Doubts, but they are worth it

Джонатан просто был тем, кто хотел быть в дороге. В моменте. Чтобы не хотелось домой, чтобы самого этого дома треклятого не было. Чтобы возвращаться было некуда, чтобы никто нигде не ждал и не сожалел. И, самое главное — чтобы никто не чувствовал обиду за тебя, не ревновал, не вспоминал, и чтобы волосы себе можно было рвать спокойно. И отношений он никогда не хотел. Это ведь фуфло — увидел женщину, захотел трахнуть, а твоя государыня этому будет против, а за спиной у нее это сделать совести не хватит. Хрен потом на глаза ей попадешься, стыдно ведь будет и чувствовать ты себя будешь как параша. Отношения — это ж все говно, было бы не говно, если бы какие-то говнюки не наделали говна, из-за чего теперь жить невозможно, зная, что доверия у людей-блядей на тебя не хватит. Ведь когда тебя твоя застигнет в кровати с не твоей, твои объяснения ей будут не нужны сто лет в обед. Даже если эта «не твоя» решила, что ты такой важный и то, что ты ничего не делаешь — это твоя такая доминантность. Даже если это чучело против твоей собственной воли оседлает тебя, ты все равно будешь виноват. Ведь это ты позволил ей такое сделать, мог же зарядить промеж глаз и тикать на тихом слове. А вот хуйня это все. Твоя женщина все равно в обиде будет. И ничего не поделаешь, иди извиняйся. А гордость-то, сука, не позволит. Ты ведь ее принц, добивался мрази, хер ли это ты должен извиняться. Тогда только бросить ее остается, а потом ходить Бог знает сколько, не позволять себе еще больше женщин, и в гордом одиночестве сидеть себе на месте. И так Дэвис и мог сидеть до посинения, пока не начали подкрадываться мысли о том, что пидорком его не просто так называют. И правда: мужик ведь с тобой на одной линии производился, значит и понять должен лучше женщины. Да и покраше мужик будет, и разумнее, а если он в твоей группе играет, то искать его долго не придется. Ну, вообщем, поймал себя Джонатан на мысли, что мужчины ему побольше женщин нравятся. И понял он это когда в толчке с одним уважаемым мужчиной остался наедине. Это когда Хэд старательно его хер языком обводил. И круто ведь было. Сосал он так умело, что сомневаться уж было начал, кто из них тут и правда гей. Ну, похуй, думает, потом все решим. Похуй было, когда он кончил ему на лицо, и похуй было, когда они похуистично целовались после этого еще минут двадцать пять. Гей-не гей, а решаться оно не хотелось. И вроде должно быть похуй, но от вечных вопросительных и двусмысленных брайановских взглядов почему-то было некуда деться. И так он метался от него, не зная че делать. А решать это по-серьезному как-то не хотелось. Сосал и сосал, к чему такой акцент делать? Язык больше не поворачивался назвать его другом, но и до полноценного бойфренда он тоже не дотягивал. А Дэвис-то уважение к нему имеет, просто своим гитаристом не назовет. Еще больше тревоги было от того, что его клеймо пидораса все-таки окажется правдивым и его роман с Хэдом вскроется, рано или поздно, хочет он этого или нет. Поэтому и старался встречи такие культурные с ним совершать реже. Ну а как тут реже, когда за него жизнью решил управлять его член. Как встанет, будто кто свыше приказал, — так и делай с ним что хочешь. А Брайан-то увидит, что суженый его взвинченный весь: так сразу руку в штаны ему и давай целоваться. Бесконечным немым сексом они могли бы еще долго злоупотреблять, но они ж люди. Люди сами себе врать могут, но долго так не протянут. Захочется ведь романтики, разговоров, признаний. А как ж тут это устроить? Всюду ведь кажется, что тебя вся планета слышит. Да лучше бы вся планета, чем один несчастный Дэвид, который застанет их двоих в койке на пике всей романтичности. И тогда и стыдно стало, и осознание какое-никакое пришло, и в отчет о своих действиях стоило бы начать соображать. Трахаться направо и налево, особенно, когда вы оба мужики, — дело прикольное, вполне себе, но все-таки стоит делать это совершенно наедине, и убежденными в том, что никто им мешать не собирается. С такими выводами и секс стал реже, и со своим вечно голодным членом он стал совладать. И не стоит, в конце концов, публично лапать задницы друг друга. Хотел бы Джонатан, чтобы этот весь сюжет сверху был таким красочным. На самом же деле обстановка дальше того самого злополучного минета еще не ушла. Пока его хер все еще во рту Хэда, а в его голове нет ничего кроме сомнений. Это его «похуй, потом решим» не казалось уже таким актуальным. Он думал только о том, что вот прямо сейчас тот самый один Дэвид зайдет сюда, увидит две пары ног в одной кабинке, проведет исследования