Отец

- Урожай в этом году совсем плох от этих бесконечных засух, - с некоторым укором сказала Сив, но мне не хотелось разговаривать. Впрочем, жену никогда это не останавливало. Она с поразительным равнодушием относилась к моему молчанию, говоря за нас двоих, и я уже жалел о тех днях, когда летом, после нескольких часов боя с великанами укладывался спать в благодатной тишине и одиночестве. Не видя Сив много дней, я забывал об этой ее бессмысленной болтовне, но сейчас она с каждым днем злила все больше. И природа этого раздражения была иная, чем прежде – злило само ее присутствие рядом, ласковый тихий голос ее был неприятен, словно тонкие птичьи крики. Я не мог представить на ее месте иную женщину, но осознание этого не приносило успокоения, словно эта уверенность была шаткой, как гниющее дерево. Меня мучили сны, в которых рядом был кто-то иной, но я просыпался и не мог вспомнить свои грезы. Я перевернулся на спину и уставился в потолок, вполуха слушая, как Сив рассказывает о том, как проходит подготовка к зиме. Я хотел было уже попросить ее помолчать, но уловил в ее размеренном рассказе что-то, что заставило меня прислушаться. - Сигюн совсем невыносимая стала. Представляешь, сегодня весь день с ней бок о бок провели, тут любой свихнется, право! - А чего она? Сив так удивилась, что я слушаю ее, что даже перестала расчесывать волосы и поглядела на меня, моргнула, словно сбившись с мысли. Но я ждал ответа, сам не зная, почему, и она продолжила: - У них же с Локи ни любви, ни… - Сив опустила глаза застенчиво, - вот она и бесится, как кошка в течку. - Сив! – одернул я жену. - Ну, право, не скажешь иначе! – воскликнула она, - огрызается, ворчит бесконечно, ей слово скажешь – она только буркнет что-нибудь, или вообще велит рот закрыть! Молчать, что ли, прикажете? Я подумал, что в чем-то прекрасно понимаю Сигюн, но в речах Сив действительно было здравое зерно – Сигюн не свойственна была терпимость, вспыльчивостью она не уступала мужу, а своими крепкими выражениями могла заткнуть за пояс многих воителей. Женщины недолюбливали друг друга, поэтому ничего удивительного, что Сигюн грубо вела себя сегодня. - Ну, иногда ты действительно многовато говоришь, - заметил я. - Если тебе так утомительно, могу и вовсе молчать! – обиделась жена и принялась расчесывать волосы с еще большим ожесточением. В любой другой момент я бы только обрадовался неожиданной тишине, но сейчас мне было слишком любопытно. Поэтому, выждав, пока Сив ляжет рядом, показательно отвернувшись, я обнял ее и поцеловал в шею. Какое-то время жена не реагировала на мои ласки, но потом перевернулась на спину и лукаво улыбнулась. Однако, как бы я ни жаждал продолжения, куда больше мне хотелось услышать ее рассказ. - Так что там Сигюн? - Так ты, значит, о Сигюн думаешь? – рассвирепела жена, - Это, знаешь ли… Она осеклась. Оба мы помнили, как получила она свои чудесные волосы, хотя никогда не упоминали об этом по негласному сговору. Все Асградцы понимали, что Локи отрезал волосы Сив неспроста и, хоть никто никогда не упоминал об их связи, обычаи хорошо известны были всем нам. - Продолжай, - разрешил я, решив, что она достаточно наказана за свои глупости собственной совестью. - Бесится из-за этого коня. Нет, мне, конечно, нравится он, быстрый будет, вот бы на нем прокатиться! - Я попрошу Локи. Правда, он не приучен к седлу. - Как же здорово! – улыбнулась Сив, - А, еще говорит, Локи вообще никого, кроме него, видеть не желает и не разговаривает ни с кем. Еще сказала, что он книги забросил. Тоже мне, горе! - Ну, знаешь, это