...
11 мая 2023 г. в 18:04
***
— Облегчи мои страдания.
В помутневшем разуме эхом разносятся слова, не представляющие смысла. Руки, холодные и слегка шершавые, держат в руках пистолет со снятым заранее предохранителем около чужого виска. Одно только простое движение, и механизм сработает, дёрнется, а пуля положит конец чему-то человеческому, что ещё осталось глубоко внутри. Это «что-то» нельзя вывести из организма никаким способом — это как неизлечимая болезнь, как неминуемая гибель грешника, который пришел в церковь для искреннего бесполезного раскаяния. Он поднимет руки вверх, протянет их к богу, а бог отвергает нечистых. Остается только жить, принять, а затем спокойно покинуть этот мир. Но даже так это чувство, неправильное в глазах других, положило начало всему остальному: радости, печали, смущению... Оно — всё, что он по настоящему имел.
Каждый раз прокручивая в голове внезапную мысль о некогда чуждом, каждый раз ощущая резкий и мучительный порыв, нельзя было понять, хорошо это или плохо. Он давно умер бы, если бы научился различать плохое и хорошее. Баланса как такового давно не существует. А куда оно относится, это странное, но теплое чувство? Его не назвать плохим, не назвать хорошим. Оно — есть баланс. В какой-то период от него хочется залечь на самое дно океана, а иногда хочется стать лучше для всех. Хотя для всех — это громко сказано. Для одного лишь человека, который представляет для тебя настоящую ценность. А что сейчас в этих глазах? Это печаль? Разочарование? Может гнев, с которым легко перепутать по началу? Бесконечные гадания не приведут к верному ответу. Нет... Это определённо пустота. Мертвенная. Она засела глубоко в мыслях, в мозгу, в сердце. Она не дает чувствовать, осознавать.
— Что тебя глошит, Чуя?
Новый вопрос застает врасплох даже когда он не совсем в себе. Но где же оно? Где чувство, что позволит развеять эту пустоту, осознать ситуацию? Почему оно никак не может проснуться? Оно ведь совсем близко, только руку протяни... Жаль, что сидит взаперти, скованное цепями. Нет, не только оно. Они вместе скованы одной цепью, которая не позволяет пошевелиться. Почему сейчас так хочется нажать на курок, потому что так приказали другие люди? Манипуляторы. Чуя всю жизнь бегал от них, пытался доказать, что он не кукла, которая должна исполнять приказы других. Он пытался освободить себя от этой участи, потому что человек, мать вашу, а не раб, в конце то концов. А даже если это не совсем так, он человечнее всех, кто смеет называть себя таковым. Вот только если вы когда-нибудь скажете ему такое, он хорошенько посмеётся с ваших слов, а затем свернёт шею, потому что нельзя шутить настолько плохо.
Но сейчас же что-то не дает нажать на курок. Что именно? Он ведь не чувствует себя. Безвольная тряпичная кукла.
Теплая рука вдруг ложится на собственную, и всё тело прошибает новый разряд. Знакомая, настоящая, живая улыбка, словно свет в этой бесконечной темноте, из которой нету выхода. От этой улыбки по спине побежали мурашки, целая толпа. Не от страха. Не от холода. От того, насколько искренними могут быть человеческие чувства. Дазай показал ему это. И всегда Чуя удивлялся тому, насколько на самом деле сильны человеческие эмоции. Даже сейчас, когда с чужих (но всегда желанных) губ стекала тонкая струйка крови, эта улыбка была невероятной. Самой родной, драгоценной и нежной... А карие глаза блестели так, словно сейчас тот не собирается умереть. Осаму всегда был живее всех живых, хоть и хотел этого. Неужели он настолько устал? Накахара всегда задавал себе этот вопрос. Насколько же он устал, что постоянно хочет уйти? Опять уйти, и теперь уже навсегда. От одной только мысли об этом кружится голова.
Чуя дрожит. Дрожит от всех эмоций, которые в одно мгновение заполнили его вспыльчивое сердце. Оно явно не выдержит такого. Если бы была возможность, он бы с радостью вырвал его, только бы ничего не ощущать. Лишь бы вернуть ту пустоту, ту несобранность, которая недавно переполняла его? Но где же среди этого всего то, что нужно?! Ему страшно, что оно не появится вновь. Становится грустно из-за всей этой ситуации. И одновременно хорошо, ведь сейчас он наконец-таки может почувствовать тепло родного тела. Заглянуть в глаза, дарующие желанное спокойствие. Увидеть улыбку. И даже не заметить, как чужие пальцы ложатся на курок по-прежнему заряженного пистолета.