по обуви, опознает их двоих, и жопа всей их надвигающейся романтике. Поэтому Дэвис спешит отодвинуть голову Хэда от уже такого понравившегося ему места. А он смотрит на него так же вопросительно, дай, мол, дело доделать. А Джон в ответ смотрит с сомнением в глазах. — Чего? — первым подает голос Брайан. Ладонь его скользит вниз по бедру Джонатана, как бы уже настраиваясь на то, что их сеанс окончен. — Да что-то думаю… что неправильно это как-то. Столько баб трахал и бросал, чтобы потом мне мой гитарист сосал. — вдумчиво говорит он. — А что? Звучит. Хорошие строчки, в песню следующую вклеишь. — уже решив, что от темы сомнений они отошли, можно вернутся к прежнему делу, поэтому Хэд снова наклоняется, но ладонь Джона все еще тычет ему в лоб, по-прежнему отодвигая. Он смотрит на него с секунду с какой-то напущенной то ли злостью, то ли застенчивостью. А Хэд непонимающе облокачивает локоть об удобно стоящий рядом унитаз, второй рукой продолжая незамысловатые действия на чужом члене. А в Дэвисе тем временем боролись будто бы две личности. Одна говорит: Джонатан, давай, признайся ему в любви! Ты же так хотел этого! А вторая противоречит: Давай, назови его пидором и уйди. Брось его, отношения — говно, зачем тебе эта лишняя морока? А сам Брайан выжидающе сидел, ждал когда чемпионат мира по боксу в голове Хива пройдет. — Ну так что? — выдает он. А в ответ молчит, гад. — Чувак, мы же уже все решили. Я люблю тебя, ты любишь меня. — Брайан повторно наклоняется к его херу, в этот раз его не отталкивают. А Джон все еще думает. Как ж это: любит? Когда он успел его полюбить-то? Как ж можно самому себе противоречить? Ну и чего молчать, лучше уж душу излить. — Я просто думал… думаю, точнее … Джонатан думал старательно так, что замолчал на какое-то время. Мыслю подбирал, видимо, верную. Чтобы его суженый новоиспеченный, разумеется, не принял его за еще большего придурка. — А вот не думай. Я ж стараюсь, как никак. — перебивает откуда-то снизу Брайан. И правильно делает. А то эта чума такой чумы может нагородить, сиди за поддакивай, а вообще лучше затыкай. А то опять слезы, истерики, и в лишний раз успокаивай его. Неуважительно, может, но кого волнует? Здесь ж не мыльная романтика, если заревет — то за дело. За какое дело, уже думать стоит третьим лицам. Но да ладно, дело надо доделывать. И доделывать его придется все равно Брайану. А пущее воодушевление у джонатановского хера уже начало сходить на нет, гад эдакий, а ведь так просился. Как бы Хэд не старался, его прежний настрой вернуть давалось жуть как туго. А он возвращаться, кажется, даже в планах не имел. Поэтому разочарованно Хэд хлопает соратника по бедру, подняв на него озадаченный взгляд. — Волшебный первый раз. — бормочет под нос Брайан, поднимаясь с колен. Штаны ему он натягивать не спешил, мол, руки у тебя есть, а я уже свое отработал. — Ну, в принципе, вполне себе. Джонатан смотрит вниз с каким-то скрытым отвращением и за свою долю надевает штаны. Раз уж выше рассказанная история не была повторена, то хоть поцеловаться нужно было. Это он и делает — локтями за шею, лишь бы не удушил бедного, губами в губы. Только у Хэда они мокрые и с горьким привкусом, ясен хуй от каких операций, но Джона почему-то не сильно это колышет. У самого на губах вкус крови устоялся твердо, а сами они убьешься какие сухие. В любом случае, контраст этот к неплохим исходам приводит. На удивление мягким это движение выходит, когда они ртами в друг друга слепо тычат. На поцелуй даже не похоже, но двое и этим довольны. Разрывая это дело, Брайан ладонь вальяжно и, ака кавалер, кладет на талию Джона. А тот прижмется щекой к его плечу, супер обстановка. Было бы еще краше если эту картину разместить на улице под дождем, а не в заплеванном толчке. — Пойдем вернемся в автобус, чувак. Я позабочусь о тебе там. — настойчиво тянет его за руку Хэд, а Джонатан, как тряпичная кукла, неживая вовсе, движется за ним. «Позабочусь о тебе…» это как вообще понимать? Дело доделывать? На дела такой категории уже не горело больно сильно. Хотелось больше того самого, романтичного и мягкого, чего Дэвис все это время так боялся и избегал. Страху в глаза все-таки приходится смотреть, рано или поздно. Поэтому он то и дело сжимал его ладонь в своей, отпускал и брал ее снова, чтобы почувствовать это касание как следует. Эта возня с руками выглядела как минимум странно, но как чувствовалась! В автобусе они перекинулись парой слов с Реджи, быстро перемещаясь по всему агрегату движущемуся к так называемой «спальной зоне». Брайан все сделает: шторку отодвинет, ляжет сам, сверху