***
Он обдумал это. Припев его теоретической песни о любви складывался в его голове в течение вечера, пока он слушал эклектичный музыкальный вкус Мэттью и низкий гул голоса Чжан Хао. Ханбин даже начал слышать бит в своей голове, и он не мог перестать барабанить под него своими пальцами, когда принялся писать на своих стикерах. Но опять же, Ханбин не был глупцом. Независимо от того, насколько старательно он маскировал свой почерк, эти заметки были бы видны всем, и потребовался бы всего один проницательный наблюдатель, чтобы быть разоблаченным на камеру. Совон дал ему четыре стикера, и он использовал все четыре для первых пришедших на ум людей. Он не придавал им особого значения. Его философия была проста — просто быть добрым. Это не обязательно должно было быть чем-то новаторским. Если он заставит этих людей улыбнуться, он будет доволен. В три часа ночи в общежитии было относительно тихо, тишину нарушал только звук нескольких работающих душевых кабин. Ханбин просмотрел свою стопку стикеров, чтобы перепроверить их, прежде чем бросить в коробку. «Гювин-а, я думаю, ты такой храбрый. Ты усердно работал, так что держи свой милый подбородок высоко поднятым!» «Сок Мэттью, твоя улыбка ярче солнца! Не позволяй никому затуманить ее.» «Совон-хен, ты делаешь многих людей счастливыми. Я думаю, ты действительно добр, раз делаешь это. Спасибо!» «Чжан Хао, твое сердце еще красивее, чем твое лицо. Я рад, что познакомился с тобой.» Он даже позаботился о том, чтобы не выдать никаких намеков на свой возраст в своей записке для Чжан Хао и совсем немного изменил свой почерк по сравнению с другими своими посланиями. Не то чтобы эта записка была компрометирующей в каком-либо смысле, но он хотел замаскировать все свои следы. Коробка была буквально переполнена стикерами. Ханбин почти поддался искушению вытащить те, что были вверху, и прочитать их, но он устоял и втиснул свои собственные, прежде чем успел хоть на что-то взглянуть. Он прочитает их завтра. Той ночью, засыпая, все, о чем он мог думать, было: «Хао-хен, ты тоже мне что-то написал?» Как школьница, мечтающая о своем краше. Стыд. На следующее утро атмосфера в общежитии была другой. Обычно, когда Ханбин просыпался, он слышал, как люди стонали и жаловались на то, что хотят еще поспать, или болтали о том, какой завтрак их ждет. Однако сегодня первое, что он услышал, проснувшись, был восторженный вопль, за которым последовало: «Как мило!» На секунду его просто разозлил весь этот шум и тот факт, что его разбудили от блаженного сна про встречу с Чжан Хао в кафе. Потом он вспомнил, из-за чего сегодня утром такой переполох, и вскочил с постели быстрее, чем когда-либо. Наполовину надев одну тапочку, он помчался по коридору. — Извините, — сказал он, мягко проталкиваясь локтем мимо групп людей. Казалось, все, кроме него, уже проснулись и посмотрели на стену. — Прошу прощения... Совон, должно быть, прихватил с собой много стикеров, потому что стена была полностью ими обклеена. А еще, либо он был нечеловечески хорош в организации, либо ему помогли их расклеить. Заметки были аккуратно отсортированы по имени получателя в алфавитном порядке, а сочетание голубых и розовых стикеров сделало всю стену похожей на дань тематике их шоу. Было довольно легко определить, кто что написал. Большинство людей не потрудились изменить свой почерк или подписали свое имя только для того, чтобы потом неудачно его зачеркнуть. Некоторые записки были очевидны, потому что в них упоминались хорошо известные инсайд шутки или совместное выступление. Ханбин увидел свою собственную записку для Совона и улыбнулся. Рядом были стикеры и от других участников команды Love Killa. Каждая отдельная записка на стене была милой и поднимала настроение. Это действительно была блестящая идея. — Хен! — большая ладонь хлопнула Ханбина по спине. — Я думаю, тебе надо прочитать те, что вон там, — Гонук указал на другую сторону стены, где должны были быть послания для Ханбина. Ханбин усмехнулся: — Я знаю алфавит, Гонук-а. Мне просто захотелось прочитать их все. — О, я не это имел в виду, — хихикнул Гонук. Ханбин слегка повернулся, чтобы посмотреть на него, приподняв бровь. — Ты поймешь, что я имею в виду, когда увидишь. И, кстати, доброе утро! — Доброе утро, — автоматически ответил Ханбин, озадаченный, но очарованный энтузиазмом Гонука. Ему было любопытно, что имел в виду Гонук, но между ним и тем местом, где были записки для него, все еще оставалось по меньшей мере полстены, а он хотел вчитаться в каждое послание. Подавляющее большинство из них вообще не имело к нему никакого отношения; ему просто нравилось читать, что думают другие люди. И ему нравилось представлять, как кто-то отреагирует, услышав такие добрые слова в свой адрес. Он добрался до своего собственного имени, и ему пришлось сделать глубокий вдох, прежде чем он позволил себе прочитать хоть что-нибудь. Количество адресованных ему записок было... поразительным, если не сказать больше. Ханбин приложил усилия, чтобы установить личный контакт с каждым участником шоу, поэтому он ожидал, что получит несколько заметок, но не так много. «Иногда я удивляюсь, как Сон Ханбин может быть таким идеальным. Теперь он мой образец для подражания.» «(Сон) Ханбин-хен, ты позволишь мне угостить тебя как-нибудь? Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты мне так сильно помог.» «Если я не попаду в группу, я стану фанатом Сон Ханбина.» Он не мог сказать, который из них — если таковой вообще был — принадлежал Чжан Хао, но, несмотря на это, у него сдавило горло. Жаловаться было не на что, когда его переполняла любовь всех остальных. Получать такую похвалу от других трейни было даже приятнее, чем получать похвалу от учителей. И он был уверен, что записка Чжан Хао была где-то там; он просто не мог опознать ее из-за блеска слез, которые пытался сдержать. Человек рядом с ним толкнул его локтем в бок, подавая знак двигаться дальше по линии. Он продолжал читать, время от времени вытирая лицо. Как только его глаза начали наполняться слезами, они уже не останавливались. Когда он добрался до заметок Чжан Хао, то расчувствовался еще больше. Их было столько же, сколько и для Ханбина, если не больше. Многие были на китайском, так что Ханбин не мог их понять, но обилие сердечек, украшающих каждый стикер, говорило о многом. Он надеялся, что Чжан Хао еще не проснулся; Ханбин нигде его не видел. Он хотел увидеть реакцию Чжан Хао на все эти послания. Он прочитал их все с улыбкой на лице, чувствуя, как тепло наполняет его грудь. Он не был собственником, которому бы хотелось, чтобы Чжан Хао получал комплименты только от него; Чжан Хао заслуживал знать, насколько он любим всеми, независимо от того, исходило это от Ханбина или от всех остальных. Было несколько записок, которые он заметил и сразу узнал, просто основываясь на почерке. Синяя записка, написанная почерком начального класса от Юджина: «Хен, я не думаю, что был бы здесь без тебя.» Тщательно написанная розовая от Джиуна: «Было бы неплохо, если бы мы с Чжан Хао смогли сблизиться в будущем.» Еще одна синяя записка, которая, он был почти уверен, была от Мэттью, просто основываясь на орфографических ошибках: «Хао-хен! Я хочу украсть твой голос. Он самый лучший!» А снизу под синей запиской была розовая, в которой говорилось: «Мне кажется, я влюбляюсь в Чжан Хао.» Подождите, что?***
Ханбин не был собственником. Ханбин не был собственником. Ханбин не был собственником. Он повторял это себе снова и снова, но рациональная часть его разума ворчала: «Если ты не собственник, почему ты так оправдываешься по этому поводу?». На что у него не было ответа. Его оправдание было в лучшем случае слабым. Скорость, с которой его слезы испарились после прочтения анонимного признания в любви Чжан Хао, должна была стать своего рода рекордом. Он никогда не испытывал такой быстрой смены настроения. Бессознательно Ханбин обнаружил, что находится в комнате Чжан Хао, заглядывая туда безумными глазами. Он заметил комок в форме человека на кровати Чжан Хао и выдохнул с облегчением, но в груди по-прежнему ощущалась тяжесть самым ужасным образом из всех возможных. Чжан Хао еще не видел эту записку. Ханбин провел пальцами по лицу, не уверенный, к счастью это было или к сожалению. В его голове царил абсолютный беспорядок. — Ханбин? — Чжан Хао пробормотал что-то невнятное, слоги неразборчиво сливались спросонья. Он приподнялся на кровати, потирая один глаз кулаком. — Это ты? — А... — Ханбин впился ногтями в ладони. Все годы, которые он потратил на то, чтобы научиться легко держаться на ногах благодаря танцам, внезапно ускользнули от него. — Прости, хен. Я не хотел тебя будить. Чжан Хао отбросил простыни в сторону и сел, включив лампу над кроватью. Его окружило тусклое желтое сияние. — Все в порядке, — сказал он. — Мне уже пора вставать. Который сейчас час? Несмотря на то, что голова Чжан Хао закрывала половину часов, Ханбин смог разобрать цифры: — Почти десять. Впервые Ханбин боялся, что Чжан Хао встанет с постели. Глаза Чжан Хао расширились, и он быстро соскользнул с матраса, стряхивая с себя затянувшуюся сонливость. — Почему меня никто не разбудил? — пожаловался он. — Ты уже позавтракал? Вероятно, потому что все были слишком заняты, сплетничая у стены с посланиями. Ханбин, безусловно, был в их числе. — Еще нет, — сказал он. Чжан Хао зевнул, закинув руки за голову. Взгляд Ханбина оторвался от полоски его кожи, которую открыла задравшаяся рубашка Чжан Хао. — Подожди меня, — сказал он. — Это самое малое, что ты можешь сделать, раз уж ты меня разбудил. Ханбин молча кивнул и отступил в коридор. Теперь людей было меньше; большинство, казалось, уже насытились разглядыванием стены. ...