Вкусно

— Волков, к доске! — звучит для Олега громом среди ясного неба. Он, конечно, читал, но не то, чтобы прям учил… Учить стихи, прямо скажем, вообще не его тема. Исключение — тексты любимых песен, но ведь Пушкин, к сожалению, не Бутусов, и оттого Олегу он совсем не интересен. Впрочем, Валентину Ивановну его интересы тоже мало волнуют. Она постукивает ручкой по столу и понукает его: — Волков, я жду. Или ты не готов? Тогда неси дневник и получай очередную «двойку». — У меня их не так уж и много. — Олег нехотя выходит к доске, прячет руки в карманы, плечи невольно сутулятся. — Ты мне тут не хами! — прикрикивает на него русичка (знает, что неправа — учится Олег неплохо). — Какое стихотворение выбрал? «Самое короткое, » — так и подмывает ответить Олега, но он сдерживается, не хочет скандалить. — Которое про Грузию. — равнодушно бросает он, пробегая глазами по выцветшим портретам классиков. — Самое короткое. — язвительно замечает русичка. Ладони Олега сами собой сжимаются в кулаки. — По хóлмам Грузии… — медленно начинает он. — На хóлмах Грузии. — тут же исправляет Валентина Ивановна, сбивая. — На хóлмах Грузии лежит ночная мгла; Шумит Агава предо мною… — Ты не на ботанике, Волков. — ехидничает русичка, и весь класс заливается смехом, едва ли понимая, в чем шутка. — Арагва шумит, это такая река в Грузии. Давай с начала. Олегу ужасно хочется послать ее далеко и надолго, но он только глубоко вздыхает и начинает заново: — На хóлмах Грузии лежит ночная мгла; Шумит Арагва предо мною. Мне грустно и легко; печаль моя… печаль моя… Олег запинается, понимая — сейчас ему точно влепят «двойку», обсмеют, застыдят и отправят на место, к Соне. Олег бросает беспомощный взгляд на нее, сидящую за третьей партой и нервно кусающую губы. Она полностью погружена в себя, а точнее, в тетрадку с формулами, что лежит у нее на коленях, и она такая красивая сейчас, что Олег… Олег вспоминает стихотворение. — Мне грустно и легко; печаль моя светла. Печаль моя полна тобою. Тобой, одной тобой. Унынья моего Ничто не мучит, не тревожит, И сердце вновь горит и любит — оттого, Что не любить оно не может. Получив свою заслуженную «тройку», Олег возвращается на место и садится, своим плечом нечаянно задевая Сонино. Та на мгновение будто отмирает — резко вздрагивает и вскидывает голову. Ее яркие рыжие волосы, подстриженные, кажется, под каре (Олег запомнил, потому что есть такая комбинация в покере) чуть колышутся в воздухе и мажут Олега по щеке, оставляя после себя ожог, то есть алое пятно румянца. — Олег, ты… выходил? — Соня спрашивает неуверенно, заправляя волосы за уши. Ее движения короткие и быстрые, и едва появившаяся рука снова прячется под широкой партой, придерживая драгоценную тетрадку. — Да, отвечал. — кивает Олег, удивляясь хрипотце в своем голосе, не понимая, отчего так горит щека, отчего собственный взгляд словно прилип к Сониным тонким пальцам, поправляющим юбку, из-под которой торчат коленки. — Что получил? Извини, я что-то совсем зависла. — Соня виновато улыбается, и в мелких трещинках на ее губах появляются крохотные капли крови. Олег ловит себя на безумном желании слизать их. Олегу становится жарко. — «Три» получил. Ты не отвлекайся на это, ладно? Повторяй, не волнуйся… Победишь ведь все равно, я знаю. — он проговаривает это скороговоркой, надеясь, что Соня не заметит его красных щек и слегка ошалевшего взгляда. Она не замечает — слишком волнуется перед сегодняшней олимпиадой, а Олег, вместо того, чтоб поддержать… — Спасибо, Олеж. — она улыбается опять и опускает голову, оставляя Олега наедине с охватившим его смятением. Он понятия не имеет, почему то пугливое чувство, что он носит в груди много лет, вдруг решило напасть на