Это не первое и не последнее лето

С Немцевыми рядом ни на секунду расслабиться не выходит, но напряжение, охватывающее Колю — приятное, спокойное. Это предвкушение, вечное предвкушение. Федя, Сёма — восьмое чудо света, улыбчивые и добрые, удивительно разные для близнецов. Не спутать при всем желании, разве что когда их гримируют под Яна, специально стирая различия во внешности… И то — выдадут себя разговорами, манерой поведения. Сейчас же, вне театра и ролей совсем просто. Дача, вечно занятый гамак, белое вино со льдом, теплица, кот, изредка появляющийся в поле зрения. Порой Коле кажется, будто бы он угодил в ловушку, верно расставленную ими. Временная петля, и неизвестно, есть ли город за ее пределами, правда ли все они учились там на актеров — Немцевы на два курса старше Теряева — есть ли за пределами участка, вдали от них, вообще хоть что-то… Коля смутно помнит, как из старших товарищей и наставников братья внезапно превратились в нежных любовников. Кажется, это был бар, давно облюбованный студентами, обмывание выпускного спектакля Немцевых — «Эмигрантов», внезапная собственная смелость, поразившая самого Колю. Кажется, половину он сказал сам, половину договорили за него. Наглый и уже изрядно пьяный второкурсник, искренне выразивший свою им признательность за спектакль и желание как-нибудь присоединиться к ним в постели, вряд ли мог так уж очаровать тех небожителей, которыми они казались тогда, но, кажется, вселенной хотелось пошутить. Немцевы запомнили его, стали звать на спектакли, порой обеспечивая проходки. Подкалывали долго, но не отпускали от себя почему-то. Исследовали, приглядывались, с двух сторон наблюдали. И однажды оба оказались непозволительно близко. За глухим забором, окружающим участок — отдельная вселенная, принадлежащая лишь им троим. Там можно ходить по траве босиком, жрать смородину прямо с кустов и прыгать в недавно растянутый бассейн. А ещё можно, не опасаясь чужих любопытных глаз, целоваться прямо на улице, чудом уместившись втроем в гамаке, можно не сдерживать желания, можно подойти со спины к любому из близнецов, выдохнуть в шею и, проникнув руками под майку, огладить руками подтянутое стройное тело. Если подойти так к Феде, то все случится на ближайшей поверхности, при чем не важно — горизонтальной или вертикальной, а с Сёмой раз на раз никогда не приходится… Хочется снова и снова пробовать, пытаясь вывести хоть какую-то закономерность. Близнецы не останавливают от проб, и сами не остаются в долгу. Ловят по очереди или вместе, прижимают к стене дома, и долго долго целуют, запускают руки в шорты, требовательно разводят ему ноги. И обязательно, целуя, подставляют ладонь между затылком Теряева и стеной, чтобы в порыве экстаза он не расшиб себе череп. Порой Коля видит их и вдвоем. Он уже перестал испытывать и смущение, и синдром самозванца, убеждавший, что Немцевы взяли его к себе по неясным причинам, а никого, кроме друг друга они не полюбят. Враньё. Ревность захлебнулась в разделенной на троих любви и заботе. Теперь ему интересно каждый раз. Он видит их на террасе, на кухне, на гамаке, в бассейне… Порой они замечают его взгляд и зовут его к себе, порой оставляют без внимания, слишком занятые собой. Жизнь на даче вдали от Москвы расслабляет. Интернет здесь есть, но раздражающе медленный, и приходится искать себе другие занятия помимо листания ленты. От нечего делать они приводят в порядок клумбы и огород, перебирают библиотеку, сосланную на дачу в виду ее удачного устаревания, смотрят мультфильмы на старом телевизоре, учатся по книжке играть в шахматы, и в отсутствие на даче этих самых шахмат, рисуют клетчатую доску и бумажки с фигурами. Сема неизменно