на себя спину Джона примет, свет выключит, шторку задвинет. Чтобы кто попало не подсматривал. А Джонатан чувствовал себя так хорошо, тепло, удобно и самое главное — чувствовал себя любимым. То, как лапищи чужие у него на талии сомкнулись, а губы мягко дотронулись до шеи, он ощутил очень четко. Сомнения уходили на второй план, он лишь знал, что если Брайан попытается забыть об этом, то сам Джон просто убьется от противного гниющего чувства неудачной романтики. А пока этого не произошло, можно и покайфовать. Он уже вполне удобно устроился под рукой Хэда, любовался, гад, его лицом. А рожа у него ниче такая, аккуратная. И губы ниче такие, ровненькие и мягкие. Это он сам уже знает по опыту, на практике было. А глазки тоже хорошие такие, голубые, блестящие, яркие, живые. И немного, малость самую, капельку пьяненькие. Но красивые какие, хоть стой, хоть падай. И Джон упал бы, грохнулся бы нахрен с койки проклятой, если бы Брайан не держал его осторожно за талию. И момент был прикольным, и Хэд был прикольным, и губы у него прикольные. То есть, снова они целовались, в этот раз не так долго. Пару раз и хватит, закрываем лавочку. — Люблю тебя. Думаю так. — выдает Джонатан, не напрягая сильно извилины. Может, он бы пожалел об этом, ой бы как пожалел, но почему-то не волновало. Почему бы и нет? — вот как оно было. И шанс ведь был, почему бы и не ухватиться. А сейчас вместе с шансом он ухватился и за хэдову фуфайку. Улетит еще, мало ли че от вашей любви бывает. — А я вот тоже. — Брайан зачем-то, непонятно зачем, выставляет указательный палец. — Ты ведь миленький. И мною любимый, вот этого хватает. А он гадом все равно заботливым был, даже тошно могло стать. Сюсю да сюсю, засюсюкает, будто ты дочь его родная. А это все равно же мило, на момент такой хороший забыть обо всем. Во второй раз: почему бы и нет? — раз шанс такой. — Я тебя могу считать своим, типа, парнем? — неуверенно городит Дэвис, все еще чувствуя себя как-то не так из-за того, что так нагло переходит собственные принципы. Все еще это кажется неправильным до одури, не должно оно будто так быть легко. — Считай, если хочешь, конечно. Я не думаю, что это должно иметь такое значение, но раз для тебя это важно, то почему бы и нет. — он пожимает плечами, вместе с ними и приподнимая голову лежащего Джона. Сам Хэд не парился так сильно, как его суженый. Он считал, что все так и должно быть, что нет ниче такого страшного, для них двоих это было как-то контрастно. Брайан был тем, кто «Давай я поцелую тебя», а Джонатан «ОК, но я все еще сомневаюсь». Какой-то романтичный шарм в этом вроде и был. — Я все еще думаю, что это … ну, не так как-то. — Да ладно тебе. Так-не так, но мы ж друг друга любим, взрослые мужики уже. Я все еще с тобой, не ухожу, не оставляю тебя, поэтому ты можешь хоть на немного забыть об этом, понял? — чересчур убедительно и настойчиво говорит Хэд, реально, видимо, волнуется. Но Джонатану от того спокойнее. — Звучит правильно, я думаю… — как-то стыдливо опускает вниз голову Дэвис. Стоит подумать об этом еще больше, напрячь извилины, то тогда уж точно все встанет на свои места и оба будут спокойны. — И хватит зацикливаться на этом — правильно, неправильно, чувак, это ж наш мир, самый обычный и настоящий, тут все неправильно. Хватит искать во всем потайной смысл, тут ж все просто, мы уже все решили. — в доказательство своих слов он наклоняется не спеша, чтобы поцеловать Джона в лоб. А тот от этого в такой шок впадает, будто его не поцеловали, а в этот самый лобешник нож вонзили. Да ну, просто у Хэда губы мокрые и холодные. — Ты ведь хочешь этого, да? А то не позволил бы мне тогда в туалете так нагло тебе в штаны лезть. Или это все правда, или ты пень с глазами. Но я все-таки надеюсь на первое, и надеюсь на тебя. Потому что я люблю тебя, чувак. Джонатан молчал какое-то время, слепо прижимаясь к чужой груди. У Брайана всегда, конечно, признания были выше крыши, а крыша съехавшей и дырявой, но какие чувственные-то! Потому что он доверял ему, и искренность свою выражал как мог. Но это звучало ведь, и звучало как бред сумасшедшего. Но да ладно! — Я еще подумаю над этим, обязательно. — шепчет Дэвис, уже удобно устраиваясь на груди Хэда, чтобы отойти ко сну и благополучно смириться со всеми бедами. Какие ж тут беды, когда такой обаятельный голубоглазый красавчик прямо сейчас обнимает тебя и признается в любви. А Джона как-то не сильно мельтешит, лучше он прямо тут задрыхнет, чем будет дальше напрягать свой уже дымящийся мозг. — Просто останься здесь со мной, хорошо? — Останусь. И снова в лоб клюнул. — Спасибо.