может вывести разум и тело из оцепенения и непонимания: такое поведение всегда колкой и прямолинейной женщины она видит впервые. Сначала хочется пуститься в ядовитые смешки на тему того, что Романова, видимо, только в образе такая смелая, но здравый смысл и эмпатия оказываются сильнее. — Марьян, — хриплый голос прерывает склизкие речи Башарова. — Мы хотели успеть кофе выпить. Пойдем? Высокая ведьма удивленно оборачивается, ожидая подвоха. Но не находит в выразительном лице и пронзительных глазах ни намека на шутку. Недоверчивый, отравляющий кровь внутренний критик хочет сказать в ответ что-нибудь пассивно-агрессивное, чтобы защититься на всякий случай. Тяжелый мужской парфюм и толстые пальчики, пытающиеся дотянуться и опорочить, отрезвляют, и Марьяна покорно кивает, уже делая шаг к сопернице. — Виктория, вы нас прервали, — мужчина сально улыбается и кладет тяжелую руку на женскую талию. — Скорее наоборот, Марат, — ведьма стремительно преодолевает расстояние, уверенно хватая Марьяну за открытую ладонь. Романова замирает, пытаясь рефлекторно отдернуть руку, но цепкие пальцы не отпускают. Кажется, что в месте соприкосновения с кожей соперницы останутся ожоги. Она врезается рукой в чужую в ответ, слегка царапая теплые, нет, горячие, пальцы. Обычное, спонтанное и необдуманное прикосновение превращается в очередную борьбу. Виктория тянет женщину на себя — Башаров отпускает, театрально прикладывая руки к лацканам пиджака. Но никто из них не расцепляет руки. И это кажется таким естественным и правильным. Пугает до чертиков. Райдос направляется вправо, постепенно ускоряя шаг. Марьяна безропотно подчиняется, удивляясь всему, что произошло: излишне навязчивому и развязному Башарову, своей реакции и действиям неприступной Виктории Райдос, которая до этого не подходила к ней даже на пушечный выстрел. Признаться, этого Марьяна и добивалась. Выстроить защиту, как магическую, так и психологическую, и наконец дать волю той темной части, любящей подпитываться чужой энергией. Что-то пошло не так. С Райдос, если честно, все у Романовой идет не так. Когда они сидят в столовой готического зала, действительно потягивая кофе, женщина словно выходит из транса и еле слышно говорит: — Спасибо, — чувствует на языке жгучее желание объясниться. — Не знаю, что на меня нашло. — Так покусала всех, что сама выдохлась, — вот и всё. Пушечный выстрел из тонких губ попадает куда-то под ребра, заставляя сразу же пожалеть о сказанном. Хочется сжаться в комочек и накрыться чем-нибудь потяжелее. Чтобы точно не задело. Но вместо этого Марьяна равнодушно хмыкает, стреляя в соперницу взглядом. — Пожалуйста, — так тихо, будто бы померещилось. Позже Марьяна будет бесконечное количество раз прокручивать это в голове, гадая, не привиделось ли ей это мягкое, почти интимное «пожалуйста». И будет бездумно прикасаться к губам пальцами левой руки: будто она оставила там свой след. По истечении получаса они вновь пригвоздены к местам в готическом зале. Слишком далеко друг от друга даже для мимолетных переглядок. Марьяна ввязывается в спор с Джебисашвили — уголки губ Виктории незаметно дергаются.«Значит, пришла в себя».
Высокий голос отчеканивает аргументы, с которыми Райдос в большей степени, если быть честной, согласна. Но она никогда не покажет этого, конечно же. Они почти сталкиваются в момент выставления оценок Шевченко и Шепсу. Виктория ощетинивается, пытаясь даже не смотреть в сторону Марьяны. И получает такие же действия в ответ. Словно невидимки. Словно так и должно быть. Да, должно быть.***
Марьяна вымотана. Вымотана использованием шаманских техник, вымотана лицемерием Гецати и жеванием соплей Матвеева. Ломота в теле требует немедленного принятия горизонтального положения. Она уверена в себе, уверена в своей версии и во всей своей работе. Но что-то мерзенькое внутри цепляется за комментарии соперников. Задушить и уничтожить. Другого выхода на этой битве у неё просто нет. Следующий день встречает её все той же вымотанностью, однако прежняя уверенность и гордость шагают впереди. Романова заезжает на Басманную, чтобы вернуть оставленные у администраторов наушники и HQD. Серая Москва и прохладный воздух приятно остужают загрузившуюся голову, дым со вкусом ледяной вишни оседает в лёгких. — Лучше бы нормальные сигареты покурила, — хрипотца, пробивающая дрожью, появляется из ниоткуда. Райдос в спортивном костюме с флисовой толстовкой выглядит как воплощение небрежной красоты. Марьяна цепляется взглядом за наряд, удивляясь, что неприступная жрица ходит не только в чопорных платьях. — А я совета не просила, — женщина отводит взгляд, удовлетворенно выдыхая очередную порцию сладкого дыма. Виктория впервые мнется, чувствуя острую и непонятную ей потребность завести разговор. Они же не подруги, чтобы спрашивать «как дела?». Даже не приятельницы. Знакомые с оттенком шероховатости. Всё же не решаясь, жрица тоже закуривает сигарету. Они несколько минут курят в тишине, а потом молча расходятся. Ни приветствий, ни прощаний. Ничего из жизни нормальных людей их зарождающимся отношениям будет несвойственно.***
— Лишь бы потом не пасть, как Виктория Райдос. Женщина оборачивается на соперницу, приподнимая брови. И больше ничего. Она не позволит «откусывать» от себя кусочки. Романова не получит ничего. Не будет вести в этой игре. Райдос не наивный Гецати. Её даже забавляет, как аланский провидец пытается держать себя в руках, но вздувшиеся на лбу вены говорят об обратном. — А сейчас я попрошу достать Вас фото Марьяны Романовой. Шестерка от Райдос. Она даже приложила усилия, чтобы ткнуть ей буквально в лицо. Ноль эмоций. Почти. Марьяна лишь хмыкнула, передернув плечами.«Злопамятность тебе не к лицу».