выигрывает, и требует играть на деньги. Коля обещает отработать ему натурой, Федя объявляет, что если они переводят это в денежный эквивалент, то Сёма им ещё и должен, и пускай возвращает. Рядом течет небольшая речка, но туда они выбираются редко, так как почти всегда она заполнена сосланными на лето детьми и подростками. Мелкие не понимают своего счастья, и ищут иных развлечений. Колю, выглядящего постарше, просят купить пива и сигарет, к близнецам липнут школьницы, настойчиво упрашивающие сходить с ними на дискотеку… И это им хватило ума не проболтаться про актерский… Однако они всё-таки выбираются изредка, потому что там удобная, хоть и полузаброшенная волейбольная площадка, на которой почти всегда находится, с кем поиграть, а в лесу недалеко можно развести костер, облиться антикомарийкой и жарить картошку в фольге. На участке родители Немцевых костры разводить строго настрого запретили где-либо кроме мангала, так что пироманию пришлось поумерить. Дни летят за днями, свежий и чистый воздух и физическая нагрузка меняют их. Выбираясь на прогулки, они проходят все большее расстояние, и Коле кажется, что шагать они трое могут буквально бесконечно. Единственная причина, по которой они их всё-таки завершают — желание наконец-то остаться вне поля зрения любопытных и насладиться друг другом. Они становятся крепче, их кожу покрывает медный загар, и даже несмотря на непривычное отсутствие новых ощущений, Коля чувствует, что в редкие периоды своей жизни был так счастлив. Солнечное и жаркое лето проносится мимо. Однажды в железную калитку барабанят. Открыв, Сёма обнаруживает за воротами двух парней и девушку. К тому моменту, как Федя и Коля подходят на голоса, он уже вовсю болтает с ними. Выясняется, что трое приехавших — бродячий театр, и они сейчас обходят участки, приглашая всех на камерную космооперу, которая состоится в помещении клуба. Билет всего двести рублей, а зрелище они обещают самое что ни на есть незабываемое. Федя решает за них троих, что противостоять такому агрессивному маркетингу невозможно, и они придут обязательно. Старший из троих приехавших — кудрявый темноволосый парень в кожаном плаще и берцах, несмотря на жаркую погоду, говорит, что с ними приятно иметь дело, и они будут очень рады встрече, а сейчас вынуждены откланяться, ведь им надо обойти ещё и остальной поселок. Вечером в сельский клуб, удивительное дело, почти невозможно попасть. Сема замечает, что машин на площади гораздо больше, чем обычно, видать, на «незабываемое зрелище» позвали ещё и родственников из соседних сёл. Публика, в основном, дети и старики, чинно рассаживается на принесенных стульях, обмахиваясь билетиками, вырезанными из бумаги. Старшего парня и девушки не видно, а младший, который во время разговора у калитки Немцевых, не проронил ни слова, а только кивал, ходит по невысокой сцене, заканчивая последние приготовления, подклеивая норовящие свалиться декорации. Первый второй и третий звонок изображает он же. Бьёт в металлический сувенирный колокольчик. На третьем звонке свет приглушают, и публика медленно затихает. На сцену через зал пробираются актеры — Колю задевает плащ старшего парня, который тащит за руку девушку. Сразу становится ясно, что они не актеры. Они не знают о том, как надо играть, они не тратили часов на сценическую речь и «наблюдения за животными», не играли этюдов и никогда не попадут на большую сцену. Но публика об этом не знает. Публика сидит, заворожённая. А ребята на сцене расходятся все больше и больше. Им весело от собственной решительности и смелости, от того, какую глупую историю они играют, и оттого, что все эти люди пришли на них посмотреть. Коля оглядывается на близнецов, и видит