Есть ли в небе лисы?

Олег отбирает у меня градусник и проверяет, сколько там набежало. Судя по не самым красивым выражениям, не мало. Я накрываюсь одеялом с головой, и из с Разумовским голоса звучат глухо, будто через слой ваты. Они спорят, Сережа как обычно пререкается и заявляет, что прямо сейчас вызовет лучшего врача в штате сюда, а Волков напоминает ему, что вообще-то в бегах, к тому же необязательно собирать консилиум, чтобы обсудить лечение простуды. Приподняв одеяло, требует объяснить, как можно было заболеть в настолько жарком климате. Я демонстрирую ему средний палец и накрываюсь обратно. Как можно, как можно. Можно, если просидеть в чертовой воде слишком долго, пока переругиваешься со своим здравым смыслом, требующим прекратить разносить его в хлам. Говорят, что тогда и цистит не заработаешь. Я просто потеряла счет времени, когда была на пляже, и не заметила, как успела замерзнуть. Потом вернулась в комнату, врубила кондиционер, ибо душно, ну и вот. — Держи. Олег просовывает руку под одеяло и дает мне две оранжевые таблетки. — Нитроксолин, — поясняет Волков. — Из армейской аптечки, срок годности проверил. Сейчас остальное принесу. Ты, — это. видимо, к Разумовскому, — здесь сиди. Нежелание слушать, как Сережа нудит про квалифицированных докторов, мне понятно. Я тоже думаю, что обычная простуда не стоит того, чтобы так заморачиваться. Вот только Разумовского все равно хочется отправить на кухню или куда-нибудь еще, дабы не омрачать жалким отвратным видом свою и без того сомнительную привлекательность. Черт с ним. Хуже вряд ли будет. Я выбираюсь из-под одеяла и тянусь к стакану с водой, чтобы выпить таблетки. Разумовский тут же хватает его и любезно подает, а потом ставит обратно. Я что, настолько ужасно выгляжу? — Так, ибупрофен нашел, годный, — сообщает Олег, заходя в спальню. — От горла ни хрена не осталось, поэтому ты пока выпей, что есть, а я метнусь в аптеку. — Олег, блин, — бормочу я, забирая пачку таблеток. — Тут такие лекарства просто так не купишь. — Это ты не купишь, — хмыкает Волков. — А я купишь. Лучше бы мы, конечно, во Флориду поехали, как я и говорил, там связей больше, но кому-то ж приспичило сюда. — Ты сам отлично знаешь, что здесь лучше, — вяло огрызается Разумовский. Махнув на него рукой, Олег уходит, оставляя нас наедине. Я выпиваю еще одну таблетку и вновь закапываюсь одеяло, которое Сережа издевательски заботливо поправляет. И остается сидеть. Блин. — Тебе не обязательно тут быть, — сообщаю, накрывшись по самый нос. — Я спать, наверно, буду. — Я с тобой посижу, — возражает Разумовский. — Как ты, Ася? — Нормально, — бурчу я, закрывая глаза. — Тебе что-нибудь принести? Чай? Сок? Может, хочешь перекусить? — Ничего не нужно. — Ну, от моей-то компании ты, дорогая Ася, не откажешься? — насмешливо уточняет Сережа, поглаживая меня по боку через одеяло. — Откажусь, если честно, — неожиданно сама для себя говорю я. Чувствую, как его рука замирает. — Хочу спать, желательно в одиночестве. Как придет Олег, разбудите. — Ладно, — помедлив, говорит Разумовский и наклоняется, чтобы чмокнуть меня в щеку, но я прячусь под одеяло и поясняю: — Заразишься. — Я бы рискнул, — усмехается он, но получается как-то совсем нервно. — Я нет. Дверь оставь приоткрытой, пожалуйста. Сережа все-таки оставляет меня в покое. Выждав несколько минут, спускаю одеяло до плеч и думаю. Пожалуй, отложим разговор по душам до следующей недели, когда я буду себя нормально чувствовать. Нет, дело не в том, что я всеми силами хочу оттянуть неизбежное и получить хотя бы эту вымученную нежность. Просто… Просто. Ладно, не до следующей недели, поговорим после первых