Было бы невежливо с его стороны пройти мимо и «случайно» смахнуть со стены признание в любви для Чжан Хао? Это было бы невежливо, верно? Это определенно было бы невежливо. Ханбин вздохнул, закрывая за собой дверь, чтобы дать Чжан Хао возможность переодеть пижаму наедине. Ему казалось, что над его головой нависла дождевая туча, погрузившая его в страдания. Он с гордостью считал себя хорошим актером, но с трудом смог выдавить улыбку, когда Харуто проскочил мимо, пожелав ему доброго утра. Он был слишком взвинчен, чтобы даже начать разбирать свои собственные мысли. Все, что он знал, это то, что в этом здании был кто-то еще, кто был влюблен в Чжан Хао так же, как и Ханбин, и у него хватило смелости признаться ему. Анонимно, но все же. Ханбин чуть не опрокинулся назад, когда дверь, на которую он опирался, открылась. Чжан Хао поймал его, обхватив рукой за поясницу и тихо охнув. — Почему ты вообще пришел ко мне в комнату? — спросил Чжан Хао. Ханбин открыл рот, чтобы солгать, но тут пальцы Чжан Хао обвились вокруг его талии, и эти его большие глаза моргнули, глядя на него, и Ханбин проиграл битву с враньем еще до того, как она началась. — Эм, стена. — Стена? — Чжан Хао склонил голову набок. Ханбин указал на стену. Взгляд Чжан Хао проследовал за ним, остановившись на множестве стикеров, и затем он ахнул. — Там… для тебя есть много приятных посланий, — сказал Ханбин. — И я не знал, как долго они будут висеть, поэтому хотел убедиться, что ты их увидишь. Это не было ложью. Он думал об этом, пока не прочитал ту самую записку. Но он все еще хотел, чтобы Чжан Хао увидел другие послания — Чжан Хао заслужил их увидеть. Ханбин просто… Он мог только насупиться, когда Чжан Хао побежал к стене, удивляясь, с ушами покрасневшими от предвкушения. — Их так много, — сказал Чжан Хао, по большей части самому себе. Ханбин последовал за ним, сложив руки за спину. — Вау. — Мм, — Ханбин издал неопределенный звук, опасаясь, что, если он скажет слишком много, это выдаст его полное отсутствие энтузиазма. — Твои вон там. Нет, он должен был вести себя нормально. Он не был собственником. Честно говоря, ему следовало ожидать, что кто-нибудь да воспользуется возможностью, чтобы признаться Чжан Хао. В конце концов, это был Чжан Хао. Как бы сильно это ни ранило Ханбина, он не мог злиться на кого-то другого за то, что тот признал ценность Чжан Хао. У окружающих людей тоже были глаза и уши. Чжан Хао пробирался вдоль стены точно так же, как это делал Ханбин. Ханбин читал записки через его плечо, хотя уже видел их раньше. На стене не было ни одного другого признания в любви, за исключением того, которое было для Чжан Хао, которое ощущалось как личное «пошел ты» от вселенной в адрес Ханбина. — Ханбин-а, — сказал Чжан Хао, вслепую потянувшись к Ханбину позади себя. Ханбин послушно приблизился, взяв Чжан Хао за руку. По крайней мере, это у него получалось. — Они все такие милые. Он перечитывал те послания, что предназначались Ханбину. Увидев их снова, Ханбин почти улыбнулся. Почти. — Так и есть, — согласился он. — Вот эта точно от Юджина, — сказал Чжан Хао, постучав по одной из записок. — А эта от Сынона. Ханбин пытался делать мысленные заметки, пока Чжан Хао перечислял всех людей, о которых он догадался, но не мог перестать украдкой поглядывать на колонку стикеров с другой стороны от Чжан Хао — те, что были для него. — ...Так мило, — выпалил Чжан Хао. — И все это правда, — он поднялся с того места, где сидел на корточках, все еще держа Ханбина за руку, и улыбнулся ему. Ханбин инстинктивно улыбнулся в ответ. Улыбка, которая тут же исчезла, как только Чжан Хао повернулся и продолжил чтение. Записка с признанием была самой последней в колонке Чжан Хао. Ханбин был уверен, что такое размещение было преднамеренным, организованное либо Совоном, либо каким-то злым божеством, потому что ожидать пока Чжан Хао доберется до нее, было мучительно. Он слушал, как Чжан Хао тихо читал вслух каждую записку, включая записку Ханбина, и не задерживался на них, что наводило на мысль о том, что его попытка замаскировать свой почерк сработала. Оглядываясь назад, Ханбин сожалел об этом. Кто-то написал целое признание в любви. Глупая записка Ханбина совсем не показалась бы неуместной. Он почувствовал тот самый момент, когда Чжан Хао наконец прочитал признание в любви, потому что его рука выскользнула из руки Ханбина и безвольно упала на бок. — О нет, — было первое, что сказал Чжан Хао. Ха, самодовольно подумал Ханбин. Он даже в детстве не вел себя так по-детски. Так тебе и надо. Ему не нужно твое признание! — Да, — сказал Ханбин. Чжан Хао обеспокоенно посмотрел на него, прикоснувшись к нижней части записки. — Ты знаешь, кто это написал? Даже если бы Ханбин знал, он бы не сказал Чжан Хао. Это было бы невежливо. Как перед самим собой, так и перед тем, кто это написал. — Нет. Они анонимны не просто так, — он глубоко вздохнул. — Я думаю, тебе следует просто забыть об этом. Пожалуйста. Пожалуйста, забудь об этом, взмолился он. Чжан Хао выпрямился, скрестив руки на груди. Он казался обеспокоенным, что на самом деле не заставило Ханбина почувствовать себя лучше. В лучшем случае Чжан Хао отмахнулся бы от этого и посмеялся над этим, отпустил бы какую-нибудь шутку о том, как глупо было признаваться кому-то с помощью стикера на шоу на выживание, когда повсюду были камеры. Но он не сказал ничего из этого. Он просто пялился на стикер, как будто чем больше он на него смотрел, тем больше была вероятность, что имя писателя бросится ему в глаза. Ханбин прочистил горло, начиная потеть. — Ты в порядке? — он спросил. — ...Я просто в замешательстве, — признался Чжан Хао. — Это шутка? — Я... — Ханбин хотел сказать, что да, очевидно, чтобы заставить Чжан Хао забыть обо всем этом, но он не мог этого сделать, зная, что таким образом, вероятно, еще больше расстроит Чжан Хао. — Я не знаю. Чжан Хао прикусил нижнюю губу, сдирая немного кожи. Ханбину хотелось легонько подтолкнуть его под руку и сказать, чтобы он остановился, но он не мог заставить себя пошевелиться. Он чувствовал себя таким же приросшим к месту, как и Чжан Хао. — Я не... — вздохнул Чжан Хао. — Хм. Между ними воцарилось молчание. Ханбин краем глаза взглянул на записку. Розовая бумага насмехалась над ним, жизнерадостный почерк был невыносимо невинным. Он правда не знал, серьезен ли был этот человек или нет. Он предполагал, что был, потому что… ну, кто бы стал шутить о чем-то подобном? Румянец Чжан Хао распространился от ушей по всему лицу. Ханбин глубоко вздохнул, а затем шагнул вперед, взяв Чжан Хао за запястье. Ничего хорошего не вышло бы от того, что они стояли там. — Оно анонимно не просто так, — повторил он. — Давай мы просто сосредоточимся на других. Если Чжан Хао и заметил, что Ханбин употребил слово «мы» вместо «ты», он никак это не прокомментировал. Он просто кивнул, будучи погруженным в свои мысли. — Нам нужно позавтракать, — продолжил Ханбин. Чжан Хао снова кивнул. Хотя он всегда был тихим человеком, их совместное молчание создавало ощущение неловкости в воздухе. Ханбин молился, чтобы Чжан Хао забыл о записке в течение дня, но у него были свои сомнения. На его месте Ханбин вряд ли бы забыл. Поскольку Чжан Хао ничего не сказал, Ханбин потянул его за руку, ведя в столовую. Он не оглянулся — но знал, что Чжан Хао оглянулся.***
Теперь каждый представлял потенциальную угрозу. Ханбин был достаточно профессионален, чтобы отделять свою работу от личной жизни, и он мог поддерживать других стажеров, не тратя все время на размышления о том, кто из них влюблен в Чжан Хао. Но как только они покидали тренировочный зал, перемирие заканчивалось. — ...Почему ты так на меня смотришь? — спросил Мэттью, отправляя в рот чипсину с медовым маслом. — Ты меня пугаешь. Ханбин фыркнул, опуская голову на руки: — Я не смотрю. Мэттью поставил пакет с чипсами на стол и вытер руки салфеткой: — Дай угадаю, ты злишься из-за... — Если ты ценишь нашу дружбу, ты не закончишь это предложение, — предупредил Ханбин. Мэттью было наплевать: — …одного конкретного признания на стене? — Нет, — сказал Ханбин. Его голос дрогнул. Мэттью хихикнул, прислонившись спиной к окну, у которого они сидели. Они нашли пустой коридор, чтобы перекусить, о чем Ханбин теперь сожалел. Если бы вокруг них было больше людей, Мэттью был бы вынужден молчать. Так много сожалений сегодня. Казалось, им нет конца. — Умоляю, хен, — Мэттью слишком сильно ударил его по плечу. — Ты так очевиден, когда дело касается его. — Ты же знаешь, что здесь повсюду камеры, верно? — Ханбин приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на него. — Ты ведь знаешь это, верно? Потому что, если нет, это объяснило бы многое в твоем поведении… — Эй, хватит язвить, — пожаловался Мэттью. — Не вымещай на мне свой гнев. Это не я написал эту записку. — Клянешься? Мэттью хмуро посмотрел на него: — Фу, хен. Просто… фу. Мгновение они пристально смотрели друг на друга, прежде чем Ханбин потерял желание препираться и снова спрятался в своих руках. Он просто хотел хорошенько, долго-долго вздремнуть вдали от всего мира. В какой-то момент в тот день он понял, что злится не только по очевидной причине. Он разозлился, потому что это было несправедливо. Все утро, прежде чем они разошлись по своим тренировочным залам, Чжан Хао держался отстраненно, ковырялся в еде и только что-то бормотал в ответ на попытки Ханбина завязать разговор. Ханбин не видел его с тех пор, но у него не было полной веры в то, что Чжан Хао смог вложить все свои силы в сегодняшнюю практику. Это было несправедливо. Кто такой этот человек, чтобы обременять Чжан Хао чем-то столь интимным, в то время как все они должны были сосредоточиться на чем-то большем? Было ли это коварной попыткой отвлечь Чжан Хао? Он что, пытался заставить его потерять концентрацию? Не являлся ли он тогда анти Чжан Хао? Именно поэтому Ханбин поклялся не признаваться Чжан Хао до окончания шоу. Чжан Хао не пошло на пользу это признание — все, что оно сделало, это медленно поглотило его разум и свело с ума. Тот, кто признался, был эгоистом. Ему явно было совершенно наплевать на Чжан Хао. Ханбин не ревновал! Он был зол от имени Чжан Хао. … Ладно, он все еще ревновал. Отрицание этого не заставило бы это чувство исчезнуть. Но если серьезно, то больше всего его беспокоил сам факт всего этого. — Я просто не понимаю, зачем кому-то понадобилось так с ним поступать, — сказал Ханбин вслух. Он не мог уложить это в голове. — Это признание просто расстроит его, потому что он ничего не сможет с ним поделать. — Мгм... Он слишком добрый, — согласился Мэттью. — Эй, что он сказал о моей записке? Он что-нибудь сказал? — Я даже не знаю, которая из них была твоей, — отмахнулся от него Ханбин. Он знал, конечно, он знал, но реакция Чжан Хао на записку Мэттью не была ключевой проблемой, происходящей сегодня. — И он, вероятно, слишком занят мыслями о глупом признании, чтобы беспокоиться о чем-то еще... — Да ладно тебе, хен, — заскулил Мэттью. — Ты знаешь, какая из них была моей. — Он ничего не сказал ни об одной из них, ясно? — рявкнул Ханбин. — Даже о моей. Он понял, что сказал что-то не то, когда Мэттью начал глубокомысленно кивать: — А. Так вот почему ты расстроен. — Нет, — с ударением сказал Ханбин. — Это нормально — признавать, что ты ревнуешь, хен. Чувства — это нормально, — сказал Мэттью, пытаясь казаться мудрым. Мэттью. Мэттью! Этот парень обладал эмоциональным интеллектом буханки хлеба. Милой буханки хлеба, но тем не менее буханки хлеба. Ханбин был хеном для него. Почему его донсэн пытался дать ему любовный совет? — Кто бы говорил, — пробормотал он. Мэттью