Самое сложное

Минхёк прочитал достаточно книг, чтобы с уверенностью говорить, что такое любовь. Он мог бы описать её самыми красивыми и простыми словами, самыми изысканными фразами, самыми необычными метафорами. Он мог бы говорить о ней часами и писать стихи, но не делает ни того, ни другого, потому что, если начать, остановиться будет невозможно. Минхёк знает, что любовь бывает прекрасной, окрыляющей, всепоглощающей. А ещё она бывает как у него — безответной. В момент их знакомства он сразу понимает — будет трудно, но вся беда в том, что он не осознаёт насколько. Поэтому через несколько лет, когда у группы берут интервью, на вопрос: «Что вам кажется самым сложным?» он говорит, перебивая всех: «Любить. Любить очень сложно». И вопрос, вообще-то, о работе, но какая разница, когда всем смешно. Его образ весельчака и шутника, созданный большим трудом, вполне позволяет выдавать такое и не быть пойманным. Зато Чжухон почти не смеется, он вообще-то не любит такие шутки, про любовь и чувства он всегда говорит с особой нежностью, а тут Минхёк и его почти «в жопу эту любовь». Когда во время концерта зал заходится гулом, а Чжухон, переполненный восторгом и адреналином, хватает его за руку и переплетает пальцы, Минхёк находит ещё одно слово для описания любви — выматывающая. Потому что, когда тебе хорошо и плохо одновременно, сладко так, что хочется плакать и ты знаешь, что всё это лишь твои собственные ощущения, это отнимает почти все силы. Привести мысли в порядок и доказать себе в тысячный раз, что ничего этого нет — на самом деле адский труд. И Минхёк, вообще-то, устал. И «в жопу эту любовь» ощущается как острая необходимость, как то единственное, что ещё может спасти, уберечь его сердце и не дать ему разорваться. Оставшихся сил хватает на пару недель, он честно и самозабвенно закапывается в работе, в тренировках, в самом себе, потому что убежать можно от чего угодно, даже от маньяка, но не от себя. И когда Чжухон ненавязчиво интересуется, нужна ли его помощь, Минхёк еле сдерживается, чтобы не зареветь. В голос, с истерикой, обвиняя всех вокруг. Но он позволяет себе лишь скромно попросить посидеть с ним, пока он будет спать, потому что соскучился, потому что без сил, потому что это Чжухон. Чжухону он готов своё сердце достать хоть сейчас, завернуть в красивую обертку и подарить, и делай с ним что хочешь, хоть сожги, а я и без сердца проживу, без чувств, мне уже хватит. Минхёк ненавидит себя за такие мысли, он не эгоист, но трус. Он боится, до головокружения и чёрных точек перед глазами, и пусть лучше он сойдёт с ума, чем услышит проклятое «нет». Утром Минхёк обнаруживает себя на отвратительно неудобном диване и прижатым к самой спинке горячим телом. Секундная паника и замешательство отступают, как только сзади слышится тихое сопение, больше похожее на легкий храп, его Минхёк ни с чьим другим не спутает. Чжухон сопит ему где-то между лопаток, выдыхает горячий воздух и у Минхёка сразу бегут мурашки. Кроме мурашек бегут ещё и мысли, все и в разные стороны, в голове пульсирует лишь одна — хочу вот так всегда. Вот так близко, чтобы не вздохнуть, вот так нежно, чтобы голова кружилась, вот так горячо и спокойно, чтобы ни единой мысли в голове. «Вот так всегда» заканчивается неожиданно быстро, Чжухон ворочается, что-то сонно бормочет и убирает руки с живота Минхёка, оставляя после себя прохладу в местах прикосновения. Копошится ещё немного и отстраняется полностью, уползая куда-то в конец дивана. Там же потягивается, разминает шею и зевает, протирая заспанные глаза, а потом замечает взгляд Минхёка. — Как спалось? — Чжухон расплывается в улыбке, той самой, когда ямочки на щеках как Марианские впадины, и заглядывает в глаза, искренне ожидая ответа. — Хорошо, — сиплым со сна голосом хрипит Минхёк, а про себя отмечает, что левая сторона тела вся занемела, видимо он лежал на ней всю ночь. — Хорошо? Ты всю ночь крутился. Не замечал, чтобы ты раньше так беспокойно спал, — озадаченно бубнит младший и наваливается на ноги Минхёка. Пару раз похлопывает по коленкам и гладит чуть ниже. Бесконтрольный жест, привычка, которая сейчас ощущается острее, горячее и, почему-то, стыдливее. Минхёк подтягивает ноги выше, и Чжухон убирает руки чувствуя, что его прикосновения избегают. — Я знаю, что что-то не так. Знаю, но не могу помочь, потому что ты молчишь. Это длится сколько уже? Месяца три? Просто скажи, и мы постараемся помочь, чтобы там ни случилось. Минхёк хмыкает и смотрит на Чжухона из-под челки. Как бы он хотел, чтобы это длилось всего три месяца, а не долгие семь лет, потому что по ощущениям это с ним всю жизнь и ещё на две вперед, и как выбраться живым он не представляет. Минхёк почти мелочно жалеет себя, но не жалеет обо всё остальном, потому что именно сейчас Чжухон убийственно серьёзен, таким его увидишь редко, лишь в моменты каких-то происшествий или очень важных разговоров. Таких как сейчас. После ухода Вонхо, Чжухон остался единственным, кто очень чутко реагирует на всё, на малейшее изменение в настроении или поведении. Минхёк надеялся, что ему