в их глазах отражение собственных мыслей. Наивное искусство, капустник и балаган. Они бы, конечно, сделали лучше, если бы им вдруг пришла в голову мысль загубить себе таким карьеру. Но на «незабываемое зрелище» оба — и Федя, и Семён, смотрят с вниманием, не отвлекаясь. Ребята на сцене заражают радостью от того, что им позволено играть. Так почему бы эту радость не принять? Почему бы не расслабиться, на некоторое время приглушив внутреннего критика. И Коля погружается в историю вместе с ними. В историю о двух космических пиратах, своровавших не то и не у тех, и искусственном псевдоинтеллекте, который изображает третий парень. Он же подыгрывает им на гитаре, и все трое иногда не очень органично начинают петь. Скорее музыканты, чем актеры, они поют, явно кося под кого-то из советского рока — то Летова, то Цоя, то Дягилеву, у того, молчаливого, оказывается приятный, низкий тембр, очень похожий на тембр Гребенщикова. Все это не восхищает, но будто бы завораживает. И о потраченном времени Теряев ни разу не жалеет. К концу спектакля история резко становится печальной. И когда девушка отключает искусственный интеллект, решивший встать на сторону закона, становится по-настоящему грустно. Оттого, что пиратам и так, и так не скрыться от преследования, а друга, пускай и электронного, они теряют. Старший из актеров снова звенит в колокольчик, и в зале с громким щелчком выключателя тухнет свет, чтобы потом зажечься обратно, тоже со щелчком. Актеры раскланиваются, зал хлопает. К девушке выталкивают смущенного мальчика с букетиком маргариток, нарванным, очевидно, под окнами клуба. Федя запоздало говорит, что идея Коли тоже прихватить чего-нибудь для коллег просто из уважения, была неплохой, но они и так опаздывали — не успели бы срезать аккуратно недавно расцветшие пионы, а рвать Сёма бы не разрешил… — Ну пошли хоть скажем, что они молодцы. — решает Сема за троих и первым начинает пробираться к сцене. Вечер ещё не закончен, на самом деле. Люди выходят из клуба, но это субботний вечер, и домой не хочется никому. С бродячим театром они как-то сразу находят общий язык, и слово за слово, гитара оказывается в руках Сёмы, и люди с удивлением прислушиваются к красиво сплетающимся поставленным голосам Немцевых. Коля жалеет, что флейта осталась в его комнате, на чердаке, а на гитаре его пока играть только учат. Однако и у него выходит сыграть «Солдата». И подпевают этому, уж кто как может — по ощущениям, человек двадцать. Поздний летний закат, догорев, уступает место звёздам, просыпаются комары, а они вместе с бродячим театром всё передают и передают друг другу гитару. Песни становятся все лиричнее и все менее узнаются толпой. Потом Федя, поддавшись на уговоры Коли и Сёмы, поет своих авторских «Всесильные», и бродячий театр, будто только этого и ждали, переключаются на собственные сочинения. Кто-то из оставшихся стойких слушателей, выносит им ящик пива из Клуба: «вы, ребят, заслуживаете пива и уважения, вы главное это дело не бросайте». Становится прохладнее, и девушка, сбегавшая курить, дёргает старшего за полу кожаного плаща, жалуясь, что замёрзла. Они тут же начинают прощаться, несколько скомканно объясняя, что им ещё палатку ставить и ужин готовить, но пошептавшиеся близнецы их останавливают. — Давайте вы у нас переночуете. — предлагает Сема. — Как актеры у актеров. Молчаливый парень пытается начать отнекиваться, но старший решает иначе. — Давайте. — поспешно соглашается он. — Мы ужин приготовим, и спеть ещё можем… — И пиво надо выпить. Это же на всех. — вклинивается девушка, наступая на ногу молчаливому парню. — Только не всё. — шутливо грозит им всем Федя. — Не разнесите нам дачу. — Не разнесём, даже