улучшений. Да. Я, немного одухотворенная принятым решением, переворачиваюсь на другой бок, чтобы иметь возможность пялиться в панорамное окно, а не в стенку. И тут ко мне приходит идея. Нет, не так. ИДЕЯ. Вот, больше похоже. Схватив телефон, я дрожащими от волнения пальцами набираю в строке поиска английские буквы, вспоминая на ходу, как это должно писаться, а потом просматриваю результаты. Нужный находится почти сразу, но я еще немого скролю вниз, но все равно возвращаюсь. Напрягая все знания английского, читаю список оказываемых услуг. Вроде вот оно. Приходится вылезти из кровати и закрыть дверь в спальню, а потом уйти на балкон и только тогда звонить, чтобы убедиться, действительно ли я нашла нужное. Мне везет, поэтому записываюсь на консультацию, мысленно присвистнув от стоимости даже начальной услуги. На моем счету столько не будет. Впрочем, его все равно после побега пополняет Сережа, не спрашивая даже. С таким же успехом он мог просто дать мне карту, но Разумовского такой вариант не устроил, он хочет, чтобы у меня был отдельный счет, чтобы я могла самолично им распоряжаться. Вернувшись в кровать, я дожидаюсь Олега, который приносит кучу лекарств, а за ним в комнату тихой сапой пробирается Разумовский, коршуном наблюдающий за всем, что Волков мне дает. Когда наемник уходит на кухню, заявив, что чай с малиной все равно лучшее средство от любой простуды, Сережа задерживается возле кровати, дочитывая, что написано на последнем флаконе. Ну, тут уж явно знак свыше. Да и медлить не хочу, внутри свербит желание действовать вот прямо сейчас. — Сереж, — зову я, усевшись на кровати. — Дело есть. — Что такое? — Он опускает лекарство и смотрит на меня. — Стало хуже? — Да нет. Мне деньги нужны. — А, конечно, сейчас переведу, — говорит Разумовский, с облегчением выдохнув. — Конкретная сумма. — Мне все равно, ты же знаешь. Просто скажи сколько. И я говорю. Сережа кивает, но по глазам видно, что он удивился. Ну, да, не мало. Разумовский пополняет счет не регулярно, нет конкретной даты, просто смотрит на оповещения о списаниях, и закидывает новую сумму до того, как он опустеет. Сейчас я с ужасом понимаю, что названные мною цифры — это почти в два раза больше, чем он за раз переводит. И, казалось бы, нет проблемы, он никогда в жизни не попрекал меня деньгами, наоборот, иногда возмущается, что списаний слишком мало, и тогда я из принципа заказываю какую-нибудь дичь на Амазоне, чтобы Разумовский угомонился. Сейчас же все равно чувствую себя довольно паршиво и уже собираюсь сказать, что ошиблась, передумала, да что угодно, но Разумовский меня опережает. Он говорит, что сейчас все закинет, а заодно принесет мне чай, который обещал Олег. — Спасибо, — бормочу я и прячусь под одеялом с головой, стоит Сереже выйти. Ничего. Это окупится. Все получится, боже, я очень надеюсь, что все получится. Должно, просто обязано получиться. И тогда… Тогда мне не придется ползать по полу и собирать вдребезги расколоченное сердце. *** — Может быть, сходим на пляж? — предлагает Разумовский, заставляя меня замереть от ужаса. — Мне еще нехорошо, — пищу я и сбегаю в туалет. Блин, он же раньше не предлагал! Сначала мы обживались и осматривались, ведь всегда есть риск, что Разумовского узнают, потом шли дожди, потом еще что-то и еще. Факт в том, что Сережа не сильно любит все это, ибо частенько умудряется обгореть, даже несмотря на защиту от солнца. Раньше, еще до Венеции, я все равно вытаскивала его к водоемам в области, где можно было пожарить что-нибудь на огне и рискнуть искупаться, а он таскал нас по элитным курортам, ведь его «любимая женщина достойна всего самого лучшего». Да, у него есть