Проворные щупальца Романовой вторгаются в чужую голову, посылая слабый импульс. Практически незаметный. Но достаточный, чтобы услышать эхом отдающуюся фразу. Виктория, конечно, без труда избавилась от гостей в разуме. И мысленно отметила, что рядом с бестией лучше не расслабляться. Марьяна Романова не из тех, кто соблюдает рамки приличия и личные границы. Наблюдая за спокойной, почти стальной соперницей, хотелось выкинуть что-то в стиле Романовой. Подцепить. Съязвить. Разворошить. Вывести из равновесия. А потом наслаждаться тлением остатков напускного равнодушия. Пытаясь быть свободной от капканов ведьмы, Виктория всё больше будет путаться в липкой паутине и терять прежнюю себя. — Ты прям пытаешься всеми способами стянуть на себя внимание, — возмущенно заявила Виктория. — Это я очистила, это я сделала ритуал! Я это… Я это сделала, я это увидела! Марьяна готова была оскалиться подобно гиене. Вот оно. Ей даже не пришлось прикладывать особых усилий. — Когда есть какие-то другие версии, она категорически их отбрасывает: «не-не, моя самая верная»! Моя оценка шесть. — Странный аргумент, но ты как будто свое поведение описала, на самом деле. Женщина может и не была самым искусным психологом, но Райдос сейчас сама выложила перед ней все карты. 1:0 — неожиданно в пользу Романовой. Изматывающие съемки, по обычаю наполненные атмосферой ссор и споров, закончились в одиннадцатом часу ночи. Виктория уже собирала все вещи, попутно прощаясь с Шевченко и Череватым, когда её окликнул Олег: — Вик, мы хотим в бар. После такого дня не хочется прощаться в недосказанностях. — Я все сказала, Олег, — хмыкнула женщина. — Да ладно тебе, — подмигнул парень. — Нужно укреплять коллектив. Райдос пожала плечами, обдумывая предложение. Не сказать, что она хотела завести с кем-то дружбу и уж тем более играть в добрую тётю. — Да ладно, она и так еле на ногах держится после меня, — из другого конца комнаты бросила Романова, заинтересованно рассматривая свои ногти. — Ты себя переоцениваешь. — Шо ж вы, — пожал плечами Влад. — Даже я себя лучше веду. — Кто едет? — завершил Олег, игриво толкая Викторию плечом. Пожалуй, только такому непосредственному и непредвзятому человеку ведьма могла бы позволить такие вольности. Компания собралась ожидаемая: Шепсы, Джебисашвили, Матвеев, Романова и, на удивление, Райдос. — Тебя легко взять на слабо, Вика-а-а, — протянула ведьма, садясь на заднее сиденье такси рядом с соперницей. — Мы не переходили на такие формы моего имени. — Ты ханжа, — ухмыльнулась Марьяна. Женская нога справа плотно прижималась к её. Слева сидел Матвеев: как завелось помалкивал и выглядывал что-то в темной улице. Виктории казалось слишком много: тяжелый парфюм с нотами мускуса и апельсина, расслабленная поза и слегка раздвинутые ноги. Платье складками собралось у бедер, оголяя левое бедро. Персиковая кожа поблескивала в свете уличных фонарей, несомненно случайно притягивая взгляд Романовой. Просто Марьяна любит женскую красоту и женское тело. Ничего больше, конечно же. Все мы любим. — Услышала новое слово и решила применить? — Райдос разблокировала телефон, открывая рабочую почту. Не будет же она бессмысленно терять время в перепалках с напыщенной ведьмой. — Какая ты предсказуемая, Райдос, — Марьяна сладко, даже приторно, улыбнулась. Виктория сверкнула глазами из-под жесткой линии бровей, желая всем естеством стереть эту улыбку. От неё зубы сводило и кости ныли. И, конечно, Райдос не была предсказуемой для Марьяны. Но верить в это хотелось. Хотелось убедить соперницу, что она знает всё. Старший Шепс запрыгнул на переднее сиденье — машина, наконец, тронулась. До бара компания доехала без споров и завуалированных оскорблений. Александр пытался разговорить Диму, словно отец подростка, Марьяна сама охотно вступала в разговор с медиумом. Почти ворковала. Виктория отвернулась к окну и закатывала на это глаза. Аромат цветов и свежести другой женщины уже царапал ей гортань. В Марьяне Романовой все чересчур и излишне для Виктории Райдос. Бар был относительно безлюдным и уютным: приглушенный свет, уже приевшийся всем стиль лофт и джаз из колонок. Платье Виктории то и дело поблескивало, притягивая взгляд Марьяны. Только из-за красивого цвета и блеска. Опять же, не в вырезе на левом бедре дело. Джинтоник хорошо расслаблял и избавлял от излишней рациональности: Романова нагло, без капли стеснения изучала женщину напротив. В ответ жрица лишь ухмылялась и пожимала плечами, полагая, что соперница просто добивается от неё смущения или в голову хочет залезть. И это было не так далеко от правды. Стакан виски со льдом прогонял скованность и осторожность, окончательно раскрывая Викторию как душу компании. Из тонких губ с идеальным контуром всё чаще стала вылетать нецензурная лексика. Она не звучала похабно или глупо, скорее органично вписывалась в образ сильной и непоколебимой Виктории Райдос. Становилось ещё труднее противостоять исключительному магнетизму. Такой живой она определённо больше нравилась Марьяне. Не то, чтобы она вообще ей нравилась. Постепенно компания рассредотачивалась по территории бара: кто-то вышел покурить, кто-то в уборную или пофлиртовать с барменом у стойки. Виктория осталась на