ты зря. У греков, например, есть такие истории в стихах, комедии. Смех! Жена пожала плечами и я не стал продолжать. Больше мы об этом не говорили. В эту ночь я снова видел сны, и они были яркими, словно убранство осенних лесов, но ворвавшийся в грезы грохот и крики вырвали меня из грез, которые мгновенно забылись, стоило мне распахнуть глаза. Впрочем, жалеть было некогда – в дверь колотили. - Вставайте, мастер! – узнал я голос Тьяльви, - Высокий желает видеть вас! Скорее, мастер! Стук кулаков. - Что за Хелевы проделки, - выругался я, - до утра еще далеко! Сейчас, Тьяльви, не колошмать ты, вот же глупый щенок! - Что такое? – простонала сонная Сив, нащупывая мою руку своей. - Одину чего-то взбрело в седую голову, - понизил я голос, опасаясь, что Хугин и Мунин где-то поблизости и доложат Всеотцу о моих словах, - я скоро. Но она уже уснула, не дослушав до конца мой ответ. Наспех одевшись, я покинул чертог, на пороге которого ждал меня Тьяльви, суетливо переминаясь с ноги на ногу. Помимо растрепанных волос, ничего не говорило о том, что он недавно спал – мальчик низко поклонился и поторопил меня. - Мастер, Высокий не изволит ждать, быстрее! - Да что случилось-то? – я, все еще пытаясь ухватить за хвост тень своего сновидения, не желал понимать, что происходит. Наши шаги гулко скатывались по стенам коридора, как камешки с горных вершин, но замок не казался спящим. С верхних этажей доносились голоса и торопливый топот ног, но Тьяльви ничего толком не пояснял, будучи чересчур взволнованным. Тьяльви услужливо и с трудом приоткрыл передо мной главные двери замка, столь громадные, что верхушки их, великанов, терялись где-то высоко над головами. Во дворе было множество народу, метались туда-сюда огоньки зажженных свечей, и в свете одного из них я различил лицо Одина. Всеотец стоял на парадных ступенях, даже в темноте светящихся, кажется, золотом, и когда я подошел, то мог видеть каждую морщину, трещиной уродовавшую его лицо. - Слейпнир сбежал. Никто не может поймать, - коротко сказал он прежде, чем я успел спросить, о чем такой переполох. Я ощутил раздражение – и ради этого меня будили? - И чего всех поднимать? Я ожидал нападения великанов или чего-то такого... Один всматривался куда-то за горизонт, словно ожидал увидеть там беглеца, куда-то за верхушки садовых деревьев, которые в непроглядной тьме казались взъерошенным головами молчаливой армии йотунов. - Ты, Аса-Тор, неужели и правда забыл детей Локи? Неужели ты мало знаком с Фенриром? Я невольно поглядел на нижние ступени, где отдавал какие-то команды слугам Тюр. Брат мой, который никогда уже не возьмет меч в левую руку. - Неужели забыл, какова Хель? Неужели не скорбишь о брате своем Бальдре, которого по ее воле больше не увидишь? - Я понял, Всеотец, - склонил я голову, - не продолжай. То был первый раз, когда я подумал о Слейпнире не как о безобидном отроке, а как об еще одном детище Локи, которые приносили Девяти мирам одни лишь беды. - Что за проклятый род, - я не хотел говорить этого вслух, но Один не возразил мне, и я не мог быть уверен, что он услышал меня. Подошел кто-то из слуг, и Один быстро спросил его о новостях, но работник лишь развел руками – Слейпнира нигде не видели. - Позови Скади, - велел Один, а когда слуга ушел, добавил, что, если Слейпнир не найдется до утра, придется искать его с охотниками. - А где Локи? – вдруг заметил я. И действительно – бога огня не видно было среди собравшихся людей, которые, к слову, не делали ничего, только переговаривались между собой да чесали в