Есть ли в небе лисы?

…Я смотрю в иллюминатор и чувствую, как руки начинают дрожать, а по телу расползается животный ужас. Не из-за страха полетов, а из-за того, что я совершаю огромную ошибку, и нужно срочно что-то предпринять, иначе будет поздно. Даже дергаюсь, чтобы встать, но Дима сжимает мою ладонь и ободряюще улыбается. Рядом с ним сидит Саша и пытается не подавать виду, что беспокоится, только наклоняется чуть вперед и спрашивает: — Ася, все в порядке? — Да, — тихо отвечаю, вцепившись в Димину руку. — Да, я… Я просто подумала, что может быть, мне не стоит лететь, может… — Подумала, и хватит, — перебивает брат. — Стоит. — Слушай, мы с ним толком и не говорили, мы… — Ася, — строго произносит Дима, что совсем не сочетается с его вечно раздолбайским образом. — Ты сама знаешь, что поступаешь правильно. — Да, — киваю и отворачиваюсь к иллюминатору. — Да, знаю. Прости. — Ничего, Аська, прорвемся, — обещает брат. Я снова киваю, не глядя на него. Если повернусь, то он заметит мокрые глаза… … — Что делаешь? — интересуется Саша, появившись на крыльце и напугав меня. — Ничего, — пожимаю плечами и закрываю скетчбук. Мы прилетели только вчера, и я еще даже вещи толком не разобрала, но уже нашла свои принадлежности для рисования. — Просто думаю. — Я там чай сделал по местному рецепту, — парень улыбается и присаживается рядом со мной. — Будешь? — Нет. Я пойду к себе. В доказательство своих слов встаю и направляюсь к двери. Их тут две, одна нормальная, другая с москитной сеткой. Первую мы вчера закрыли только на ночь, сегодня она тоже нараспашку. Мы снимаем здесь половину дома, но вход у нас отдельный, что не может не радовать. Вторая часть двора отделена невысоким деревянным заборчиком, больше номинальным. Дима и Саша уже успели познакомиться с соседями, даже вечером вместе посидели за бутылочкой вина. Я ограничилась приветствием, ибо желания общаться у меня нет. Поднявшись на второй этаж, где находится одна из двух спален в нашей половине, кидаю скетчбук на кровать и сажусь рядом. Поколебавшись, все-таки беру с тумбочки телефон и проверяю сообщения. Куча от Леши, примерно столько же от Полины, чуть поменьше от Славика, в основном гневные или ноющие, еще несколько от родителей и друзей. Одно от Андрея. Я открываю именно его, там всего одно слово: «Приползешь» Несколько секунд тупо смотрю на него, пару раз в уме повторяю по слогам. Оставляю телефон на подушке, беру из чемодана полотенце и иду вниз, где расположена ванная. По пути сталкиваюсь с Димой, но особо не вслушиваюсь в то, что он говорит. Швырнув полотенце на раковину, раздеваюсь и забираюсь в душевую кабинку, закрываю дверцу, матовыми стеклами отрезая себя от мира. Мир от себя. Стена, в которую вмонтирован смеситель, разукрашена под джунгли. От такой банальщины хочется плакать. Я включаю воду, перевожу ее на верхний душ и опускаюсь на пол, прижимаюсь спиной к стене и обнимаю колени. И действительно плачу, вот только не от банального дизайна. Надо бы добавить горячей, но я не хочу вставать, продолжаю давиться слезами, потому что мне больно, обидно и страшно. Я не понимаю, что происходит, не понимаю, как так случилось, не понимаю, что делать дальше. Не понимаю, зачем начала говорить про развод, зачем сбежала. Не понимаю, почему он так поступил со мной, почему трахал другую, целовал ее и шептал нежности, а потом приходил домой как ни в чем ни бывало. Не понимаю, что сделала не так, что во мне самой не так, я ведь не такая уж плохая, вроде даже симпатичная, так почему тогда? Из истерики меня вырывает стук в дверь ванной. Я открываю рот, чтобы сказать, что все со мной нормально, но со мной ни черта не