Никогда

— Проваливай. Честно? Кенма вообще не в настроении терпеть улыбчивого Куроо сейчас. Правда? Тецуро плевать на хотелки лучшего друга. А у Кенмы нет сил с ним спорить. У него вообще сил нет. Всё. Кончился. Game over. Но связующий вздыхает, цыкает в сторону и делает шаг назад. Заходи, милый гость, смотри не споткнись на пороге. Мне не хочется отмывать твою кровь от досок. Куроо усмехается, патает младшего, на что тот, конечно же, шипит недовольным котом и поднимается в комнату. — И? — бесцеремонно плюхается на кровать, сминая брошенную одежду, аккуратно отодвигая приставку к подушке. Они оба знают, что капитан может хоть всё тут разнести, но если пострадает техника… — Чего тебе? Кончай строить из себя лучшего и невозможного и вали домой, — если игнорировать гостя, тот свалит. Логика простая, да и план отличный. Кенма этим и займётся. — Кончать только с тобой, милый, — похабно тянет, привлекая к себе. Обнимая за пояс, старается усадить себе на колени. Не то чтобы Кенма как-то сопротивляется, просто позволяет делать с собой всё, что заблагорассудится. Он же его игнорирует, ну. — И всё-таки? — и снова тянет елейно. А поцелуи в шею сложно игнорировать. От них мурашки по телу туда-сюда и слабость в руках. Неудобно по кнопкам попадать. — Тецуро, блять, — гневно зыркает, но тает. Чёртов капитан узнал как-то слабость тела и пользуется ей. Козуме даже почти привык. У них будто бы уже нормой становится вот так сидеть: Кенма играет, а Куроо со спины его обнимает, заглядывает в экран и изредка целует. Особенно в ответственные моменты на боссах. Бесит нереально. — Зато какая! — он заправляет упавшие светлые пряди обратно за уши, щекой к щеке прижимается и заговорщицки шепчет. — Кянма, я не отстану. Не сейчас. Похеришь все рейтинги свои. И дабы аргументировать свои слова, широкими шершавыми ладонями под безразмерную футболку забирается, живот оглаживая. Кенма страдальчески стонет и понимает — действительно не отстанет. Будет бесить. А он вообще-то один хочет побыть. Пострадать там. Может что-нибудь за ночь пройти, прогулять школу и отоспаться. — Шоё с этим «Королём»… — на выдохе произносит, нажимая на паузу. — А ты? Куроо всегда иногда такой тормоз в некоторых вещах. Даже до Козуме доходит быстрее, а он… Связующий резко разворачивается, мажет своими губами от уголка чужих по щеке. — А я тут, — и кусает за щёку. Бесит. Бесит. Бесит. Свали, тупой Куро. И Шоё. И Кагеяма этот. Все свалите. Тупой Куро терпит. Поглаживает лениво друга и думает о том, как ему теперь реанимировать разбитое сердце замкнутого парнишки. — А со мной не хочешь? — а что им терять? — Свали, пожалуйста, очень надо, — шипит, грозится упасть на пол, пока активно дёргается. А Тецуро не сваливает. Крепче обнимает, ладонь укладывает на чужом лице и поворачивает к себе. И целует, будто ныряет в омут. Будто или сейчас сделает всё, что может, или никогда больше не сможет коснуться. Никогда не задержит руку на макушке больше нескольких секунд, никогда не прижмёт к своей груди, никогда не заберётся в кровать на ночёвке, никогда не сварит утром кофе, если они у него, никогда не… А Кенма не отталкивает. Швыряет (!) приставку куда-то в сторону подушки и цепляется за друга ослабевшими пальцами. Разворачивается всем телом. Отвечает. Жадно, отчаянно, страстно, со слезами в уголках зажмуренных глаз, с дрожащими пальцами, с всхлипами где-то глубоко в груди. — Нет, — твёрдо. Лбом упираясь в чужой, ласково поглаживая по щеке пальцами, утопая в кошачьих глазах. — Тогда не оставляй, — такой же твёрдый, но взгляд. И где-то на дне осколки сердца, которое Куроо, разумеется, бережно склеит. — Никогда, Кянма, никогда.