Показатель родства

      Сообщение о переводе он получил от задохлого чуунина. Тому велели быть в лагере еще вчера.              Минато несколько раз вчитался в свиток, написанный четким, отрывочном почерком начальника.              Всего то — свернуть лагерь и вернуться на Северный фронт. Проблема была в двух сотнях цучи-нинов, которых сдерживали только они. Можно было конечно бездумно свалить и оставить огромную дыру прямо напротив производственного участка. Вот только если бы он хотя бы позволял себе такие мысли, командиром он бы в жизнь не стал.              — Разделимся? — Шисуи, только получивший перевод, был слегка растерян.              — Смысла нет. Камень с Ветром уже выслали дипломатов. Была утечка. У нас дня два, не больше, — легким тоном поделился государственной тайной капитан, кладя руки в карманы.              — И никакого подкрепления не ожидается?              — Ну а как же, — Минато отчаянно улыбнулся.              — Саннины?              — Будут добивать сопротивление на островах. Шисуи, я тебя уверяю, отправлять к нам действительно некого. По хорошему — взвод еще и сократить можно, — Учиха устало потер глаза. — Послушай, сейчас ты должен будешь выполнить одно задание.              Вся утомленность с лица пропала в мгновение. За такую ответственность Шисуи ему и полюбился.              — Ты, вместе с Аширо-сама, возглавишь взвод, — господин Сенджу был ужасным лидером, но имел уважения, полученное еще с начала войны, и, несмотря на возраст, силу.              — А вам что, уже памятник зарезервировали?              — Брось, сотня — не так много. Это же просто мясо, — он не смотрел на него, оба знали, что это ложь. — Я отстану от вас буквально на день, — Шисуи не посмел себе выглядеть скептично, только скрестил руки на груди и добавил:              — Две сотни.              — Сути не меняет. Давай, иди, уведоми Аширо-сана, — Учиха метался. Все старался найти варианты получше. По пробежавшей в глазах искре, капитан углядел, смешно даже — пацифистскую идею. — Не уверен в моей силе? — припечатал, уже настроенный на резню Минато.              — Один в поле не воин.              — Так сейчас говорят гражданские? Где нахватался? — шутливо спросил он. Минато мог рассуждать легко. На его — недавно присвоенном S ранге — присутствие одного-двух союзников ничего не решит. Он либо справится, либо нет.              Окончательно прогнав подопечного, капитан перестал улыбаться. Сжег все письма и указания, полученные за время присутствия в лагере. Разложил боевые печати. Встал над картой.              «Выдвинуться сейчас. Дам фору. Близко к контрольным точкам. Драться на чужой территории? Неожиданность. Могло быть хуже,» — заключил Минато и сел медитировать для набора природной энергии. В голове уже сменялись возможные стратегии.              Напоследок, он позволил себе немного человечных мыслей:              «Как там Кушина, Наруто? Надеюсь, она не забыла про обследование… Еще так рано, сейчас, наверное, спит…»              Намикадзе улыбнулся, совсем чуть-чуть, чтобы не сбить концентрацию. Знание, что его ждут приятно грело в груди и одновременно с этим ответственностью кололо в затылке.       