нормально, и я не могу даже слова выдавить, потому что горло сжимают тиски. Саша, не дождавшись разрешения, врывается в ванную, а потом и дверцу душевой кабинки распахивает. Тут же извиняется и отворачивается, затем резко опять смотрит на меня глазами, расширенными от ужаса. — Ася, что же ты?.. — говорит он, шагнув внутрь кабинки, растерянно замирает. — Прости я… Ты же… Ася, вода же холодная! Парень спешно выключает душ и падает рядом со мной на колени, забив на одежду, которая и так намокла. Я хочу сказать что-то, выгнать его, но в конце концов, все это не имеет смысла. Саша подскакивает на ноги и бежит к раковине, схватив полотенце возвращается. Набрасывает его на меня, тянет за руки, заставляя встать, и кутает, будто маленького ребенка. — Пойдем скорее, тебе нужно согреться, — тараторит он. — Пойдем, осторожно только, не поскользнись. Дим! Дима, нужен горячий чай и одеяло, и еще… — Ничего мне не нужно, — тихо говорю я, но меня не слышат… …Посиделки под холодным душем не проходят даром. Когда становится понятно, что температура падает только на время действия жаропонижающих, а кашель и вовсе не собирается проходить, Дима принимает решение обратиться к врачу. Он-то в итоге и ставит мне пневмонию. Сашу диагноз очень пугает, а брата злит. Мне все равно. Вернувшись домой, я забираюсь в постель и кутаюсь в одеяло, только перед этим прошу ребят купить лекарств и перевожу им деньги. Дима злится еще больше, и не из-за похода в аптеку. Я не слушаю его возмущения, накрываюсь одеялом с головой. Собственно говоря, идея порыдать под душем мне тоже теперь не кажется такой удачной, все-таки болеть мало кому нравится. Саша воспринимает это как личную трагедию, мол, не уследили, и лично принимается за мое лечение. Даже таймер ставит, чтобы прием лекарств осуществлялся точь-в-точь. Я отнекиваюсь и говорю, что справлюсь, но он настаивает и делает это так мягко и уверенно, что отказываться от его заботы даже и не хочется. В конце концов, я сдаюсь и следую Сашиному совету. Разрешаю себе болеть… … — Так, вот здесь, — бормочет Дима, уставившись в навигатор на телефоне. — Да, точно. Пойдем. И мы идем. Открываем дверь в магазин, каких по этой улице чуть ли не сотня. Здесь торгуют всем, что может понадобиться человеку, который связал свою жизнь с творчеством, поэтому Дима нас сюда и привел. Меня, точнее. Я почти ничего с собой не взяла, только небольшой скетчбук и маркеры, поэтому и рисовать мне нечем. Пока Саша разговаривает с девушкой за кассой, я неспешно иду вдоль рядов и останавливаюсь возле стеллажа с красками. Долго рассматриваю ассортимент, даже не прикасаясь. — Ну что? — спрашивает брат, который топчется рядом. — Может, эти? Он наугад тыкает в коробку. Я качаю головой. Осторожно беру в руки тюбик, образец, вчитываюсь в этикетку, написанную на английском. Кладу обратно. — Дерьмовые? — уточняет Дима. — А вот эти? — Нормальные, — отзываюсь я и иду дальше, чтобы посмотреть кисти. — Так ты ж не выбрала, — удивленно замечает брат. Пожав плечами, продолжаю путь. Через некоторое время круг замыкается, и я снова останавливаюсь возле красок. Дима терпением никогда не отличался, но сейчас просто чудеса показывает. Насколько ж хреново я выгляжу? Задумавшись, беру в руки коробку, но тут же возвращаю на место. — Пойдем, — говорю, обернувшись на Диму. — Куда? — настороженно переспрашивает он. Вместо ответа иду к выходу. — Подожди, так ты ничего не взяла. — Не хочу, — коротко сообщаю и выскальзываю из магазина под палящее солнце… …Сообщения от Андрея приходят, и теперь в них не одно слово, есть еще оскорбления и угрозы. Сначала я понять не могу, в чем смысл стращать меня разводом, потом