удалось обмануть этот чуткий радар, и тем больше он впадает в панику понимая, что всё это время его видели почти насквозь. Ни Кихён, который за всеми следит, чтобы чего не случилось, ни Хёнвон, с которым он на одной волне, а Чжухон, который почти всегда с девизом «пофиг, пляшем». Тот, кто видеть этого не должен был никогда. — Чжухонааа, — Минхёк лыбится как чеширский кот, быстро весь подбирается в кучу и тянет, — работы дофига, просто устал, отпуск бы дали, — подмигивает для полноты картины и почти вскочив, сбегает в ванну, давая понять, что тема закрыта. Чжухон хмурится ему вслед прекрасно понимая, что проблема уже вселенских масштабов. Они репетируют на сцене третий час, по ощущениям все пять, ноги дрожат от напряжения, а перед глазами пелена из пота и дыма для выступления. Шону вытанцовывает их по полной, до автоматизма, чтобы даже мысли не возникало, где и какое движение. Под конец репетиции на полу лежат трое; Чангюн звёздочкой лицом в пол, Хёнвон жалобно завывая, а Минхёк просто тихо умирая, потому что Чжухон из всех выбирает именно его. Садится у головы, склоняется над лицом, подпирает щёку кулаком и бесцеремонно разглядывает. Минхёк хмурится, поджимает губы и зло вперивается ответным взглядом, который почти осязаемо колется. У Чжухона мокрые от пота волосы и влажные после воды губы. Он смотрит расслабленно, улыбается краешком губ и тычет Минхёку в лоб. Водит пальцем, будто разглаживает морщины и убирает руку на волосы. Перебирает, расчёсывает пятерней, почти невесомо массирует виски. И Минхёк сдается. По ощущениям рассыпается в песок, пыльцу, а на деле просто закрывает глаза и тяжело выдыхает. Этот бой был проигран в первую же минуту, без единого шанса на победу или сопротивление. Еще тогда, в первую встречу, надо было бежать, бежать без оглядки, потому что здесь и сейчас он абсолютно разбит, раздавлен собственными чувствами лишь потому, что тогда самоуверенно решил, что справится. Переживёт, перерастёт, привыкнет, но привыкнуть и смириться невозможно, потому что Чжухон всегда касается так нежно и осторожно, он бешеный и опасный только на сцене, а вне её он мягкий во всех смыслах, ластится к прикосновениям, тактильно жадный и всегда тёплый. Минхёк греется об него на расстоянии, потому что если ближе, то обжигает. И сейчас горячо как никогда, и больно тоже. Чжухон продолжает перебирать его волосы и гладить, а Минхёк думает, что умереть вот так он был бы не против. — Вы так срастетесь скоро, эй! — высокие ноты Кихёна врезаются в самый мозг и сверлят его насквозь, — и когда вы срастетесь, я буду давать вам лишь одну порцию еды, — Кихён вторгается в их пространство и почти оттаскивает Чжухона в сторону, а Минхёку влепляет по лбу ладонью. — Вы своими нежностями смутили половину команды, совсем мозги опухли? Кихён ворчит всю дорогу до отеля, даже рассаживает их в разные концы фургона, на что Чангюн фыркает и выдает что-то в духе: «Это не работало столько лет, с чего ты решил, что в этот раз что-то получится?» Хёнвон на заявление одобрительно гудит и все поддерживают его смехом, даже сам Минхёк что-то шутит и несильно толкает Кихëна. Это не первый раз, когда они с Чжухоном вот так сближаются, и не первый, когда Кихён поднимает панику. Минхёку кажется, что Кихён знает больше, чем говорит, но почему-то молчит и шум наводит только в такие моменты. Когда Минхёк готовится умирать. В бреду проходят ещё несколько дней, за которые Минхёк спит в общей сложности 10 часов, а за час до выступления выпивает две банки энергетика, которые почти контрабандой прячет от стаффа и Кихёна. Энергетик делает своё дело и уже на сцене он чувствует прилив сил, азарт и восторг от происходящего. Они скачут четыре часа, срывают голоса и снова на бис повторяют песни. Восторженный шум в зале опьяняет, от энергии движущихся тел ведёт не хуже, чем от спиртного. Остальные мемберы точно в таком же состоянии и Минхёк без тени сомнения отдаётся публике весь. Он поёт свою партию, прыгает как заведённый и безумно пугается, когда его обнимают за плечи. Чжухон рычит свою часть, прыгает рядом и вцепляется в его руку мёртвой хваткой, сильнее, чем в прошлый раз. Минхёк будто разом трезвеет, напрягается и Чжухон чувствует. Всё чувствует, каждый взгляд, каждое движение, будто мысли читает и держит, держит, держит изо всех сил. Толпа в восторге от их взаимодействия и Минхёк подыгрывает, ему не в первый раз договариваться с самим собой. Адреналин в крови плавает даже спустя час после выступления. Взмочаленные и разгоряченные они с шумом заваливаются в комнату ожидания, где каждый падает без сил. Это выступление было самым долгим за их карьеру, все взволнованы и счастливы, потому что это было идеально. Декорации, техника, звук, фанаты — то самое место, время, люди. Тот самый раз, который будет особенным ещё долгие годы. Эйфория витает в комнате и после того, как все начинают разбредаться по гримеркам. Минхёк копошится дольше всех, залипает в телефон, смывает потекший макияж и ищет зарядку, которую, видимо, кто-то утащил с собой. Действие энергетика закончилось и откат