искоса взглянул на него: — Что это было? — Ничего, — сказал Ханбин, выпрямляясь. — Но меня не волнует, что он думает о моей записке или о твоей записке, или о чьей-либо еще, главное, чтобы они сделали его счастливым. А это признание не сделало его счастливым. — Я понимаю твою точку зрения, — Мэттью сунул в рот чипсину и продолжил с набитым ртом: — Немного странно, что кто-то решил признаться именно сейчас. Может быть, это кто-то, кто думает, что его скоро исключат? — Значит, он думает, что это его единственный шанс? — Ханбин закончил, нахмурив брови. — Вот именно, — сказал Мэттью. Это заставило Ханбина почувствовать себя немного лучше. По крайней мере, примерно на полсекунды. Эгоистичная, влюбленная часть его души ликовала при мысли о том, что этот человек, возможно, скоро уйдет. Но потом он подумал обо всех остальных трейни и на самом деле не хотел, чтобы кто-то из них уходил. Как люди, они все ему нравились. Болея за чье-либо исключение, он испытывал прямо-таки тошнотворное чувство вины. Он снова застонал, впиваясь пальцами в веки. Мэттью достал несколько чипсин и толкнул Ханбина локтем в запястье: — Вот, возьми немного. Поможет тебе взбодриться. — Нет, не поможет, — упрямо пробормотал Ханбин. Он поднял голову и бросил на Мэттью суровый взгляд. Мэттью потряс горстью чипсов перед лицом Ханбина: — Да, поможет. — Нет, не по... Как раз в тот момент, когда рот Ханбина открылся пошире, Мэттью запихнул в него столько чипсов, сколько смог. Ханбин забормотал, подавившись одними, в то время как другие рассыпались вокруг него. — Да, поможет, — прощебетал Мэттью. Ханбин недовольно проглотил чипсы, но уголки его губ дрогнули. — Спасибо, — сказал он монотонным голосом. — Что бы я без тебя делал? — Наверное, умер, — серьезно сказал Мэттью. Ханбин рассмеялся, и робкое тепло разлилось у него в животе. Он все еще был недоволен сложившейся ситуацией — на самом деле, это была, вероятно, самая стрессовая вещь, которая когда-либо случалась с ним и которая на самом деле происходила не с ним — но то, что Мэттью поддержал его, немного облегчило ситуацию. По крайней мере, он не был полностью сумасшедшим.***
В тот вечер Совон и Унги заглянули ко всем в комнаты, раздавая еще больше стикеров. — Это был такой большой успех, что мы собираемся продолжать в том же духе всю неделю, — заявил Совон с ноткой гордости в голосе. — Это хорошо, — сказал Ханбин. Это было хорошо. Также это было ужасно. Совон просиял, совершенно ничего не подозревая, и оставил Ханбина с еще одной пачкой пустых заметок для заполнения. В отличие от анонимного человека, написавшего признание, Ханбин стремился только к тому, чтобы принести Чжан Хао счастье. Это было его целью во всем, что он делал вместе с Чжан Хао. Даже его собственное признание, если он когда-нибудь сделает его, будет сделано только в том случае, если он будет верить, что оно принесет радость Чжан Хао. Так что, как бы сильно он ни хотел написать свое собственное признание — а он очень, очень хотел это сделать — в итоге он послушался своего разума, а не сердца. Все, что он написал, было совершенно достойным и относилось к сфере дружбы. «Чжан Хао! Я думаю, твои ушки очень милые. Не прячь их!» «Личность Хао-хена достойна восхищения. Он такой трудолюбивый. Я равняюсь на него.» «Для Чжан Хао: твои заколки для волос с эмодзи тебе идут!» Возможно, использовать три из четырех своих стикеров для одного человека было немного чересчур, но это был единственный способ удовлетворить свое желание побаловать Чжан Хао, не заходя на опасную территорию. И это желание было утроено, потому что он весь день был на взводе и ему так сильно хотелось завтра стать причиной улыбки Чжан Хао. Даже если Чжан Хао и не знал, что это было из-за него. Последнюю записку он посвятил Мэттью, поскольку бедняга провел весь день, пытаясь удержать Ханбина на плаву. Убедившись, что большинство людей легли спать, он на цыпочках вышел в коридор, чтобы положить свои записки в коробку. Он чуть не упал, когда кто-то задел его за спину, когда он запихивал их внутрь, хотя его страх и улегся, как только он увидел, кто это был. — Извини, — сказал Юджин своим чрезвычайно тихим голосом. Ему не нужно было беспокоиться о том, что он кого-нибудь разбудит, потому что его голос всегда звучал на минимальной громкости. — Я не хотел тебя напугать. В его руках были четыре безупречные записки. Ханбин не смог расшифровать верхнюю записку, но он мог видеть, что она была длинной, слова тянулись от угла до угла. Он понял, что ему не хватает сна, потому что ему в голову пришла самая иррациональная мысль — что, если Юджин был тем, кто написал признание для Чжан Хао? Ни за что, верно? Юджину стало не по себе от его молчания, он опустил голову, а Ханбина охватил гнев. На самого себя. За то, что направил свое раздражение на буквального ребенка. — Все в порядке, — сказал Ханбин, похлопав Юджина по плечу. — Я просто устал, извини. Юджин нахмурился: — Ты весь день странно себя ведешь, — заметил он. Не обвиняя, а только созерцая. — Пожалуйста, ложись спать поскорее, хен. Ханбин поморщился. То, что Юджин отругал его ознаменовало новый уровень, на который он опустился. — Сейчас пойду, — сказал он и отступил в сторону, чтобы Юджин мог получить доступ к коробке. — Спокойной ночи, Юджин-а. Юджин одарил его легкой улыбкой: — Приятных снов, хен. Ноги Ханбина отяжелели, когда он потащился обратно в свою комнату. Гонук оставался невозмутимым, когда Ханбин рухнул на свою кровать, каркас которой застонал под его весом. Он надеялся, что завтрашний день будет лучше. Ему нужно было, чтобы он был лучше, хотя бы для того, чтобы они с Чжан Хао оба могли сосредоточиться на более важных вещах в жизни. «Эгоистичный засранец» — подумал он про себя, проклиная того, кто решил испортить ему день, попытавшись сделать день Чжан Хао лучше, и быстро отключился.***
Когда Ханбин прибыл на следующее утро к недавно получившей название «Стене Любви», Чжан Хао уже был там, все еще одетый в пижаму, с челкой, убранной со лба. И, судя по выражению его лица, сегодня был не тот лучший день, на который надеялся Ханбин. — Хен, — сказал Ханбин, обхватывая Чжан Хао за руку. Чжан Хао что-то промурлыкал, не глядя на него, но слегка прислонился к Ханбину, как будто хотел придвинуться ближе без необходимости действительно двигаться. Ханбин просмотрел послания, адресованные Чжан Хао сегодня. Стена со стикерами была значительно больше и занимала целых несколько метров между двумя входами в ванную. Соответственно, для Чжан Хао тоже было больше заметок. Сегодняшние послания были более душевными и личными. Заметки, в которых они благодарят Чжан Хао за его помощь или вникают в мельчайшие детали того, что им в нем нравилось. Насколько Ханбин мог судить, никаких признаний в любви не было. Во всяком случае, не романтической любви. Ханбин заметил длинное письмо, которое он видел у Юджина прошлой ночью, а затем, прямо под ним, три, которые написал он. Он проклинал себя за то, что проснулся сегодня немного поздно. Он не смог увидеть реакцию Чжан Хао на написанные им записки. Не то чтобы Чжан Хао сильно на что-то реагировал. Он по-прежнему не смотрел на Ханбина, его глаза были устремлены в одну точку на стене. Ханбин проследил за его взглядом и наткнулся на, казалось бы, случайную заметку. «Чжан Хао, я думаю, что после этого я научусь играть на скрипке из-за тебя. Ты вдохновил меня. Спасибо тебе.» Она не казалась чем-то таким, что заслуживало бы такого пристального внимания. Брови Ханбина нахмурились, и он одновременно становился менее и более тревожным. Менее потому, что он не заметил ни одной проблемной записки. Более потому, что Чжан Хао не должен выглядеть таким расстроенным из-за этого факта. — Хен? Чжан Хао подскочил вверх, его голова метнулась в сторону Ханбина. — Ханбин-а, — поприветствовал Чжан Хао, как будто до этого не осознавал, что он был здесь, несмотря на то, что все это время был прижат к Ханбину. — Доброе утро. — Доброе... утро, — осторожно произнес Ханбин. — Ну как сегодня? — он кивнул в сторону стикеров. — А, они все хорошие, — улыбнулся Чжан Хао. — Ничего беспокоящего. Ханбин скорчил гримасу, стараясь не хмуриться. Если бы беспокоиться было не о чем, Чжан Хао не пялился бы на стену так, словно в ней хранились все секреты вселенной. — Никаких признаний? Его рука скользнула вниз по руке Чжан Хао, чтобы переплести их пальцы. Ладони Чжан Хао были теплыми и влажными от пота. — Нет, — рассмеялся Чжан Хао. — К лучшему это или к худшему. Ханбин открыто нахмурился: — Ты... ты разочарован? — Конечно, нет, — сказал Чжан Хао. — Мне просто было интересно, написал ли он еще что-нибудь. «Надеюсь, нет» — ледяным тоном произнес Ханбин у себя в голове. — Я не знаю, как он смог бы превзойти подобное признание в любви. Может быть, он не написал ни одного сегодня. — Мм, — Чжан Хао издал ни к чему не обязывающий звук. — Ты уже видел свои? Ханбин выбежал прямо из своей комнаты к Чжан Хао, не останавливаясь, когда увидел вдалеке широкую спину Чжан Хао. Ханбину даже в голову не пришло, что он должен прочитать записки, адресованные ему, прежде, чем те, что были адресованы Чжан Хао. Чжан Хао увидел выражение его лица и рассмеялся. Это был довольно тихий звук, исходивший от него, но он звучал светло и ангелоподобно. Может быть, он все-таки был в порядке. Небольшой груз свалился с плеч Ханбина. Чжан Хао было просто любопытно, вот и все. Он не хотел еще одного признания от этого человека. Ни одному из них не о чем было беспокоиться. — Тебе следует прочитать свои. Иди сюда, — Чжан Хао потащил его обратно вдоль очереди, туда, где висели записки для Ханбина. Сегодня стена была менее организованной. — Я уже прочитал их все. Они такие милые. Он подтолкнул Ханбина вперед, указывая на послания. Брови Ханбина взлетели вверх при виде самого первого из них. «Я хочу съесть Сон Ханбина, потому что он такой милый.» Чжан Хао хихикнул: — Я вроде как понимаю. Ханбин покраснел до корней волос и продолжил читать. «От голоса Сон Ханбина у меня мурашки по коже. Я надеюсь, что когда-нибудь мы сможем спеть вместе.» «Ханбин-а, мне повезло, что я тебя знаю.» — А, хен, — сказал Ханбин, протягивая руку за этой запиской. Он сорвал ее со стены и поднес поближе, щурясь на безупречный почерк. — Это твоя? Чжан Хао заглянул ему через плечо, и Ханбин повернул записку так, чтобы он мог видеть. — ...Нет, она не моя, — ответил Чжан Хао. — Но кем бы он ни был, он прав. Все это правда. Слегка удрученный, Ханбин кивнул и прилепил записку обратно к стене. — Кроме того, — добавил Чжан Хао. — Даже если бы я написал тебе записку, я бы тебе не сказал. Был ли это его коварный способ сказать, что он действительно написал одну? Ханбин вернулся к разглядыванию дырок в стене, но он понятия не имел, что ищет. На самом деле, зная Чжан Хао и то, насколько он умен, он, вероятно, сделал то же самое, что и Ханбин, и замаскировал свой почерк. Что ж, он не мог стоять здесь весь день и анализировать все эти записки в поисках признаков Чжан Хао. К сожалению, у него были другие дела. Все, чего он хотел — это чтобы больше не было признаний в любви к Чжан Хао, и он это получил. — Завтрак? — спросил Ханбин. Он оценил все послания, действительно оценил, но ему нужно было отойти от этой стены. — Пойдем, — сказал Чжан Хао, все еще держа Ханбина за руку. Чжан Хао не станет проводить весь день, погруженный в свои мысли из-за какого-то грубого таинственного человека, который решил обременить его признанием в любви, а Ханбин не станет проводить весь день, погруженный в свои мысли из-за Чжан Хао. Это было действительно все, о чем Ханбин мог просить, учитывая, каким неприятным был вчерашний день.***