и не пытаюсь понимать. Прячу телефон под подушку и, прихватив скетчбук, отправляюсь на пляж. Остановка здесь не очень далеко, там как раз ходит автобус, который быстро довезет до Тон Лонг Бич. В этом плюс нашего небольшого домика, я бы и не знала о нем, но Дима на прошлой неделе вытащил нас всех на отдых. Услышав, куда я направляюсь, Саша увязывается следом. Возможно опасается, что я утоплюсь ненароком. Зря, кстати, убивать себя мне не хочется. Мне хочется закрыть глаза и ничего не чувствовать, не думать и не вспоминать. Ладно, звучит не здорово, на его месте я бы тоже была настороже. — Хочешь нарисовать закат? — спрашивает парень спустя примерно полчаса бесполезного сидения на песке. Я опускаю взгляд на маркер у себя в руке. Качаю головой. — Не хочу. — Море? — делает новую попытку он. — Нет. Я… Я не хочу рисовать, Саш. Не могу. — Понятно, — бормочет парень, опустив голову. — Ася, а ты не думала… ну, поговорить со специалистом? Попробовать, вдруг поможет? — Не знаю, — шепотом отзываюсь и встаю, иду к спокойному сегодня морю. Вокруг люди, купаются, разговаривают, веселятся. Я захожу в воду по щиколотку, встречаю небольшую волну. На мне шорты, поэтому намочить одежду не опасаюсь. — Ася, чем тебе помочь? — спрашивает Саша, подходя ко мне. — Ничем, — отвечаю и сажусь в воду, не раздеваясь… …Я стою перед зеркалом в нижнем белье уже минут двадцать наверно и пытаюсь понять, что не так. Волосы посеклись от климата, поэтому так выглядят, тогда были нормальные. Может, щеки? Но они ж всегда такими были, и тогда, когда мы познакомились с Андреем, тоже. Он как-то говорил, что ему нравится, как сейчас девушки делают скулы. Хм. Я верчусь вокруг своей оси, выгибая шею, чтобы опять рассмотреть себя. Может, надо было похудеть? Или не светить тем шрамом? Нет, я согласна, отражение в зеркале не супер, но все же. Может быть, стоило губы увеличить? Да нет, они вроде ничего. Или нет? Вздохнув, надеваю просторную черную футболку и берусь за телефон, нахожу в приложении Vmeste аккаунт той девушки, что мне прислала скрины переписки. В очередной раз листаю фотки. Ну да. Красивая, чего уж тут, я просто мышь рядом с ней, объективно. Понятно, почему клюнул. Останавливаюсь на снимке с пляжа, мысленно присвистнув. Да уж, вот это ноги, стройные, длинные, загорелые. Смотрю на свои. Загар есть. Блин. Разглядываю шикарные темные волосы, немного вьющиеся, всегда уложенные. Мда. Заскулив от безысходности, лезу на страничку второй девушки. Да, как только прижарит, тут же возникает много доброжелателей, которые не говорили, потому что беспокоить/обижать/злить/лезть/мешать не хотели. Эта не с такой откровенно модельной внешностью, но тоже очень красивая. Я смотрю на фото, оцениваю два рыжих хвостика и ямочки на щеках. Возвращаюсь к зеркалу, обреченно стягиваю футболку. Ерошу волосы, которые пришлось обрезать почти под каре. Да, по традиции. Под одеяло заползаю прямо в белье. Я не хочу плакать, правда, не хочу, но обида буквально душит… …Андрей продолжает писать, а у меня все не хватает сил его заблокировать. Так было бы проще, понимаю, и все же не делаю этого. Пытаюсь отвлечься, загрузив себя работой, заодно успокаиваю истерику своего агента, который не может осознать тот факт, что я не могу пока выдать ему новые картины. Саша продолжает наблюдать за мной и почти никуда не пускает одну, постоянно просит взять его с собой, но делает это так, будто это ему одиноко и тоскливо. Из-за этого я не могу отказать. Переломный момент случается и возникает буквально из воздуха. Мы втроем сидим вечером перед телевизором и смотрим какую-то комедию, грызем попкорн и пьем вино. Я его не сильно люблю, но