До мурашек

Игорь просыпается от мазка холодным носом по загривку, это потом уже в него вцепляются мертвой хваткой — тоже ледяной, хоть и привычной такой, любимой.   Игорь уже отработанным движением в полудреме переворачивается, подгребает под себя и вцепляется в ответ — просто так не вырваться. Сначала стремно было как-то со своей заботой лезть, сам не разберется, что ли, а потом послал все к чертям, потом понял — Пете бы в Игоря завернуться, как в одеяло, и все, Петя в домике, отстаньте. Вот и сейчас Петя не вырывается и не возмущается, только громко и устало сопит в игореву шею, а у Игоря по спине бегут мурашки.   Он одним движением укрывает их одеялом, прячутся вдвоем, пиздец по всем фронтам у них либо разом, либо по очереди, но одеяло каждую ночь — одно на двоих. Они уже давно не спрашивают, что там и как, на работе, ее и так в жизни слишком много, а вот тепла человеческого слишком часто не хватает по ночам, когда один из них задерживается.   Игорь честно не знает, кого ему за Петю благодарить и каким богам молиться. Кто еще бы вынес его с такой работой, на которой буквально живешь? А тут понимают и ждут, думают только, как бы самому не пришлось строчить извинения и кормить завтраками в мессенджерах.   Петя вообще возник в его жизни внезапно, сделал шаг из-за угла, хотя несколько лет уже был где-то рядом, под боком почти, проносился шумным ураганом мимо — красивый такой, наглый. Федор Иванович подкинул им общее дело и об одном просил: вы там друг друга не поубивайте только.   Игорь ведь что знал о майоре из наркоконтроля? Что без напарников тот работает, так Игорь и сам тем же грешит. Резкий и дерзкий — ага, сами такие, плавали. С первого дня сцепились языками, Костик скорее побежал ставки делать, мол, Гром же сожрет и не подавится. Хазин сверкнул только глазами своими бездонными да улыбкой белозубой, первый поставил — пижонским жестом бумажник вытащил, а оттуда купюру рыжую, чистую такую и хрустящую, будто бы с утра только напечатали, спецзаказ для Хазина блядь Петра, получите-распишитесь. «Это мы еще посмотрим», сказал.   А Игорь что? Игорь пропал. Игорь достал свою пятерочку, потрепанную жизнью и честно выигранную буквально вчера, сверху положил. «Удваиваю», сказал — и почувствовал, как колени подкашиваются от одобрительного кивка в ответ.   Хазин, зараза такая, нормальным мужиком оказался, вот ведь в чем проблема. С ним ругаться — одно удовольствие. Игорь ему слово, а Хазин в ответ два, Игорь продолжает, так это ничего, Хазин закончит, извиняться не надо даже. Вот прикурить дать — это надо, это Хазин уважает и принимает, «спасибо, дядь». У Игоря такого никогда не было. Он же грубый, скажет, а потом не знает, чего не так опять, а потом «прости» да айфоны покупать. Хазин выдыхает сигаретный дым в лицо, Хазин ему «ты мне это дело брось, усек? Нормально же общались».   В первом же баре, который поехали проверять, прикрыл в общей потасовке, когда Игорь просто не смог устоять, ни слова ведь не сказал, ломая барный стул о спину пьяного тела, прущего на Игоря с розочкой готовой. Только глаза азартно блестели, кто следующий, чуть ли не кричал, и Игорь подумал: сработаемся.   Игорь подумал: Хазин не ссыкло. Подумал: никакая Хазин не собака, а как сам он — псина бешеная, к такой сунешься, так сразу без руки останешься. А Игорь трус, что ли? Игорь сунулся, когда забрали честно заработанные пополам деньги. Хвостом ходил, потому что Петенька Хазин разный, человек-загадка, чтоб его, с какой стороны не подступишься — неприступная крепость. Кофе таскал ему в другой отдел, ему не трудно подняться на лишний пролет, а в ответ ему улыбаются и смотрят так — как, Игорь тогда еще не решил, но ему понравилось, хотелось, чтобы дольше так смотрели и только на него.   Хазин ведь все мог, как оказалось. И выслушать, и пошутить к месту. И в лицо дать хуком справа, и матом вслед покрыть, и так выстроить спецотряд свой в полном обмундировании и до зубов вооруженный, что эти «дяди» выше двух метров ростом ходили у него по струночке и звали уважительно и боязливо «Петр Юрьевич», не иначе. Петя чуть ли на ультразвук не переходит, кроя их на чем свет стоит, а ничего, стоят послушно и слушают. Игорь тоже смотрит, налюбоваться не может и жалеет, что раньше на крики с этажа выше не приходил на цирк посмотреть, красоту такую бесплатно показывают, понимает теперь, что обычно обсуждали в курилке и кого с таким восхищением бешеной чухуахуёй называли.   На очередном рейде, куда его взяли в порыве какого-то невиданного аттракциона щедрости и потому что кофе приносит вкусный, первый же и огреб в мерах профилактики. А до этого наблюдал с каким-то щемящим восторгом, как Петя летел вперед отряда своего, как бесстрашно вязал наркоманов и пьяниц вдвое больше себя.   Огреб — потому что притащился без табельного и броника, потому что оставили сидеть снаружи, а Игорь уже здесь, получите, пожалуйста, тащмайор.   Петя долго кричал, набирая громкость и оттащив Игоря в какой-то темный угол поближе к сортирам, откуда улов уже извлекли. Игорь честно ожидал выговор за безответственность и далее по списку, поэтому петины выверты болезненно ударили ножевым куда-то под ребра, там поселились и остались, кажется, навсегда.   — Я за тебя головой, блядь, отвечаю, ты это понимаешь? Пырнет тебя кто ножом или пальнет в спину, я что делать буду? Ты об этом подумал?!   Игорь — не понимает. Взрослый мужик, перед кем Пете за него отчитываться? Перед Прокопенко, что ли? Так тот в курсе, сам читает лекции почти каждый день. Оказалось, Петя решил перед собой отвечать. Вот глупый, за Игоря ответственность на себя взваливать — горя хлебнешь и проблем не оберешься.   На ответ, что, мол, не надо, взял и крепко обиделся — впервые со дня знакомства. Его тихое «ну и пошел тогда нахуй, понял?» Игорю не понравилось.   — Ты че? — моргнул. О нем давно так не пеклись, теть Лена да дядя Федя разве что, Пете это зачем? Плевать, что от осознания что-то теплое и горячее, давно забытое, внутри растекалось волнами, вот-вот с головой захлестнет.   — Да ниче, пройти дай, — Петя старательно не смотрел в глаза, там же обычно океан вперемешку с лавой, в самую душу проникает и там остается, не выселишь.   Игорь подумал: ага. Рискнул и схватил чужую руку.   — Ну че ты? — наудачу спросил.   Петя не ответил, отвернулся, сопеть продолжал. Руку только свою забирать не спешил, вцепился ледяными пальцами в игоревы и сжал до боли. Ну и чего тут думать? Раньше надо было.   Игорь рывком притянул к себе и обнял, крепко, намертво, чтобы не подумал чего. Шею опалило горячим прерывистым дыханием — до мурашек. В ответ скользнул сухими губами по соленому виску, прижался, успокоить попытался. Почувствовал, как в ответ вцепились и не отпускают, будто врасти пытаются, чтобы никто и никогда.   У машины, куда Игорь дотащил Петю — за руку, прямо мимо петиных людей, которые даже головы в их сторону не повернули, — долго и молча курили. Игорь услужливо поднес зажигалку, потому что Петя пальцами своими вечно холодными все никак не мог колесико на морозе прокрутить, а тот затянулся судорожно да в руку опять вцепился, стрельнул глазами и снова отвел взгляд, только ресницы подрагивали в дребезжащем свете огонька.   Игорю нетрудно, он подался вперед, прикурил от Петиной сигареты, лишь бы не спугнуть. Оба оказались собаками побитыми, выходит, потому что секунды хватило, чтобы рассмотреть неприкрытую голодную надежду, сам бы не решился так смотреть, а хотелось, смелости только не хватало, куда только подевалась вся. Пете, видимо, за двоих отдуваться пришлось, так он и с этим справился.   В машине долго отогревались в полумраке.   — Игорь, — тихо спросил, — оно вот тебе надо?   Игорь другое услышал. «Не лезь, сожрет». Игорь подумал: тебя одного — точно.   — Надо, Петь, надо, — заверил.   — Ну, тогда поехали, — согласился. Принял, только в руль вцепился до скрипа кожи.   Долго говорили у Пети на кухне и курили в окно. Тот все выложил, чтобы знал, во что вляпывается.   Про наркотики и про студента этого, как резьбу сорвало, потому что дураком был. Про отца и Дениса Сергеевича, как лежал в канализации и жить хотел до жгучих слез, как вылез сам, всегда сам, как решил: пошло оно все. Про рехаб, про скандалы с отцом, про свободу, отвоеванную такой ценой и так поздно. Про долгий путь сюда, к Игорю под бок.   — Я же мразь последняя, вот и подумай теперь хорошенько, — выдохнул и потушил бычок, оставив их в темноте.   Какая же ты мразь, подумал Игорь. Мрази ночами не загоняются и не пытаются исправиться. Игорь привык делить на черное и белое, а потом понял, что не получается как-то, жизнь по-другому работает. А тут такое, как будто жизнь готовила.   Исповедь петина должна отталкивать, а его хочется только сгрести и прижать к себе. Наркоманов бывших не бывает, Игорь насмотрелся, спасибо, а этот тихо шутит «пять лет, и ни грамма в нос, ни сантиметра в жопу». Хлебнул дерьма, другим щедро отсыпал, а потом достал себя за волосы из этого болота. Мог же промолчать благоразумно, а нет, хватило смелости сразу сказать: просто не будет. Что греха таить, это и подкупает.   Где же ты был раньше, а, ходил рядом такой красивый и лощеный, а внутри жизнью переебанный.   — Да че тут думать, Петь? Сейчас же ты не мразь, — Игорь нашел чужие пальцы на столе и сжал, крепко так, пытаясь убедить.   — А ты откуда знаешь? — недоверчиво посмотрел, как будто обмануть пытаются. Покажут псине побитой и изголодавшейся косточку, заведут за угол и будут пинать ногами, чтобы усвоила: доверять нельзя.   Игорю за себя никогда обидно не было, а тут выть хочется и кулаком проехаться по всем, кто повстречался и мразью и оказался. Под ребра дать, чтобы неповадно было.   — А я псина, понял? В людях разбираюсь, — улыбается под петин смех и тихое «да иди ты». Ничего Петя не понимает, Игорь выть собакой бродячей готов, чтобы не смотрел так, а улыбался — как только ему одному улыбается.   Игорь тянет на себя. Игорь тоже голодный, пусть не думает, что это жалость в нем проснулась, целует в губы и в нос холодный, в шею, и чужое плечо, которым в шутку заслониться пытаются, не мешает, в ключицы острые — куда дотягивается.   У Пети все руки в мурашках — то ли от окна открытого, откуда зимней стужей несет, то ли от прикосновения горячих губ к коже, то ли от простого человеческого «я рядом» прямо в ухо шепотом. Петя — черная дыра, моргнешь и затянет с головой, Петя предупреждал же, так на кого теперь пенять.   Петя жмется ближе и целует в ответ.