— У тебя сегодня настроение получше, — небрежно заметил Мэттью, перекатывая леденец во рту. — Больше никаких признаний в адрес Хао-хена? — Я понятия не имею, о чем ты говоришь, — ответил Ханбин, сверкнув яркой улыбкой. Мэттью закатил глаза. — Умоляю, — протянул он, растягивая слова. — Ты сегодня даже веселее, чем обычно. Я никогда не думал, что ты ревнивый, но, видимо, он просто раскрывает твое внутреннее… — Мэттью-я, — ласково перебил его Ханбин. — Разве ты не говорил, что твой перерыв продлится всего десять минут? Часы показывают, что прошло пятнадцать. Леденец выскользнул у Мэттью изо рта, и он надулся: — Гадюка, — пробормотал он. — Мой долг как лидера нашей команды — следить за тем, чтобы все выполняли задание, — продекламировал Ханбин, приложив руку к сердцу. — Пожалуйста, перестань валять дурака и возвращайся к тренировке. Мэттью выбросил леденец в мусорное ведро, но перед этим показал Ханбину свой фиолетовый язык. Это никак не повлияло на хорошее настроение Ханбина до конца дня.***
Третий день подряд Ханбин просыпался от чего-то странного. Вернее — не чего-то, а кого-то. — Тэрэ-хен? — Гонук что-то сонно пробормотал. Глаза Ханбина резко открылись, он очнулся от сна без сновидений, как будто в его голове зазвенел сигнал тревоги. — Что ты здесь делаешь? — Специальная доставка, — объявил Тэрэ. — Для вас обоих. Ханбин приподнялся на локтях. Потребовалось несколько секунд, чтобы его глаза привыкли к утреннему свету и освещению, проникавшему в их комнату из коридора. Тэрэ одарил его обаятельной улыбкой, которая быстро скрылась за шквалом брошенных в него бумаг. Ханбин заскулил, отмахиваясь от них, и Тэрэ хихикнул. — На стенах нет места, поэтому теперь мы раздаем их лично, — сказал он. — С каких это пор в операции участвуют три человека? — пробормотал Ханбин. Он собрал все стикеры, которые упали на его кровать. Их было очень много. — О, нас больше, чем трое, — сказал Тэрэ с удивлением в голосе. — Теперь это операция с участием шести человек. Слишком много посланий. Держи, Гонук-а. Гонук выбрался из постели, сложив ладони в форме чашки, чтобы принять подарок, который Тэрэ щедро преподнес ему. Ханбин выдавил улыбку, несмотря на свою утреннюю угрюмость. Они оба были очаровательны. — Спасибо тебе, хен, — сказал Гонук. Он тоже получил довольно большое количество стикеров. Ханбин был слегка впечатлен тем, что людям все еще было что сказать по прошествии двух дней. — Веселитесь, — сказал Тэрэ, помахав им обоим. Гонук нырнул обратно в постель и начал перечитывать все свои записки. Ханбин, с другой стороны, выбрался из постели, аккуратно засунул их все в карман пижамы и направился к двери. — Ты не собираешься их читать? — спросил Гонук, глядя поверх верхней половины стикера, к которому он прижимался носом. — Я сначала пойду поем, — солгал Ханбин. — Нужно убедиться, что я полностью проснулся. Сейчас он был более чем полностью в сознании, его разум был сосредоточен на целеустремленной миссии найти Чжан Хао — но, к его удивлению, Чжан Хао, казалось, был в столь же пылком стремлении найти его. Они налетели друг на друга, и Чжан Хао отшатнулся назад, хватаясь за стену в поисках опоры. Ханбин на всякий случай потянулся к нему, обхватив за талию. — Вот ты где, — выдохнул Чжан Хао, его лицо покраснело. — В смысле, я как раз собирался посмотреть, не спишь ли ты. — Ты получил… Чжан Хао разжал кулак и показал целую пачку стикеров: — А ты? Ханбин кивнул: — Но я их еще не читал. — Я тоже. Я хотел прочитать их вместе с тобой, — сказал Чжан Хао, улыбаясь. Что-то в этом заставило грудь Ханбина раздуться — радость от осознания того, что Чжан Хао хотел прочитать их вместе с ним без всякой на то причины, просто так. — Может нам стоит поесть? Ханбин поджал губы: — В это время в обеденном зале будет много народу, — сказал он, надеясь, что Чжан Хао поймет, к чему он клонит. — Мы можем взять пару снэков, а потом пойти на лестницу, — предложил Чжан Хао. — И, эм, побыть немного наедине. Ханбин готов был расплакаться от счастья. Он забрал обратно все плохие слова, что сказал о посланиях и стене — ему это снова нравилось. Это дало Ханбину повод уютно устроиться наедине с Чжан Хао в восемь утра. Спасибо тебе, Совон. Он обернул свою руку об руку Чжан Хао: — Пошли, пока кто-нибудь не украл наше место. Они оба быстро шли в одном темпе, и Ханбин снова и снова мысленно молился, чтобы Чжан Хао не нес с собой признание в этой маленькой пачке записок. Спустя два дня Ханбин начал думать, что признание в любви в первый день было либо а) розыгрышем, либо б) случайностью. Если ни то, ни другое, и человек был настроен серьезно, он больше не прибегал к настоящему способу признания. На что Ханбин сказал бы: скатертью дорога. Он не должен был этого делать с самого начала. Они с Чжан Хао нашли самую уединенную лестницу, какую только смогли, на противоположной стороне здания от обеденного зала. Они сидели друг напротив друга, соприкасаясь ногами, и Ханбин наслаждался прекрасным видом на Чжан Хао, который время от времени улыбался, читая заметки. В то утро Ханбин провел больше времени, наблюдая за чтением Чжан Хао, чем за своими собственными заметками. Но он ничего не мог с собой поделать — особенно после того, как Чжан Хао порылся в кармане и, посмеиваясь про себя, надел свою заколку с эмодзи в виде сердца. — Что такого смешного? — спросил Ханбин, взглянув на волосы Чжан Хао. Ему так сильно хотелось протянуть руку и взъерошить их, но Чжан Хао неизбежно стал бы жаловаться на Ханбина, сделавшего его растрепанные волосы еще более беспорядочными. — Вот, — сказал Чжан Хао, его губы скривились, когда он попытался скрыть улыбку. Он протянул записку, и у Ханбина перехватило дыхание, когда он увидел первое слово. «Для Чжан Хао: твои заколки для волос с эмодзи тебе идут!» — Тебе действительно они идут, — сказал Ханбин, улыбаясь от уха до уха. Из всех посланий Чжан Хао обратил внимание именно на его. Это было похоже на воплощение мечты. Когда он наблюдал, как Чжан Хао еще раз перечитывает эту записку, сердце Ханбина бешено колотилось в груди. Так тебе, аноним. Ханбин еще несколько раз в тот день замечал Чжан Хао, все еще с заколкой в форме сердца в волосах, теребящего ее, пока он болтал с другими трейни. И каждый раз Ханбин чувствовал, как его собственное сердце переполняется нежностью. Его цель заставить Чжан Хао улыбнуться была более чем успешной. Остаток дня Ханбин был на седьмом небе от счастья. — Перестань пялиться, — грубо сказал Джиун, хватая Ханбина за локоть. Ханбина насильно оторвали от наблюдения за Чжан Хао с другого конца коридора и загнали обратно в тренировочный зал Say My Name. Он мельком увидел, как Чжан Хао, смеясь, бросился на Куанджуя, а его глаза превратились в маленькие полумесяцы, прежде чем Джиун быстро захлопнул дверь. — Что с тобой такое? — спросил Джиун, оттаскивая его в угол комнаты, как можно дальше от камер. — Что? Ничего. Сегодня все хорошо, — сказал Ханбин. Он улыбнулся. — Вообще, у меня все отлично. — Да, я вижу это, поверь, — сказал Джиун. Он довольно неуклюже запрыгнул на тумбочку, свесив ноги за борт. Позиция «у нас сейчас будет долгий разговор». — Ты ведешь себя... Ханбин прищурился, глядя на него: — Как? — ...Немного более очевидно, чем обычно, — закончил Джиун. Ханбин издал обиженный звук, а Джиун скрестил руки на груди. — Я не делаю ничего странного, — защищался Ханбин. Он прислонился к стене рядом с Джиуном. — Я просто в хорошем настроении. — Что случилось? Ханбин оглядел комнату, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает: — Хао-хену действительно понравилось одно из посланий, которые я написал для него. — И это все? — сказал Джиун, нахмурившись. — Что значит «это все»? Это важное событие! — Что там было написано? Ханбин серьезно рисковал показаться жалким, если бы просто выпалил правду. — Я расскажу тебе, только если ты расскажешь мне, что ты написал для Мэттью. Джиун на мгновение задумался об этом, выражение его лица ничего не выражало, прежде чем он протянул руку. Они пожали друг другу руки. — Договорились. — Я не написал ничего такого. Никаких признаний в любви, — пробормотал Ханбин. — Первая была о том, что он трудолюбив. Другая о том, что я думаю, что у него милые ушки. И та, которая ему больше всего понравилась была про те заколки для волос, которые он всегда носит. — Мило, — прокомментировал Джиун таким тоном, что Ханбин не смог понять, был ли это сарказм или нет. — Ладно, теперь твоя очередь, — Ханбин толкнул его локтем в бок. — Что ты написал для нашего Мэттью? — Ничего. Ханбин ждал кульминации. Никакой не произошло. Джиун просто смотрел вдаль, рассеянно наблюдая, как Сынон танцует по комнате. — Подожди, ты серьезно? — Ханбин разинул рот. — Ты на самом деле ничего не писал? Джиун искоса взглянул на него: — Да. — Но, ты... — Ханбин запнулся. Даже если бы Джиун хотел это отрицать — у Ханбина были глаза! Может, то, что Джиун чувствовал к Мэттью и близко не шло к тому, что Ханбин чувствовал к Чжан Хао, конечно. Но это стоило упоминания. Это определенно не было чем-то таким, что Джиун мог бы прямо отрицать. — Это не потому, что мне нечего сказать, — сказал Джиун, увидев потерянное выражение лица Ханбина. — Но поскольку все, что я хочу ему сказать, мне следует просто сказать ему в лицо. Если я признаюсь в этом анонимно, он может подумать, что это от кого-то другого. Хм. В этом было… удивительно много здравого смысла. — ...