Бакудо №100

Изуру мчался так, что глаза слезились от ветра. Мир вокруг подрагивал, мелькал красками, исчезал, снова выныривал, замедлялся, опять бросался вскачь. Изуру чувствовал себя утопающим, что тщетно ищет воздуха, но хватает ртом одну только воду. Пару раз он неудачно приземлился в гуще шарахнувшихся людей, еще несколько раз чуял погоню, а затем тело вдруг выдохлось и обмякло. Изуру опустился на колени и закрыл ладонями лицо. Он слабо представлял, сколько времени прошло, но тело ныло, словно бежать пришлось несколько часов. Мысли нехотя закружились в голове, до этого там было совершенно пусто, пугающе пусто. Как все это могло случиться, разве он испытывает такую ненависть к Оторибаши? Ему казалось, он давно разучился чувствовать что-либо, кроме ноющей тоски и тихого недовольства. Как теперь смотреть в глаза Оторибаши и остальным? Прежде всего, стоит извиниться, не удастся убежать достаточно далеко, чтобы прошлое тебя не настигло. А значит, нужно было возвращаться. Кира неожиданно понял, что дрожит от холода. Разгоряченное бегом тело теперь остывало, ворот косодэ был отвратительно влажным, и спутанные волосы Изуру липли к шее. Кира огляделся: башня Раскаяния белела далеко в стороне. Он побрел, не разбирая дороги, сквозь расплескавшуюся вокруг зелень, наступая на невзрачные мелкие цветки и пробираясь через поросли чертополоха, а затем – по бурым дорогам. Пыль от стертой в песок красной гальки клубилась в воздухе, делая его рыжеватым и затхлым. Кира прибавил ходу, как только на пути стали появляться души, но это было излишне – никто не хотел сталкиваться с шинигами, а уж того, от кого разит несчастьем, люди всегда предпочитают обходить. Изуру вошел в Сейрейтей, когда по округе уже разлетелись огоньки. Путь ему указывал светящийся фонарями остов северных врат – над входом всегда светлее всего, а вот с поиском выхода обычно беда. Кира размышлял, не глядя на сторонящихся руконгайцев, каково это – пойти в самую тьму, где ничто не ведет тебя вперед, кто-то же должен показывать дорогу, неужели этот Айзен сверкал так ярко? Ворота распахнулись, и со стены тут же скользнула тень. Ждали. - Наконец-то, - рыжие волосы полыхнули в свете фонаря. – Полчаса тут сижу, с тех пор, как показалась твоя рейацу. - Мацумото-сан… - Идем уже, саке точно остыло. Если вообще осталось! – Рангику, не дожидаясь ответа, подхватила Изуру под руку и потащила за собой. - Но Мацумото-сан, я должен… Куда? Оторибаши наверняка… - Потом, милый. Твой Оторибаши вполне себе понятливый, подождет. Тем более, прямо сейчас он занят. - Чем занят? – Кире казалось, эти искры в рейацу Мацумото обыкновенно не проскакивают, Изуру всегда был внимателен к таким вещам. Злится? Грустит? - Заливает печаль, чем же еще, - Рангику не к месту рассмеялась, прижимаясь к Кириной руке грудью, от чего он тут же слегка оробел. - Да не волнуйся, он не так плох. О, вот мы и пришли! У дверей восьмого отряда никого не обнаружилось – часовые резались в карты внутри и тут же вытянулись в струнку, увидев лейтенантов. Мацумото отмахнулась от них, как от назойливых мух, и, приобняв Изуру за талию, подтолкнула к дорожке, в конце которой, метрах в двадцати, поблескивали огни и слышались голоса. - А вот и мы, - объявила она и потрепала Киру по волосам. - О! Изуру-кун! – капитан Кьораку приподнял сакадзуки в знак приветствия и безоблачно улыбнулся. Он сидел по-турецки на позаимствованном из казарм футоне – чтобы от земли не тянуло холодом – и явно был в самом благодушном настроении. Розовое кимоно в приглушенном, нетвердом свете нескольких бумажных фонариков приобрело пепельно-серый оттенок, будто покрылось пылью, ярко-малиновые цветы казались почти черными. - Осторожнее, там корень, - с дружелюбной улыбкой предупредил капитан Укитаке, сидящий рядом с Кьораку, и приглашающее похлопал рукой около себя. В сгустившихся сумерках Укитаке, из-за хаори и цвета волос, будто лучился светом изнутри. Изуру прошел вперед, внимательно смотря под ноги, опустился на указанное место и склонился в вежливом дзарэй. - Ну будет, будет, - махнул