него, застав врасплох и отрезав пути к отступлению. Почему близость Сони, такая уютная и привычная, стала вмиг нестерпимой и, подобно огню, обжигающей. Почему все желания, все постыдные фантазии и мечты больше не ютятся в дальнем уголке сознания, а настойчиво рвутся наружу, и остановить этот бурный поток у Олега никак не получается. Когда раздается звонок (наконец-то, господи, наконец-то), Олег подскакивает на месте, одновременно обрадованный и испуганный. Он не трус, но ему хочется сбежать — хотя бы на время, хотя бы ради того, чтобы попытаться успокоиться. Пока Соня так близко, с ее мягкими волосами, сухими губами, острыми коленками, это решительно невозможно — невозможно быть рядом и не касаться. Олег быстро заталкивает вещи в рюкзак (всего-то тетрадь да учебник и пара карандашей в довесок) и собирается уйти, но тут замечает, что Соня мелко трясется. Он в испуге наклоняется к ней и видит, что на ее белой блузке алеют кровавые пятна. Соня смотрит на него заплаканными глазами и тонкими пальцами вытирает губы и нос. — Переволновалась. — тихо всхлипывает она. — Опять кровь… опять кровь пошла носом. Олег понятливо кивает — к кровотечениям он уже привык, с Соней такое не впервые. — Так, не переживай, все в порядке. — твердо заявляет он, собирая Сонины вещи и подхватывая ее хлипкую сумочку. — Доведу тебя до туалета, а сам сгоняю в медпункт. Давай помогу подняться. Он осторожно поддерживает Соню за локоть, выводит из класса, медленно ведет ее, дрожащую, по коридору. От недавнего наваждения, слава богу, не остается и следа — привычная ситуация, в которой Соне нужна его помощь, Олега отрезвляет и дисциплинирует. Уже через пять минут он встречает Соню у дверей женского туалета, протягивает кусочки ваты, которые сам же помогает засунуть в нос, садится вместе с ней на скамейку в конце коридора. До олимпиады остается полчаса. — Время есть, не волнуйся. — мягко улыбается он, слегка приобнимая Соню за плечи. Прикосновение дружеское — Олег уверен на девяносто процентов, но стоит бросить взгляд на Сонину блузку, как уверенность падает до нуля. Он немедленно убирает руку, но отвести глаз от аккуратной груди, что видна через мокрую ткань, Олег не может, сколько ни пытается. — Не отстиралось ничего. — по-своему истолковав его взгляд, обреченно выдыхает Соня и, обхватив руками голову, снова начинает трястись. — Я так не пойду никуда, Олег. Не пойду, не пойду, и плевать мне на эту олимпиаду. Уйду после девятого, поступлю в ПТУ, стану… ну не знаю, поварихой какой-нибудь или, например, швеей… — У тебя «тройка» по трудам, Разумовская! — прерывает ее бормотание Олег, но его попытку пошутить Соня, конечно же, игнорирует. — Сонь, не дури, — снова пытается он. — Никто на твою одежду и не посмотрит — ты ведь самая умная в классе, в школе, в городе! Может, и в целом свете! — Я промокшая вся и грязная, как бомж! — возражает она, и в ее голосе слышна подступающая истерика. — Я так никуда не пойду, я так ничего не смогу, я так… — Переоденься. — Олег не знает, что еще предложить, и не ожидает, что это сработает, но это работает: Соня смотрит на него сквозь слезы, но в ее глазах — интерес? Непонимание? Надежда? — Надевай мой бадлон! — не задумываясь, выпаливает Олег и тут же стягивает его через голову. За дырявую футболку под ним ему сейчас почти и не стыдно. — А как же ты сам, Олеж? — ребром ладони вытирая глаза, неуверенно спрашивает Соня. — Да у меня по-любому сейчас физ-ра. — Правда? Волчик, ты меня спас, спасибо! — просияв, радостно вскрикивает Соня и порывисто обнимает Олега, обеими руками обхватывая его шею. Своей худенькой грудью она тесно прижимается к его груди, и Олег чувствует, как намокает его футболка и как тело сходит