Я никогда не думал об этом с такой точки зрения, — признался Ханбин. — В большинстве случаев я понимаю привлекательность этих анонимных посланий. В смысле, я все еще использовал все свои стикеры. Но я не использовал их ни для кого, кто мне действительно дорог. Все, что я говорю таким людям, я хочу, чтобы они знали, что это от меня. Что, если я напишу что-нибудь Мэттью, а он подумает, что это от кого-то другого, а не от меня? Ужасный узел скрутился в животе Ханбина. Думал ли Чжан Хао, что его послания были от кого-то конкретного? Поэтому он был так счастлив получить их? Его разум внезапно пробежался по почерку каждого трейни, о котором он знал, пытаясь вспомнить, похож ли какой-нибудь из них на тот почерк, который он подделал. — Но я... — Ханбин прикусил нижнюю губу, потирая подбородок. — Я не могу просто сказать ему все это, — рассуждал он. — Имеет смысл делать это анонимно. Если он думает, что они от кого-то другого, что ж… я ничего не могу с этим поделать. Он с трудом сглотнул. Во рту у него был горький привкус. — Почему? — спросил Джиун. Лицо Ханбина сморщилось в замешательстве: — Что значит «почему»? — Почему ты не можешь сказать ему все это? — уточнил Джиун. — Это... это серьезный вопрос? Джиун кивнул. Он потянулся за ближайшей бутылкой с водой и сделал глоток, прежде чем заговорить: — Да. Я не понимаю, почему ты просто не мог сказать это ему в лицо? Не то чтобы ты не говорил подобных вещей раньше, когда вы практиковались для Tomboy. — Ну, да, но это было... — «по-другому» — хотел сказать Ханбин, но Джиун смотрел на него с таким скептицизмом, что у Ханбина возникло ощущение, что это оправдание не поможет. — Тогда мы работали вместе. Теперь мы в разных командах. Было бы странно, если бы я случайно подошел к нему и сказал, что у него милые уши. Джиун беспечно пожал плечами: — Я не думаю, что это странно. Вы близки, — он сделал ударение на слове «близки». Ханбин кашлянул в кулак. — Кроме того, я думаю, что иногда комплимент от кого-то, кого ты не знаешь, делает его более значимым. Как, например, — он развел руками. — Когда создатели звезд делают нам комплименты, это ощущается иначе, чем когда другие трейни делают нам комплименты. — Это правда, — признал Джиун. Ханбин был самодоволен целую секунду из-за того, что, наконец, заставил Джиуна согласиться с ним, пока он не продолжил: — Но я не думаю, что это одна из таких ситуаций. Это Чжан Хао. — И...? — Если бы тебе пришлось выбирать между комплиментом от незнакомого человека или от Чжан Хао, что бы ты предпочел? — Ханбин хранил молчание. — Вот именно. Так разве для него не было бы то же самое? Если только ты не думаешь, что ты ему не нравишься так же, как... Ханбин хлопнул Джиуна по колену, возможно, чуть сильнее, чем необходимо. — Нам следует вернуться к тренировке, — сказал он, и румянец залил его шею. Джиун одарил его долгим, пронзительным взглядом. Иногда Ханбину претило, насколько искусен был Джиун в сохранении нейтрального выражения лица. — Конечно, — в конце концов сказал Джиун, спрыгивая с тумбочки. — Как скажешь, лидер. Когда Унги радостно указал на то, какой Ханбин красный, Ханбин отмахнулся от этого, сказав, что он вспотел от того, что тренировался весь день. Довольно любезно никто не упомянул о том факте, что он только что взял часовой перерыв.***
Ханбин ненавидел позволять другим людям диктовать ему свои действия; он старался быть добрым и любезным, но никогда не был слабаком. Сохранение своей независимости и принятие решений, основанных на его собственных мыслях, значили для него очень много. Так почему же он колебался, прежде чем написать сегодняшнее послание для Чжан Хао? Тэрэ прибыл как раз в тот момент, когда Гонук забирался в постель, чтобы передать им стикеры, извиняясь за задержку с доставкой. Ханбин совершенно забыл, что они собирались заниматься этим всю неделю, а это означало, что он должен был продолжать писать. В общем-то, он не должен был. Никто его не заставлял. Он был уверен, что было довольно много трейни, которые не заполняли все четыре стикера каждый вечер. Но Ханбин чувствовал себя обязанным это сделать, учитывая, что такая возможность была прямо перед ним; в противном случае это было бы расточительно. Он просто не был уверен, стоит ли писать их конкретно для Чжан Хао, после своего разговора с Джиуном. Честно говоря, как бы сильно Ханбину ни хотелось верить, что Чжан Хао отвечает взаимностью на его чувства, он не мог быть уверен на все сто процентов, пока сам Чжан Хао не скажет об этом. А это было невозможно, поскольку их постоянно окружали камеры. Что, оглядываясь назад, вероятно, и было причиной того, что этот человек воспользовался первым же возможным шансом признаться Чжан Хао невербально. Не то чтобы было много других возможностей для кого-то, кто был слишком нетерпелив, чтобы дождаться окончания шоу. Или еще хуже, если он думал, что это его единственный шанс. Однако Ханбин был не таким. Он был уверен, что даже при том ничтожном шансе, что они с Чжан Хао оба не попадут в группу, они останутся друзьями. И тогда Ханбин смог бы… может быть… Он вздохнул, постукивая ручкой по пачке стикеров. Если его чувства были взаимны, тогда он мог понять, к чему клонил Джиун. Они оба согласились, что ничто из сказанного Ханбином не было настолько романтичным, чтобы при очень слабом шансе, что это попадет в шоу, зрители автоматически предположили бы, что Ханбин по уши влюблен в Чжан Хао. Если же его чувства не были взаимны, Ханбин, внезапно осыпающий его комплиментами, показался бы странным и приносящим дискомфорт. Было безопаснее писать все это анонимно. В то же время мысль о том, что Чжан Хао мог приписать его слова кому-то другому, приводила его в уныние. Даже если это было совершенно эгоистично с его стороны, он ничего не мог с собой поделать. Как бы сильно он ни старался быть абсолютно бескорыстным, свои чувства к Чжан Хао он держал слишком близко к сердцу. Он хотел быть причиной улыбки Чжан Хао. Не анонимный человек, написавший признание, а он, Сон Ханбин. Это опустошило бы его, если бы он непреднамеренно сблизил Чжан Хао с кем-то другим из-за написанных им слов. Он уронил ручку и плюхнулся на кровать спиной вперед, чувствуя себя побежденным. Он был слишком измучен для этого. — Никаких идей? — спросил его Гонук. — Да, — пробормотал Ханбин в ответ. В итоге он так ничего и не написал, и в ту ночь ему нелегко было уснуть, мучимый ненужными заботами о чувствах и очаровательными заколками для волос на еще более очаровательной голове.***
— Извините, вы не видели Хао-хена? — Ханбин остановился у еще одной группы людей в обеденном зале. Умути и Тэрэ обменялись взглядами, затем в унисон покачали головами. Другой столик. — Привет, ребята, кто-нибудь из вас видел Чжан Хао сегодня? — Нет, — сказал Кэмден, ковыряя рис вилкой. — Прости. Ханбин провел руками по волосам, осматривая обеденный зал в поисках кого-нибудь, кого он еще не спросил. Краем глаза он заметил две вспышки белых волос и поспешил к их обладателю. Если бы кто-нибудь и видел Чжан Хао после пробуждения, то это был бы Куанджуй, верно? Они были лучшими друзьями. — Хен, ты не видел… — Он в тренировочном зале номер 6, — ответил Куанджуй, похлопывая Ханбина по спине. Ханбин хотел спросить, почему Чжан Хао уединился в случайной тренировочной комнате вместо того, чтобы насладиться самым важным приемом пищи за день, но решил, что узнает это достаточно скоро. Он надеялся. Он одарил Куанджуя самой лучезарной улыбкой, на какую был способен — которая, предположительно, была не очень лучезарной — и умчался, крикнув ему вслед: — Спасибо! Количество сна, которое он получил прошлой ночью, составило всего несколько минут, так что он проснулся (термин употребляется вольно) в отвратительном настроении. Ситуация ухудшилась, когда Совон вошел, когда он чистил зубы, и вручил ему еще одну большую пачку стикеров с его именем, ласково написанным на каждом. Он хотел оценить каждую из записок по достоинству, но чувствовал себя так ужасно из-за того, что вчера вечером ничего ни для кого не написал, что ему было невыносимо даже смотреть на них. Казалось, он не заслуживал того, чтобы что-то читать, раз он тоже ничего не написал. Но он не пожалел о своем решении ничего не писать Чжан Хао. Чем больше он думал об этом, тем больше неохотно осознавал, что Джиун был прав. Возможно, те три года, которые у Джиуна были при себе, дали ему больше жизненного опыта, чем думал Ханбин. Иногда он забывал, что у туповатого, добродушного парня, с которым он тренировался последние несколько месяцев, было столько мудрости в запасе. Его мрачное настроение ухудшилось еще больше, когда он нигде не смог найти Чжан Хао. Им не нужно было завтракать вместе каждый день — у Чжан Хао была совершенно другая группа друзей, с которыми он иногда сидел, и у Ханбина не было проблем с поиском других людей, с которыми можно было посидеть. Но не смочь найти Чжан Хао нигде? Это было странно. Чжан Хао всегда ставил в приоритет свое здоровье, поэтому пропускать завтрак было для него крайне нехарактерно. Войдя в тренировочный зал, Ханбин на мгновение заколебался, прежде чем постучать в дверь. Она распахнулась без ответа, открывая взору тускло освещенную комнату, в углу которой, сгорбившись, сидел Чжан Хао. — Хен? — нерешительно позвал Ханбин, оставив дверь за собой слегка приоткрытой. Чжан Хао вскинул голову, широко раскрыв глаза, как будто не слышал, как вошел Ханбин. — Ханбин-а, — сказал Чжан Хао. Ханбин заметил вспышку розовых и голубых бумажек, валявшихся на полу. — Я уже начал беспокоиться, что ты не придешь. Ханбин скрестил руки на груди, пересек комнату и сел рядом с Чжан Хао. — Мне пришлось расспросить около тридцати человек, чтобы выяснить, где ты был, — он ущипнул Чжан Хао за ухо. Чжан Хао заскулил, отталкивая его: — Я велел Куанджую передать тебе. Он этого не сделал? — Да, примерно пять минут назад, — Ханбин скрестил ноги, снова прислонившись к Чжан Хао. На этот раз Чжан Хао не оттолкнул его, вместо этого собрав все стикеры. — Что случилось? Если Чжан Хао нашел тихую, темную комнату, чтобы обдумать послания, которые он получил сегодня — это, мягко говоря, не предвещало ничего хорошего о том, что он прочитал. Ханбин попытался сохранить улыбку на лице, просто чтобы поднять настроение, но серьезность Чжан Хао заставила его грудь сжаться от беспокойства. — Может быть, тебе просто стоит прочитать это, — сказал Чжан Хао. Ханбин колебался, его сердце бешено колотилось в груди, когда он взял предложенный стикер. Он медленно развернул его, вглядываясь в аккуратные крошечные буквы, выведенные синими чернилами. Когда он прочитал сообщение, у него от шока отвисла челюсть. Голова Ханбина резко повернулась к Чжан Хао, его глаза расширились. — Да, — пробормотал Чжан Хао. «Я боюсь, что меня исключат. Я собираюсь лично признаться Чжан Хао завтра. Мне жаль...» — Ты… То есть... — Ханбин не мог придумать ни одной связной