даёт о себе знать. Минхёк заваливается на диван и разрешает себе пять минут ничего не делать. Просыпается он тяжело, в глаза бьет яркий свет ламп, Минхёк находит силы только повернуть голову в сторону. В дверях, со стаканчиками в руках, стоит Чжухон. Он щурится и пытается понять, спит ли Минхёк, зрение у него последнее время не очень. — Ты, правда, что ли, уснул? — в его голосе слышится смех и восхищение. — Я просто лёг, а дальше не помню, — Минхёк искренне негодует, как он мог отрубиться, а Чжухон на это тихо смеётся. Тем самым своим вибрирующим низким голосом, который запускает волну мурашек по телу Минхёка каждый чёртов раз. — Шону-хён случайно взял твою зарядку, а у тебя телефон разряжен. — Все уехали? — Минхёк даже не думает вставать, продолжая лениво рассматривать мечущуюся по комнате фигуру. На Чжухоне теперь обычные джинсы и его любимая, заношенная до катышек, серая худи. Она ему велика размера на два, но он носит её уже третий год со дня, когда Минхёк купил ему её. Они тогда устроили день покупок в единственный выходной, но Чжухон забыл карточку дома и устроил драму. Из всех возможных вещей в тот день ему понравилась именно эта, но на предложение купить с последующим невозвратом денег дал отказ. Минхёк, конечно, не послушал и купил, а придя в общежитие просто вручил и поклялся придушить ночью, если тот заикнётся о деньгах. Через пару месяцев этой худи будет ровно три года, она уже раз пять бритая от катышек и три раза почти выкинутая Чангюном. Чжухон резко машет головой, чем возвращает старшего в реальность. Брызги летят в разные стороны, попадая и на Минхёка, на что тот фыркает. У Чжухона мокрые волосы, а чёлка теперь достает до носа, он и не заметил, как быстро она отросла. Сейчас Чжухон выглядит уютным, хотя пару часов назад впору было вызывать экзорцистов, он носился по сцене будто одержимый и Чангюн вместе с ним. Как можно вот так и эдак, и без раздвоения личности, Минхёк не знает и знать не хочет. Он одинаково любит всего его, от по дурацки милых эгьё, до звериного рыка. От глупых претензий в духе «ты тогда не ответил на мой звонок, а теперь я не отвечу на твой», до «я набросал несколько строчек, и ты видишь их первым». Он любит его от макушки до пят, особенно сейчас, когда он что-то бубнит себе под нос и собирает его вещи, когда сам Минхёк просто лежит и наблюдает. От этой картины где-то за рёбрами жжёт, а потом разливается тёплым по телу, пульсирует и дышит вместе с ним. Кончики пальцев покалывает, а в груди тарабанит сердце, и это точно не от кофеина. Минхёк встает, пару секунд медлит, но всё же идёт к Чжухону. Он неожиданно точно знает, что сейчас сделает, знает, что надо остановиться, но тело не слушается. Будет беда, будет трагедия, которую он, вероятно, не переживёт, но ему настолько всё равно, что это даже пугает. Чжухон суетится, шмыгает от кресла к столу, где его и тормозит Минхёк. Младший смотрит спокойно, улыбается и косится на наушники, которые не успел положить в сумку. — Давай, переодевайся. Не успеем, придётся ехать самим. Чжухон тянется в сторону, но Минхёк делает ещё один шаг и сокращает расстояние между ними до неприличного «вплотную». Забирает из руки младшего наушники и, игнорируя вопросительный взгляд, наклоняется к его лицу. Мир не рушится, фейерверки не взрываются, и его не убивают, когда он целует губы напротив. Чжухон вздрагивает и чуть отстраняется, на миллиметры, чего слишком мало, чтобы разорвать поцелуй, а Минхёк прижимается всем телом, вдавливая Чжухона в столешницу, и снова и снова целует. Рукой вцепляется в худи на боку младшего, а второй гладит бешено пульсирующую жилку на чужой шее. И осознаёт, что ему отвечают, когда чужие руки ложатся ему на талию. От неожиданности он дёргается назад и с ужасом смотрит в удивлённые глаза напротив. Невольно переводит взгляд на губы и пугается почти до сердечного приступа. Чжухон мёртвой хваткой, как тогда на сцене, успевает вцепиться в бляшки на брюках Минхёка и этим не даёт старшему отодвинуться даже на сантиметр. Ужас на лице Минхёка встречается с сердито-возмущённым взглядом Чжухона. — Будешь убивать? Минхёк тихо сипит и так же тихо сходит с ума в повисшей тишине. Неловкость между ними в такой густой концентрации, что хоть ложкой ковыряй и стыдом приправляй, сейчас даже Кихён не спас бы ситуацию, хотя его Минхёк хочет видеть в такой момент впервые в жизни. Чжухон всё ещё держит его за ремень, всё ещё крепко, всё ещё близко, уже решив что-то, но не озвучив. Он хватает одной рукой Минхёка за шею и тянет к себе, сам потянувшись навстречу. Чжухон напористый и смелый, ходит на границе с агрессивностью, но держит себя в руках. Целует сначала резко, но, когда Минхёк приходит в себя и отвечает, сбавляет напор и расслабляется. Полностью отдаёт контроль и позволяет себя вести, возвращая руки на чужой ремень. Минхёка уносит быстро, слишком, он лихорадочно водит руками по безразмерной кофте, мнёт плечи Чжухона, гладит его шею, щекоча кончиками пальцев и вызывая у того табун мурашек и лёгкую дрожь. Младший что-то урчит в поцелуй, а может Минхёку только