удобном диване, то и дело откидывая голову и открывая вид на длинную шею. — Тебе идёт быть настоящей, — Марьяна придвинула стул ближе к столу. — Всемогущая Марьяна Романова, — хохотнула женщина. — С чего ты взяла, что знаешь меня настоящую? — Я не говорила, что знаю, — подловила. — Ты такая лиса, Романова. — Была у тебя уже одна лисица, Райдос. Виктория подскочила на диване, как ошпаренная. Взгляд из расслабленного трансформировался в затравленный. Романова умела точно попадать в цель, даже если действовала почти вслепую. Ей было даже не стыдно. Желание сорвать маски и стереть личные границы всегда мчалось далеко впереди. В такие моменты чувствуешь себя археологом, который в поте лица трудится над поиском чего-то стоящего. Марьяна в каждом искала что-то стоящее, но, как правило, люди быстро надоедали и артефакты их души на самом деле были лишь подделками. Прикоснуться к артефакту Виктории Райдос хотя бы на мгновение было столь соблазнительным, что сопротивляться не оставалось сил. Интерес игры Марьяны Романовой подогревала и оборонительная позиция, и сложная считываемость. — Платье тебе тоже идёт, кстати. — С чего такая щедрость? — жрица сложила скрещенные руки на груди, закидывая ногу на ногу. — Не ищи во всём подвох, Вика-а-а, — выдохнула ведьма. — Я умею делать комплименты просто так. Потому что хочу. — Тогда спасибо, Марьяна, — Виктория отсалютовала стаканом, допивая виски. Романовой стало так жарко. Воздух показался наэлектризованным, хотя ничего, кроме игры «глаза в глаза» не происходило. Тёплые, смягчившиеся после комплимента, ониксовые бездны утягивали в себя. Но под их взглядом она чувствовала себя мишенью. Лёгкой добычей. И не понимала, что значат эти взгляды Райдос. Что вообще значат их постоянные «поедания» друг друга глазами? Почти сакральные. Дать отпор? Сейчас не от чего защищаться. Унизить? Атмосфера была слишком располагающей и комфортной. — Знаешь, я думала, ты лесбиянка, — Марьяна проверяла почву. Как далеко Вика пустит? — Ты как будто своё поведение описала, на самом деле, — рассмеялась женщина, вызывая смех и у собеседницы. Что-то изменилось. Стало легче. Будто кто-то поднял груду камней, придавливающих сверху. Стоило лишь перестать искать подвох в друг друге — и просто оставаться людьми. — С тобой, оказывается, можно нормально общаться. Даже приятно. — Это комплимент? — Марьяна оперлась на руки с многочисленными кольцами, привлекая к ним внимание Виктории. — Пусть будет так, — улыбнулась женщина. Домой они ехали на одном такси. Не одни, конечно. Болтливая Джебисашвили сидела рядом. Виктория больше не была напряжена, как пружина или зверь, готовящийся к нападению. Её убаюкивал цветочный запах и лёгкое покачивание машины. Она чуть ниже съехала на сиденье, повернула голову к Марьяне, натыкаясь носом на плечо и накрахмаленную ткань блузки. Романова смотрела вперёд, открывая вид на острые углы челюсти и бледную шею, усыпанную родинками. Райдос, не отдавая себе отчёт, уткнулась в чужое плечо, придавливая его тяжестью головы. Ведьма задержала дыхание и напряглась. Виктория в полудрёме не обратила на это внимания, лишь придвинулась ближе. Сердце Романовой, лихорадочно забившись напоследок, упало куда-то вниз.***
Теперь в контактах Виктории Райдос покоился номер некогда неприятной и казавшейся стервозной Марьяны Романовой. Мнение о неприятности и напыщенности как-то испарилось из разума после полу-откровенного разговора в баре. Откровенного, потому что искренностью Романовой она была сражена до дрожи в коленках. И даже шутки, которые раньше использовались для метания ножей в и так кровоточащие раны, в тот вечер были более мягкие и… Интимные. Конечно они не открывали друг другу душу подобно лучшим подругам. Но точно делились частью чего-то сокровенного. Сквозь многозначительные взгляды и незамысловатые фразы. Виктория обнаружила, что любое, даже самое мимолетное взаимодействие с Марьяной наедине становилось глубоко личным и охраняемым. Видимо, в этом вся прелесть высокой ведьмы. Она может подарить чувство твоей исключительности даже едкой шуткой. Морозный день начался с поездки в аэропорт. В груди теплилось предвкушение чего-то светлого, несмотря на странные сны-видения всю ночь. Женская тройка была долгожданной и неожиданной одновременно. Вселенная словно нарочно сталкивала их лбами, но Виктория не играет в игры. Может немного. — Привет, — прохладное серо-голубое свечение из-под густых ресниц практически обезоружило Райдос. — Доброе утро. Сегодня Марьяна была по-особенному нежной и какой-то трогательной. Кричащее и яркое словно приглушили, выделяя мягкую полуулыбку. Не улыбаться в ответ не представлялось возможным. — Кофе? — аккуратно предложила Виктория, боясь сбиться с новой волны Романовой. — Кофе. Друг напротив друга. Глаза в глаза. Может это войдет в традицию? Необременённые ничем разговоры, осторожные вопросы и смелые улыбки с морщинками в уголках глаз, отдающиеся ударной волной в солнечном сплетении. Так странно оставаться неприступной, вступая в открытую конфронтацию, но переживать до лёгкой дрожи в коленках в дружелюбной обстановке. Эффект Романовой. Так необычно и даже пугающе чувствовать притяжение вновь спустя такое количество прожитых