с ума от невозможной, запредельной близости. После двух физкультур Олег сидит на подоконнике в туалете и неторопливо, со смаком курит. Сдача нормативов (как обычно, с лучшим результатом) и (в качестве поощрения) баскетбол вымотали его не на шутку. Футболка мокрая насквозь — хоть выжимай, и даже в поношенной куртке Олегу немного холодно. Но желание курить сильней, чем озноб, пробивающий тело, и Олег все продолжает сидеть, думая обо всем и ни о чем, а в конце концов — снова о Соне. О том, что они дружат уже восемь лет, а он так и не понимает, почему — что она, такая интересная, умная, необычная, нашла в самом обыкновенном нем. О том, как он все эти годы слушает ее фантастические рассказы о будущем, о новых технологиях, о счастливых людях, о свободном и справедливом обществе. О том, что Олег без Сони уже не представляет себя и ему не нужно даже самое прекрасное будущее, если оно не будет их общим, если в нем больше не будет их. И еще о том, как об этом сказать — как признаться, что он хочет быть больше, чем другом, и не испортит ли это… не испортит ли это всего? Сигарета заканчивается, и Олег, торопливо соскочив с подоконника, шагает к компьютерному классу. Оттуда уже начинают выходить очкастые пацаны с плоскостопием и искривлением позвоночника — Олег видел таких, когда месяц назад проходил медкомиссию в военкомате и хвастался Соне, что, в отличие от них, его возьмут в ВДВ или даже в морскую пехоту. Соня тогда назвала его дураком и сказала, что умным людям в армии делать нечего, и Олег обижался на неё с обеда до самого ужина, почти побив свой шестичасовой рекорд. Вслед за вереницей очкариков наконец появляется Соня, и при виде нее вечно хмурый Олег не может сдержать улыбки. В его бадлоне, который ей чудовищно велик, она выглядит особенно хрупкой и какой-то совсем его. От этой мысли Олег снова начинает краснеть. Однако, краска разом сходит с его лица, когда он видит, что Соня идет не одна. Рядом с ней — незнакомый худощавый парень, ростом выше Олега, без очков и без усиков, что зовутся «пропуском в трусики». Он что-то уверенно втирает Соне, а та смотрит на него во все глаза и слушает так, как Олега никогда не слушала. Сейчас она, кажется, и вовсе не замечает его — того и гляди, вместе с этим дрищем возьмет и пройдет мимо. — Олежа, ты тут! — вопреки Олеговым опасениям, машет рукой Соня и вместе с «информатиком» идет прямиком к нему. — Познакомься, это Денис, он из два-три-девять. — Здорóво. Олег. — протягивает руку Олег, и «Денис из два-три-девять» ее пожимает. Всю дорогу до детдома они проходят (какого-то хрена) вместе. Денис не затыкается ни на минуту, рассказывает про офигенный сайт, на котором видел задания типа олимпиадных, и про свой ненаглядный лицей — несбыточную мечту Разумовской. «Лучший физико-математический лицей в городе, Олег! Если бы я там училась, меня бы даже в МГУ взяли!» — с придыханием говорила она, а потом жутко злилась и возмущалась оттого, что детдомовским туда не пробиться. Интересно, а не раздражает ли ее тот факт, что у Дениса, который ей и в подметки не годится (в этом Олег убежден), есть такие возможности, которых лишена она? Вот Олега это откровенно бесит. И единственное, что удерживает его от грубости в адрес невыносимо занудного Дениса, это осознание, что потерпеть осталось всего-ничего. Впереди уже маячит трехэтажное здание детдома, когда Соня вдруг заявляет: — Ты, наверное, иди без меня, Олег. Я с Денисом дойду до остановки. «До какой еще остановки?» — собирается возразить Олег, но вовремя понимает: Соня хочет притвориться домашней. Соня хочет еще послушать унылый треп этого «Дениса из два-три-девять», еще побыть рядом с ним, еще прогуляться с ним вдвоем по району. Не с