вещи, которую можно было бы сказать. — С чего бы... Ему хотелось знать, кто это написал, чтобы он смог придушить его лично. Не говоря уже о том, насколько все это было бесчувственно по отношению к Чжан Хао — кто был настолько глуп, чтобы сделать что-то подобное на шоу? Ладно еще думать о таком, но на самом деле заявить, что собираешься это сделать? — Да, — повторил Чжан Хао. Он закрыл глаза, ударившись затылком о стену. — Я тоже не знаю, что и думать. — Это... это просто смешно, — сказал Ханбин, отбрасывая стикер в сторону. — Это совершенно неуместно. — Наверное, — сказал Чжан Хао с гораздо меньшей убежденностью, чем хотелось бы Ханбину. — Нет, правда, — сказал Ханбин, нахмурившись. — Тебя ставят в неудобное положение. Мы участвуем в телешоу, сейчас не время для подобных вещей. Я не думаю, что это то, чего хотел Совон-хен, когда придумывал эту идею, — он глубоко вздохнул. — Мне жаль, хен. Чжан Хао тяжело вздохнул, его плечи поникли. Он прижался щекой к руке, подтянув колени к груди — его типичная сидячая поза, когда он чувствовал себя подавленным. — Ханбин-а, могу я быть с тобой честен? — Ко... конечно, — честно сказал Ханбин, хотя и боялся того, что собирался сказать Чжан Хао и почему ему вообще нужно было задавать этот вопрос. — Сначала я был отчасти рад этому, — сказал Чжан Хао, его голос был приглушен его руками. — Но потом... — Что? — воскликнул Ханбин. Чжан Хао резко оборвал себя, его уши покраснели, и Ханбин покраснел от такого же смущения из-за собственной вспышки. — Прости. Прости меня. Продолжай, хен. Чжан Хао любезно проигнорировал замечание Ханбина: — Сначала от этого признания мне стало приятно, понимаешь? То есть... знать, что я кому-то нравлюсь в таком ключе. Это мило. «Ты мне тоже нравишься» — мысленно прокричал Ханбин. Он кивнул. — Но... не знаю. Может быть, я просто эгоист. Мне нравилось это, когда я понятия не имел, кто он такой, но если этот человек собирается признаться мне в лицо... — Чжан Хао прикусил губу. — Я не хочу знать. Ханбин закивал еще быстрее: — Это разрушает всю его таинственность. — Ну, наверное, но на самом деле я не это имел в виду, — Чжан Хао спрятал лицо. Все, что Ханбин мог видеть, были его (милые, большие, красные) уши и каплевидная заколка для волос, прикрепленная к затылку. — Я просто боюсь, что он окажется не тем человеком, которого я хочу увидеть. Слова эхом отдавались в голове Ханбина: «Я просто боюсь, что он окажется не тем человеком, которого я хочу увидеть.» Кого Чжан Хао хочет увидеть? Хочет? — Подожди, — сказал Ханбин, пытаясь понять скрытый смысл. — Ты расстраиваешься не из-за того, что это неуместно? — Думаю, зависит от того, кто этот человек, — сказал Чжан Хао, его голос становился все тише и тише. — Я бы, наверное, разозлился, если бы это был кто-то, кого я едва знаю. Но если бы это был... кто-то, кто мне нравится... Ханбин открыл рот, потом закрыл его, потом снова открыл и сказал: — О. Он не мог судить Чжан Хао слишком строго. Если бы Чжан Хао признался ему — хоть он и не назвал бы это удачным моментом, он определенно не расстроился бы из-за этого. На самом деле, он был бы очень счастлив, потому что тогда он мог бы сосредоточиться на шоу, не беспокоясь о том, как Чжан Хао относится к нему. Но это было не то. Вполне возможно, это наихудший сценарий, который Ханбин только мог придумать: подтверждение того, что был другой человек, от которого Чжан Хао хотел услышать признание. Он отвернулся, нервничая из-за того, что Чжан Хао может увидеть на его лице. — Мне жаль, — снова сказал Чжан Хао. — Я знаю, как ужасно это звучит, я знаю, что у меня не должно быть таких мыслей, но... — Все в порядке, хен, — мягко сказал Ханбин. Ничего не в порядке. — Это нормально — испытывать чувства. Ты ничего не можешь с этим поделать. — Хотел бы я перестать думать об этом. Столько людей будут исключены через несколько дней, а я сижу и думаю об… этом. Чжан Хао сжал губы, сдерживая свой гнев. Ханбин все понимал, он действительно понимал. Но ему хотелось ничего не понимать и еще больше ему хотелось, чтобы Чжан Хао ничего не испытывал. Он предпочел бы, чтобы Чжан Хао вообще никто не нравился, чем услышать, что он хочет признание от кого-то другого. Ханбин медленно вдохнул, сознательно ощущая, как воздух входит в его легкие. Глубокий вдох. Чжан Хао явно разрывался на части из-за этой ситуации, и Ханбин не хотел случайно заставить его почувствовать себя еще хуже. Он впился пальцами в свои ладони и выдавил из себя, изо всех сил стараясь звучать нейтрально: — Пока ты в состоянии тренироваться и помогать остальным, я не думаю, что тебе следует корить себя за то, что ты чувствуешь глубоко внутри себя. — Мм, — промычал Чжан Хао. — Наверное. Его голос звучал неубедительно. Ханбин выпустил задержанный им воздух. Он не знал, что сказать, чтобы помочь, не в данной ситуации, когда его собственный разум был в полном смятении. Они сидели молча, оба уставившись в пол, а записка все еще лежала лицевой стороной вниз у ног Ханбина. Все это время Ханбин представлял себе свое будущее признание Чжан Хао, заканчивающееся тем, что Чжан Хао либо поцелует его, либо вежливо откажет ему, чтобы сосредоточиться на своей карьере. Но он никогда не думал, что Чжан Хао может нравиться кто-то другой. Боже, он был таким глупцом. Он так старался не позволять себе чувствовать себя слишком комфортно в шоу, что забыл контролировать свои ожидания, когда дело дошло до этого. И дело было не только в том, что Чжан Хао нравился этот человек. Он нравился ему до такой степени, что он был расстроен даже мыслью о том, что буквально кто-то другой может признаться ему. Ханбин к настоящему времени знал Чжан Хао достаточно хорошо, чтобы понимать, что это шоу было важно для него, так же важно, как и для Ханбина, и в мире было очень мало вещей, которые могли бы отвлечь его внимание от него. Чжан Хао был первым, кто нарушил молчание: — Могу я спросить тебя еще кое о чем? — Конечно, — прошептал в ответ Ханбин. Его голос звучал так словно раздавался издалека даже для его собственных ушей. — Ты написал для меня сегодня записку? — Эй, хен, — засмеялся Ханбин, поворачивая голову обратно к Чжан Хао. Нервозность сквозила в его голосе, и он внутренне содрогнулся. Его попытка скрыть это, слегка толкнув Чжан Хао в плечо, вероятно, только усугубила ситуацию. — Ты же знаешь, я не могу сказать тебе об... Чжан Хао схватил его за руку в воздухе. Сердце Ханбина подскочило к горлу, и он застыл. — Просто ответь, Ханбин-а. Ханбин переплел свои пальцы с пальцами Чжан Хао. Он не знал, какой здесь был правильный ответ. Чжан Хао выжидающе наблюдал за ним. — Нет, — сказал Ханбин. — Не сегодня. Чжан Хао не показал, испытал ли он облегчение от ответа Ханбина или наоборот. Он только сжал руку Ханбина в ответ и сказал: — Хорошо. «Почему тебя это волнует?» — чуть не выпалил Ханбин. Они все еще говорили о признании в любви? Надеялся ли Чжан Хао, что это был он, или испытал облегчение, узнав, что это не он? В любом случае, он скрывал свою реакцию, чтобы спасти Ханбина от чего-то. — Думаю, мы узнаем завтра, кто этот человек, — пробормотал Чжан Хао, поднимая стикер свободной рукой. Он положил его обратно в стопку, которую держал до этого, а затем засунул всю пачку в карман своей куртки. — Который сейчас час? — Я... эм, — пробормотал Ханбин, застигнутый врасплох внезапным вопросом. — В последний раз, когда я проверял, было почти десять. — Я думаю, мне следует отправиться в тренировочный зал, — сказал Чжан Хао. — Наверное, меня ждут. — Куанджуй-хен знает, где ты. Он бы пришел за тобой, если бы ты действительно был им нужен. — Ханбин крепче сжал руку Чжан Хао. — И ты не лидер команды. — Нет, но ты — да, — Чжан Хао отпустил его руку, его пальцы задержались на ладони Ханбина на полсекунды, прежде чем он отодвинулся, вставая. — Поговорим позже? Ханбин вскочил на ноги: — Да, — сказал он. — Конечно. — Хорошо, — выдохнул Чжан Хао. Они вместе подошли к двери, и Ханбин услышал, как снаружи ходят люди, входят и выходят из ванной в коридоре. Ханбин уже собирался придержать дверь открытой, когда Чжан Хао резко остановился, прижав к ней локоть, чтобы она оставалась почти закрытой. — Хен? — Спасибо, что выслушал, — сказал Чжан Хао, встретившись взглядом с Ханбином. Даже если бы завтра краш Чжан Хао признался ему, и Ханбину пришлось бы провести следующий месяц — или два с половиной года — наблюдая, как он встречается с кем-то другим, он все равно бы с радостью выслушал. Это никогда не было проблемой. — Не за что, — сказал он и выдавил из себя улыбку.***
Они не поговорили позже. По правде говоря, в этом было больше вины Ханбина, чем Чжан Хао. Ханбин намеренно позволил втянуть себя в различные задания на оставшуюся часть дня, помогая другим трейни совершенствовать их хореографию и следя за тем, чтобы все оставались сосредоточенными, когда их энергия иссякала. Он пресекал любые разговоры о Стене Любви во время перерывов, утверждая, что это слишком отвлекает. Хотя он чувствовал себя виноватым из-за своего очевидного недовольства, это действительно привело к большему прогрессу в их тренировке, чем обычно. К тому времени, когда они договорились закончить тренировку, Ханбин был совершенно измотан, его тело болело, а мышцы устали от перенапряжения. Более продолжительный душ, который он принял, когда наконец нашел свободную кабинку, принес небольшое облегчение, немного облегчив тупую боль, но ничего не сделав с его всепоглощающей усталостью. Однако, несмотря на свою усталость, он знал, что сегодня ночью ему не удастся выспаться. Не до того момента, пока он не выведет всю эту беспокойную энергию из своего организма. Он торопливо прошел мимо Стены Любви, направляясь на поиски Мэттью, внутренне съеживаясь и ускоряя шаг. В комнате горел свет, что послужило хорошим знаком. Он не ожидал, что кто-то уже спал, но никогда не знаешь наверняка. — Эй, — сказал Ханбин, осторожно приоткрывая дверь, чтобы уменьшить шум. — Мэттью? Ни одна из двух пушистых голов, приветствовавших его, не принадлежала Мэттью. — Хен, — сказал Гювин, моргая по-совиному. Шаткая карточная башня разделяла его и Юджина, который сосредоточился на том, чтобы уравновесить еще одну карту на самом верху. — Что случилось? — Вы не знаете, где Мэттью? — Нет, но ты все равно можешь войти! — предложил Гювин, похлопав по месту рядом с собой. — Мне, наверное, следует пойти и найти его... Гювин ухмыльнулся: — Джиун-хен уже рассказал мне о твоей проблеме с Хао-хеном. Просто, чтоб ты знал, мы знакомы с ним намного дольше, чем ты, так что, если тебе нужен совет, мы явно можем помочь, — он указал на Юджина, случайно опрокинув при этом карточную башню. — Боже мой, — простонал