загоны, никто и не отрицает. Но сейчас… Сейчас-то все иначе! Мне придется объяснять, почему вместо того, чтобы радостно падать в океан, я сижу на пляже в рубашке. — Блин, — чуть слышно шепчу, усевшись на закрытую крышку унитаза. Надо было еще пару дней поболеть, но тогда Олег бы точно заставил меня выпить чертово молоко с медом и маслом, а Разумовский поднял бы по тревоге местный минздрав. Или что у них тут? Не важно, он бы сделал. Так, отставить панику. Осталась всего пара дней, и, может быть, станет полегче. Я очень на это надеюсь. А пока… — Свидание, ‐ заявляет Разумовский, едва я выхожу из туалета. — Чего? — ошарашенно уточняю, схватившись за дверной косяк. — Если не хочешь на пляж, то я приглашаю тебя на свидание, ma petite. Завтра, в четыре. Мы достаточно прятались, можем уже позволить себе… — Меня тошнит, — бодро сообщаю и закрываюсь в туалете. Уже оттуда добавляю: — Наверное, отравилась. Перенесем, ладно? Потому что завтра в три у меня первая консультация. — Чем ты могла отравиться, Ася? — спрашивает Разумовский, постучав по двери. — Я сейчас позову Олега и… — Не надо, нормально все будет. Полежу ещё пару дней. — Я… Ася, точно все в порядке? — Да, да. На самом деле нет. Я поглаживаю ладонью предплечье, где больше шрамов, и зажмуриваюсь. Ничего. Если повезет, то скоро уже не будет такой острой необходимости прятаться. *** Откровенно хреновая идея. Не запись в клиниику, где мне помогут привести мое тело в порядок, а решение все-таки спуститься вниз и зайти в бассейн. Я заперлась туда в рубашке поверх купальника, но даже это не помогает особо. Теперь же цепляюсь за бортик, прильнув к нему как к самому любимому родственнику, и жду, пока умеренно шумная компания из пяти человек свалит к чертовой матери. Нет, они ко мне не лезут, ведут себя приличино, просто отдыхают, но при всем при этом мне бы очень не хотелось сейчас тут находиться. Ничего, сейчас я соберусь с мыслями, тихонько выйду из бассейна и скроюсь в своей тихой и безопасной норе. Да. Нет. Разумовский, чтоб тебя. Я опускаюсь в воду еще ниже, готовая уже нырять и сидеть там, пока свет очей моих не свалит обратно в квартиру. Понимаю, что бесполезно, но дайте помечать. — Тошнота прошла? — интересуется Разумовский, усаживаясь рядом на бортик. — Немного, — бормочу я, опустив голову. Надо было топиться. — Тогда, — Сережа скидывает рубашку, а я уже хочу напомнить ему, что он охренел, потому что внимание к его кретообразному шраму будет поопаснее, чем к моим. — Я к тебе присоединюсь. Лучше я все-таки утопллюсь. Ткнувшись лбом в бортик, я пропускаю момент, когда Разумовский оказывается уже рядом со мной в воде. Чувствую, как его ладонь скользит по пояснице. — Зачем тебе рубашка? Холодно? — Прохладно, — бормочу я, ухватившись за этот вариант. — Может, тогда поднимемся наверх? — обеспокоенно предлагает он. — Я не хочу, чтобы ты опять заболела. Да ты в принципе не хочешь ничего, что со мной связано. — Да, давай наверх, — тихо говорю я и испуганно дергаюсь, когда компания с другой стороны бассейна прыгает в воду. — Плохо? — тут же подхватывается Разумовский и притягивает меня к себе. — Нет, — отрывисто шепчу, уткнувшись в него лицом. Руки сами собой тянутся обвить талию, несмотря на то, что такая близость только боль причиняет. — Нет, пойдем наверх, я… Не обращай внимания, ладно? Я исправлю все, попробую. Просто… Просто потерпи меня еще несколько дней. Если скажут, что избавиться от этих шрамов возможно, то уже не будет причины вечно сбегать, так ведь? Боже, как же унизительно, но я все равно ничего не могу с собой поделать. Мы прошли через настоящий ад, неужели нас могут развести отметины на