Олегом, нет-нет, а вот с этим долговязым задротом, который, очевидно, нравится ей гораздо больше. Олег отрывисто кивает и идет по направлению к воротам, но, стоит Соне с Денисом скрыться за поворотом, как он сворачивает к ближайшему ларьку. «Балтика девятка», купленная на последние деньги, видится ему единственным спасением от ощущения, что его обманули и предали. Когда Олег возвращается в детдом, на улице уже темнеет. Он не то, чтобы сильно пьян, но в голове у него — ни одной четкой мысли, а чувства, что теснят грудную клетку, напротив, стали ярче и сильнее. Сам не зная, зачем, он идет не к себе, а в девчачье крыло, в комнату, где живет Соня. Уже у самой двери останавливается, озаренный проблеском сознания, спрашивает сам себя: «а что, если я сейчас все испорчу?» Но прежде, чем Олег находит ответ, дверь открывается, и он сталкивается лицом к лицу с Сониной соседкой, Верой. Та недовольно цокает языком, закатывает глаза и уходит, а Олег, придерживая открытую дверь, заглядывает внутрь и видит у окошка Соню. Та стоит возле своей кровати и, облокотившись на подоконник, смотрит на слабо освещенную улицу. В задумчивости она нервно теребит прядь волос, наматывая ее на палец, а потом вдруг берется обеими руками за ворот бадлона и наклоняет голову, зарываясь в него острым носом. Глубоко вдыхает и медленно закрывает глаза. Проходит несколько секунд, прежде, чем Олег понимает — это его бадлон, и Соня прямо сейчас вдыхает его запах. От этой мысли (или от выпитого алкоголя) у Олега сбивается дыхание, а сердце ухает куда-то вниз, где волнение превращается в возбуждение. И Олег уже хочет, действительно хочет уйти, но дверь тихо скрипит, и Соня вздрагивает, оборачиваясь. На ее красивом лице появляется нечитаемое выражение, по впалым щекам расползается яркий румянец. Руки крепче вцепляются в ворот Олегова бадлона, узкие плечи начинают напряженно дрожать. Соня смотрит на Олега со странной смесью испуга и решимости, и ему хочется отвести глаза, но вместо этого он берет себя в руки и быстро проскальзывает в комнату. Дверь громко хлопает за его спиной, и Олег прислоняется к ней затылком, роняя на пол внезапно потяжелевший рюкзак. Они в молчании смотрят друг на друга, а потом Соня все же спрашивает: — Олег? Вопрос совсем бессодержательный, глупый, испуганный, и Олегу бы просто извиниться, сказать, что заглянет позже, и уйти, но он до ужаса хрипло отвечает-спрашивает: — Что? — Ты за кофтой пришел? — Соня медленно опускает руки, ее пальцы нащупывают край бадлона, то оттягивают его, то приподнимают. — Я сейчас отдам. Только отвернись, ладно? Олег кивает и послушно отворачивается. Лбом вжимается в дверной косяк, слышит волнующий шорох одежды. Старательно зажмуривает глаза, чтобы точно ничего не увидеть, но под закрытыми веками воображение рисует ее — обнаженную, раскрасневшуюся Соню, по телу которой Олег проводит горячими ладонями. В тесных джинсах болезненно дергается вставший член, Олег хватает ртом воздух, проклиная себя за решение завалиться сюда и требовать проклятую водолазку. — Олежа, я все. — наконец доносится до него, и Олег чувствует, как его спины касаются холодные пальцы. Он оборачивается, наверное, слишком резко, протягивает руку, намереваясь быстро выхватить у Сони кофту и позорно сбежать, пока она ничего не заметила, но вместе с тканью водолазки он случайно захватывает Сонину ладонь и не может отпустить, а если быть до конца честным — не хочет. Все его желания сейчас максимально странные и неправильные, но такие сильные, что не исполнить их Олег не может. Он слегка опускает голову и подносит скомканный бадлон к своему пылающему лицу, утыкаясь в него носом. Слышит запах Сони и, вместе с тем, свой — они тесно