слышится, у него шумит в голове и кружится от ощущений счастья и любви. Её так много, что, кажется, он сейчас взорвется цветными конфетти, пыльцой фей, салютом, чем-то волшебным и ярким. Поцелуй прекращается только, когда лёгкие начинает жечь от нехватки кислорода, но даже тогда Чжухон тянется вперёд. Целует краешек губ, мажет по щеке и прячет лицо в ворот куртки Минхёка. Последний дышит тяжело, через раз и даже задерживает дыхание, когда нащупывает бешеный пульс Чжухона. Младший выдыхает горячо и щекочет шею, из-за чего Минхёк пытается отстраниться и заглянуть в лицо напротив. Минхёку, вообще-то, безумно страшно, потому что Чжухон меняет режимы без предупреждения, улыбается и тут же плюётся в лицо огнём. Минхёк сейчас, фактически, напал на него, а Чжухон неожиданности терпеть не может, они вводят его, или в ступор, или в бешенство, и тут уж как повезёт. Поэтому у Минхёка дрожат руки, когда он пытается развернуть лицо Чжухона к себе. Младший всё той же мертвой хваткой держит чужой ремень и жмётся сильнее, что смущает не меньше, чем сам поцелуй. — Теперь нам надо кое-что решить, да? — Да чтоб тебя, — Чжухон бубнит и вздыхает как-то с надрывом, с усталостью, и Минхёк замирает как статуя. — Если ты скажешь, что всё это шутка или розыгрыш, я убью тебя. Придушу твоим же ремнём. Чжухон резко выпрямляется и почти утыкается своим носом в нос Минхёка. Глаза в глаза, чтобы не сбежал, чтобы даже мысли не возникло, что можно соскочить. Не сейчас, не тогда, когда все глупости сделаны, а решения приняты. Минхёк смотрит в ответ и слегка хмурится, не в состоянии понять, что у Чжухона на уме. Его руки всё ещё на ремне Минхёка и это перетягивает внимание старшего. Он накрывает чужие ладони, которые оказываются ледяными, и сжимает в попытке согреть. — Я не шучу с таким. — Я тоже. — Тогда ослабь немного хватку, я никуда не уйду. Даже не надейся. Минхёк неуверенно смеётся и гладит большими пальцами костяшки чужих рук. Руки у Чжухона трогательно маленькие, что дало развиться нехилому такому комплексу. Минхёка всегда удивляло, как Чжухон почти никому не позволял трогать свои руки, только ему, Минхёку, сдался первому. А вслед за руками ему досталось и всё остальное; тело, внимание, дружба. Особенно внимание, которым Чжухон почти душил ещё не привыкшего к такому счастью Минхёка. — Это ты не надейся, даже если передумаешь. — Вау. Минхёк восхищенно хмыкает и расплывается в улыбке; широкой, счастливой и, он уверен, самой дурацкой за всю его жизнь. Чжухон отзеркаливает улыбку и щурится так, что от глаз остаются лишь щёлочки, видит ли он через них хоть что-то и по сей день актуальный вопрос. Минхёк смотрит, любуется и в тысячный раз убеждается, что любит. Так долго, так искренне, так терпеливо. Любви в нём столько, что грудную клетку распирает, ему на секунду даже кажется, что от счастья всё же можно умереть, и он будет первым человеком в истории. Взорваться ему не даёт резкий грохот двери, с которым та открывается. — Какого лешего ты тут делаешь? Минхёк, совершенно не контролируя тело, резко садится и ошалело озирается по сторонам. Комната перед глазами качается то в одну, то в другую сторону, а сфокусировать взгляд удаётся лишь через несколько секунд, когда ему на колени прилетает что-то тяжёлое и это окончательно возвращает в реальность. Окончательно будит. — Почему от вас постоянные проблемы? Что непонятного в фразе «Иди поторопи Минхёка»? Кихён ураганом носится по комнате, расшвыривает подушки по креслам, сгребает со столика всё, что видит, в сумку Минхёка, хватает с вешалок сменную одежду, которую тут же впихивает в руки такого же ошалевшего Чжухона и дёргает самого Минхёка, заставляя того встать. Кихёну придётся постараться, чтобы заставить его ещё и идти. На несколько мгновений светлая макушка Ю исчезает из поля зрения в соседней комнатке, давая возможность осознать реальность и прийти в себя. Минхёк моргает несколько раз, пока рассматривает, сканирует Чжухона — чёрная футболка, жёлтая кепка и спортивные штаны. Грёбаный сон. — Я даже не успел до тебя дойти, — шепчет Чжухон, Минхёк едва его слышит, но читает по губам, на которых безбожно зависает, пока дверь в очередной раз не хлопает. Кихён щёлкает пальцами у Минхёка перед глазами, кивает в сторону двери и выжидающе смотрит, пока старший Ли на автопилоте выходит из комнаты. Чжухон выметается сам и сразу же. Ему не надо подсказывать, он, в отличие от Минхёка, в здравом уме и, в принципе, пока в здравии. Как исправить этот нюанс Кихён уже обдумывает. В фургончике Минхёк забирается в самый конец, даже сгоняет с законного места Чангюна и меняется с ним местами, прикрываясь дремлющим Хёнвоном. Чжухон от такого откровенного бегства немного теряется, но без лишних вопросов садится на своё место, продолжая держать вещи Минхёка в руках. Всю дорогу до гостиницы. А потом и всю дорогу до своего номера, потому что Минхёк вылетает из машины первым, не попрощавшись, не подождав Хёнвона, с которым, вообще-то, делит номер, не забрав даже свою сумку у Кихёна. Выдыхает Минхёк лишь, когда за ним закрывается дверь