коже? Отметины, в появлении которых виноват!.. Я делаю глубокий вдох. Кто виноват, того уже нет. — О чем ты? — негромко спрашивает Разумовский, продолжая держать меня в издевательски нежных объятиях. — Что ты хочешь исправить? — Не обращай внимания. Пойдем наверх. — Ася, — неожиданно серьезно зовет Сережа и отстраняется, чтобы заглянуть в глаза. — Между нами ведь все хорошо, так? — Конечно. Я просто замерзла. Ты побудешь со мной, пока я не засну? — Никогда не мог тебе отказать, ma petite, — улыбается он, но получается очень не по-настоящему. А я думаю, что еще как мог. Например тогда, когда я умоляла остановиться. Прокусив губу до крови, выбираюсь на сушу прямо через бортик. *** В клинику я приезжаю за полчаса до назначенного времени и нервно вышагиваю по саду во дворе, куда меня отвела медсестра. Она предлагала посидеть в зале ожидания, где традиционно располагается огромный аквариум с рыбками, либо выйти сюда. Я выбрала второе, теперь гуляю и грызу ногти. Маникюр надо будет переделывать, от него мало что осталось. Время тянется очень медленно, а после того, как медсестра за мной возвращается, летит просто галопом. Я даю себя осмотреть трем докторам, потом слушаю их вердикт и предложения. В итоге они приглашают сотрудника, владеющего русским языком, потому что я не понимаю половину терминов. Тот разъясняет все, что мне предстоит, если соглашусь, а я слушаю, вцепившись ледяными пальцами в лямку сумки. Все это звучит очень… тревожно. Страшно. Называем вещи своими именами. Мне страшно. В конце концов, я записываюсь на следующий вторник. Стоит не мало, но это как раз тот случай, когда я смело могу просить денежную компенсацию непосредственно от косвеного виновника. Осталось только убедить себя вернуться сюда, потому что едва покинув кабинет, я малодушно думаю о том, что больше не приду ни за что в жизни. Потом вспоминаю. как Сережа вчера после бассейна накинул на меня свою рубашку вместо моей мокрой и заботливо застегнул почти все пуговицы. Проводил до спальни и лежал рядом поверх одеяла. Утром я проснулась одна. Нет, я вернусь сюда. Напьюсь, если надо, но вернусь. Вдруг… Вдруг все будет как раньше, когда это убожество наконец удастся сгладить или вообще убрать? Присев на скамейку во внешнем дворе клиники, я достаю телефон. Пришлось выключить его несколько минут назад, потому что Разумовский выбрал именно этот момент, чтобы что-то обсудить, и усиленно спамил звонками и сообщениями. Стоит телефону лишь загрузиться и войти в сеть, как сразу же раздается мелодия вызова. Вздохнув, отвечаю, приготовившись выслушивать очередные невероятно гениальные идеи или что-то подобное. Но вместо этого раздается очень нецензурная версия вопроса в стиле «какого черта ты творишь?». Признаться, я даже немного подвисаю и уточняю: — Что? — Ничего, — огрызается Разумовский. — Сиди на месте, сейчас я тебя заберу. — Да я на машине, если что. Фраза сказана в уже молчаливый телефон. Я сую мобильник в карман и вспоминаю. Так, записку оставила? Оставила? Когда я уходила, Сережа был занят со своими компами, и мне не очень хотелось его беспокоить и что-то объяснять, поэтому я прицепила на холодильник листок бумаги, где все объяснила. Чего он бесится тогда? Впрочем, ему и повода не нужно зачастую. Но голос звучал чуть ли не испуганно. Он что, не нашел записку и решил, что сбежала? Вряд ли. Тогда бы выдохнул с облегчением. Я встаю и выхожу к воротам. Получается вовремя, потому что фиолетовый спорткар в них чуть ли не влетает, останавливается за секунду до столкновения. — Ты… — начинаю было я, когда дверца открывается, но выскочивший как черт из табакерки Разумовский даже сказать мне ничего не