переплетаются, смешиваются. Сонина дрожащая рука, также оказавшаяся прямо у его лица, вдруг тихонько гладит его по подбородку. Олег вздрагивает и поднимает глаза. — Пахнет тобой. — судорожно выдыхает он. — И тобой. — шепчет Соня, прикусывая губы. — Пахнет нами. Мне нравится, вкусно. — Соня, я… — Олег не в состоянии закончить фразу. Он смотрит на взволнованную Соню, на ее влажные глаза, на блестящие от крови губы и вместо сотни слов любви, которых он столько и не знает, наклоняется вперед, закрывая глаза, задерживая дыхание, целуя. Ожидая, что оттолкнут, и понимая все яснее — не отталкивают. Соня не отталкивает, а, напротив, приникает к нему тесней, обеими руками обнимает его за шею, подушечками пальцев гладит влажную кожу и ерошит волоски на затылке. Нетерпеливо сглатывает и, приоткрыв обветренные губы, едва уловимо касается губ Олега языком, выражая безмолвное согласие. И Олег пьянеет сильнее, чем от самого крепкого алкоголя. Он притягивает Соню к себе, роняя на пол несчастную водолазку, и ощущает себя как во сне, скользя ладонями по ее пояснице и по острым, словно крылья, лопаткам. Пальцы сами собой начинают поглаживать шею, проводят по линии челюсти, ложатся на горячие щеки, и тыльную сторону его ладоней слегка щекочут Сонины волосы. Отчего-то именно это окончательно сводит Олега с ума. Он неуклюже разворачивается, притискивая Соню к двери, и накрывает ее губы своими, поочередно обхватывая то верхнюю губу, то нижнюю. Чувствует, как Соня сдавленно стонет, как зарывается пальцами в его волосы, как с готовностью распахивает рот, в который он проникает ласкающим языком. Как случайно или намеренно она подается бедрами вперед и тихонько ахает, ощущая его эрекцию. — Извини, извини, прости! — полушепотом умоляет Олег и пытается отстраниться, но Соня не пускает и лишь ближе к нему прижимается. — Все хорошо, мне нравится. — прямо в губы выдыхает она и продолжает целовать его, и уже не случайно еще раз поводит бедрами. Этого хватает, чтоб и без того ошалевший Олег подался вперед, всем собой вжимая Соню в закрытую дверь, и забыл, как дышать, растворившись в горячих поцелуях. Чтобы руки поползлили по Сониной шее ниже, к груди, и сквозь ткань мятой кофты осторожно погладили ее и сжали. Чтобы тело, над которым Олег совсем утратил контроль, задвигалось с откровенным бесстыдством, приближая его к моменту, когда под веками взорвутся звезды. — Олежа… Олег. — едва отойдя от оргазма, с трудом разбирает он. Соня зовет его, касаясь губами кожи возле самого уха. — Ты, что ли, пьяный? Он с трудом поднимает голову с хрупкого Сониного плеча. Несмело смотрит на нее, такую зацелованную и румяную, затуманенным взглядом, в котором больше не прячет обожания, и кивает, тут же снова опуская голову. — Не гуляй больше с этим Денисом. — в изгиб ее шеи с горячностью шепчет он. — Ну и пусть он домашний, ну и пусть он выше и умнее. Я зато для тебя… Я для тебя все, что захочешь, сделаю. Буду рядом всегда, никому не позволю обидеть. На руках носить буду! Не знаю, что еще, но все, что захочешь — буду. Что отвечает ему Соня, Олег в эту минуту не слышит — слишком громко в груди стучит сумасшедшее сердце.

* * *