затылке. Я хотел было еще спросить, почему Один не пошлет на поиски Хугина и Мунина, но вовремя вспомнил, что глаза воронов бессильны в темноте. Не слыша вопроса, но словно отвечая моим мыслям, Один задумчиво сказал: - Гери и Фреки убежали на поиски… Не смог их удержать. Я надеюсь, они не порвут его. Добрый конь. - Локи хотел подарить его тебе, - тихо добавил я, и Отец внимательно посмотрел на меня, взгляд его, кажется, потеплел, но, возможно, это лишь отразилось в единственном глазе пламя свечи. Он ничего не ответил. За спиной раздались чьи-то быстрые шаги, я обернулся, и увидел, как из замка выбежал Локи. Все взгляды мгновенно обратились к нему, он оглядел всех, заламывая руки, и подошел к нам с Одином: - Не нашли, - выдохнул он хриплым после сна голосом, - не нашли?! Пламя свечи отразилось и в его бесцветных глазах, мгновенно окрашивая их оранжевым, но не делая теплее. На исказившемся от тревоги лице застыло уродующее мужское лицо выражение бессилия. Локи, в отличие от меня, осознавал угрозу, которую нес Слейпнир, в полной мере, как осознавал он все ужасы, что несли все, кому был он родителем. Я не понимал, как мог Локи не ненавидеть порожденных им тварей. Один положил руку на плечо побратима, и тот опустил голову. - Волки… ищут? – каждое слово Локи выговаривал, как последнее, словно каждый глоток воздуха входил в его грудь с болью. - Я ничего не мог сделать, брат. Бог огня отошел на несколько шагов и, не замечая взглядов столпившихся слуг и Асов, со стоном опустился на золотые ступени. Свет, проникавший во двор из приоткрытой двери дворца, теперь освещал его, замершего, как замирают от солнечного света обращенные в камни тролли. На нем не было его обычного теплого плаща, но Локи, кажется, не замечал холода. - Мало света, - мягко сказал Один, словно говорил с плачущим ребенком, - можешь сделать что-нибудь со свечами? - Принесите факелы из дворца, - бесцветным голосом отвечал Локи, - зажгу, чтобы не гасли… Ищите в пещерах, закутках. Он любит прятаться, дурачина… Слуги ушли за факелами, а Один тем временем рассказал, как произошел побег. Оказывается, Слейпнир был уже настолько силен, что сломал дубовые двери конюшни. Кто-то из слуг видел его, и было известно, что предела Мира он не покидал – посылали к Хеймдаллю. Как конь выбрался за Асгардскую стену – неизвестно, и поисками прорех в стене уже занялись, разделившись на группы, сами Асы. - Тангниостр! Тангриснир!– вдруг опомнился я, - они… - В полном порядке, - успокоил меня Один, - даже не вышли из своих стойл. У тебя замечательно умные помощники, Тор. - Я мог бы облететь окрестности, - заметил я, но Один покачал головой – Мани уже взял это на себя. - Гери! Френки! – вдруг шепотом воскликнул Один, и Локи поднял голову, вскочил на ноги, устремив взгляд туда же, куда и Всеотец. - Они? Они бегут, да? Брат! – бормотал Локи, но не получал никакого ответа, пока Один, наконец, не указал рукой куда-то вправо, не говоря ни слова. Все взгляды устремились туда – на бесшумный, еще не до конца облетевший сад, в темноте сменивший все свои дневные краски на оттенки одного серого. Еще мгновение тишины, и до наших ушей донесся стройный топот копыт, словно две лошади мчались галопом. - Догоняют, - проговорил Всеотец, - говорят, что догоняют… Локи, все это время не отрывавший взгляда от сада, посмотрел на Одина и, словно приняв какое-то решение, ринулся по ступеням вниз. И в ту же секунду из-под сводов деревьев выбежал Слейпнир. Даже обезумевший от ужаса погони, он был прекрасен. Бежал легко, и скоростью ему уступали не