Раздается выстрел. Он разнёсся на какое-то расстояние, оттолкнулся от стен, а затем потерялся в тишине вместе со звуком упавшего оружия. И Дазай уходит. Уходит навсегда и безвозвратно. Обмякает его тело. Но улыбка... Улыбка по прежнему озаряет его лицо. Жаль, что в глазах его больше нету того спокойствия, которым так любил любоваться Чуя. Он словно питался им, как вампир. А теперь карие глаза пугают, отталкивают. Хочется убежать от этого мертвого взгляда, но возможности у него уже не будет. Он чувствует, как руки пачкаются кровью, но ему, кажется, уже плевать. Он не чувствует того, что с голубых глаз текут слезы. Чистые, теплые... Их редко можно увидеть на этом лице. Почти невозможно. Он их не ощущает, ведь он видит улыбку на мертвом лице. А вот она совсем не отталкивает.
Дрожащей рукой Чуя закрывает карие глаза, чтобы больше не видеть их, а затем слабо улыбается в ответ. Потому что грех этого не сделать. Ему не нужно еще больше грехов в свой уже прилично большой карман. Хотя... Всё равно. Лестница в небо под его ногами по любому рухнет вниз и опрокинет его в ад.
Чуя обнимает своего напарника, запуская руки в слипшиеся от крови каштановые волосы, пачкая себя окончательно.
— Спи спокойно, Осаму.
Он шепчет нежно, впервые называя напарника по имени. Так, как никогда не шептал. Не кричит, не разводит истерики. Он шепчет любя, наконец таки осознавая, что он плачет. Понимая, что он только что потерял всё. Как он глуп... Тихо всхлипывает, но позволяет слезам течь и дальше. Среди всей каши в голове Чуя отчаянно пытается вспомнить чувство, которое он напрасно хотел погубить. Слезы начинают течь интенсивнее, потому что он не может его вспомнить. Но он знает точно: совсем рядом, в луже крови, лежит его лекарство. Оно поможет вспомнить... Он верит в это. Ничего больше не имеет значения. Ни портовая мафия, ни ситуация, в которой они оказались. Только тело и пистолет. А затем висок и холодный металл, явно ощутимый. Теперь Чуя понял, что все эмоции его превратились в невыносимую боль. А он — слабый. Действительно слабый. Эта боль помогает отбросить всякий страх и заставляет нажать на курок. Положить всему конец.
Небольшой промежуток времени, и за первым выстрелом следует второй. Это последний звук, который услышат из этого места. Здесь похоронены чужие мечты, и осуществлены чьи-то желания. Но теперь это не имеет значения, ведь мертвые не могут чувствовать. Мертвые ничего не желают. Но в последние секунды своей жизни, Чуя наконец-таки смог вспомнить, что же он испытывал долгое время. Оно вновь укололо его в самое сердце, осело на языке чем-то горько-сладким. Любовь. Желанно забытое чувство, которое толкает на подвиги, толкает на то, чтобы жить. Она сразу играет в красках, потому что появляется смысл. Но теперь, на мгновение воскреснув из пепла минувших дней, она вновь угасла вместе с искоркой жизни в красивых голубых глазах. Ах да, как же он мог забыть... Любовь — удел слабых. И Чуя стал слабым, потому что сам запер себя в клетке чувств. Но теперь ему ничего не нужно. Ведь его самая заветная мечта исполнилась здесь. Он лежит на чужой груди, которая больше не вздымается. Точно... Дазай не ушёл от него. Он здесь, совсем рядом, стоит только руку протянуть...
***
Совсем скоро здесь найдут два тела. Зная обо всем, кто-то стиснет зубы, кто-то будет плакать, утыкаясь в чужое плечо. А кто-то просто тяжело вздохнет и закроет пустые голубые глаза одному из мертвецов. Ведь они всего лишь спят непробудным сном. И в этом сне они оба обязательно будут счастливы. Бродячие сердца наконец-таки разбились вместе.