Они с Соней теперь вместе. Встречаются. Это не укладывается у Олега в голове даже после нескольких месяцев отношений. Даже после того, как они совсем перестают стесняться и не размыкают рук ни в детдоме, ни в школе, ни на улице. После бесконечных поцелуев в школьных коридорах, в безлюдных подворотнях и поочередно то в Сониной, то в Олеговой комнате. После слова «люблю», которое первым произносит не Олег, а тающая в его объятиях Соня. Так получается само собой, что всегда и во всем Соня из них двоих — первая. Только если раньше, когда они были детьми, она подначивала Олега на вылазки за пределы детдома, на постройку шалаша в соседнем дворе или на попытки уехать в другой город, то теперь она находит для них обоих куда более интересные занятия. Это она спускается поцелуями от губ Олега к его уху, шее, ключицам. Она откидывает голову назад и притягивает его к себе, предлагая поцеловать ее так же. Это Соня решительным движением касается члена Олега через спортивные штаны и она же ныряет ладонью под ткань его нижнего белья. Соня тянет его руку к себе в трусики, Соня расстегивает верхние пуговицы блузки и разрешает смотреть, трогать, целовать… Соня невероятная. Олег говорит ей это каждый день. Олег думает так ровно столько, сколько они знакомы. Олег любит в ней все и всем безостановочно восхищается: ее острым умом, ее тягой к прекрасному, ее стремлением к справедливости; ее робкой улыбкой, ее застенчивым взглядом, ее нервными, быстрыми жестами; ее смелостью, ее открытостью, ее чувственностью и тем, как в ней сочетается несочетаемое. Она может с утра, перед каким-нибудь важным тестом, едва сознание не потерять от волнения, может начать заикаться и забыть все слова, если ее вызовут к доске на литературе, а потом, когда уроки закончатся, спрятаться вместе с Олегом под лестницей, что ведет на закрытую крышу, и прошептать ему на ухо, что хочет, чтобы он ее потрогал. И Олег, дрожа от нетерпения, трогает. Перебирает пальцами волосы, гладит по теплой щеке, неторопливо целует, ощущая металлический привкус крови. Олег любит этот вкус как напоминание об их первом поцелуе, как ставшую привычной деталь, без которой он не представляет себе Соню. Когда руки Олега забираются к ней под кофту, Соня слабо стонет и присаживается на обшарпанную парту, что стоит под лестницей, наверное, со времен мезозоя. Позволяет Олегу задрать ее кофту повыше и, отодвинув лифчик, обхватить упругую грудь руками. Потрогать пальцами твердые розовые соски и, наклонившись, прикоснуться к ним губами, поласкать языком, заставляя Соню закрывать себе рот ладонями. Протиснуть руку в ее узкие штаны под неловкое «зря я не надела юбку» и услышать, как Соня тихо скулит, когда пальцы касаются жаркого, нежного, влажного. И ласкать ее по меньшей мере вечность, пока она не зашепчет сбивчиво «ах, Волч!» и не сожмет его руку бедрами, закатывая глаза и изгибаясь. Смотреть на Соню в момент оргазма Олегу нравится даже больше, чем кончать самому, толкаясь в ее кулак и стыдливо облизывая пальцы. Каждый раз ему хочется предложить: «а давай я тебе… давай я тебя…», но он даже не знает, как это сформулировать. А еще — где и как сделать то, для чего он не знает названия, чтобы было безопасно, чтобы Соня могла расслабиться. Постоянно размышляя об этом, Олег забывает об одном — о своей фирменной удаче, которая приходит на помощь в самый неожиданный момент. Момент наступает во второй половине мая, когда над девятиклассниками дамокловым мечом висит ГИА по русскому и математике, и если Олег к этому относится философски, то Соня так переживает, что чудом не впадает в панику. Она с маниакальной настойчивостью прорешивает все задачи, зубрит формулы, заучивает правила и, наверное, спит в обнимку с чертовым учебником русского. На уроках она не пропускает ни слова из путанных объяснений Валентины Ивановны и математика, Тимофей Тимофеича, а после — тащится в школьную библиотеку, где сидит еще несколько часов и пишет не то изложения, не то сочинения. Олег, конечно, сидит рядом с ней — просто смотрит на нее, всю издерганную, сосредоточенную, красивую, и лишь изредка пытается сказать что-то вроде: — Это даже не выпускной экзамен, ну чего ты с ума сходишь, Сонечка? — Если я и тут провалюсь, то и с выпускным будет так же. Я и