Циркуляр

Он горел рядом с ней. Он распадался на атомы. Он пропадал в топком безумии, что исходило от неё горячими волнами, оседало где-то внутри под рёбрами и тягуче стекало к низу живота. Её голос - звук циркулярной пилы. Он лишь однажды видел это чудо техники в дремучей деревне у Троста, где мужики пилили стволы гигантских секвой. И в голове в тот же миг всплыл образ Зоэ. Она ровно так же, как и этот бешено вращающийся диск, распиливала бытие, всю его сущность на две крайности, раскидывая вокруг острые опилки и куски коры. Она ревела бешено в грудине, то прерываясь противным писком, то мерно гудела. А потом и вовсе урчала над самым ухом, замолкая к утру. Он умел любить только так: с привкусом пряного пота на губах и глухим рычанием внутри, без толики нежности и потока бессвязных сладких речей. И он знал, что ей порой больно. Она была женщиной, пусть её натуру и грубо обтесала армия и войны с титанами, вечные смерти соратников и мирных жителей, но всё ещё была, блять, женщиной. Ей требовался иногда вот этот бессвязный сладкий трёп, вырванные с корнем цветы с поля и прогулки под луной. Но он плохо умел в романтику. Это по началу она думала обижаться, а после привыкла, ибо поняла. Он умел любить только так: с привкусом пряного пота на губах, утробным рычанием и без толики нежности. Он умел любить только так, грубо отрывая от работы за полночь, принося поднос с кучей столовской еды за весь день. Он любил, вырывая почти из пасти титана и прикрывая собой, когда взбалмошный Йегер думал взрываться в ходе очередного опыта. Он мог бы спасать так любого из легиона, ибо жизнь каждого рекрута на счету. Но он нёсся лишь за ней. Знал, что он нужен ей. Что она нуждается в нём. Она принимала такую любовь. Грубую, резкую, глубокую, до слёз на дрожащих ресницах и горького отчаяния на языке, когда приходилось уезжать в экспедицию без него. Ей нравилось быть нуждающейся в нём, а после рьяно бросаться в объятия за закрытой дверью совмещённого кабинета с комнатой. Она знала, что он любит, ощущала, когда он сквозь её чуткий сон необъяснимо мягко гладит по щеке и искусанным губам, по линии острого подбородка, пробирается грубой подушечкой пальца к уху и ласкает рваную от ранения мочку. И становилось жутко тепло внутри. Они любили друг друга. Не говорили об этом вслух, ибо знали наверняка. Стоило лишь бросить тёмный взгляд на него перед тем, как ворота Троста открывались вновь, выпуская тучу разведчиков в опасный и недружелюбный мир. Она смотрела, смаргивая слёзы и пытаясь улыбаться. Он смотрел, обещая защищать. Ривай учился быть нежным. Но сейчас нежность тихо урчала где-то в глубине души, уступая грозно рычащей похоти. Она скребла почти по рёбрам, сжимала сердце и пускала то в дикий пляс, стоило только Ханджи задеть мыском сапога под длинным столом в кабинете для совещаний его бедро, стоило ей только глубже вздохнуть, натягивая пышной грудью тонкую горчичную рубашку. Дряная баба. Что она творит? Рядом чешет ус и принюхивается Закариас, и Аккерман молит святые стены, чтобы тот не мог ощутить повисший свинцом в воздухе прелый запах возбуждения. Глаза Зоэ опасно блестели. Это была черта их любви, их отдушина, чтобы скрыть скорбь бесконечных потерь, боль старых шрамов и отчаянную любовь, что никак не шла с жизнью разведчиков бок о бок. Это была их черта, которая объединяла их. Это была их черта, переходить которую дозволено лишь ему и лишь ей. Говор Эрвина плывёт, затекая какофонией звуков в уши. Кажется, Ривай слышит только скрип её едва жёлтых от травяного чая зубов, шорох зажившей корки на нижней губе и то, как она загнанно дышит. Да, она скучала. И жутко хотела его. Он был в отъезде добрый месяц, прозябая в столичной канцелярии легиона, лишь изредка позволяя себе слабость в виде дрочки под хлёстко бьющем душем. У них даже не было момента приникнуть друг к другу перед этим треклятым собранием! Аккерман щурил глаза. Хищник, Ханджи это знала. Он сжался как пружина, готовый в любой момент наброситься. И видят стены, если бы не толика воспитания и железные нервы, разложил бы её на этом столе. А она провоцировала, нарочито избегая зрительного контакта. После собрания его задержал Эрвин, требуя отчёт о проведённом месяце в столице. А Ханджи медленно утекла в свой кабинет-комнату, одарив напоследок взмахом густых ресниц. Завлекала, чертовка. - Я отдал свою задницу на растерзание столичным клопам, исчерпывающий