дает. Почти сразу притягивает к себе и заключает в крепкие, почти панические объятия. Со стороны я уже вижу охранника, который надвигается на нас решительным шагом и спрашивает, все ли у меня в порядке. — Просто отлично, — бодренько заявляю и пихаю Разумовского локтем в бок, прошипев: — Отцепись, ты привлекаешь к нам внимание. — Садись в машину, — отрывисто бросает Сережа. — Да что случилось-то? — бормочу я, направляясь к пассажирскому месту. Устроившись, смотрю на взъерошенного Разумовского, который громко захлопывает дверь. От этого действия аж плохо становится, они же закрываются сами, ну елки-палки же. — Ты не читал записку? — Да кто в наше время вообще записки пишет?! — взрывается Сережа, долбанув руками по рулю. — Я думал, что поседею, Ася! — С чего? — на грани терпения уточняю, мрачно глянув на настороженно взирающего на нас охранника. — С того, что тебе нужно подумать и кое-что решить! — Там продолжение было. — Мне и этого сначала хватило! — Слушай, давай отсюда поедем, а? Мне и так тут полчаса про домашнее насилие втирали и защиту предлагали, так ты еще и охранников пугаешь. Поехали. — Домашнее насилие? — вмиг опавшим голосом переспрашивает Разумовский. — Да, когда шрамы осматривали. Я объяснила, что на меня напал посторонний человек, и это не относится к домашнему насилию. Разумовский отворачивается и хмурится, сжав руль. — Заводи уже, — прошу я. — Мне сюда еще возвращаться. — Зачем? — Не поверю, что ты не узнал все про это место. — Узнал. И все равно не понимаю. Ты никогда не говорила, что шрамы тебя беспокоят. С чего вдруг?.. — Я не дура, Сереж. Они тебя беспокоят, — тихо объясняю, а он все-таки выезжает обратно на дорогу. Зря, потому что чуть не врезается в чужую тачку после моих слов. — Меня беспокоят? — хрипло уточняет Сережа, выровняв машину. — Ты… Да с чего ты взяла?! От такой резкой вспышки я вздрагиваю и вжимаю голову в плечи. — Извини, — виновато шепчет Разумовский и тянется, чтобы взять меня за руку. Звякают несколько браслетов на запястье, когда он их задевает. — Я просто не понимаю, Ась. — Я же не слепая, Сережа. Но… В принципе, мне сказали, что работать с этим можно, все расписали. Звучит страшновато, все эти лазеры, пилинги и прочее, поэтому я испугалась немного, но не волнуйся, я туда вернусь, я записалась на первую процедуру и, если поможет, то… — То что? — как-то очень уж спокойным голосом спрашивает он, сжав мою руку. — То… Ну, будет не так видно шрамы, — говорю я и почему-то чувствую себя совсем дурочкой. — И ты… — И я? — подсказывает Разумовский, когда я не продолжаю. — И ты посмотришь на меня так, как раньше, потому что шрамы не будут так… отталкивать, — на одном дыхании выпаливаю и жду той самой фразы, жду, когда он скажет, что поздно, и ничего уже не исправить. — Отталкивать, — медленно повторяет Сережа, пристально глядя на дорогу впереди. — Меня. Отталкивать. Шрамы. Отталкивать от чего? — От меня, — совсем уж тихо отвечаю, опустив голову, чтобы спрятаться за волосами, скользнувшими через плечо. — Отталкивать меня от тебя, — говорит он, четко выделяя каждое слово. — Меня. От тебя. Понятно. — Слушай, я не обвиняю, я просто… — Остановись. Пожалуйста, — выдыхает Сережа и сворачивает на другую улицу. — Мы сейчас приедем домой, ладно? И ты там объяснишь мне, с какого хрена решила, что что-то в тебе может меня отталкивать! Извини. Мы поговорим. Дома. Вместе. И в следующий раз… В следующий раз никаких записок, Ася. Потому что даже те несколько секунд, в которые я думал, что ты одумалась, тебе все это надоело, и ты уезжаешь… Так вот даже эти несколько секунд — чересчур. — Ладно, — оторопело шепчу я, окончательно запутавшись.