его номера. Он замирает посреди комнаты, оглядывает беспорядок, который устроил сегодня утром и невольно проводит параллель — в его жизни сейчас такой же беспорядок, с которым сделать ничего нельзя, только сгрести всё в кучу и выбросить. Хотя, телефон всё же надо оставить. И вон те кроссовки. И вот эту футболку. Минхёк почти воет и заваливается на кровать, тут же прокручивая весь сон заново. Неужели такое бывает, чтобы вот так, не отличить от реальности, чувствовать, видеть, слышать? Неужели бывает так легко, спокойно и просто, Минхёк уже и не помнит, когда в последний раз чувствовал себя расслабленным или хотя бы отдохнувшим. Внезапный бунт подсознания в виде горячего сна расслабления или покоя не приносит точно, зато разочарования сколько угодно. В чём или в ком он разочарован, Минхёк сказать не может, вероятно, в самом мироздании, а может быть немного в самом себе, хотя всё же много, очень много. Так бодро и самоотверженно самоубиваться, особенно в последнее время, это надо ещё суметь. Хёнвон заходит в комнату бесшумно, его присутствие Минхёк ощущает лишь, когда Че проходит мимо и задевает его свешенные с кровати ноги. Оба молчат, Минхёк, потому что стыдно за своё детское поведение, Хёнвон, потому что он просто хороший парень. Че неторопливо ходит по комнате, открывает окно, включает свет, пропадает на пару минут в ванной и возвращается, продолжая почти лениво собирать разбросанные Минхёком вещи. Ли наблюдает за ним одним глазом, тут же вспоминая сон и то, как Чжухон делал то же самое. Вспоминает и в какой раз бессильно мычит в подушку, взбрыкивая ногами от досады. Он валяется так до тех пор, пока Хёнвон не затихает на соседней кровати, утыкаясь в телефон. — По шкале тупости от одного до десяти насколько глупо это выглядело? — Минхёк бубнит в подушку, но носа не высовывает. — Все давно уже привыкли к твоим выкрутасам, — Хёнвон глухо отзывается, отвечая почти на автопилоте. — Кики меня завтра убьёт, да? — Он сказал проследить, чтобы ты как следует отдохнул, а ещё передал все твои вещи, что ты забыл, — Хёнвон на секунду замирает, а потом добавляет, — ещё что-то про энергетики сказал, но я не понял. Минхёк хмыкает и поворачивает голову в сторону к Че, бесцельно скользя по его лицу взглядом. Хёнвон для Минхёка оплот спокойствия и уверенности в самые жуткие и неприятные моменты жизни. Ли хотелось бы тоже так — держать лицо и выглядеть непробиваемым, когда вокруг наступает какой-то звездец. Но, то ли Луна была в Юпитере, то ли на солнце магнитные бури, но родился и вырос Минхёк вот таким — полной противоположностью Хёнвону. — От этого же не умирают, да? — тянет задумчиво Ли, и Хёнвон не выдерживает, откладывает телефон, переключаясь полностью на скуксившегося друга. — Нет, не умирают, — он отвечает уверенно, прекрасно понимая, о чём говорит Ли, пусть тот и не предупреждал о смене темы. С ним всегда так, мысли скачут туда-сюда, говорит одно, делает второе, думает о третьем, что нередко служит началом мелких перепалок между мемберами. Иронично, что именно Чжухон лучше всех ориентируется в этом потоке бессвязных речей и хаотичных действий, хотя сам он весьма последователен и любит в делах порядок. — Это не выглядит слишком очевидным? Мне кажется, что об этом знает весь мир. — Ну, ты палился так часто, что я бы не удивился, увидев однажды заголовок какой-нибудь статьи, — Хёнвон будничным тоном добивает Минхёка и даже пожимает плечами, слегка улыбаясь. Выпученные от ужаса глаза Ли всегда его веселят. — Помнишь вручение премий пару лет назад на огромной сцене? Выступившие группы оставались на сцене, выходила следующая группа и так до конца. После нас выступали девчонки, прыгали прям перед нами, Кихёну ещё по носу прилетело чьим-то хвостом, — Минхёк тихо хрюкает от смеха, вспоминая тот момент и немного расслабляется, а Хёнвон продолжает, — все смотрели на их танцы и юбки, кроме тебя. Ты то и дело смотрел на Чжухона, следя за его реакцией. Я заметил, когда пересматривал запись. Или, когда Хони был на рестарте, там вообще красота. Мы, конечно, все переживали, но тебя видели только во время тренировок и расписания, остальное время ты был у него. А в фильме к фантазии ты сияешь как лампочка, когда смотришь на него. А ещё ты научился спать с берушами, чтобы жить с ним в одной комнате во время поездок и ходишь с ним на фильмы, которые уже посмотрел со мной, потому что «Хёнвонааа, Чжухон меня отшил, потому что занят песней, а я так хочу посмотреть этот фильм». Когда садишься с ним в машине, то всегда сидишь в проходе, потому что он засыпает и вываливается из кресла и даёшь ему первому записаться, потому что у него ещё несколько песен в работе, а своё расписание двигаешь. И нет, не думаю, что кто-то ещё знает. Кихён уже давно бы всё между вами порешал, и вас в том числе. Шону не особо восприимчив к таким мелочам, а Чангюн, если и заметил что-то, то, скорее всего, промолчал. — Почему ты-то не промолчал? Меня тогда два дня трясло, когда ты в лоб у меня спросил, — Минхёк, уже пришедший в себя после монолога, вскакивает и кидает в смеющегося