здесь Дима нашел какое-то особенно вкусное. Все идет нормально, пока доза алкоголя, хоть и небольшая, не берет бразды правления в свои руки. Не в силах сдерживаться, я хватаю телефон и выхожу из гостиной, вместо уборной направляюсь на кухню. Зайдя в список контактов в приложении, нахожу один, который нужно было удалить еще до бегства. — Что ты делаешь? Вздрогнув, оборачиваюсь, и вижу Диму, остановившегося на пороге. — Ничего, — быстро говорю и собираюсь пройти мимо него. Брат перехватывает меня и удерживает за плечи обеими руками, смотрит на телефон. — Ты что, собралась ему позвонить? — мрачно спрашивает он. — Какая разница, — бормочу я и пытаюсь отойти, но Дима не дает. — Ася, большая разница, зачем ты собралась ему звонить? — Что за допрос? — злюсь я, дергаясь. — Вы чего? — удивленно произносит Саша, прибежав на шум. — Не смей этого делать, — строго требует Дима. — Оставь меня в покое, — парирую я. — Даже если и хотела, то тебе-то что? Мне просто нужно поговорить, обсудить кое-что. Дима делает глубокий вдох, широко раздувая ноздри, и цедит: — Отдай мне телефон. — Еще чего? — любезно спрашиваю. Брат выпрямляется и перестает меня держать. — Отвали, а? Я просто хочу поговорить, повторяю. Мы… Не знаю, нам с ним нужно поговорить, обсудить произошедшее! В конце концов, мы оба виноваты! Мы… Я не успеваю закончить фразу, потому что Дима резко выхватывает у меня из руки телефон и с силой швыряет его об пол. Саша вскрикивает, я не очень цензурно интересуюсь, не охренел ли он, и пытаюсь поднять мобильник. Брат вновь впивается в мои многострадальные плечи, припечатав и так разбитое устройство ногой, чтобы наверняка. Я замираю, ошарашенно глядя на него. — Дим, так нельзя! — выкрикивает Саша, тщетно отталкивая его от меня. — Знаю! — огрызается брат, даже не глядя на него. — Ты почему говоришь только об измене, а? Почему не о том, что он сделал после, Ася? Ты уже забыла, какие синяки были у тебя на шее? Хрен с ней, с изменой, это было бы ваше с ним дело, мириться или нет, но он душил тебя, твою мать, Ася! Об этом ты почему не вспоминаешь?! Я отталкиваю его, и он поддается, отходит. С моего телефона уже явно никуда позвонить нельзя, он на составные части разбит. Саша принимается отчитывать Диму, объяснять ему о недопустимости такого поведения. Я обхожу их и выскальзываю за дверь, ведущую на задний двор. Из соседней выглядывает взволнованная соседка. Криво улыбнувшись ей, по-английски сообщаю, что все в порядке. Сажусь на ступеньки крыльца, взглядом упираюсь в пышно цветущий куст возле забора. Смотрю так долго, что глаза начинают слезиться. Или не в кусте дело. Дима прав. Конечно, прав. Знаю. После того, что Андрей устроил, между нами уже ничего не должно быть. Я просто слабая, и мне больно. Вот и все. Дверь позади со скрипом открывается. Дима присаживается передо мной на корточки, берет за руки. — Извини, Ась, я новый куплю, — виновато говорит он. — Да черт с ним, — шепчу надтреснутым голосом. — Слушай, я знаю, что хреново, но надо перетерпеть. Надо. Ты ведь сильная девочка, ты сможешь. Я киваю. — Смогу. — А давай на танцы пойдем? — вдруг предлагает Дима, усмехнувшись. — Пойдем, чего ты? Сейчас попрошу Сашу найти что-нибудь поблизости. Ну, давай, вспомним молодость. — Ты колени-то побереги, — советую, тоже улыбаясь. — Возраст не тот. С палочкой потом ходить придется. Дима закатывает глаза и встает, потянув меня за руки… … — Ты его любишь? — спрашивает Саша. — Нет, — отвечаю я. Мы лежим на шезлонгах, друг напротив друга, пока Дима плавает. Ветер доносит тот самый неповторимый запах моря, а песок тихо шелестит, пока я вывожу на нем рисунок, свесив руку вниз. Рядом