лет в атмосфере ограждения и боязни предательства. Общение, дружба, даже банальное приятельство отпугивало Викторию — слишком много она вкладывает энергии в тех, кто на самом деле держит дуло у её виска. Взрослая девочка, а страхи и опасения все те же, как и двадцать лет назад. Так вдохновляюще наблюдать за лёгкой, более здоровой Марьяной, умеющей подпускать людей, но не отрывать для них мясистый кусок от сердца. Прямолинейная, смелая и органичная во всей своей эпатажности. Марьяна могла создать ощущение, что её легко прочитать и предугадать. Но в Марьяне целая вселенная из родинок и мягкой кожи. В Марьяне вселенная дышит, раскрывает бутоны обжигающего желания жить и познавать. Противоречие на противоречии, сотканное из тяжёлого наэлектризованного воздуха, выбивающего последние остатки самообладания. Танец из близости и отдаления, закручивающий в бесконтрольный вихрь. Мягкие, но всё еще жгучие, словно раскалённая земля после извержения вулкана, прикосновения преследуют их всю дорогу до отеля. Касание пальцев при передаче телефона, трение предплечий на тесных сиденьях машины, щекочущие щеки волосы из-за сильного ветра, опрометчивое поглаживание коленки во время особенно смешной шутки. Ничего такого, чему бы стоило придать значение. Но против воли глубоко внутри зарождается что-то обескураживающее и густое.***
Райдос мечется по гостиничному номеру: выбившиеся из хвоста пряди, бегающий взгляд и скованность во всём теле. Хотелось расцарапать грудную клетку, в которой клокотало что-то пугающее и новое. Она открывала и закрывала Книгу Мёртвых. Будто бы в ней будет написано, чем она руководствовалась, забирая «бесхозного». Виктория привыкла действовать в моменте, натягивая маску железной леди. Никаких эмоций и анализа в моменте. Только потом, если повезёт. Рациональность обычно брала вверх, отметая пламенные чувства. — Зачем, блять, зачем! — накатывающие волны осознания вызывали только больше вопросов. Женщина знала, что не забрала никакого «бесхозного». И не могла гордостью и соперничеством оправдать желание помешать сложнейшему ритуалу Романовой. Ничего она не забрала. Не забрала и не собиралась. Знала, отдавала отчёт, но руки сами открыли Книгу и смехотворно захлопнули. — Райдос, что за цирк, — больше похоже на слова соперницы, а не на обращение к самой себе. Можно списать всё на непомерную гордость, но в голове то и дело всплывала картинка робкой Марьяны на пороге. Как это могло не расплющить? Как могло не откликнуться? Статная лань превратилась в затравленную. Словно кто-то сломал и истязал. Тихий, слегка дрожащий высокий голос скручивал внутренности и превращал каждый вздох в расплавленный металл. Наотрез отказывалась принимать помощь, смело и самоотверженно стояла на своём. Чувства и эмоции придавили Райдос тяжёлым грузом. Защитный механизм сработал рефлекторно. Тумблер переключился. Нельзя показать уязвимость. Нельзя. Воины не показывают своего сердца, пока их грудь не вскроет топор. Желание оберегать и заботиться нужно было задушить, ослепить титанической гордостью и верой в свои силы. Осознание судорожно билось в клетке ещё в чёртовой квартире. Осознание оседало в рёбрах, царапая лёгкие, прорастая васильками сквозь гниющие прутья. Виктория признается себе в этом глубокой ночью: тело обдаст жаром и холодным потом одновременно. Топор вскрыл грудь летящими прикосновениями длинных пальцев, порхающими ресницами с бескрайним северным сиянием, обезоруживающей приглушённой искренностью наедине. Стук в дверь вывел из транса, но не смог привести в себя до конца. Эту энергию она теперь будет чувствовать за километры. Хотелось кричать, метаться, уничтожать — только бы не чувствовать эту неконтролируемую фатальную лавину. — Я к тебе с гостинцами, — домашняя, разжижающая мозг ведьма стояла на пороге. — Как к лешему. Виктория уставилась на гостью, поджимала губы и заламывала пальцы, дрожа под мягким взглядом. Ласкающий, как морской бриз летним вечером, даже после такого поступка жрицы, взгляд лишь усложнял ситуацию. — Я не вовремя? Желание схватить Романову за плечи и трясти плавило кости. Только бы вернулась жалящая стервозная Романова, от которой нужно защищаться или плескаться в равнодушии. — Нет, нет, — Райдос впилась в дверную ручку. — Конечно нет. Проходи. Если бы только Марьяна знала, какой эффект оказала на соперницу, даже не прикладывая к этому усилий. Если бы Марьяна знала, какую тактику на самом деле нужно было выбирать, Виктория бы сдалась ещё быстрее. — Ты в порядке? — тёплое прикосновение к плечу. Женщина дёрнулась, испуганно уставившись на собеседницу. Романова одёрнула руку как ошпаренная, отступая назад. — Нет, прости, — Райдос дёрнулась, заключая отвергнутые пальцы в плен. — Очень устала и многое через себя пропустила. — Себя нужно беречь, — ведьма расположила захваченную руку на грудной клетке, между грудью и ключицами. — Это ты мне говоришь? — Слишком резко. И очевидно. — Я в порядке, если ты переживаешь, — хотелось отрицательно мотнуть головой, но получилось лишь изучающе осматривать. — К тому же ты забрала лярву, нет? Игривая ухмылка обнажила верхний ряд белых зубов. Виктория облегчённо выдохнула, расслабленно смеясь.«Это всё ещё Романова».