Хёнвона подушку, шутливо замахиваясь и шипя сквозь зубы ругательства. Ему однозначно стало легче, пусть и на время, но он воспользуется им по полной. И словно пытаясь доказать что-то самому себе, Минхёк добровольно и монотонно начинает убиваться на работе. Он хватает несколько предложений с рекламой, соглашается вести музыкальное телешоу, которое будут показывать лишь глубокой ночью, подписывает контракты с двумя брендами спортивной одежды одновременно, продолжает вести своё радио-шоу и участвует в групповых мероприятиях. Он делает очередную попытку сбежать от всех своих проблем, прикрываясь плотным графиком. Очередную неудачную попытку, Минхёк в этом уверен, но всё равно пытается. Потому что ещё немного и любовь будет выворачивать его наизнанку, ломать физически. Ещё немного и она станет болезненно-ненормальной. Вдали от мемберов Минхёк впервые чувствует себя немного спокойнее, и сердце отзывается на это жгучим стыдом. Среди толпы посторонних он не находит уюта или чувства безопасности, но, по крайней мере, может отвлечься от самокопания и самозакапывания, давая себе отсрочку. К счастью он умеет нырять в работу с головой и жить ей очень долгое время, игнорируя остальной мир. В этот раз его усилия становятся заметны всем, особенно мемберам, потому что, если Чангюн и Кихён видят его мельком несколько раз в неделю, потому что живут в одном общежитии, то остальные не видят неделями, знают только на словах, что Минхёк всё ещё жив. Но они все переписываются в общем чате, оттуда никак не сбежать и это то, что ещё хоть как-то связывает Минхёка с Чжухоном. Последний не сильно отстаёт в рвении сгореть на работе, потому что скоро новый альбом, но всё равно находит время на жизнь и мало как меняет своё поведение, кроме частых возмущений. Минхёк же палится с потрохами, становясь вдрызг спокойным, что конкретно вылезает за границы его привычных «норм поведения». Почти через месяц бесконечной гонки со своими чувствами Минхёк понимает, что совсем скоро выдохнется. Общения с ребятами начинает не хватать, как кислорода, а ещё перепалок с Кихёном и возможности хоть на секунду прикоснуться к Чжухону. Минхёк всё чаще тупит во время эфира, зависает и не может понять сути сценариев, но что ещё хуже, просыпает и опаздывает на групповые фотосессии. Когда он просыпает и заваливается последним на запись песни, никто уже особо не удивляется, даже Чжухон лишь разводит руками и кидает своё коронное, слегка возмущённое «Бро». А попутно замечает, что джинсы на Минхёке конкретно так болтаются, после чего лёгкое возмущение перерастает в чётко выраженное «Какого хрена». На следующий день, когда Минхёк в спешке собирает вещи, чтобы рвануть на очередную фотосессию, девушка-стафф ловит его у самой двери и что-то запихивает в его сумку. На вопросительный взгляд желает приятного аппетита и уходит по делам, оставив Минхёка в полном смятении. Он даёт себе время поломать голову над этим целых двадцать минут, пока едет на фотостудию, а потом успешно забывает. История повторяется уже утром следующего дня, когда его помощница суетится вокруг доставщика еды и тут же бежит к Ли, отдавая ему увесистый пакет — пицца пепперони, сладкая булочка с маком и капучино. Версия с влюбленной девушкой из стаффа преследует его ещё неделю, потому что каждый день ему приносят еду, которую он не заказывал, но которую очень любит. Кто-то знает его вкусы лучше него самого, что напрягает, хотя и приятно. Попытки выбить из курьера информацию об отправителе проваливаются, потому что они просто передают еду, которую заказали и оплатили онлайн. Минхёк даже не тревожится, что это может быть сумасшедшая фанатка или антифанатка, решившая его отравить, потому что стафф спокойно забирает еду и отдаёт лично ему, значит, как минимум несколько человек в курсе кто всё это покупает. Но все загадочно молчат, что ещё через две недели уже совсем не раздражает. Минхёк ломается неожиданно и резко, когда в очередной раз после съёмок ему отдают пакет с едой — куриные крылышки, яблочный сок и овощной салат. Он уже сто лет не ел в компании ребят и не проводил с ними время, не дурачился и не спорил с Хёнвоном. А ещё не видел Чжухона почти месяц, хотя, казалось, он врос в него намертво. Через десять минут он уже едет в такси в студию Чжухона, не имея понятия, там ли тот вообще. Музыка слышится ещё на лестнице, а в коридоре уже чётко можно разобрать всю мелодию и несколько слов. Минхёку даже не надо скрываться или идти на цыпочках, чтобы остаться незамеченным, Чжухон слишком увлечён работой. Минхёк останавливается в дверях, разрешая себе самую большую слабость за последние месяцы — просто понаблюдать. Просто посмотреть, разглядывая силуэт в тёмной комнате и почувствовать облегчение. То самое, которого он так боялся, откладывая в закрома своей души на самый чёрный день. Минхёк устало улыбается, подмечая торчащие в разные стороны волосы, сгорбившуюся спину и шевелящиеся губы, которые, он уверен, уже в тысячный раз произносят текст песни, доводя его до идеала. В этом весь Чжухон. И именно в это влюбился Минхёк. В это и