починить можем, если что уже сломано. — скромно обещает молчаливый парень. Они открывают подаренное пиво о скамейку. И только старший парень пока не пьет, ему нужно перегнать машину, куда они набиваются, чтобы добраться до участка Немцевых. Федя садится с ним, у него ключи. Остальные двое вместе с Сёмой, Колей и гитарой, отправляются пешком. По дороге выясняются, что ребята — Йорик и Наташа, а старший — Боря, уже месяц едут наугад, выступая в попадающихся деревнях, и что они Немцевым очень благодарны, поскольку за месяц — то в палатке, то в машине — начинаешь ценить редкую возможность хотя бы поспать по-человечески. — Ну это благое вообще дело. — резюмирует Коля. — Но вам ещё много чего надо доделать. — Да знаю, мы по приколу просто… — оправдывается Йорик. У него, пока он не поет, речь чуть сбивается, будто бы каждое слово приходится подбирать. Сема иногда тоже так разговаривает, особенно если ещё не до конца проснулся. — Вы только Боре расскажите, а то я не запомню. — просит Наташа. — Где что доделать? — О, это надолго разговор… — вставляет Сема. — Мы же сами актёры. — Настоящие, что ли, я думала — вы шутите? — Самые всамделишные. — подтверждает Сема. — Ну только вот Коля у нас пока без диплома, но он доучится в следующем году. — А вы прям в театре… — И не в одном. — подмигивает Сема так обаятельно, что Коля глотает замечание, что они играют всего в двух театрах, и просто ограничивается лёгким подзатыльником. — Традиция. — уверенно врёт он вздрогнувшему Йорику. — Чтобы не сглазить. — О, традиции мы любим… Всю оставшуюся дорогу они с Наташей по очереди вспоминают студенческие традиции, Сёма подключается к диалогу, а Йорик по большей части молчит, пиная камешки, попадающиеся на дороге. Он отчислился с первого курса и теперь реставрирует автомобили, а потому много традиций вспомнить не может. В конце концов, Наташа пасует, потому что у «всамделишных актёров» суеверий едва ли не больше, чем у врачей, и её энергетический со ВГИКом соревноваться не может. Федю и Борю они находят на кухне. Федя возится с шашлыком, и нещадно гоняет с поручениями «принеси-подай» уже успевшего запыхаться Борю. За время пути они успели договориться, что считают пиво добычей бродячего театра, и, раз уж пьют они все вместе, то мясо на шашлык обеспечивает уже сторона актёров всамделишных. С прибытием новых рук работа идёт быстрее, и вскоре они все перемещаются к мангалу. Снова достают гитару, Сёма притаскивает свою, и выясняется, что встроенный тюнер на гитаре бродячего театра полетел в неизвестный момент. — Вернее, в известный. — Боря строго смотрит на Йорика, пиво которого во время открывания брызнуло пенным фонтаном и попало на гитару. — Горе ты наше. Но этот взгляд он не жестокий, не уничтожающий. Так Федя иногда на Сёму смотрит, или на самого Колю: накосячил — исправишь — я всё равно тебя люблю — но ты конечно балда кукушкинская. Их компании, на самом деле, похожи. Федя и Боря — идейные лидеры, Сёма и Йорик — что-то вроде старпомов, а Коля с Наташей — третьи, но без них получается уже как-то неполноценно. Их компании похожи, и Коля замечает те же взгляды, и те же незаметные для других знаки внимания и в бродячем театре. Позвать, коснувшись спины чуть нежнее, чем необходимо, стиснуть руку, уткнуться головой в стык плеча и шеи, когда кто-то удачно пошутил… Дружба, на грани любви, а может быть и уже сама по себе любовь, просто в иной форме. Вряд ли бродячий театр «вместе» в том же смысле, что и они трое, такое укрыть гораздо сложнее, но у них всё равно нечто близкое, почти семейное. С «левыми» людьми не едут на месяц без плана и карты, «левых» не зовут жить на дачу. И от того, что они в этом мире не одинокие такие