так уже олимпиаду профукала. — речитативом отвечает Сонечка, и Олег не видит в ее словах логики, но спорить с ней больше не решается. Только приносит ей из столовой чай с пирожком и бегает в медпункт, если снова кровь идет носом. Раз на четвертый, когда Олег приносит в библиотеку еду, игнорируя предупреждения библиотекарши, его с позором выставляют за дверь и запрещают появляться тут снова. Соне не запрещают, и у Олега не остается выбора: на следующий день он пробирается в библиотеку тайно, улучив момент, когда внутри не остается никого, кроме Сони. При виде него она даже отвлекается от учебников, смотрит удивленно, но на уговоры уйти не поддается: «не хочу, чтоб и мое место в МГУ тоже Денис из два-три-девять занял». И Олег готовится возразить, мол, разве связаны ГИА и МГУ, но тут дверь в библиотеку открывается, и он делает первое, что приходит в голову — быстро прячется под парту, за которой сейчас сидит Соня. В тишине раздается размеренный стук каблуков — это Лен Иванна, библиотекарша, неспешно ходит между книжными шкафами, делая вид, что работает в РНБ или, на худой конец, в Лермонтовке. Затем она несколько раз чихает и идет за свой стол, что стоит в противоположном углу комнаты. Шуршит не то журналом, не то книгой и спустя минут пять начинает тихонько похрапывать. Соня, все это время сидевшая неподвижно, слегка пинает Олега коленкой, как бы говоря ему: вылезай. Олег не вылезает. Олег проводит ладонью по толкающей его ноге от тонкой щиколотки до худой коленки. Подается вперед и оставляет на голой коже полный нетерпения поцелуй. Соня сразу же перестает пинаться. Вся замирает, только бледные руки разом опускаются под парту и ложатся на самую кромку стула. Она ждет, что Олегу захочется сделать дальше, даже не подозревая, сколь многого ему отчаянно хочется. Он набирается смелости и ведет губами от Сониной коленки вверх, медленно выцеловывая ее бедра. Сонины пальцы судорожно цепляются за стул, и она шире разводит ноги. Олег видит, как под подолом короткой юбки, доходящей до середины бедра, призывно темнеет широкая полоска трусиков. От одного их вида он заводится так, что даже голова кружится. Олег закрывает глаза и делает глубокий вдох, улавливая в воздухе знакомый запах Сониного возбуждения. От предвкушения его рот наполняется слюной, и он шумно сглатывает, поднимаясь поцелуями все выше. Когда Олег доходит до конца, Соня крупно вздрагивает, вплетаясь непослушными пальцами в жесткие волосы на его макушке. Притягивает ближе, невербально умоляя: «только не останавливайся, продолжай!» Олег продолжает — перемещает ладони на внутреннюю сторону бедер, раздвигает их шире и вжимается своим лицом в Сонино белье, упоительно влажное и горячее. Трется кончиком носа о тонкую ткань, жадно вдыхая запах, накрывает губами самое мягкое, самое манящее место и проводит по нему языком, отчего пальцы Сони суматошно царапают его голову. Олег делает так еще, повторяет снова и снова и замечает, как к тому вкусу, что не раз оставался у него на пальцах, примешивается другой, не менее возбуждающий и знакомый. На губах становится солоно, словно он вновь целует Сонины губы, и от этого ткань белья начинает казаться мешающей и чужеродной. Олег почти неосознанно цепляет пальцами резинку Сониных трусиков и тянет их вниз, пока они не оказываются на уровне коленей. Он бросает на них беглый взгляд и замечает на потемневшей ткани несколько ярких бордовых пятнышек. На мгновение это его пугает. Сбивает с толку, практически вводит в ступор. «Соня, все хорошо? — уже вертится у Олега на языке. — Тебе не больно? Ты где-то поранилась? Почему тут… откуда тут кровь?» Но обрывки знаний из курса школьной биологии вовремя всплывают в памяти, и Олег