Их грани раскрывались необъяснимо стремительно, прикосновения и многозначительные взгляды росли в геометрической прогрессии. Они неслись в поезде без тормозов и никто даже не допускал мысли о том, чтобы выпрыгнуть на ходу. Поезд разобьется, разобьется, разобьется. И чёрт бы с ним. Спустя час бутылка Егермейстера была наполовину пуста, а вместе с ним улетучивались все опасения и страхи. Глупая, заманчивая ловушка. — Что, Марьяна, без алкоголя не умеешь отдыхать? — Райдос откинулась на подушки, зарываясь свободной рукой в прохладную простынь. — Ты начинаешь учиться искусству кусания, — женщина пожала плечами, изучая подтянутое тело рядом томным взглядом. — С тобой иначе можно? — Не перевариваешь меня без алкоголя или кофе? — Перевариваю, — наклон головы изменился, открывая вид на созвездия магнетических родинок. — А ты? — Не заметно? — Прекращай отвечать вопросом на вопрос, — густой, сухой воздух вынуждал увлажнять губы. — Приказываешь? — Райдос села, отвечая на оценивающий взгляд. — Боишься? — Да. Что-то треснуло. Небо упало. Земля рассыпалась. Воздух сжигал лёгкие к чертям при каждой попытке вдохнуть. Откровение оставило глубокие царапины на спине и выбоины на сердце. Путы внизу живота взрывались нескончаемыми фейерверками, одаривая сыростью и желанием что-то предпринять. Существовать без длинных пальцев и свежего цветочного запаха кожи казалось тяжелым бременем. Марьяна потянулась к Виктории, опираясь на левую руку. Замерла. Громко сглотнула и заправила мягкие волосы жрицы за ухо, слегка касаясь разгорячённой кожи на шее. Улыбнулась, лишая воина всех почестей и принципов. Воин сам вручил топор в её руки. Эффект Романовой, не иначе. И слабый, слабый воин.***
Перепалки в готическом зале стали обыденностью, которая больше не пугала и не высасывала энергию. Лишь подпитывала желание изучать друг друга. Их языком общения при всех так и остались взгляды вперемешку с незамысловатыми фразами. Если чувствовать сердцем, станет очевидно: количественно не менялось ничего. Качественно изменилось всё. Объятия при личных встречах грозились стать традицией, потому что без них дышать не хотелось. Мускусный цитрус с гиацинтом отлично сочетались, когда руки раскрывались для того, чтобы крепко прижать к себе. Почти дружеские, но всегда с привкусом манящего флирта, разговоры и ночные переписки. Марьяна активно «переваривала» Викторию, против воли вбирая каждое слово и жест. Тщательная работа с артефактом наполняла пытливого археолога жизнью. Вот так просто. Старый и сильнейший ритуал, доступный только бессознательному и сокровенному. Марьяна словно вернулась в студенчество: всё ярко, сказочно и чересчур хорошо. Напрягало, конечно. Но напряжение улетучивалось после очередной дерзкой шутки или пронзающего взгляда из-под тяжёлых бровей. Хотелось лепетать комплименты друг за другом, на ощупь искать новые оттенки души и быть собой окончательно. Всё ещё яркой, соблазнительно-вызывающей, с лисьим взглядом. И обезоруживающе мягкой, откровенной и успокаивающей теплотой. Тепло Виктории Райдос ощущалось совсем иначе. Как гроза в мае, когда ты задыхаешься от сухого воздуха, но не можешь оторвать взгляд от разверженного молниями неба. Виктория Райдос заставляла даже мелкие волоски на шее вставать дыбом в предвкушении долгожданного ласкающего жара. Попытки замять неровности и сгладить шероховатости были удачными. Пока что. Вместо разговоров обе предпочитали сакральное поедание друг друга через пассивную агрессию и эмоциональные качели. Додумывали, трактовали, интерпретировали, делали выборы и переводили темы, сами прокладывали тропу в порочный круг. И неизвестно, кто из них горел, горел, горел. Но кто-то должен сгореть первой?***
Весенние вечера в Москве, конечно, сильно отставали от питерских. Но заливистый смех рядом вынуждал выбирать новую парадигму. — Твои дети чудо, конечно, — Марьяна сбросила кожаную куртку, жестом показывая коллеге проходить. Они по обычаю встретились в кофейне. Каждый раз выбирали новые, кстати. Беседа шла как никогда прекрасно, чувство лёгкости струилось по венам — заканчивать не хотелось. Особенно после растущего напряжения теперь не только в стенах зала на Басманной. И Романова не сдержалась. Пригласила на чай, хотя не имеет привычки впускать кого-либо в своё пространство. Даже с мужем встречалась на отдельной квартире. — Дочка дома? — Виктория уверенно прошла в квартиру, приземляясь на тёмный диван посреди гостиной. — Если бы, — женщина улыбнулась, направляясь к домашней винной коллекции. — Подростки, сама понимаешь. — Надеюсь, не как я, когда была подростком, — понимающий кивок. — Напоишь чаем? Или яд ищешь? — Были такие мысли, скрывать не