Великий сумеречный год

«Я пишу тебе сейчас сквозь свои слëзы, в надежде, что ты жив. Я не понимаю как это всë произошло, я бы не хотел знать все эти мельчайшие детали, что уготовила по итогу судьба. Я не понимаю, зачем, зачем же ты пошëл на его уговоры, зачем так дерзко и смело отозвался о государе. Ох, Джеймс, как бы я хотел сейчас вновь быть рядом, вновь обнимать твоë, лишь твоë милое моему сердцу, лико, вновь примкнуть к твоим устам, и никогда не покидать твои тëплые руки. Надеюсь ты обретëшь смиренность. Навеки твой, Кëрк.» Парень вновь вытер горячую слезу, что так обжигала щëку. Он положил письмо в конверт, вкладывая всю любовь, аккуратно его сворачивая. Провëл языком по хрустящей бумаге, вновь накрепко заклеивая. Приклеил новые марки, никем не тронутые, купленные недавно по пятнадцать копеек. Хэмметт, встал из-за письменного стола, того самого, за которым Джеймс сочинял свою лирику. Подошëл к гардеробу и снял утеплëнное пальто, одиноко висевшее на крючке вешалки, мягкий меховой воротник грел шею, единственное, что согревало Кëрка в такие времена, но увы лишь плоть тела. Были обуты лакированные туфли, отворена дверь, он впервые за долгое время вышел на улицу. Как противно, как неуютно и неуместно скрипит снег под ногами. Кëрк помнит как они ходили по этим тропам, швыряли друг в друга снегом, задорно заливались смехом. А теперь, это ненастная пурга, режущая лицо, оставляя на душе болючие шрамы. Наконец он добрался до почтового отделения. Заскрипела дряблая старенькая деревянная дверь, которая уже почти разваливается. Давно поступали жалобы, даже был всë таки поставлен указ о ремонте, но походу никому: ни царю, ни губернаторам, ни тем более каким-либо советникам нет дела до этого потихоньку, но безвозвратно погибающего местечка. Отчего в помещении всë также холодно и морозно, такой же гуляет ветер, лишь нет колющих снежинок. — Дня доброго, я отправить письмо. — Тихо сказал Кëрк протягивая заветный, чуть помятый конверт, только его шорох нарушал тишину. Женщина, уже явно пожилых лет, принялась рассматривать сквозь очки адресат, щуря глаза, пыталась разглядеть аккуратно выведенные буковки косым почерком. — Ох, Сибирь… Самый север матушки России, побоюсь спросить, милок, неужели… В ссылке небезразличный вам человек? — Хэмметт лишь кивнул, его глаза, норовящие прослезиться каждую секунду, выдавали всю его скорбь. — Понимаю, милый, понимаю… Мой сын тоже был эсером. Молодой, нрав пылкий, смелый, не сиделось ему спокойно, да и… Ничего иного не оставалось царю-батюшке. — Она чуть затихла, еë боль и дрожь чувствовались на особом уровне, Кëрк как никто другой мог понять её, хотя, на самом деле значительное количество людей постигла такая участь. — Примите мои соболезнования. Я верю, что он обязательно вернëтся. — Женщина слабо и грустно улыбнулась, возможно ей стало немного да лучше после этих слов, ей явно не хватало кого-то столь понимающего и сочувствующего, кто разделил бы с ней эту ношу, этот неподъëмный груз. Кëрк было хотел уже попрощаться, но тут дверь медленно скрипнула, кого может привести сюда в столь поздний час? Но парню от чего-то не хотелось оборачиваться и узнавать эту личность. Он за версту мог почувствовать эту бурную, кричащую от ненависти ауру, он мог узнать еë из тысячи, из сотен тысяч любых людей. В воздухе стало душно, ветала необузданная жажда крови. — Вот ты где, плеха плебейская! Первое, что почувствовал Хэммет, это особый холод на своей шеи. Кончик шпаги так фривольно и хладнокровно впивался в его нежную кожу. Сердце начинало колотиться, дыхание сбиваться, ноги подкашиваться, а руки дрожать, от чего шпага лишь сильнее прижигала, оставляла бледные, тут же багровевшие полосы. В животном страхе, парень всë же повернул голову назад. Иного исхода и не могло быть — это был он. Человек, что является лишь в кошмарах. Тëмный мундир, как правило с вырвиглазной красной вставкой во всю грудь, белые под стать погоде брюки, золотые погоны и запонки, что так подчëркивали ярко-рыжие волосы, они были явно главным богатством этого человека, всегда ухожены и нисходили ниже плеч. Алая кровь проступила на шее, сглатывать воздух было особенно боязно, в мыслях, что жизнь оборвëтся в любую минуту. — Ты должно быть вновь написываешь этой паскуде и предателю?! — Ох, снова этот надменный говор. — Молодые люди, я буду вынуждена вызвать милицию! Рыжий обернулся, убирая шпагу в ножны. Возможно он наконец понял где находится, что до смерти напугал пожилую, может хотя бы на её чувства будет не плевать. Парень отошёл к двери, и совершил краткий поклон, выкинув небрежное «Извиняюсь», при этом гнев всё также пылал в его глазах, что прожигали на сквозь Кёрка взглядом. Выждав некое время, Хэмметт, дрожащим голосом тоже попрощался. Он вновь открыл дверь, что норовит соскочить с петель, и удалился обратно в снежную бурю. Парень шёл, всё также оплакивая, слёзы превращались в кристаллики льда, и скатывались по раскаленным щекам. Руки вечно мёрзли, их приходилось растирать друг об друга, пальцы синели, даже тёплый пар не помогал им. А ведь Кёрк знал, теперь всегда лишь держал картинки в голове из их совместных воспоминаний. Был бы сейчас рядом Джеймс, он бы точно держал его за руку, согревая собой, любой бы лютый мороз превращался с ним в такое родное тепло. Самое ужасное, это ощущать нынешний холод в сердце. Оно обливается кровью, но это нисколько не поможет душевным ранам. Кёрк наконец заходит домой. Он не в силах снять с себя уличную одежду. Идёт на кухню, буквально падает за стол, греет руки об кипяченый чай. Это тепло так противно, оно не настоящее, чужое, но без него можно и вовсе лишиться рук. Хэмметт перебирает кружку пальцами, нервозно стучит ногтями, он берёт в руки фотографию, стоящую на столе. Вот, он снова на ней с Хэтфилдом, время только начала его службы, на тот момент они были едва знакомы, но уже такие счастливые вместе. Джеймс, стоящий в новенькой форме, прижимает его к себе за талию, а Кёрк, он помнит как вчера, был безумно смущён, отводил в сторону взгляд, неловко прикрывая длинными ресницами, но не мог сдержать своей искренней широкой улыбки. Слеза вновь катится по щеке. Он целует его на фотографии, нежно проведя рукой, и лишь шепчет: — Джеймс… Как это всё случилось?..