счастливые, как-то тоже становится счастливо. Гитары всё равно, конечно, состраивают. Эти ваши тюнеры — для тех, кто играть не умеет. И голоса вновь наполняют воздух. На этот раз песни идут уже совсем разные. Кто какую вспомнит, у кого о чём болит и поёт душа. Коля про флейту вспоминает, а вместо шейкера приспосабливают набитую горохом бутылку, которую Боря обзывает длинным маракасом. Пиво пьют медленно, и становится очень очень хорошо и от вечера, и от компании, и от вкусного шашлыка, который мариновал Федя, а нанизывала на шампуры — Наташа, несмотря на попытки Йорика убедить её, что шашлык не терпит женских рук. Просто иных в этот момент не случилось, Федя и Сёма надолго пропали в гараже, якобы пытаясь отыскать угли. Коля бы тоже вместе с ними пропал, но его поймал и припёр к стенке Боря, пытавшийся узнать, работают ли развешанные по участку фонарики. Фонарики работают. Теперь. Йорик, узнав, что нет, они точно не горят, достаёт из машины паяльник, взятый для не совсем ясных целей и не дал остановить свой творческий порыв. Теперь на жёлтый уютный свет слетается мошкара, зато видно аккорды в разложенных на коленях песенниках, а это, пожалуй, самое главное. Расходятся в третьем часу утра, после исполненной аккапелла «Колыбельной медведицы». Бродячий театр занимает разложенный на террасе диван, и, пожелав им спокойной ночи, они втроём поднимаются на второй этаж, в самую дальнюю от местоположения гостей комнату, где «точно не будет слышно», по заверениям Сёмы. — Да даже если будет слышно — мне кажется, они поймут. — шёпотом комментирует Теряев. — Вот и славно. — соглашается Федя, и первым целует Колю, прямо так, на лестнице, не доходя до спальни, заправляет светлые пряди за ухо, кусает за нижнюю губу, но Коля даже не вздрагивает. — После алкоголя чувствительность снижается. — Сёма бесшумно оказывается рядом, за спиной у брата. — А выдержка увеличивается. Пойдём. — Да мы же немного… — шепчет Федя в губы Коле. — Всё равно. — не терпящим возражений менторским тоном заявляет Сёма, за талию чуть отодвигая брата и направляя его вверх по лестнице. — Давай-давай, проверим… Если я не прав, вы мне это докажете. Федя почти в голос разочарованно стонет, а Сёма, хитро улыбнувшись в темноте, сам, заменив брата, быстро и едва ли не целомудренно прижимается к губам Коли, тут же отстраняется и манит за собой: — Нечего мешать им спать. — Нечего мешать нам… — начинает ворчать Федя, но Сёма так красноречиво на него смотрит, мол, это вообще была твоя идея — их позвать. А Коля подталкивает их в спины, потому что ворчать можно и по дороге, иначе они так до спальни и не доберутся. Завернуть приходится и на мансарду, где осталась смазка, но это занимает совсем уж мало времени. Едва за ними закрывается дверь в дальнюю спальню, и при свете фонарика с телефона они находят постель, Федя деловито стаскивает с себя теплую куртку и торопливо раздевается, переступает по полу босыми ногами, ёжась на сквозняке, и всё-таки находит силы расправить плечи. Статный и сильный, до одури привлекательный, даже сейчас, когда пытается изображать, что ни капли ему в таком виде не холодно. — Да красивый ты, знаем, не мёрзни. — Сёма швыряет в него покрывалом наугад. Сам он тоже раздевается, хоть и медленнее, сначала долго развязывает в темноте кроссовки, потом забирается с ногами на постель, выпутывается из футболки. На их телах в темноте — отсветы фиолетового ночного неба, и Коля, заворожённый моментом, как-то забывает о себе. Зато Федя про него не забывает, замотанный в покрывало, как в тогу, оказывается перед ним, заслоняя собой брата. — Не спи. — зовёт он Колю, и сам расстёгивает молнию на его куртке, не упустив возможности многообещающе