рукой Кьораку, и Кира поднялся, чтобы увидеть прямо перед носом наполненный масу. Его, перегнувшись через импровизированный стол (кусок ткани прямо на траве), протягивала Изуру лейтенант Мацумото. Глаза пришлось снова опустить. - Рангику-чан, моя любимая женщина, - по всей видимости, капитан Кьораку примеру Киры не последовал и отводить взгляд не стал. Его рука тут же очутилась у Мацумото на плече. - Он говорит так каждой девушке, Рангику-сан, - улыбнулся Укитаке. - Это неправда, - Шунсуй задушевно взглянул на Мацумото. Рука переместилась на талию. – К тому же для любви никогда не бывает слишком много слов. - Слова в любви – это ветер, вовсе не словами мы передаем чувства. И молчание порой куда красноречивее, - капитан Укитаке все так же светло улыбался. - Ох, Рангику-чан, видишь, никакой с ним жизни! – рука под взглядом Укитаке вновь вернулась на плечо. - Не беспокойтесь, капитан Укитаке, я на короткой ноге с такой капитанской любовью, - на миг в глазах Мацумото мелькнуло нечто болезненное, словно тронули повязку на незажившей ране, но тут же пропало. - Какой это такой? Шунсуй демонстративно обиделся, Рангику рассмеялась, Джууширо беззвучно хихикал. Изуру было не по себе. Где-то неподалеку раздавался мерный стук соцу, и цикады, услышав его, начинали петь громче. Изуру сидел очень тихо, не вмешиваясь в разговор. Он решительно не понимал, что здесь делает, и старался не высовываться. Капитан Укитаке закрывал его собой, словно щит данку, наверное, интуитивно понимая его состояние. Пару раз из сумрака, отбрасывая причудливые тени, выпархивали адские бабочки. Кьораку отмахивался, и они перелетали на запястья Укитаке. Время неспешно текло, так уж заведено, что несется оно лишь до тех пор, пока ты не начинаешь вглядываться в мгновения. «Молчание порой куда красноречивее», - Кира в который раз прокрутил в голове слова тайчо. - Ну куда ты столько льешь! - Сколько же лить, если я хочу склонить тебя на свою сторону, - Кьораку развел руками. - Так ты склонишь меня только в объятья Рецу. - Любые объятья, - рука снова переместилась Рангику на талию, - это благо. Рецу, кстати, вполне себе. - Шунсуй! - Молчу-молчу. Изуру переместился за Укитаке так, чтобы его лица не было видно, и закрыл глаза. Раньше, когда Ичимару-тайчо еще можно было встретить в ночном Сейрейтее, Кира всегда был где-то поблизости. Неявно, чтобы капитан не решил, что его преследуют, но не дальше десятка шагов шунпо, а еще лучше – в визуальной доступности. Изуру нужно было знать, что Ичимару зашел в пятый отряд и вот уже несколько часов никуда оттуда не выходит, хоть и спрятал рейацу. Двери десятого отряда Кира множество раз не пробуравил взглядом только чудом, там счет шел для него на минуты, медленные и вязкие. Светлые волосы в темноте не утаишь, а вкупе с кипенно-белым хаори они делают человека в ночи магнитом для любых взглядов. Для Изуру это оставалось верным независимо от времени суток – днем он смотрел на капитана ничуть не меньше. Невероятно, как же Гину удавалось исчезать, да так, что ни одна душа не была в силах отыскать его, когда на то не было его воли. - Капитан! Я больше н-не птрплю такого отнш.. о-те-нешения! – Кира, услужливо доставленный прямо к двери своего отряда заботливым Хисаги, вваливается в кабинет. - Оп-па-а! – удивленно тянет Ичимару. – А я все думал, куда запропастился мой Изуру? А он, оказывается, нынче нетерпим, ну и ну, - капитан одним махом оказывается рядом, цепко хватает Киру за плечо и движением руки отправляет на диван, лететь до которого пару метров. – И что же, позволь спросить, тебя не устраивает? - Вы, - начинает Кира, но под нависающим над ним Ичимару пыл моментально улетучивается, - вы свсем не… - Я совсем не? Изуру молчит. - Я совсем не что, Изуру? Не ношу кимоно, не пою сопрано? – Гин поднимает лицо Киры за подбородок. – Не замечаю тебя? Не люблю? Кира не произносит ни слова. И так раскрасневшийся от алкоголя, он заливается краской еще больше. - Молчишь? Что же с тобой делать, Изу-уру, - капитан тянет и тянет его за подбородок к собственному лицу, так что Кире