буду. Вина? — Чая, Романова, — фамилия из тонких губ таким тоном звучала как взрывчатка замедленного действия. — Перевариваешь? — Жру, я бы сказала, — и слизывает с липких пальцев. Виктория, несмотря на располагающую атмосферу, чувствовала себя, как на иголках. Разум вопил бежать, но тело так отчаянно тянулось к женщине, потягивающей чай напротив. Тёмно-синяя сатиновая рубашка с v-образным вырезом завораживающе оттеняла прохладные глаза и заманивала в любимую ловушку: пересчёт родинок на алебастровой грудной клетке и длинной шее. Райдос и не замечала, как часто досконально впитывала черты соперницы. Она вообще превращалась в мурлычущую кошку, нежившуюся под лучами светила. А Романова знала, понимала, видела, какой эффект оказывает на жрицу. И любила томно смотреть из-под густых ресниц, кусать пухлые губы и разговаривать чуть тише, чем обычно. Райдос не играла в игры Романовой — Романова и сама отлично справлялась, ведя счет с отрывом в двадцать очков. Купаться в лучах желания от строгой Виктории Райдос было тем ещё удовольствием. Даже защита давала брешь, сбивая с ног сильной энергетикой. Совсем потеряла контроль. Горит. Расстояние сокращалось — разговоры ограничивались короткими репликами. Надвигалось ощущение чего-то неизбежного и смертельного. И Антихристом является кто-то из них. Густой, тяжёлый воздух оседал капельками пота на спине и чёрным смогом в лёгких. Энергии клубились, вступали в схватку, цеплялись и пожирали. Любая надежда хотя бы на спокойное приятельство тонула в самом смысле их существования — в претерпевании и противоречиях. Марьяна потянулась за телефоном к кофейному столику, задевая грудь Виктории локтём. Переполненный сосуд взорвался. Что-то запретное, пугающее, долгожданное наполнило тело, отдаваясь звуком бешено стучащего сердца в ушах. Крепкие руки опоясали хрупкие плечи, притягивая к себе. Столкновение лбами, один воздух и мироздание на двоих. Марьяна замерла, боясь начать анализировать происходящее. Словно это могло бы стать концом. Пересохшие губы накрыли влажные, мягко и осторожно пробуя на вкус. Короткие ногти впивались в дрожащие плечи сквозь ткань рубашки. Марьяна на вкус была как замороженная вишня: сводящая зубы, сладко-кислая. Марьяна перешла в наступление, сминая губы, оставляя сильные укусы. Влажность между ног стала больше похожа на надоедливый зуд. Когда-то строгая и сильная Виктория Райдос безропотно подчинялась той, в чьи игры, конечно не играет. Ни союзников, ни подруг Виктория Райдос не искала. Искала только чувственные губы, высасывающие последние остатки здравого смысла. Сжимала изящную талию и не могла больше сдерживать скулящие стоны. Услышать негласную мольбу из сжатых губ чёртовой Виктории Райдос было как находиться в гуще бури. Бежать или дать поглотить? — Что мы делаем? — Марьяна отстранилась. Она, кажется, сможет выстоять. Виктория обречённо закивала, боясь открывать глаза. Жалящее чувство в груди лишало любой попытки двигаться, обжигающие слёзы в уголках глаз грозились высказать всё, о чём она молчала. Нельзя. Им нельзя. — Нам нельзя, — Райдос дрожала. — Прости. Тошнота скопилась в опасной близости от гортани, отравляя вкус замороженной вишни. Васильки завяли, превращаясь в пепел. Блядский эффект Романовой сыграл злую шутку.***
Чувство вины, неправильности и отвращения преследовали наяву. Драли горло, истязали разум, истощали тело. Чувство правильности, важности и нужности пленило во сне. Плавные изгибы, открытый взгляд и мягкие губы подчиняли. Она хорошо играла роль сильной и стойкой, как оказалось. Слабый воин был выкинут за ненадобностью. Он вообще не должен был появляться. Сама позволила. Виктория зализывала раны в любви детей, не смотрела в глаза мужу и уходила в работу втрое сильнее, чем раньше. Чувствовала себя полной дурой из наивного ромкома двухтысячных. В социальных сетях украдкой наблюдала за той, имя которой теперь даже боялась произносить. Сердце болело от фотографий, где она по-детски дурачилась: лучезарная и счастливая. На родинки больше не могла смотреть, но так хотела. С животным страхом ждала готического зала после труднейшего испытания с Шепсом и Гецати. Старший Шепс, все не избавляющий от своей спеси, в готическом зале попытался спустить на неё всех собак. Ошибся. В этом состоянии она могла бы расщепить его до атомов. Предательские колени опасно подкосились, когда глаза не смогли найти взгляд серо-голубых. Марьяна не смотрела. Больше нет. Виктория то и дело поднимала взгляд в потолок, пытаясь прогнать предательские слёзы. — А почему на него ты не накричала, Вика? — Внимание ведьмы, видимо, теперь можно было привлечь лишь криками. — Ты стояла и сопли жевала.Вика.