веселится шумная компания, что-то отмечают. Немцы вроде. Мой собеседник хмурится. — Уже нет, — продолжаю, выкапывая ногтем в центре композиции лунку. — Мне больно от предательства. Я никак в толк не возьму, за что он так со мной? Что не так во мне? — В тебе все так. Он просто мудак, Ася, — грустно говорит Саша. — Наверно. Ну, его тоже можно понять. Ты бы видел ее. Красивая, высокая, модель просто. Работа нормальная, в офисе, никаких загонов и творческих всплесков в три часа ночи. Спортсменка. Все как он хотел. — Глупостей не говори, — просит парень. — Если так, то надо было нормально разойтись, а потом уже встречаться с ней. Он мудак, Ась. Это факт. Факт. Да, пожалуй, что факт. Андрей перешел грань и вместо того, чтобы признать ошибки и расстаться по-человечески, кинулся на меня. Я не собираюсь терпеть подобное отношение. Со мной так нельзя. — Ну да. Саш, я, наверно, поищу психотерапевта. Поможешь? — Конечно, — улыбается он… Я складываю указательный и большой пальцы кольцом и подношу к глазу, смотрю через отверстие в потолок, пытаясь представить, как будет выглядеть задуманный декор. Хмыкнув, опускаю свой «бинокль» и продолжаю разглядывать будущее полотно, лежа спиной на столе, который передвинула почти в центр студии. В другой руке держу за горлышку бутылку красного, почти пустую. Я не собиралась пить его одна, но так уж вышло, что нико мне компанию сейчас составить не может. Вытащив из кармана телефон, открываю недавний диалог с какой-то девушкой, утверждающей, что она беременна от Разумовского. Нет, дело не в том, что я поверила ей и напилась с горя. Не поверила, но кое-какие воспоминания всколыхнулись и… Ну, да, пьяна чуть-чуть. Сережи сегодня все рано нет, только Птица. Он и заходит в студию, с порога интересуясь: — Почему Марго сообщает мне, что твое состояние вызывает у нее беспокойство? Не могу удержаться и глупо хихикаю. За меня уже искусственный интеллект беспокоится. Жизнь прожита не зря. — Понятно, — сквозь зубы цедит Птица, обходя стол. Он останавливается возле окна, спиной ко мне. Хорошо. Лицезреть его недовольную рожу не очень хочется. Мог бы сразу дверь закрыть с обратной стороны. Я кое-как поворачиваюсь на бок, потом сажусь. Даже остатки вина не проливаю и телефон не роняю. Я молодец. — Сегодня у меня будут дела, — говорит Птица, не оборачиваясь. — Сделай одолжение и не убейся, пока я вешаю очередного ублюдка. Усмехнувшись, киваю, не думая толком, что он и не видит этого жеста. Двойник перестает гипнотизировать город за окном и поворачивается, впившись страшным желтым взглядом уже в меня. Я молчу. Здесь сейчас не тот человек, с которым мне бы хотелось разговаривать. И уж точно нет желания обсуждать, как душу торкнуло от какой-то фигни. Птица медленно подходит, наклоняется, продолжает очень враждебно смотреть. Моим молчанием он явно недоволен. Печаль. Я встречаюсь с ним глазами. Похоже, вино окончательно добивает инстинкт самосохранения. Все так же без слов я тянусь к нему руками и обнимаю за шею, ткнувшись лицом в каменное плечо, впиваюсь пальцами в футболку, чтобы не вырвался в первую же секунду. Он не делает этого и во вторую, и в третью, просто стоит. — Что за цирк? — холодно спрашивает Птица. — Такой вот цирк, — шепчу я. Пернатый все еще не отходит и не сталкивает меня со стола на пол. Я пользуюсь этим и представляю, что рядом… Ничего не представляю. Рядом Птица, и это не пугает сейчас. — Ну давай, — говорит он, положив ладонь мне на спину. — Что? — Кого мне убить, душа моя? — Зачем кого-то убивать? — Есть же причина, по которой ты так бесстрашно за меня цепляешься. Озвучивай. Я ее устраню, и ты угомонишься. — Это так не