ещё в сотни других мелочей. — Ты сделал перестановку, — Минхёк не спрашивает, а констатирует факт, замечая помимо всего два новых плаката с мотивирующими цитатами и новый кактус на тумбочке. Чжухон ожидаемо пугается, подпрыгивает, хватаясь за сердце, и не произносит ни одного приличного слова, пока приходит в себя. Но, в конце концов, даже улыбается гостю, запрокидывая голову назад на спинку кресла. — Я думал мы тебя потеряли, ни слуху, ни духу, — Чжухон хитро щурится и протягивает руку для рукопожатия, но Минхёк от души заряжает пятюню, аж ладонь потом горит. У обоих. — Соскучился? — Минхёк подмигивает и бесконтрольно треплет Чжухону волосы, что у последнего вызывает мгновенную щекотку и он дёргается в сторону, растирая плечи. А дальше разговор завязывается сам собой, не вызывая никаких неловкостей или напряжения вопреки всем ожиданиям Минхёка. Они обсуждают скорый выход альбома, новую песню Cravity, шоу Кихёна и тренировки Чангюна. Чжухон жалуется, как сложно в этот раз шла запись Хёнвона, как половина стаффа чем-то отравилась, и им пришлось перенести часть съёмок с ним, Чжухоном, из-за чего он теперь сидит тут до рассвета. А ещё Шону придумал несколько новых элементов для будущего танца, над которыми они порыдали все вместе, потому что слишком сложно. Чжухон тараторит почти без остановки, не давая Минхёку и больше двух слов сказать. Рассказывает всё и обо всём, взахлёб, будто из них двоих это ему было жизненно необходимо встретиться. Он машет руками, закатывает глаза и переходит на высокие ноты в моменты наивысшего негодования, что веселит Минхёка. Ему так не хватало вот этого — просто посиделок, просто болтовни, просто его присутствия. И внутри будто раскручивается пружина, которая всё это время затягивалась в Гордиев узел. Ближе к утру разговоры сходят почти на нет, потому что Чжухону нужно доделать песню, а Минхёк, хоть и клюёт носом, но упорно не уходит домой. У Чжухона красные от усталости и напряжения глаза, он щурится и часто моргает, всё чаще залипает на одной строчке. Он очень устал, старший прекрасно видит, но не смеет предложить оставить работу на завтра, Чжухон разобьётся в лепёшку, но сделает всё в срок. Минхёк мелочно позволяет себе разглядывать младшего с ног до головы, пока тот оторван от реальности. Белый цвет волос ему очень идёт, хотя сам Чжухон любит красный, и каждый раз радуется такому шансу как дитя. Его ямочки на щеках как отдельный вид искусства, к которому ему удалось прикоснуться губами лишь однажды, еще в эру аллигатора. На губы Минхёк не смотрит, от греха подальше сразу переключается на одежду. Зелёная футболка, которая еще недавно подчеркивала крепкое тело, теперь сидит свободно, видимо этот альбом дался всем тяжело, особенно Чжухону, которого то и дело шпыняли со съёмками. Джинсы теряются где-то в темноте под столом, но зато Минхёк хорошо видит кроссовки, которые купил на первый приличный гонорар и подарил Чжухону, потому что тот уже копил на студию. На боковой стороне правого кроссовка красуются потёртые, но ещё живые инициалы JH, первая попытка Минхёка рисовать на вещах. — Почему ты их ещё не выкинул? — Что не выкинул? — Чжухон отвечает, но совершенно неосмысленно, переключаясь лишь через несколько секунд и по автомату заглядывая в мусорку. — Кроссовки. — Ааа, ты помнишь, — в голосе Чжухона слышится улыбка, когда он вытягивает ноги вперёд и любуется, — как я могу выбросить такие крутые кроссовки? Я написал в них все заглавки, они приносят удачу! Минхёк смотрит на гордо улыбающегося Чжухона и понимает, что ради таких вот моментов готов мучиться хоть всю жизнь. Потому что Чжухон улыбается ему так счастливо, Минхёк купит ему ещё сотни ботинок и разрисует ещё сотни футболок, если будет надо. — Они у меня живут здесь, в студии, поднимают настроение, боевой дух и помогают вдохновению, — Чжухон ещё раз осматривает кроссовки и начинает потягиваться, расправляя затёкшие плечи. — Думаю, на сегодня хватит. Они уходят из студии, когда на улице уже светло и даже ходят одинокие прохожие, тщетно кутаясь в куртки и прячась от пронизывающего зимнего ветра. Чжухон гостеприимно зовёт старшего к себе в общежитие, потому что оно намного ближе, да и ребята утром будут рады его видеть. Минхёк соглашается без особого энтузиазма, просто потому что на улице холодно, а он безумно устал и хочет спать, пусть даже на раскладушке. Чжухон любезно выделяет ему целый диван в своей комнате, не зря потратился, а сам заваливается на кровать, прям в одежде, без душа и завтрака. Минхёка будит писк будильника, поднимая в теле волну отрицания и гнева одновременно. Такое себе пробуждение, если учитывать, что поспать удалось лишь четыре часа, потому что расписание никто не отменял и дела сами себя не сделают. Ворча и едва соображая, Минхёк плетётся в зал, сталкиваясь в дверях с Хёнвоном, который не в себе точно в такой же степени, но всё же оказывается в состоянии выдавить из себя глухое «О». Кроме них двоих в общежитии никого не оказывается, из-за чего Минхёк сначала слегка расстраивается, но потом даже выдыхает и расслабляется. Последнее