Ярость и дрожь смешались в липкий комок, намереваясь уничтожить всё светлое, что она чувствует к этой женщине. Вкус горечи, зародившись на кончике языка, отравил кровь, превратил её в чёрную гущу. Взгляд ониксовых, не смея задержаться на миловидном лице, практически осел на полу. — Сопли жуёшь здесь ты! Теперь Райдос больше не смотрела. Красная пелена застелила глаза, мешая здраво мыслить. Но она держалась достойно, собрав по крупицам последние остатки силы, которые когда-то берегла от ноющей боли. Пелена спала, когда они столкнулись в столовой. Лицом к лицу. Впервые после поцелуя. Сколько прошло? Два дня? Три? Неделя. Никто не знал. По ощущениям Вики целый год. Тоска, отчаянная и надрывающаяся, пробежала по позвоночнику. — За что ты так со мной? — шёпотом кинула под ноги высокой ведьмы последние остатки самоуважения. — А ты? Жрице хотелось кричать, трясти за плечи, привести в себя. Она не хотела верить, что Романова действительно лишь играла в игру. Безжалостно и омерзительно. Зачем потратила самый ценный ресурс — время? Зачем все эти комплименты? Ненавязчивая забота? Осторожные, уважительные прикосновения? Тогда почему так целовала? Зачем, блять, оставила себя повсюду: на губах, на руках, на волосах и в голове? — Я хочу поговорить, — Виктория сделала шаг назад, безвольно опуская руки. — А ты уверена, что я хочу? Гордость, конечно же. У питерской она тоже была. Иногда в избытке. Воин, на самом деле пышущий жизнью и силой, возрождался, чувствуя на себе знакомый взгляд. Романова могла сказать что угодно. Взгляд-то остался мягким и зовущим. — Пожалуйста, — еле слышный шёпот. Ведьма кивнула, тяжело выдыхая. Накинула ту самую кожаную и, сверкнув ключами, отправилась на парковку. Панический страх кольцевал горло, прочно заседая в груди.***
По иронии судьбы, вселенной или богов они вновь оказались в квартире Марьяны. Теперь правда на кухне и на разных сторонах стола. Виктория крутила пустую чашку в руке, доедая, наверное, пятую шоколадную конфету. Шоколад успокаивал. — Дай попробовать эту дрянь, — женщина протянула руку, всё ещё избегая смотреть в светлые глаза. — Сигареты кури, — Марьяна вложила HQD в чужую руку. Вишнёвый вкус мягких губ наполнил рот, а потом и лёгкие. Кажется Райдос придётся пересмотреть своё отношение к электронным сигаретам. В голове крутились самые детские вопросы: почему ты не на моей стороне? Почему ты его поддержала, а не меня? — Ты правда считаешь, что я сопли жую? — Виктория попыталась смягчить голос и спрятать горечь. — Смотри на вещи шире. — Я не понимаю, Марьяна. Романова сокрушённо выдохнула и закрыла глаза, собираясь с мыслями. — Ты с самого первого дня сопли жуёшь, Вика, — жрица возмущённо открыла рот, готовая спорить, но была остановлена поднятой в воздух рукой. — Единственный раз ты сделала что-то, когда за руку меня вялую схватила и увела от Башарова. Всё, твои подвиги закончились. — Тебе подвиги нужны? За кого ты меня принимаешь? — За сильную, смелую и непоколебимую женщину, способную смотреть той, кто ей так нравится, в глаза. Виктория резко подняла голову, но уже мало что различала из-за пелены слёз. — Мне нужно выйти. — Зачем? — Не хочу сопли жевать, — Райдос хотелось содрать кожу, лишь бы больше никогда не чувствовать себя слабой и уязвимой. — Ты права. Я позиции сдала. — Ты идиотка. Дело не в слезах, — Романова пересела на соседний стул. — Плакать нормально и нужно. Не нормально сбегать после того, как ты поцеловала меня. — Я не хотела всё портить. — Серьёзно? — женщина вскинула руки к лицу, понуро улыбаясь. — А поведение твоё на совместном испытании ничего не испортило? — Я обидела тебя? Тогда почему ты не сказала? Затишье и столкновение. И так по кругу. По порочному кругу. В этом все они. — Пришла с алкоголем, ворковала, глазки строила. Это обида? — Я сделала первый шаг, Вика! Я, не ты. Я пришла в твой ебучий номер, увидела тебя тревожную и потерянную. И смогла отодвинуть обиду, чтобы помочь тебе. — А потом почему не наорала хотя бы? Романова поджала губы, боясь ступать на столь откровенную дорожку. — Не знаю. Это сложно объяснить. — На будущее: лучше сразу говори, ясно? — Зачем ты тогда так поступила? Как петух напыщенный. — Я… — Райдос замерла, не зная, готова ли открывать последнюю коробочку своего разума. — Я испугалась за тебя и испугалась себя. Ты впервые на моих глаза была такой… Робкой, маленькой как будто. И я испугалась, что чувствую что-то к тебе, — Вика выдохнула, впиваясь ногтями в ладонь. Марьяна оперативно среагировала, накрыв костяшки холодной рукой. Так обжигающе. Так долгожданно. — Боишься? — Да. Женщина мягко коснулась линии челюсти, лаская персиковую кожу. Вика чувствовала себя беспомощной. Не её стезя. Быть беспомощной — мерзко и тошнотворно. Быть беспомощной в руках Марьяны Романовой — безумно страшно и желанно. — Пожалуйста, не играй со мной. — Больше нет, Вика. Дрожащие губы жрицы вновь накрыли требовательные ведьминские. Женщина встала со стула, вслепую утягивая Марьяну к стене. Внизу живота кипела лава, рождая животное, бесконтрольное желание. Первое прикосновение языков отозвалось громкими стонами и влажными звуками. Вика