Юджин, закрывая лицо руками. — Боже мой. — Упс, — Гювин без угрызений совести оглядел разбросанные карты. — Ладно, подожди, я сейчас все исправлю. Ханбин-хен, проходи. Ханбин оглянулся через плечо, надеясь, что Мэттью материализуется из воздуха — или хотя бы Джиун, — но единственные люди, которые стояли в коридоре хихикали возле Стены Любви. Стоять рядом с этой стеной было еще менее привлекательным вариантом, чем обратиться за советом к двум детям. По крайней мере, эти дети хорошо знали Чжан Хао. Юджин шмыгнул носом, когда Ханбин сел, печально уставившись на карты: — Я столько усилий вложил в нее. — Я же сказал тебе, что исправлю, — сказал Гювин, уже собирая все карты, чтобы переделать башню. — Ладно, хен. Рассказывай. Ханбин многозначительно посмотрел на камеру в углу комнаты. — Без подробностей, — сказал Гювин, высунув язык. — Просто... в общих чертах. Ради Юджина. — В этом нет необходимости. Я уже и так все знаю, — сказал Юджин, к удивлению Гювина и Ханбина. — Ты знаешь? — спросил Гювин. — Хао-хен рассказал мне. — Он рассказал тебе что? — воскликнул Ханбин. — Ранее, когда мы были на перерыве, я столкнулся с ним пока наполнял свою бутылку водой, — объяснил Юджин, кивая в сторону Ханбина. — И он вел себя странно, поэтому я спросил, что случилось, и он объяснил мне. Глаза Гювина заблестели: — И он упомянул Ханбин-хена? Так же быстро, как Гювин просиял, Юджин разрушил надежды как его, так и Ханбина: — Нет, он просто сказал мне, что кто-то собирается признаться ему или что-то в этом роде. Но, вы же понимаете... — Юджин надул щеки, его голос понизился до почти неслышного шепота. — Я могу сложить два плюс два. Без обид, хен. Тот факт, что его раскрыл обычный ребенок, не улучшил его настроения. Чем больше Ханбин думал об этом, тем больше он понимал, что Чжан Хао, должно быть, спросил его, написал ли он записку сегодня, только для того, чтобы убедиться, что это был не Ханбин. Потому что Ханбин был настолько откровенен в своих чувствах, буквально все знали об этом. Потому что Чжан Хао боялся, что это был он. Потому что он не отвечал взаимностью на чувства Ханбина. — Ты делаешь только хуже, — упрекнул Гювин, потрясся Юджина за плечо. Юджин нахмурился. — Это ты сказал ему к нам войти… — Что ты собираешься делать, хен? — Гювин прервал Юджина, одновременно потряхивая его. — Я... не думаю, что есть что-то, что я могу сделать, — сказал Ханбин, нахмурившись. — Если кто-то хочет признаться ему… Я думаю, это плохое решение, но я не могу его остановить. — Ну, нет, — сказал Гювин. — Ты не можешь помешать кому-то что-либо сказать или сделать, но ты можешь сделать что-то сам. — Почему бы тебе просто не написать, что ты чувствуешь? — спросил Юджин. — Кто-то другой уже собирается признаться ему. Я думаю, тебе следует что-нибудь сказать, прежде чем ты упустишь свой шанс. Это были слова, которые мог произнести только ребенок, не имеющий опыта настоящих отношений. Ханбин почти заворковал, но заподозрил, что Юджину не понравилось бы, если бы с ним нянчились, когда у них шел серьезный разговор. — Прямо сейчас мы в некотором роде находимся в опасной ситуации, — отметил Ханбин, глядя на камеру в комнате. — Писать что-либо подобное, когда мы должны сосредоточиться на других вещах, мне кажется эгоистичным. Даже если кто-то другой уже делает это. — Нет, подождите, Юджин дело говорит, — сказал Гювин, хлопая в ладоши. — Тебе не нужно признаваться. Но, может быть, ты сможешь написать о чем-то, что тебе в нем нравится! Или что-то в этом роде. Что-нибудь милое и не оказывающее давление. — Я не просто так не писал ему никаких посланий сегодня, — Ханбин почесал затылок. — Я не хочу, чтобы он связывал мои слова с анонимностью. Или кем-то другим. — Хорошо, тогда просто сделай так, чтобы было очевидно, что оно от тебя, — Гювин пожал плечами. — Большинство посланий, которые я получил, были совершенно очевидными. Например, твое, хен и Юджина… Прежде чем Юджин успел вмешаться и пожаловаться на то, что Гювин разоблачил его, Ханбин поспешно вставил: — Если он узнает, что оно от меня, он подумает... — Подумает что? — Если я напишу ему, что мне в нем нравится, я сойду за сумасшедшего, — пояснил Ханбин, и румянец залил его шею. — И тогда он точно узнает, что я к нему чувствую, если уже не знает. Даже если я не напишу это прямо. Юджин и Гювин обменялись взглядами друг с другом, и Ханбину показалось, что он сказал что-то глупое. — Ну... да, — медленно произнес Гювин. — Разве не в этом суть? Тебе неудобно говорить ему что-либо напрямую, но ты также не чувствуешь себя комфортно, бездействуя, и тебе также неудобно писать что-либо анонимно. Так что остается только один вариант. Брови Ханбина нахмурились. — И, — добавил Юджин. — Хао-хен хороший. Он поймет, что есть причина, по которой ты не сказал ему ничего из этого напрямую, поэтому, если ему нечего будет сказать тебе в ответ, он, скорее всего, не будет поднимать эту тему перед тобой, и ничего не изменится. Но, по крайней мере, ты будешь знать, что он знает, что ты чувствуешь — не то, чтобы… твои точные чувства, а за что он тебе нравится. Честно говоря, это, скорее всего, сделает его вправду счастливым, потому что я знаю, что твои слова будут очень чуткими, хен. Если бы Ханбин захотел написать все, что ему нравится в Чжан Хао, ему понадобилось бы гораздо больше, чем четыре стикера. Самой сложной частью было бы сузить этот список. Послание на четырех стикерах даже близко не охватывало бы всего того, что Ханбин испытывал к Чжан Хао, особенно после всего того времени, которое они недавно провели вместе. Но… он начинал понимать, к чему они клонят. Он никогда не смог бы простить себе, если бы промолчал, а потом выяснилось бы, что через два дня у Чжан Хао появился новый парень. Не потому, что он думал, что его слова волшебным образом заставят Чжан Хао влюбиться в него, а потому, что было бы бесконечно более неловко писать, почему ему нравился Чжан Хао, если бы он был с кем-то другим. Возможно, у него больше не будет такого шанса. Может быть, после того, как он выразит свои чувства, он сможет начать процесс избавления от них. А также, как сказал Юджин, это может сделать Чжан Хао счастливым. Если не сейчас, то в будущем, как только они поговорят об этом побольше, и Чжан Хао поймет, что Ханбин ничего не ожидал взамен — он просто хотел, чтобы Чжан Хао увидел себя глазами Ханбина. — Ах, Юджин-а! — воскликнул Гювин через мгновение, обнимая Юджина за плечи. — Умница! — Я не глупый… — Вы правы, — признал Ханбин, вздыхая. Они оба тут же притихли и стали внимательно слушать. — Я не буду писать ничего компрометирующего, но я напишу... кое-что. Гювин выразительно похлопал его по колену: — Верно. Надеюсь, это будет более красноречиво, чем «кое-что». Ханбин расплылся в улыбке: — Гювин-а, я все еще старше тебя, ты же помнишь? — он пригрозил щелкнуть его по носу. Гювин хихикнул, отодвигаясь от Ханбина прежде, чем Ханбин успел до него дотянуться. — Я думал, признание было от тебя, хен, — признался Юджин, ничуть не смущенный тем, что Гювин прячется за его спиной. — Когда он рассказал мне об этом ранее, я... — От меня? — Ханбин указал на себя. — Ни за что, — хихикнул Гювин. — Почерк совсем не был похож на его. — Я не помню, как выглядит его почерк, — сказал Юджин. — Откуда ты помнишь? — Его же так легко отличить! Я покажу тебе потом. Хен написал одну записку для меня, — похвастался Гювин, отмахиваясь от него. Ханбин понятия не имел, какие послания Гювин считал его, но он был уверен, что это были не те, которые он написал на самом деле. Он так усердно трудился, чтобы убедиться, что записки не выглядят так, будто они от него, что, по размышлению, стало его первой ошибкой во всем этом испытании. Юджин пожал плечами, возвращаясь к перестраиванию своей карточной башни: — Как скажешь, — спокойно ответил он. Ханбин встал, потирая лоб, когда потерял равновесие. У него было общее представление о том, что он мог бы написать, но свести это к четырем заметкам было совершенно другой задачей. Он должен был написать послание, пока еще бодрствовал. — Спасибо вам двоим. Я пойду писать его прямо сейчас. — Напиши самое лучшее не-признание на свете! — подбодрил Гювин. Ханбин пристально посмотрел на открытую дверь. Слава богу, в коридоре было пусто. — Ты можешь еще громче говорить? — придрался к нему Юджин. — Спасибо вам, ребята, — искренне сказал Ханбин. — Хао-хену повезло, что вы двое присматриваете за ним. — Скорее, ему повезло, что у него есть ты, — Гювин сделал прогоняющее движение. — Иди, хен! Поторопись, пока не потерял свою мотивацию. Ханбин сомневался, что это возможно, но все равно помчался обратно в свою комнату, куда, пока его не было, доставили новую стопку стикеров.***
«Хао-хен, иногда я задаюсь вопросом, действительно ли ты понимаешь, насколько ты особенный. Я знаю, ты осознаешь, что являешься талантливым, благодаря оценкам и людям, говорящим тебе об этом. Но мне интересно, понимаешь ли ты, насколько ты особенный. Ты видишь лучшее в людях и выявляешь в них самое лучшее. Это действительно то, чем можно гордиться.» «Всякий раз, когда я испытываю трудности, Хао-хен бросает все, чтобы помочь мне. И это не значит, что ты делаешь это просто для того, чтобы хорошо выглядеть перед камерами; действительно чувствуется, что тебе не все равно. Ты делаешь это не только для меня. Я видел, как ты делал это так много раз для стольких других людей. Такое ощущение, что в какой-то момент ты помог каждому трейни здесь.» «Моменты, которые мы разделили вместе — одни из моих самых драгоценных за все время шоу. Нет, на самом деле, совместное выступление — это мое самое драгоценное воспоминание. Я никогда не забуду, как хорошо ты заботился обо мне. Я знаю, это, должно быть, утомительно — так сильно заботиться о других. Я знаю, иногда тебе, вероятно, хочется просто побыть эгоистом и оставить всех остальных в покое.» «Но тот факт, что ты этого не делаешь, многое говорит о тебе и о том, как сильно ты заботишься о нас. Ты никогда не показываешь свою усталость, если ты кому-то нужен, и заботишься о том, чтобы никто никогда не чувствовал себя нежеланным рядом с тобой. Я думаю, что из всех черт, которыми я восхищаюсь в тебе, то, что ты такой добрый, — это то, что я люблю больше всего. Из-за этого я и сам хочу стать лучше.» «Есть еще много вещей, которые я люблю в тебе. Такие мелочи, как твои мягкие щеки и твой ворчливый голос, когда ты просыпаешься утром, и то, как ты распределяешь свою еду так, чтобы другие люди тоже смогли взять у тебя что-то попробовать. Но если я продолжу, то, возможно, никогда не остановлюсь, поэтому все, что я хочу сказать, это то, что я надеюсь, ты знаешь, что тебя очень любят, не только я, но и многие люди здесь. Спасибо тебе, хен.»***