понимает, почему. И Олег не собирается останавливаться. Он поднимает лицо, полный решимости увидеть Соню так, как не видел никогда прежде, но, словно читая его мысли, она дрожащими пальцами закрывает ему глаза, будто просит не смотреть, и он не может ее ослушаться. Он тянется приоткрытыми губами к тому, что ему пока еще не позволено видеть, но чего можно касаться, что можно целовать и ласкать. И Олег целует, обеими руками обнимая Соню за бедра, теряясь в ее дрожи, в ее запахе, в ее вкусе. Кровь почти не ощущается на языке, ее перекрывает нечто терпкое, вязкое, пряное, чего Олегу хотелось всегда, даже если он еще не знал об этом. Он беспорядочно лижет покрытые влагой складочки, замечая, что, если коснуться маленького узелка вверху, Сонино дыхание учащается, а тело резко подается навстречу. Олег понимает. Олег обхватывает нужное место губами и мягко кружит по узелку языком, пока Соня тихо поскуливает и прижимает его голову к себе. С каждым новым движением она дышит все громче и держит его все крепче, а потом по ее телу прокатывается длинная сладкая судорога, и она резко сводит колени, будто отталкивая Олега от себя. Олег поддается: заторможенно отклоняется назад и сквозь брюки сжимает свой член, который стоит так крепко и так давно, что даже немного больно. Он с силой проводит по стволу вверх и вниз, глядя, как Соня медленно расслабляет бедра и между ними виднеется треугольник медных волос и половые губы, маленькие, розовые, приоткрытые… Олег прикусывает себе запястье, кончая, и вновь приникает с поцелуями к Соне, но та тихонько давит ему ладонями на плечи, будто просит отстраниться, и Олег отстраняется. Он утирает губы тыльной стороной ладони и на четвереньках выползает из-под стола. Поднимает голову, глядя на дремлющую Лен Иванну, и бесшумно встает, оборачиваясь и встречаясь взглядом с Соней. Соня вся растрепанная и красная, опускает глаза и неловко поправляет юбку, улыбается дико смущенной, но явно удовлетворенной улыбкой. — Я тебя буду ждать. — шепчет ей Олег и, замечая, что Лен Иванна шевелится, быстро выходит из библиотеки, устраиваясь на скамейке у входа. Соня появляется из-за двери всего несколько минут спустя, она все еще не смотрит на Олега, только говорит: — Подожди еще чуть-чуть, я до туалета сбегаю. Когда она возвращается, на ее лице появляется выражение крайнего замешательства. Она бросает на Олега пытливые взгляды, в которых читается беспокойство и неуверенность. Всю дорогу до детдома она, хоть и слушает неловкую болтовню Олега (потому что молчание кажется ему невыносимым), но сама ничего не говорит. И только у самых ворот вдруг спрашивает: — Волче, тебе понравилось? Олег отвечает с уверенностью: — Конечно, Сонь. Очень-очень. Да. Она все еще выглядит озадаченной. Избегает смотреть на Олега, но, когда он ее обнимает, все же его не отталкивает. — Тебе не было неприятно? Олег решительно мотает головой, целует ее в висок, заправляет за ухо волосы. Спрашивает, наконец: — А тебе было? Я думал, тебе тоже понравилось. — Понравилось. Очень. Но, мне кажется, у меня… — она замолкает и прячет лицо у него на груди, заставляя сердце стучать сильнее. — Ты не заметил ничего необычного? Ну, то есть, странного… Не знаю… Тебе было нормально? — Мне было лучше всех. — Олег прижимает ее к себе, оставляет поцелуй на макушке. Думает, что любит ее так сильно, что от этого чувства, наверно, можно сойти с ума. — Сонь, я тебя правда очень люблю. — вслух признается он. — Мне нравится все, что с тобой связано. Мне нравишься ты. — Соня поднимает лицо и доверчиво улыбается. — Ты самая лучшая, Сонь. И ты… самая вкусная. P.S. ГИА по математике и русскому Разумовская сдает лучше всех в городе, но это уже совсем другая история.