приходится приподняться на руках. – Никогда не начинай разговор, который не сможешь закончить. Обсудим это завтра. Кира не успевает заметить, в какой момент Ичимару-тайчо исчезает. Подбородок саднит – капитан сжимал его слишком сильно. Плечо тоже побаливает. - Молчу, - шепчет Изуру и проваливается в сон прямо там, на диване. Наутро на столе он обнаруживает записку, в которой ему назначается двухнедельное наказание – обязательное деятельное участие во всех заседаниях Женской Ассоциации Шинигами. Приписка внизу поясняет: учись выражать свои мысли. Капитан Кьораку перешел к целованию рук хохочущей Рангику, и Укитаке хлопнул по его шляпе так, что та сползла на лицо. Кира наконец улучил момент, чтобы незаметно встать и удалиться. За весь вечер он едва ли произнес дюжину слов. Лейтенант успел дойти до зданий четвертого отряда, следуя по лунной дорожке, – этот голубоватый свет казался ему теплым, хотелось впитать его как можно больше – когда вдали, у поворота на казармы, возник иссиня-белый силуэт, почти сияющий – капитанское хаори всегда слегка отблескивает в темноте. Изуру встал, как вкопанный, глядя на развевающиеся белоснежные полы и серебрящиеся волосы, и на мгновение затаил дыхание. Нет, этого совсем не может быть. Кира медленно вдохнул, чтобы успокоиться, а затем догадался прощупать рейацу. - Прости, - одним шагом шунпо капитан оказался рядом. – Мне следовало выйти поближе. - Что вы, капитан… Укитаке, - забормотал Изуру, проклиная себя за то, что на миг решил, будто… - Да нет, из-за меня тебе пришлось провести вечер в такой своеобразной компании, - Укитаке виновато улыбнулся. - Мне было очень… - начал Кира, но капитан не дослушал. - Так мне было спокойнее. Капитан Укитаке серьезно взглянул на Изуру, а затем тронул его плечо, увлекая за собой. Кира покорно пошел рядом, и от плавной рейацу капитана, и от отблесков на его серебристых волосах, напоминающих Изуру о канувшем времени, лейтенанту стало легче. Он и не думал, что так любит этот цвет. - Знаешь, однажды мне пришлось потерять одного человека, и я долго винил себя в произошедшем. Но время действительно лечит любые утраты, - капитан зябко поежился и запахнул хаори. - Только это палка о двух концах, Изуру. Равно с болью оно стирает и моменты радости, нам остаются только мутные воспоминания, где уже ничего не разобрать: ни улыбок, ни слез. Именно тогда мы действительно теряем, уже навсегда, то, что было дорого. Мне все еще больно, - Укитаке грустно усмехнулся себе под нос, бросив взгляд куда-то в сторону, - и это означает, что я еще не утратил его окончательно, что-то от того человека остается живым. Укитаке остановился и развернул Киру к себе, посмотрев пристально и пронизывающе, кто бы мог подумать, что его взгляд может быть таким острым. Изуру не выдержал и отвел глаза. - Зачем… вы мне это рассказываете, капитан? - И вправду, - куда только испарился тот пронзительный взгляд? Перед Кирой снова стоял капитан Укитаке, которого он привык видеть, и тепло улыбался. – Говорил же Кьораку не усердствовать с саке. А ты и так все знаешь, верно? – в глазах капитана сверкнуло и скрылось что-то, напоминающее жалость. - Я… - Изуру замялся. Видимо, две недели в Женской Ассоциации были слишком маленьким сроком – проблемы с выражением мыслей в некоторые моменты он все еще испытывал. - Иди-иди, - согласно кивнул Укитаке, избавив Изуру от необходимости подыскивать слова. – Ты прав, уже поздно. Капитан Оторибаши, если тебя это беспокоит, лег с час назад. Я бы на твоем месте подождал до завтра. Кира не успел даже поблагодарить. Укитаке похлопал его по плечу и с места ушел в шунпо, отчего косодэ колыхнулось, подхваченное ветром. В комнату Изуру пробрался абсолютно бесшумно. Серебристый хвост вездесущей луны накрыл его футон, и только тогда Кира смог облегченно закрыть глаза. Вокруг царило ничем не нарушаемое молчание, и перед тем, как окончательно заснуть, Изуру вновь вспомнил о том, что оно порой красноречивее любых слов. И значит, даже если он не успел в свое время сказать что-то капитану Ичимару, все равно был услышан.