только все асгардские кони, но и конь Хеймдалля, а уж быстрее его лишь сам ветер. Локи же в своих волшебных башкамах кинулся ему наперерез, и, казалось, догонит, но тогда из-под сводов деревьев показались волки Одина, двигавшиеся одинаково, словно один был зеркальным отражением или тенью другого. Но оба были вполне реальны, и распахнутые зубастые пасти готовы были вонзиться в тело догоняемого. И тогда Один прогремел: - Гери!!! Френки!!! И голос его разнесся по всему Асгарду, и на мгновение, кажется, воцарилась тишина, словно все замерло, дожидаясь, пока исчезнет даже эхо голоса Отца Богов. А когда я опомнился от благоговейного ужаса, то увидел, что волки остановились, покорные, словно собаки, и тяжело дышат, но не смеют ступить ни шага. Но Слейпнир, насмерть перепуганный, с ржанием несся галопом, и, казалось, не замечал ни того, что опасность миновала, ни собственного отца, который уже почти догнал его – конь бежал, и восемь быстрых, сильных ног с тяжелыми копытами взрывали землю. Я понял, что сейчас произойдет, но не успел даже набрать воздуха в грудь – это случилось в несколько мгновений, но я увидел все. Локи, догнав Слейпнира, обхватывает руками могучий, со вздувшимися венами, гребень коня, и неуклюже повисает на нем. И я слышу сдавленный вскрик кого-то из служанок, когда руки Локи сползают со вспотевшего тела лошади, и он тяжело валится на землю. И одно из моими же руками подкованных копыт вдавливает в землю кисть Локи, и мне чудится хруст ломающихся костей. Локи издает жуткий вопль, который словно снимает оцепенение со всех присутствующих. - Задержать! – кричит Один, и Фрейр, а за ним самый крепкие из работников, каждый из которых в два раза шире в плечах, чем Локи, бросаются за Слейпниром. Остальные – к Локи. Я оказываюсь около него первым, опускаюсь на землю перед ним, но я не узнаю бога огня. Зубы его стиснуты, волосы – в комьях грязи, он открывает глаза, и смотрит куда-то сквозь меня, не узнавая из-за парализующей его боли. Лицо перекошено, огромная кровоточащая ссадина на нем, она вся в грязи. И тогда я вижу, как он неповрежденной рукой прижимает к груди, баюкая, то безвольно повисшее, кровавое и раздробленное нечто, что было когда-то его кистью, прижимает сильно, делая себе еще больнее. Я словно издалека слышу свой голос, я зову его по имени, и вдруг меня пронзает невыносимое желание забрать хотя бы часть его мучений себе, мне хочется, чтобы он потерял сознание и не чувствовал ничего, но одновременно я не могу смириться с тем, что он не узнает меня. - Локи! – безотчетно беру его лицо в свои руки, смотрю в ничего не видящие глаза, покрасневшие от слез боли, и тогда я впервые в жизни замечаю, что они не серые. Они зеленые, светло-зеленые с прожилками. Над нами нависает тень. Это Слейпнир, пробежав еще несколько шагов, вернулся и теперь наклонил голову к Локи, беспокойно крутил ею, рыжая, никогда не стриженая грива волочилась по земле. Слейпнир не понимал, почему отец не встает. А тот, в первый и последний, наверное, раз в своей жизни, не обратил на него внимания. - Эйр! – кричали те, кто уже успел увидеть, что произошло, - позовите Эйр! - Слейпнира запереть у Хеймдалля! Локи отвести в чертог Эйр! – раздался над всеми голос Одина, но тут внезапно Локи посмотрел на меня с узнаванием и прошептал что-то, но я не слышал его. - Что? Локи, что, что?! – я наклонился к нему, так близко, что слышал его дыхание, когда он, собирая, наверное, последние свои силы, проговорил, прежде чем потерять сознание: - Не позволяй… Только ты можешь дотрагиваться до него.