схватила изящную талию, вжимая податливое тело в стену. Марьяна зарылась в мягкие волосы, больно хватая за корни. Сражение, но в этот раз без проигравших. Танец тел, но в этот раз в эпицентре бури, которую они сами и создали. Райдос покрывала алебастровое лицо поцелуями, плавно спускаясь к шее. Она хотела вобрать в себя каждую родинку: лизать, кусать, помечать, пробовать. Родинки Романовой — сокровенный фетиш. Романова же услужливо подставляла шею, спуская руки на зад, обтянутый чёрными джинсами. Желала оставить синяки от своих пальцев на каждом миллиметре подтянутого тела. Марьяна оторвалась от Вики, благовейно рассматривая дрожащие губы и искажённое от удовольствия лицо в приглушённом свете люстры. Оторвалась от стены, не разрывая взгляда, повела в спальню на ощупь. Тёплые обычно по вечерам карие превратились в бездну со сложно различимой радужкой. Это посылало дрожь по позвоночнику и усиливало желание сожрать. Романова с силой опрокинула жрицу на мягкую кровать, седлая сильные бёдра. — Нет, — Райдос схватила руки женщины, прижимая к простыням. — Не хочу сопли жевать. — Ты дура, Вика, — Марьяна освободила руки, наклоняясь к лицу. — Не хочешь сопли жевать? Тогда доверься мне. В этом больше силы. Вика остановила себя от судорожного вздоха, успокаивая дыхание. Марьяна просила о многом. Чересчур и излишне. Но Марьяна уже и так взяла чересчур и излишне. Отдать последнее, что у неё оставалось, чтобы почувствовать ведьму, может всего на ночь, было тем, что держало на плаву. Отдать, чтобы показать силу. И не обязательно грудь топором вскрывать. Райдос кивнула, окончательно сдаваясь во власть серо-голубых. Они и так потеряли достаточно времени. Марьяна стянула футболку, оставаясь в белом кружеве. На стройном теле с фарфоровой кожей вкупе с манящей улыбкой и вороньими волосами он выглядел так греховно. Она выглядела греховно. И Вика была согласна на всех всадников Апокалипсиса, только бы коснуться. Вслед за футболкой полетела вся одежда Райдос вместе с нижним бельем. Персиковая кожа невероятно красиво контрастировала с белыми простынями. Вика прикрыла грудь рукой, сводя ноги. Не привыкла быть такой открытой. Не привыкла подчиняться. Марьяна покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Первой пала гибкая шея — Райдос развела ноги, натыкаясь на прохладную кожу бедра Романовой. Стон, первобытный, мощный, путающий мысли, слетел с пересохших губ. Марьяна Романова готова была кончить только от этого вида Виктории Райдос. От стонов Виктории Райдос. От вязкой горячей влаги Виктории Райдос на её ноге. — Я правда хочу тебя сожрать, Вика. Небольшая аккуратная грудь с тёмными сосками оказалась в руках Марьяны. Длинный язык прошёлся по соску, вызывая ещё один грудной стон. Беспорядочные поцелуи покрывали ноющую грудь, подрагивающий живот и напряжённые губы. Вика врезалась в бедро Романовой, желая большего. Желая наконец ощутить в себе чёртову Романову. — Попроси, — шёпот проникал под кожу, язык обвёл ушную раковину. — Романова, — предупреждение низким голосом, от которого хочется закатить глаза от удовольствия. — Проси, Вика. Марьяна выпрямилась, всё ещё седлая бёдра Райдос. Окунула два длинных пальца в рот, ведя ими по всей длине своего тела. Вика перестала дышать. Романова окунула пальцы в свою смазку, задавая темп судорожными прикосновениями к клитору. Громкие, дьявольские стоны разлетелись по комнате, взрываясь фейерверками под веками. — Пожалуйста, — проскулила женщина. Обещала же без игр. — Я хочу почувствовать тебя. Виктория Райдос окончательно пала под Марьяной Романовой. Марьяна вытащила пальцы, переключаясь на Вику. Скатилась ниже, приподняла жрицу за бедра и, оставив поцелуй на животе, начала покрывать укусами внутреннюю часть бедёр. Терпкий запах ударил в ноздри, рождая в груди еле сдерживаемое рычание. Язык раздвинул складки, сразу же находя комок нервов. И Вика перестала сдерживаться вообще. — Блять, блять, блять, Романова, — вперемешку с хриплыми стонами. Марьяна выбрала умеренный темп, ощутимо надавливая на клитор. Райдос схватила её за волосы, буквально врезаясь бедрами в лицо. Она не знала, сколько ещё продержится. Мышцы живота судорожно сокращались, бедра и тело беспорядочно подергивались. Романова ускорилась, аккуратно ввела два пальца и визави языку массировала переднюю стенку влагалища. Двигающиеся пальцы опоясало плотное кольцо мыщц, язык сильно надавил на клитор — Вика сорвалась на исступлённый крик. Она кончала, кончала, кончалась. Тело взлетело и упало вместе с грозовыми тучами, ноги бесконтрольно дрожали, продолжая первобытный танец по наитию. Взрывчатка замедленного действия ослепила всё вокруг, уничтожив любые мысли в голове. Приятная опустошённость и ломота в теле. Марьяна поднялась на подушки, опасливо притягивая разгорячённое тело Вики. Умиротворённое лицо украшала улыбка. Живая. Открытая. Сердце Романовой, совершив кульбит, расплавилось. Страхи и вопросы о будущем упали куда-то в ониксовые бездны. Не сейчас. — Боишься? — Райдос прижалась к полной груди, вдыхая сладковатый запах кожи. Марьяна оставила мягкий поцелуй на лбу, прикрывая глаза. Попалась. Эффект Романовой.