работает, — бормочу, вдохнув терпкий парфюм. Совсем не как у Сережи. — Просто постой со мной так, если не сложно. — Ты же не думаешь, что он тебе изменил? — насмешливо интересуется Птица, голос звучит почти презрительно. Ну конечно. Есть в нашем доме понятие о личном пространстве? Пернатый мое ворчание не слушает, негромко продолжает: — Я скорее вскрою ему горло, чем он сделает это. Не уверенная, что расслышала правильно, уточняю: — Что? — Я говорю, что он скорее вскроет себе горло, чем сделает это. Хватит уже. У меня и без тебя полно забот. Надувшись как мышь на крупу, отцепляюсь от него и тянусь к вину. Птица перехватывает его и без зазрения совести прикладывается к бутылке, делает большой глоток. Я на пару секунд зависаю, глядя на то, как он облизывает губы. Трясу головой и спрыгиваю со стола. На сегодня хватит, пожалуй. Уйти мне пернатый не дает, перехватывает за локоть и разворачивает. Получается слишком резко, из-за чего вновь почти сажусь на деревянную поверхность, чтобы не загреметь на пол. — Куда же ты, душа моя? — интересуется двойник, встав передо мной. — Ты сам сказал про дела, — напоминаю я. Он наклоняет голову набок, разглядывая меня. Протянув руку, отводит от лица прядь отросшей челки, касается щеки. И смотрит, так странно смотрит. Не должно быть так странно. И я не должна хотеть. чтобы он так смотрел на меня. — Как ты это делаешь? — тихо спрашивает Птица. — Что именно? — уточняю, не в силах и сама отвести от него взгляда. — Раздуваешь проблему из ничего. Может быть, дело в моем затуманенном разуме, но на мгновение мне кажется, что он хотел сказать что-то другое. — Талант, — просто отвечаю и беру его за руку, которую пернатый опускает. — Бесспорно, — усмехается он. Я смотрю на его пальцы на моей ладони, медленно и очень осторожно переплетаю с ними свои. Робко предлагаю: — Может, приговоренный ублюдок подождет один вечер? — Подождет, — соглашается Птица. — Пойдем, душа моя. Я послушно иду с ним к лифту. Когда он нажимает кнопку, меня вдруг настигает очень важный вопрос, который я тут же озвучиваю, с подозрением глядя на пернатого: — А ты никогда не хотел тоже себе кого-нибудь найти? Ну, для отношений или еще чего-нибудь? Двойник смотрит на меня, приподняв бровь, всем своим видом давая понять, что я несу чушь. — От тебя, душа моя, столько проблем, что хватает на двоих, — мрачно заявляет он и жестом указывает на подъехавший лифт. — Ну знаешь ли, — обиженно бормочу я. — Если тебя это утешит, то обещаю сообщить, когда у меня появится подобное желание. Может быть, разрешу составить список кандидатов. — Это будет короткий список. — Вот как? — Да, — угрюмо отрезаю и первой выхожу из лифта. — И имя там будет одно. — Удиви меня. Развернувшись, сердито смотрю на него. Тыкаю пальцем в грудь и заявляю: — Мое. Имя, в смысле. Нечего тут разводить шведские семьи. И хватит уже смеяться надо мной, я даже представлять не хочу, что моего парня будет лапать кто-то другой, ну серьезно. Пернатый продолжает бессовестно ржать, даже не пытаясь скрыть, как веселят его эти слова. Разозлившись окончательно, отворачиваюсь и продолжаю путь. Птица догоняет меня уже у двери. Я собираюсь ее открыть, но он кладет на нее руку и останавливает. — Это звучит эгоистично, я знаю, — выдыхаю, прижавшись лбом к матовому стеклу. Мир вокруг кажется каким-то зыбким, нестойким. — Но не заводи никого, пожалуйста. — Знаешь, о чем я мечтаю, душа моя? — шепчет Птица на ухо, наклонившись. Я вздрагиваю, чувствуя его горячее дыхание на своей шее. — О чем? — О том, — он кладет ладонь мне на талию и отодвигает, чтобы открыть дверь, — как завтра ты будешь сгорать от стыда. — Воистину, — грустно вздыхаю я.