отчёт? - Буркнул Ривай, хмурясь. Член немилостиво давил на ткань брюк, но оставленный после улицы плащ прикрывал сие недоразумение от чужого взора. Смит бархатно рассмеялся, почёсывая щетину на шее. Махнул неопределённо рукой, брякнув, что необходимую макулатуру Ривай предоставит позже. Не прощаясь он вышел, стремительными шагами приближаясь к заветной двери. За окном глухо прозвенел вечерний колокольчик из столовой: Брауз, размахивая половником из окна пищевого блока, кричала что-то об умопомрачительной картофельной похлёбке с мясом вепря. Но ужин волновал сейчас меньше, чем то, что ждало за дверью. Ханджи стояла к нему спиной, но холод, потянувшийся сквозь щель из коридора в кабинет, заставил её обернуться. Ривай громко запер дверь на щеколду, а потом и на ключ. Он имел второй ключ от её комнаты, а она от его. Неизвестно, имел ли ещё кто-то в разведке такую привилегию в виде двойника-ключа чьей-то спальни, да и похуй было абсолютно. Главное, что у Аккермана в руках был ключ от её комнаты. И это не прихоть нездорового человека с манией преследования. Он беспокоился за неё. А она всецело доверяла ему. Уже давно они разделили личное пространство на двоих. Ривай слишком медленно подошёл к ней, обводя взглядом длинную рубаху почти до колен. Циркулярный диск тихо загудел, врезаясь в древесину, которая с готовностью разлеталась на мелкие осколки. Как и его мозг, точно взорвавшийся от блеска карих очей за тонкими линзами. Она смотрела так открыто, доверчиво и тепло, что похоть сжалась, спрятав окровавленные клыки. На мгновения. Ханджи прильнула, обдав запахом прелого дерева и хвои. Она пахла баней: за пару часов до возвращения Аккермана в замок заперлась в командирской парильне, вдоволь намываясь и пытаясь купленным в столице лезвием убрать жёсткие волосы от пупка до половых губ. Но неопытность в столь деликатном занятии лишь разозлила женщину, что ненароком поцарапала тонкую и чувствительную кожу там, внизу. Ривай ощущал, как визг пилы в голове становится тише, становится почти мелодичным урчанием. Он прикрыл глаза, полностью растворяясь в волглом аромате каштановых волос. Зоэ слегка опустила голову, ластясь к мужской шее. И Ривай повёл плечами, притираясь к ней. От неё веяло жаром, возбуждением и так и не схлынувшим запахом пряного мыла. Жёсткие ладони до боли привычно погладили бока, приподнимая лёгкую рубаху. Она неловко помялась с ноги на ногу, отступила, ухмыляясь. В свете настольной керосиновой лампы она была словно из меди, такая плавная статуя, точно сон, который манил к себе, опутывал. И пусть кто-то скажет, что бёдра её чересчур узкие и худые, что задницы почти нет, а грудь мешает натягивать ремни аммуниции, плевать. Для Аккермана её тело было желанным, любимым, прекрасным. Она легко стянула с плеч рубашку, оставив ту у ног бесформенной кучкой ткани. Ривай погладил взглядом длинную шею и ключицы, грудь, над которой плотно сжимала кожу упряжь разведчика. Слюна невольно тяжело сорвалась в горло. Её рука, легко взметнувшись в воздухе, прикоснулась к вздёрнутой груди, пальцы сжали тёмный сосок и вкусно оттянули. Ханджи томно вздохнула, запрокидывая голову назад. Похоть вновь рычала, требуя своего. И Ривай дал себе это наслаждение. Он двинулся к ней, попутно скинув с плеч грузный плащ, ловко сдёрнул с бёдер защитный кожух и шоркнул молнией, выпустив на волю дрожащий член. Ханджи кусала губы, что влажно блестели, как и упруго выглядываяющая из-под крайней плоти головка. Но Аккерман хотел выпить её. Весь месяц жажда мучила, а сейчас он наконец дорвался до того, чего так желал. И Ханджи желала, ведь со звериной яростью вцепилась в его волосы, как только он опустился перед ней на одно колено. Он нередко ей лизал, но каждый раз был как первый. Глубоко вдохнул её запах, скользя губами от тазовых косточек до самого лобка, колючим от нелепо срезанных волосков. Но Риваю нравилась эта щекотка, как и Ханджи, ведь она охнула, сжавшись. Прижала мужскую голову к себе ближе и шире расставила дрожащие ножки, призывая к изнывающему лону. Аккерман рычал, широко мазнул языком от пупка до влажно блестящих половых губ, решительно раздвинул их и прижался к атласной вершинке, сжимая женскую задницу ладонями. Зоэ простонала сквозь стиснутые губы, поддавшись вперёд. Мужские пальцы скользнули сзади в ложбинку, любовно огладили кольцо сжатых мышц и прижались к текущей щёлке. Язык кружил над клитором, то