провести от ярёмной впадины до живота пальцами. — А то всё интересное пропустишь. Угроза срабатывает, Коля отмирает, и Федю почти роняет на кровать, сам опускается на колени на дощатый пол. Нет уж, интересное упускать — это не для него. Федя смеётся, когда задетый Сёма возмущённо шипит, подвигаясь. Отодвигается он недалеко, со спины к брату приникает, обвивая руками и ногами, позволяя опереться на себя. — Эй, мы так не договаривались… — пытается он возразить, когда Сёма просовывает руку под его тогу, накрывая полувозбуждённый член. — Подожди… Но Сёма, самый сдержанный из них троих, то ли под воздействием алкоголя, то ли по иным причинам, близнеца на этот раз не слушается. Коля сдвигает покрывало и языком проводит и по члену Феди, и по Сёминым пальцам, никуда не исчезающим даже после возмущений брата. Сёма берёт небыстрый спокойный темп, и Коля понятливо подстраивается под его движения, за бёдра удерживая Федю от резких попыток вскинуться. Ему одновременно и много, и недостаточно. Он привык сам решать, что, когда и в каком темпе, и Сёма — Коле известно — подстраивался под него. А вот с появлением Теряева вдруг осмелел, не иначе как почувствовав поддержку, и подобную картину теперь порой увидеть можно. Коля, хрустнув шеей, поднимает голову и видит очертания близнецов на фоне светлого ковра, украшающего стену. Фигура Феди будто изломана, покрывало скатилось на постель, ему уже жарко, и он пошире раздвигает ноги, позволяя к себе прикасаться так, как хочется им двоим, голова его откинута на плечо брата, а глаза наверняка прикрыты. Сёма, обхватив его поперёк груди, и не прекращая лениво двигать второй рукой, целует его напряжённую шею. Кусает, оставляя засосы. — Не работает твоя пивная выдержка. — стонет Федя. — Я сейчас… — Ты просто мало пил. — Сёма тут же убирает руку и наверняка щекотно ведёт ладонью по груди брата. — Зато я… — Оно и видно. — Федя морщится. — Пьянь… Он пытается опустить руку, прикоснуться к себе вновь, но Коля не даёт. Перехватывает пальцы, обхватывая их губами, погружает их в рот. — Да вы сговорились, что ли… — Федя дёргается, но больше для виду. Сведённые мышцы живота так и хочется ощупать, он пока на грани, мелко вздрагивает, как разгорячённый конь, смотрит почти умоляюще, но ни от Коли, ни от Сёмы сочувствия не получает. Сильный человек в момент слабости — какое прекрасное зрелище… — Садисты. — сквозь заключает Федя, и неожиданно валится на бок, забираясь всё-таки на постель. — Спелись… — Такая твоя несчастная доля. — скорбно замечает Коля. — Хочешь, я за тебя отомщу? — О, попробуй… — Сёма, укрывший брата покрывалом и заслуживший за это мутный, но полный гнева взгляд, привстаёт на коленях. — Я весь твой… Ты этим удовлетворишься, страдалец? — Посмотрим. — раздаётся из-под покрывала обиженное. Коля встаёт с пола, потирая колени, одной рукой тянет через голову футболку, встряхивает отросшими волосами. Сёма неосознанно по губам проводит языком. Тянется через брата к пряжке его ремня, распускает, подаёт руку, помогая переступить через Федю. — Ну давай, заставь меня страдать. — приказывает Сёма, заговорчески стреляя взглядом из-под ресниц. — Ты ещё даже не знаешь, о чём просишь… — Я буду следить, чтобы мстя была жестока. — уведомляет их Федя. — Невероятно. — обещает ему Коля. Он возвращает Сёме тот короткий поцелуй с лестницы. Развернув его так, чтобы Феде было видно процесс совершения мсти, сам оказывается сбоку. Сёма следит за ним с настороженным предвкушением. — Чего ты боишься больше всего, о несчастный оказавшийся в моих руках? — светским тоном интересуется Коля, проводя пальцами поперёк живота и едва едва царапая кожу короткими ногтями. — Только не медленный