время коммуникативные навыки у него работают только вне группы, с посторонними людьми. Хёнвон его не дёргает, занимается своими делами, потихоньку раскачивается после сна и мелькает тенью из комнаты в комнату, попутно успевая заказать еду. Курьер улыбается слишком дружелюбно и ярко, когда вручает Минхёку пакеты с едой, на что последний едва бурчит скупое «Спасибо». Расставляя пакеты на столе, Ли вгрызается взглядом в знакомый логотип и даже зависает на пару минут, озадачивая Хёнвона своим серьёзным видом. — Ты часто заказываешь у них еду? — Минхёк стреляет взглядом в растерянного Хёнвона, который застывает с пакетом в руках и не шевелится, чуя неладное. — Нет..? — неуверенно тянет Че, переводя взгляд с пакета на Минхёка, абсолютно не понимая, что происходит, потому Минхёк выглядит супер подозрительно, уничтожая взглядом пакеты с едой. — Чжухон вроде месяц назад нашёл этот ресторанчик, меню большое, всё вкусно, даже доставка есть. Ты пробовал? Не понравилось? — А, нет, всё вкусно, да, — Минхёк отмирает, когда у Хёнвона пиликает телефон, оповещая о сообщении. Че утыкается в телефон, напоследок зыркая пару раз на озадаченного Ли. По мере прочтения сообщений, которые присылает ему Чжухон, вид у Хёнвона становится как у Минхёка и даже хуже. «Я заказал вам еду». «Чёрт, совсем забыл!» «Возьми еду у курьера и сразу выкинь пакеты, чтобы Минхёк не увидел! Это вопрос жизни и смерти!» «Чагия, получилось? Я тебе потом всё объясню». Хёнвон чувствует, как в голове начинает гудеть от напряжения и осознания, что сейчас он натворил дел, масштаба которых не представляет. Боясь испортить ситуацию ещё больше, он старается не разговаривать с Минхёком, отвечает односложными да/нет и смотрит изредка из-под чёлки, пытаясь оценить ситуацию. Хёнвон делает вид, что совсем не заинтересован чужой реакцией, Минхёка надо знать, сам всё расскажет, не хватит терпения молчать. — Месяц назад мне передали еду из этого ресторанчика. Но я её не заказывал. И весь месяц, каждый день, иногда по два раза в день кто-то заказывает мне доставку их еды. Я голову сломал, кто это может делать. Хёнвон быстро складывает два плюс два и получает решённое уравнение, которое забавляет его и заставляет посмотреть на ситуацию под другим углом. Картина понемногу вырисовывается, хотя утверждать что-то с уверенностью он пока не рискнёт, тем более высказывать свои предположения Минхёку, но под лозунгом «была, не была» решается слегка прощупать почву. С Минхёком это делать всегда было сложно, чуткий до вторжения в личное пространство тот мог запросто хлопнуть перед носом створками своей раковины, в которую прятался при любом внешнем давлении. Кихён точно такой же, но Кихёна не так жалко, его Хёнвон достаёт одним рывком, в отличие от Минхёка, которого он аккуратно выковыривает и выманивает. — А что за еду тебе заказывали? — Пиццу, булочки с маком, куриные крылышки, токпоки, говядину, капучино, салаты, сок яблочный… — Пицца с двойной пепперони и оливками, острые куриные крылышки в томатном соусе, только говядина и никакой свинины, очень много капучино, салаты без огурцов? — Хёнвон деловито перечисляет все предпочтения Минхёка и поднимает взгляд на удивлённого друга. — Нет, я не покупал тебе еду, просто мы все знаем твои вкусы благодаря твоим истерикам. — Благодаря моим истерикам мои вкусы знают многие, — Минхёк передразнивает Хёнвона и почти начинает обороняться, нападая в ответ. — Ладно-ладно. Лучше скажи, почему ты здесь? — От студии Чжухона сюда было ближе. — От студии Чжухона. А как ты оказался у него в студии? — Пришёл увидеться. Не был уверен, что он там, просто повезло. — И он тебя впустил? — В смысле впустил? — В смысле он уже две недели там пропадает и никого не приглашает, если это не запись песни. — Я просто пришёл, без предупреждения, у него не было выбора. Минхёк после допроса продолжает громко сопеть, жалея какой раз, что согласился на такое предложение. Он должен был предвидеть вот это вот всё. Плохое настроение Минхёка никогда не уживалось с дотошным характером Хёнвона, каждый раз это заканчивалось как минимум перепалкой. И, не дожидаясь продолжения утреннего расследования, Ли быстро доедает и почти трусливо сбегает из общежития, сам не понимая, почему так злится и почему Хёнвон сегодня так бесит. Особенно после его сообщения с приглашением на ужин всей компанией через неделю. Минхёк уже тогда чувствует что-то неладное; Хёнвон с его мутными разговорами, Чжухон, который зачем-то потратил кучу денег на еду для него, Минхёка, только дурак не поймёт что к чему после сегодняшнего сюрприза. Всё это напрягает и вызывает беспокойство, но больше всего Минхёка пугает он сам и его мысли. Договариваться с самим собой с каждым разом становится всё тяжелее, безответной любви не бывает без последствий, Минхёк едва сдержался там, в студии, чтобы не рассказать всё Чжухону. Поэтому все эти странные разговоры и чужие поступки выбивают почву из-под ног, Минхёк не хочет даже на секунду об этом задумываться, нет, чего нет, того нет, ни к чему придумывать, по итогу лишь разочарование.