обводя по кругу, то перебирая тот как вишнёвую мякоть, а палец настойчиво, но дразняще гладил вокруг, не проникая вовнутрь. - Рив-вай.. ах.. - Сорвалось задушенно, моляще. Она дёрнула его за волосы, и Ривай, собирая губами дрожь женского естества, послушался. Сразу в мягкое и скользкое проникли три пальца. Ханджи была узкая, ведь её никто не касался, кроме Ривая. И эта мысль об единстве в её жизни грела. И даже её собственные пальцы Зоэ не могли подарить ей то, что дарил он. Ривай толкнулся внутрь, ощутив, как пальцы сжали упругие мышцы. Щёлка приветливо открылась ему как цветок, и Ханджи повела бёдрами, содрогаясь. Грубая кожа пальцев со знанием дела гладила по атласным стенкам, пробираясь дальше. Зоэ вновь застонала, громче и звонче, сгибаясь. Наполненность была так необходима, но пальцев катастрофически не хватало. Хотелось его полностью, хотелось до упора и звёзд перед глазами. Возбуждение било прямо в яйца, они ныли, будто прижатые грубой подошвой к полу. Член тёк, дёргаясь в такт сокращениям её влагалища, так хотелось засадить ей, так хотелось коснуться себя, но вместо этого Ривай продолжал долбить пальцами и отлизывать, жадно глотая вязкую влагу. И когда мир почти рухнул на голову, Ханджи очнулась на собственной кровати. Ривай стремительно стянул с себя рубашку, нависая сверху. Поцеловал, упоительно больно шлёпая по груди с россыпью родинок. Притянул к себе ближе за упряжь, управляя безвольным женским телом. А Ханджи таяла, выгибалась и текла, пачкая одеяло. Вдруг её ловко перевернули на живот, сдёрнули с плеч и груди ремни, покрепче перехватив рукой. Ривай заставил прогнуться, обнимая за худой живот и притягивая к себе. Её влажная щёлка блестела, аппетитно выпяченная наружу. Вкусно. Ханджи юлила, сжимала одеяло в кулаках и стонала, ощущая, как Ривай гладит бёдра и попку сжатыми ремнями. А потом воздух рассекли эти самые ремни, врезавшись в отклянченную задницу. - Ривай! - Ханджи вскрикнула, вжимаясь грудью в подушки. Кожа приятно горела, подстёгивая возбуждение. Она норовила кончить лишь от порки. - Ах! М-м-м… Аккерман молчал, глотая горячую слюну. Вновь ударил её, так, чтобы удар лёг чуть выше выглядывающей и мокрой прелести. Ханджи завопила, вновь выгибаясь в предоргазменном спазме. И терпеть больше не было сил: ни её голос и влагу, ни влажно бьющий по животу собственный член, готовый лопнуть от напряжения. Он откинул ненужную уже упряжь и цепко схватил за волосы, натягивая на себя. И Ханджи вбирала послушно и до конца, так, как принимала его всегда. Зоэ замычала утробно, царапая ногтями мужские колени, упирающиеся в матрас с такой силой, что и без методичных движений норовил рухнуть грудой обломков. Пила дребезжала, разрезая плотную древесину. Его вновь обдал запах бани, когда Ханджи прильнула спиной к груди, подпрыгивая на члене. Её течная щёлка влажно хлюпнула, обволакивая теплом и узостью. Аккерман зарычал, кусая подставленную шею и плечо. Остервенело стиснул в свободной руке её грудь, а другой покрепче ухватился за волосы. Собрал за ухом дрожь и каплю пота губами, простонал глухо, когда Ханджи вновь дёрнулась, желая сместить плоть внутри. А после сорвался, обнимая её так отчаянно и крепко, что Ханджи полностью обмякла, прижимаясь к мужской груди. Ривай покусывал её шею и ушки, в унисон постанывая, желая впитать в себя её звонкий срывающийся голос. - Я-я! С-скоро-о… Рива-ай! Он больно оттянул её сосок, ухнул вместе с ней на кровать, придавливая собственным весом в одеяло и подушки. Ханджи забилась под ним почти как раненая птица, раскрыла рот в немом крике и замерла, ощущая, как лоно стягивается, сокращается, дрожит. Ривай в последний момент выскользнул из неё, упругий член шлёпнулся поверх ягодиц и выстрелил белой густой спермой аж до самых лопаток. Вновь пила притихла, продолжая гудеть в такт сбившемуся дыханию женщины внизу. Аккерман скатился на бок, вздыхая. Ханджи, лукаво улыбаясь, прильнула к его груди. Устроилась поудобнее и мягко коснулась тонких мужских губ. Ривай целовал теперь медленно и аккуратно, лаская юркий женский язык и зубы. Зоэ улыбалась. - Я скучал. - Тихо озвучил мысль Аккерман, когда Ханджи вновь устроилась на его груди. Зоэ раскрыла шире слезящиеся глаза, поняла, что было необходимо Риваю сказать это, а ей услышать. - Я тоже скучала, Ривай.. Тонуть в топком и безумном было приятно, как и слушать её голос, разрезающий всё существо пополам.