нежный секс, умоляю… — А ты хитёр, пленник. — А ты жесток, палач… — Сёма не договаривает, Коля с силой, до белых следов, сжимает пальцы на его ягодицах, разводит их в стороны, прикасаясь ко входу средним пальцем. Кажется, Коля не зря развлекал бродячий театр беседой о панке, в котором, как выяснилось, по сравнению с ними не разбирается вообще, пока близнецы «искали уголь». Интересно, где на этот раз — в боковом отделении гаража, рядом с велосипедами или на капоте машины? Коля щёлкает пальцами, и Федя, нащупав в темноте смазку, протягивает ему без слов. Сёма чуть склоняет голову, наверняка буравя взглядом брата. — Красавец. — шепчет Сёме на ухо Теряев, проникая внутрь сразу двумя пальцами. Сёма чуть приподнимается на коленях, позволяя, и Коля тут же предупреждающе кусает его за плечо, ощутимо сжимая зубы и продолжая двигать пальцами, растягивая сильнее. Федя смотрит на них сверкающим взглядом. Коля кивает ему, и они вдвоём заставляют Сёму опуститься на руки, нависнув над близнецом. Напоследок убедившись в том, достаточно ли Сёме, Коля смазывает себя и, закусив губу, входит. Сёма вздрагивает, принимая его. — Хорошо тебе? — издевательски уточняет Федя, ведя по его лопаткам ладонями. — А будет ещё лучше, правда, Коль? Сёма осторожно подаётся к Теряеву, и тот начинает движение, на этот раз — резче, чем обычно. Они ведь обещали месть? Федя целует его, убирает со лба прилипшие волосы, опускает руку между их телами и, обхватив член брата, двигает по нему также плавно, как сам Сёма недавно — ему. От контраста Сёма почти жалобно стонет, мотает головой, не в силах сосредоточиться на происходящем. — Я с вами солидарен, коллега… — наконец, формулирует Сёма, фраза выходит рваной, между толчками. — Садисты в этой комнате определённо присутствуют. — Те ещё… Коля вплетает пальцы ему в волосы, и они снова вместе с Федей, упёршимся руками в грудь близнецу, сажают Сёму. От нового угла наклона тот, не сдержавшись, стонет почти в голос, и Коля, едва дав ему привыкнуть, толкается вновь, на этот раз — в один ритм с Федей, глубоко и сильно. Вырывая раз за разом из выгнувшегося дугой Сёмы новые и новые стоны. На его серебрящейся в свете заглядывающей в окно луны коже, блестят бисеринки пота. Солоноватые, вкусные. Федя тоже садится, выбравшись из-под покрывала. Всё ещё напряжённый и возбуждённый, наверняка это почти больно, Федя, внимательно следя за братом, водит по его члену рукой, жадно ловя каждую реакцию, наслаждаясь каждым звуком. Наконец, Сёма срывается. Хвалёная выдержка, усиленная алкоголем, против них двоих бессильна. Федя облизывает запачканную руку, вытирает её о собственный живот, и привлекает к себе обоих. Сёма в его руки почти падает, его тело полностью расслабляется, и на брате он буквально повисает. Коля же, сжимая зубы, плавно выскальзывает из туго сжимающих его стенок, и только затем позволяет Феде себя поцеловать. — Я вам не мешаю? — бормочет Сёма. — Ничуть. — откликается Федя. — Положи меня, пожалуйста. — требует Сёма. — И мсти ему, сколько хочешь. — Разве я не заслужил пощады за то, что свершил с ним? — А ты так уж её хочешь? — Я для вас какая-то шутка? — возмущается Сёма вновь. В четыре руки они всё-таки сгружают его на постель, под Федино покрывало, в которое тот сразу же заворачивается, как в кокон, однако глаз не закрывает, напротив, держит их широко открытыми, видимо, боясь уснуть раньше времени, не досмотрев… Глаза у Немцевых у обоих — большие, ясные, и Коле кажется, что в целом, лайфхак со вставлением спичек, призванный бороться со сном, может и сработать в их случае… Однако долго размышлять об этом Коле не дают. Федя, когда между ними не остаётся преграды, обхватывает его за талию, прижимая