***

      Рене была счастлива, ощущение триумфа, наконец достигнутой цели заставляло чувствовать трепет и приятное волнение перед следующим этапом. Она наконец на своем месте — на дорого обставленной кухне любимого мужчины, приносит пользу и заботится о нем. Больше не придется стыдиться собственной семьи. Больше не будет упреков и замечаний. Больше не будет этого чувства неопределенности, этого всепоглощающего страха. В такое… неспокойное время, чувствовать твердую опору под ногами настоящая благодать.       Она гладила нагло развалившегося на тумбе Гоки. Перебирала в голове дела на день и щурилась от, наконец, вышедшего солнца.              — Ему нельзя залезать на мебель, папа ругается, — Рене сделала вид, что не испугалась тихого появления Изуми и послушно сняла кота.              — Спасибо, учту. Поздравляю с поступлением, Изуми-чан, — Рене варила что-то, судя по запаху, вкусное.              — Спасибо. Давно вы тут? — она скинула обувь и вытянула шею, щурясь на плиту.              — С утра. Сад к зиме подготовила, прибралась немного и в твоей комнате тоже, вот готовлю — закончив отчет, она неловко отступила, открывая вид на три-две кастрюли и огромную сковороду.              — Ого… — «С нашего ухода сколько прошло? Часа три?»              — Надеюсь, Хасами-чан в хорошем духе? — застенчиво поинтересовалась девушка, убирая длинную прядь светлых волос.              — Ну, как сказать… После бюрократического ада будет вряд ли, — Рене легко посмеялась, явно не испытывая настоящего веселья.              Она любезно заварила чай и замолчала, нервно стараясь не смотреть на Изуми. Для нее тишина, повисшая в комнате была, наверняка, невероятно неловкой. Но не для девочки. Яманака своей ментальной атакой высосала из нее все силы для вежливых и, по большей части, дежурных разговоров.              Горячий, слишком сладкий на ее вкус чай немного расслабил, потянуло на дурацкие вопросы и подтрунивания над, видимо, теперь уже мачехой.              «Если продолжим молчать я засну».              Изуми выбрала воспользоваться своей детской внешностью и покапать девушке на мозги:              «А как настроения в клане? А вы уже познакомились с другими Учиха? Вас духи предков не пугали? А вы будете в одной комнате с папой жить, или мне с нее-чан придется съезжаться? А вам сколько лет? А вам Гоки-кун понравился?»              Рене была явно растеряна, но все же стойко терпела вопросы разной степени глупости и бестактности. Когда Изуми поняла, что интересной реакции не вытянет и просто тратит попусту чужие нервы, завела разговор про только что притащенные из библиотеки книги. Девушка, в свою очередь, не пожадничала на вполне интересную беседу.              Все же статус преемницы богатого столичного клана предполагал высокий уровень образование. Огава в искусстве профанами не были и даже содержали пару совсем не дешевых музеев в столице. Пусть они и не относятся к литературе, наследницу с детства приучали любить любое проявление творческого порыва.              Ощущая неподдельный интерес со стороны Изуми, она стала раскованней. Начала спрашивать о предпочтениях, давала рекомендации, пока не выяснилось, что в художественной литературе вкусы у них максимально разные.              И все-таки это было занимательно. Изуми нечасто удавалось болтать с гражданскими. Рене вела себя достаточно открыто, внимательно слушала, поддерживала шутки и все дивилась со скорости развития детей шиноби. Изуми старалась не говорить о Мизухаши, чтобы узнать какая вообще эта Рене без привязки к нему. Но слишком долго интересная беседа не продлилась.              Отец, нехарактерно для себя, взял выходной на день праздника. Девушка всполошилась, подбежала к нему, помогла переодеться, снова поставила чай и села, уперев глаза в пол.              — Ты подготовила вещи для переезда? — с дела начал он. Изуми подозревала, что рано или поздно ему надоест как мальчишке бегать в другой клан из-за содержанки.              «Теперь вопрос в том, когда он ее в жены возьмет… Хасами злая будет как дьявол».              Сестра оставалась импульсивной и эмоционально нестабильной после смерти Шируку, как бы не старалась скрывать это.              Изуми прикусила щеку и зыркнула на отца.              «Нет. Этот на уступки не пойдет… Тц, да когда это вообще стало моей проблемой?!»              Рене смотрела на сорокалетнего вдовца с непонятным для нее обожанием. Все лебезила, не зная как еще угодить. Мизухаши, впрочем, все устраивало. После всех прожитых с Шируку лет, нахождение рядом с Огава, должно быть, казалось раем.              — Если Фугаку не потушит головы своим заместителям, мы не сможем убедить совет на увеличение лимита, — они обсуждали столичные поставки, иногда отвлекаясь на, так и не предъявленный, ультиматум Учиха.              — Через наш клан действовать не получится? — робко предложила Огава.              «О, как, уже «наш» клан? А ей палец в рот не клади».              — В совете не идиоты сидят. В большинстве случаев. И взяток они не берут… — пожаловался отец, держа в зубах дужку очков. — Если война закончится раньше может и получится перенаправить, но не так много, как хотелось бы.              С Рене он был удивительно разговорчив. Открыто делился своими планами и проблемами. Это удивляло и настораживало. По идее, никому сливать информацию, ни возможности, ни потребности у Огавы нет. И все же… он обсуждал с ней дела клана.              «Отец не придурок… он не мог потерять бдительность из-за грудастой малолетки. Надеюсь».              Изуми выкинула эту мысль из головы, когда в прихожую с небольшой заминкой — видимо, учуяла яркие духи — вошла Хасами. Потом нервное снятие амуниции. И, наконец, сестра встала в дверной проем, скрестив руки на груди.              — Ты обещал не приводить ее, когда я дома, — она вся сейчас состояла из негодования и учиховской наглости.              — Рене будет жить с нами, — непринужденно заявил отец, не отвлекая глаз от подготовленных невесткой отчетов.              — Что?! — предмет обсуждения тихо съежился.              «Началось».              — Что слышала. Не надо делать из этого драму, — он поднял на дочь взгляд и добавил. — Все равно пересекаться не будете.              — Это и мой дом тоже! Как понять — пересекаться не будем?!              — Хасами. Вопросы глупые. С завтрашнего дня ты выходишь на полевую практику.              — Нам еще миссию не выдали, — стараясь не шипеть на отца, сказала Хасами, от злости цепляясь за предплечье.              — Возьми, объявишь команде, выход завтра в ночь, — Мизухаши невозмутимо отдал лист бумаги.              — Ты издеваешься?! Какая к черту охрана особняка?              — Не выражайся. Хотела же на войну? Мог вообще на Юг отправить, — в переводе, это означало буквально сослать на оставшееся от саннинов пепелище, где и шиноби-то почти не осталось.              Изуми знала, что спорить с ним, особенно находясь в зависимом положении, — бесполезно, учиховская гордость в приоритете выше, чем чувства дочери. Но Хасами зачем-то пыталась. Казалось, ей вовсе до лампочки и на миссию и на непредвиденное сожительство, она сердилась на отца по другой причине, Изуми не понятной.              Они перешли на повышенные тона. Рене не поднимала дрожащие руки с колен. Гоки, привыкший к семейной драме, толкнулся ей в бок и залез на ноги.       Изуми пыталась понять, почему от каждого острого слова ей становится больно. Люди чужие, их вопрос ее не касается. Но все в этом было неправильно.              Причина была в той холодной отстраненности, которой они пытаются манипулировать. Пытались делать вид, что им все равно друг на друга. Что Мизухаши — игнорирующий тихий крик дочери, что Хасами — выращивающая целый сад шипов на любую попытку подойти ближе.              Сестра таки сдалась. Ушла в свою комнату, дверью хлопать не стала, но оставила в кухне почти осязаемый гнев.              — Иди, успокой ее, — отмахнулся отец и залпом выпил, что-то из предложенной Рене кружки.              Липкая неприязнь то ли к Мизухаши, то ли к самой себе не давала встать с места.              — Изуми-чан… — мольба в глазах Рене словно дала пощечину.              «Вот кому хуже все сегодня будет. Он ей всю душу изведет. А если… то есть — когда напьется так все мозги съест. Не зря ж выходной брал? Дерьмо, мне тоже из дома никуда не деться».       Изуми дернула глазом, торопливо поднялась по лестнице и замерла. А что ей вообще говорить? Дельных мыслей не было.       «Черт, жалко ее просто, чего тут думать… Тц, а отцу что делать? В сорок лет продолжать на случки бегать? Да и… не то чтобы я не рада ее безопасной миссии. Ей всего девять, еще и Учиха — без заступки сошлют на Горящие берега и поминай как звали. Мда. Пожалуй, ей этого говорить не надо».              Стучаться она не стала.              — Нее-чан?              — Входи, не стой, — она перебирала точильные камни.              — Из дома уйдешь? — косясь на единственную деталь беспорядка — собранный фуин свиток, начала Изуми.              — Не смотри так, это с похода неразобранный. И вообще, — сестра все-таки не смогла сдержать язвительности, — У меня же завтра ми-и-иссия.              — Что делаешь? — Хасами указала на мечи возле двери и добавила очевидное:              — Заточить надо.              — А дальше?              — Схожу к сенсею и лягу спать.              — То есть никаких побегов? Никаких ночевок на полигоне? И… — сестра прервала ее.              — Не смешно. Плевать на эту… женщину. Пройду полевку, когда дадут чуунина, съеду в общежитие рядом с D блоком.       Изуми скептично подняла бровь. О бесплатных общежитиях у клановых было весьма характерное представление, хоть они и селились туда реже всего. Ну и не зря, наверное, все же — самый высокий показатель смертности шиноби на гражданке в деревне именно там.       «Да и менять родовой особняк на обшарпанную комнатушку два на два метра с общей душевой и кухней? Если правда свалит и продержится дольше месяца, я ее даже зауважаю».              — Прям настолько? — Изуми села на ее кровать, решив, что все не так плохо, как она думала.              — А ты думаешь, эта Рене просто так сюда заявилась? Теперь уж точно никуда не денется. Скоро детишки бегать будут, только этого мне не хватало, — тон сестры был легок, несмотря на только что прошедшую ссору, Изуми позволила себе легкую издевку:              — Да даже не в этом дело, больно ты спокойная… Стоит благодарить Хироки-сана? — хитро улыбнувшись, спросила она.              — Этот-то тут причем? — сестра вполне правдоподобно удивилась и заправила волосы за ухо.              — Интуиция, — она просто пожала плечами. Хасами насмешливо фыркнула. Нашла таки нужную зернистость и сказала:              — Все, иди отсюда, тебя вроде как Шисуи на полигоне ждет.              — С чего это? Когда он вообще вернуться успел?       — Не знаю, мы в администрации встретились, про тебя спрашивал, звал на тренировку.       — Ясно. Ну, тогда передавай сокомандникам привет, — с теперь не такой натянутой улыбкой попрощалась Изуми.       — Все давай-давай, иди отсюда, — Хасами окончательно прогнала ее и выдохнув, легла на кровать.       — Глупость. Я всегда была хладнокровной и отходчивой, — девочка заправила волосы за ухо и тут же отдернула ее, вспомнив как она пару месяцев назад, поссорилась с отцом, ушла из дома и двое суток питалась только сырым тофу. — Пф, нет, я просто повзрослела… Это никак с ним не связано. Точно.       Сестра, уйдя, забрала с собой легкость и свою детскую безмятежность. Поверхностные мысли про одного симпатичного чуунина ушли. Их заменили размышления про первую миссию, отца, Изуми… Рене.              «Помедитировать бы».       Медитация редко когда смещала фокус на более сложные мысли, Хасами прислушалась к себе, закрыла глаза, мысленно представила комнату. Сознание цеплялось за мелочи, к которым она давно привыкла, на которые обычно не обращает внимание.       Камидана, сколоченная старшим, в тоже время что и сестре. Следы от сюрикенов над дверью — единственная деталь хаоса в помещении. Выставленные по росту свитки. Цветы, выращенные мамой, которые пора бы полить. Отцовские книги, притащенные из комнаты Ниигате.       Сдерживаемый перед младшей гнев снова вырвался. Ей в тайне хотелось сжечь все это, увидеть, как вместе с вещами горят воспоминания, она не понимала, что сама не позволяет себе отпустить их. Каждого. Каждого она вспоминала перед сном, с каждым здоровалась при походе в храм и у могил, с каждым делилась новостями и переживаниями.       — Я здорова. Я в порядке. Это у всех так… — пробормотала девочка, складывая ладони на гудящей голове.       Вторым самым частым чувством, помимо постоянной навязчивой скорби была злость.       Она никогда не говорила об этом с сестрой, но причин ненавидеть и отца и эту чертову Рене у нее были существенные, они казались такими очевидными и одновременно с этим справедливыми. Но Хасами не хотела обрубать на корню возможность Изуми нормально взаимодействовать с мачехой, все-таки ей с ней жить гораздо дольше…       А может, она знала, что стоит ей начать анализировать и пытаться объяснять свои причины, она поймет, что появились они в самое сложное время ее жизни. Заглянула бы она глубже в себя, поняла бы, что по сути, вся эта ненависть продолжает гореть лишь по инерции. По воле ребенка, впервые столкнувшимся с «несправедливостью» по отношению к самому близкому человеку, впервые столкнувшимся с болью и настоящими проблемами. Что все наслоившееся это дела уже минувших лет, а эта ненависть лишь мешает жить и ей и ее близким.       Возможно, все это Хасами поняла бы за один весьма откровенный вечер с сестрой. Но, наверное, она уже никогда не сможет быть с малышкой Изуми до конца честной.       Девочка подрагивающей рукой растерла бинт на предплечье. Набитая сегодня в подвале татуировка с фуин-вставкой АНБУ зудела не сильнее возложенной на плечи ответственности.