к себе, не торопясь, будто бы у него не стоит также сильно, как и у самого Коли, проезжается рукой по их членам сразу. Кожа к коже, остро и необходимо. Сам стонет от этого движения и тут же убыстряет темп. Коле почти оторвать его от себя приходится. — Ты меня простил, что ли? — поражается Коля. — Ты сам просил пощадить. — выдыхает Федя, Сёма хихикает из-под одеяла. — Хотя знаешь, судя по твоему виду, ты именно этой мести и страшишься больше всего… — Вы сегодня утром раньше меня встали, потом эти приехали, и только в бассейне, а потом вы уголь искали, и… — Коля шарит по кровати за собой и, наконец, натыкается на отложенную до поры до времени смазку. — Ладно уж… — Федя задумчиво подбрасывает на ладони тюбик. — Но учти, я это не зачитываю за месть… — Бухгалтер. — Нытик. — не остаётся в долгу Федя, грея гель в пальцах. — Ну, давай… Коля помогает ему лечь, а сам перекидывает через него ногу. Пальцы Феди осторожно толкаются сзади, у них него и правда не было со вчерашнего дня. И процесс растягивания оказывается куда дольше, чем с Сёмой. Федя смотрит ему в глаза, а потом вдруг, заговорчески стрельнув взглядом в сторону брата, покидает его тело. Коля не успевает возмутиться, когда чувствует, как в него проникают пальцы уже двух человек. Сёма, немного оживший после недавнего оргазма, успел бесшумно подобрался сзади. Им, наверное, не слишком удобно, и заломленные запястья будут болеть, но ощущается это невероятно. Они берут его вдвоём, двое любимых людей внутри него касаются друг друга. Сейчас, наверное, уже поздновато об этом просить, но план возникает в голове весьма чёткий… Впрочем, когда они вновь оставляют его тело, и Федя, придержав его за бёдра, помогает опуститься на себя, любые связные и планы мысли улетучиваются, уступая место чему-то нечленораздельно восторженному. В такой позе оказывается не слишком удобно им обоим, и довольно быстро Колю сбрасывают на постель. Он разводит ноги, бесстыдно подставляясь. Когда он два года назад просил к ним присоединиться, он вряд ли понимал, во что себя втягивает. Тогда это был лишь глупый пьяный порыв, к слову о выдержке под алкоголем, но вселенная любит исполнять подобные безрассудные желания. Он чувствует губы Сёмы на своём члене, и видит, как Федя властно вплетает руку в волосы близнецу, направляя его, указывая, как лучше. Будто и правда знает. Немцевы, непохожие друг на друга близнецы, бывает, действуют так, как им предписано поп-культурой. Они знают, что ему нравится это. Они видят, как он смеётся, когда они синхронно наклоняют головы, ожидая ответа на вопрос, интересующий обоих, или когда отвечают одинаково. И, когда они с ним, то тоже друг под друга подстраиваются, подкармливая его фетиши… Оргазм, и впрямь, кажется, оттянутый из-за алкоголя, накрывает сначала Колю, а за ним, наконец и Федю, накрывающего его своим телом. — А я говорил. — замечает Сёма, гладя обоих по мокрым волосам. — Не рекорд ли это? Его блестящие глаза слипаются, на ресницах поблёскивает влага. Подавился и не сказал, или потому что уже совсем спать хочет? Федя благодарно потирается виском о Колину щёку, видимо, утратив дар человеческой речи. — Спать давайте, а то завтра не встанем. — прерывает неначавшуюся перепалку Коля. Он сваливает с себя Федю на бок, позволяя Сёме обнять его и укрыть их троих одним одеялом. Второе искать лень, да к тому же, они во сне всё равно опять все переплетутся конечностями. Уже засыпая, Коля думает о том, что стоило бы попросить номер у кого-нибудь из бродячего театра. Хорошо бы узнать, как они проворачивали эти свои поездки. Может, им стоит тоже попробовать? Втроём, на машине, в конце концов, не будут же они каждое лето просиживать на даче…