Ханбин не удивился, когда на следующее утро получил значительно меньше посланий. До исключений оставалось всего два дня, и новизна анонимных признаний начинала исчезать в пользу того, что все возвращались к беспокойству о своих судьбах. Он быстро просмотрел записки, но ни на одной из них не было характерного почерка Чжан Хао. Вздохнув, он привалился к стене рядом со своей кроватью. К этому времени Чжан Хао, вероятно, уже прочитал сердечное послание Ханбина. И вот он Ханбин, желает получить хоть одну записку от Чжан Хао, в то время как Чжан Хао читает послание, в котором Ханбин излил всю свою душу… Нет. Пришло время перестать дуться. Он сказал Чжан Хао то, что больше всего хотел сказать, и поэтому, хотя у него были десятки других слов, которые он мог бы сказать, он написал самое важное. Он просто надеялся, что Чжан Хао от этого не стало хуже. Они снимались сегодня, разделенные на свои команды, и Ханбин впервые увидел Чжан Хао в тот день, только когда они добрались до самой съемочной площадки. Чжан Хао улыбнулся ему с другого конца поля, помахав рукой, и Ханбин нерешительно улыбнулся в ответ. По крайней мере, Чжан Хао не игнорировал его — это был хороший знак. Они даже поболтали немного позже на камеру, и Чжан Хао не вел себя необычно. В идеальном мире, из-за того, что Ханбин высказал некоторые свои мысли вслух, у него в голове прояснилось бы настолько, что он смог бы участвовать во всех этих маленьких играх, не думая слишком много о Чжан Хао. Теперь, когда его чувства были раскрыты, он чувствовал бы себя свободным, как птица, и он знал, что Чжан Хао не сердится на него за это. Но в реальности он просто думал о том, как кто-то сказал, что сегодня он признается Чжан Хао, и все, что он мог — задаваться вопросом, сделал ли он это уже? Как отреагировал Чжан Хао? Был ли Чжан Хао таким понимающим по отношению к Ханбину только потому, что ему уже было комфортно в его новых отношениях с кем-то другим? Неужели Ханбин сходит с ума? Он сказал то, что хотел сказать, и все же все еще чувствовал себя таким опустошенным. Было такое чувство, что он где-то напортачил, хотя Чжан Хао, казалось, по-прежнему вел себя с ним нормально. Это было похоже на… — Ханбин-а, поехали со мной, — сказал Чжан Хао, прерывая небольшую беседу Ханбина с Ли Джонхеном. — О, эм, конечно, — сказал Ханбин. Он слегка помахал Джонхену, когда Чжан Хао повел его к одному из автобусов. К счастью, Джонхен, казалось, был скорее удивлен, чем раздосадован вмешательством Чжан Хао. Они забрались в микроавтобус бок о бок, и, кроме водителя, единственными пассажирами были части записывающего оборудования, которые перевозились обратно на территорию комплекса. Ханбин понял, что Чжан Хао, должно быть, хотел остаться с ним наедине. Он машинально пристегнул ремень безопасности, его мысли путались. — Извини, что прервал вас, — сказал Чжан Хао, сжимая колени вместе. — Мы не разговаривали весь день, а когда вернемся, будем репетировать, поэтому я решил, что это единственный момент, когда мы могли бы поговорить. Ханбин кивнул. Он приготовился к тому, что Чжан Хао начнет задавать ему вопросы о его послании, но вместо этого Чжан Хао продолжил: — В чем дело? — Что значит «в чем дело»? — спросил Ханбин, нахмурив брови. Чжан Хао знал, в чем было дело. Чжан Хао был тем, в чем было дело. — Я имею в виду, почему ты кажешься таким грустным? — Чжан Хао сдвинул их ноги вместе. — Может быть, никто другой и не видит этого, но я вижу. Ханбин выглянул в окно, подперев щеку рукой. Так значит они не собирались напрямую говорить о признании Ханбина. Хорошо. Это было то, чего он хотел. Не так ли? — Я не грустный, — искренне сказал Ханбин. Он не мог точно определить, каким именно он был прямо сейчас. — Просто... слишком много думаю, наверное. — Я был таким же весь день, — сказал Чжан Хао, ерзая на своем сиденье и задевая плечом Ханбина. Ханбин не знал, что сказать в ответ на это: — Из-за...? — он замолчал. — Ну, во-первых, этот человек так и не признался, — фыркнул Чжан Хао. — Я провел весь день в ожидании этого, а это так и не произошло. — День еще не закончился, — отметил Ханбин. — Если этот человек состоит в команде Over Me, возможно, он сделает это после тренировки. — Ну, я надеюсь, что нет, — пробормотал Чжан Хао с неожиданной горечью в голосе. Ханбин невольно рассмеялся. — Ты не хочешь, чтобы это был кто-то из команды Over Me? — Нет, — мгновенно ответил Чжан Хао. — Точно нет. Ханбин взглянул на Чжан Хао и увидел, что тот надулся, откинувшись на спинку сиденья перед ними. Он выглядел таким раздраженным, как будто сама мысль об этом оскорбляла его. Он был таким очаровательным. Ханбину хотелось бы поделиться этими маленькими мыслями с Чжан Хао, не создавая неловкости, потому что Чжан Хао нужно было знать, что он милый. Если не он, то кто-то другой должен был сказать ему об этом. Кто угодно. Ханбин пришел бы в ярость, если после всего этого человек струсил признаться. — Хен, у нас все в порядке, верно? — спросил Ханбин. Губы Чжан Хао приоткрылись: — Конечно. С чего бы нам не быть в порядке? — Какое-то время я думал, что совершил ошибку, — признался Ханбин. Он закрыл глаза. — Но видимо, нет. Убеждение Чжан Хао немного успокоило нервы Ханбина, но рой мыслей продолжал наводить беспорядок в его голове. По крайней мере, он знал, что между ними все хорошо, но неопределенность во всем остальном все еще была подавляющей. — У нас все в порядке, — повторил Чжан Хао. — Конечно, у нас все в порядке. Он даже звучал мило. Ханбин выдавил из себя улыбку, но глубоко внутри ему действительно хотелось просто пойти и заплакать. Ему даже больше не было особо грустно, просто казалось, что ему нужно выплакаться, чтобы избавиться от всего беспокойства, которое он носил в себе всю эту неделю. Нет — весь этот месяц. — Я действительно дорожу нашей дружбой, хен, — мягко сказал Ханбин. Он открыл глаза и обнаружил, что Чжан Хао смотрит себе на колени, погруженный в свои мысли. — Я надеюсь, ты это знаешь. Я не знаю, был бы ли я здесь без тебя. Чжан Хао бросил на него свирепый взгляд: — Не говори так, — отругал он. — Я тоже ценю тебя, Ханбин-а, так что я понимаю. Но ты, несомненно, был бы здесь даже без меня. Я не выступал от твоего имени или что-то в этом роде. — Конечно, нет, но... — Ханбин не смог удержаться от смеха, увидев пылкое выражение лица Чжан Хао. — Давай я перефразирую. Я бы все еще был здесь, но я не думаю, что смог бы сделать то, что мы сделали в Tomboy без тебя. Чжан Хао на мгновение задумался об этом, затем признал: — Возможно. Но я мог бы сказать то же самое о себе и о тебе. Первым желанием Ханбина было яростно отрицать это и произнести речь о том, что Чжан Хао нужно быть менее скромным, но, вспоминая, какими они оба были в течение той недели, это, вероятно, было правдой. Они оба нуждались друг в друге. — Мне так повезло, что мы смогли быть в одной команде, — решил сказать Ханбин. — Почему ты вообще ее выбрал? — Кого, Tomboy? — Чжан Хао кивнул, и Ханбин усмехнулся. — Разве я тебе до этого уже не говорил? Потому что я хотел быть в одной команде с тобой. — Ты серьезно это имел ввиду? Ханбин улыбнулся: — Ты думаешь, я стал бы шутить по этому поводу? Чжан Хао замолчал, что Ханбин истолковал как «нет». Он стал таким тихим, что улыбка Ханбина исчезла, пока он ждал, что он что-нибудь скажет. Неужели он сказал что-то не то? Но он не хотел врать. С тех пор как он впервые увидел Чжан Хао во время прослушиваний, он захотел выступить с ним. Это не имело никакого отношения к его чувствам к нему. — Думаю, нет, — в конце концов сказал Чжан Хао. — Если бы я был первым, я бы тоже пошел за тобой, — он помолчал. — Если только ты бы не пошел в Gang. — Я бы пошел за тобой в Gang, — пробормотал Ханбин. Это было похоже на любовное признание больше, чем то признание, которое Чжан Хао получил на днях. — Мы могли бы справиться с ним. — Это было бы пустой тратой наших навыков. — Может быть, — с готовностью согласился Ханбин. — Но я не был бы счастлив ни с кем, кроме хена. Я так сильно хотел выступить с тобой. Он видел, как Чжан Хао прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы подавить улыбку. — Я боялся, что ты выгонишь меня из команды, — признался он, и Ханбин притворно ахнул. — Никогда, — поклялся Ханбин. — В то время это имело бы смысл, — сказал Чжан Хао, глядя себе на колени. — Мы занимаем одну и ту же позицию. — Мне все равно, — сказал Ханбин. — Я хотел выступить с тобой, хен. Он беспокоился о том, что может показаться слишком резким, но это были те вещи, которые он так же сказал бы, даже если бы они были просто друзьями. Он думал об этом задолго до того, как осознал, каковы были его чувства к Чжан Хао. Улыбка Чжан Хао стала шире, и его взгляд обратился к Ханбину. — Я тоже рад, что мы друзья, Ханбин-а, — сказал он. На этот раз показалось, что Чжан Хао был тем, кто хотел сказать больше, но оставил все как есть. Ханбин отвел взгляд, оставив их обоих наедине с их собственными мыслями. Он пересчитывал все деревья, мимо которых они проезжали, чтобы не сидеть и гадать, о чем думает Чжан Хао. Сердце Ханбина не переставало колотиться в груди всю дорогу, пока они не вернулись в комплекс.***
Чжан Хао в тот день не упоминал о записке и больше не заговаривал о пропавшем признании. Поздно вечером они поговорили возле комнаты Чжан Хао, но все, что он сказал, было то, что он надеется, что Ханбину будут сниться сладкие сны. — Завтра будет утомительный день, — посетовал он и так быстро обнял Ханбина, что у того не было времени среагировать на это. — Спокойной ночи, Ханбин-а. — Спокойной ночи, — ответил Ханбин, прилагая сознательные усилия, чтобы его голос не дрогнул. Атмосфера в обеденном зале на следующее утро была... по меньшей мере мрачной. Прошедшая неделя была эмоциональным вихрем, в основном наполненным позитивными моментами, начиная с прогресса в их практике и заканчивая потоком нежности от всех посланий. Но сегодня был еще один съемочный день, в основном интервью о предстоящем исключении и других филлерных эпизодах, и предчувствие того, что ждет впереди, нависло над ними, как темная туча. — Доброе утро, хен, — поприветствовал Сынон, освобождая место для Ханбина, чтобы тот сел рядом с ним на скамейку. — Ты не взял себе еды? — Джиун уже пододвигал кусочек тоста к Ханбину. Прежде чем все они успели предложить ему еду, Ханбин рассмеялся и откинулся назад: — Возьму через секунду. Я все еще не проснулся. — То же самое, — сочувственно сказал Джиун. Он все равно поставил тарелку с тостами перед Ханбином. — Сегодня все такие тихие, — пробормотал Джунхен. — Странное ощущение. Ханбин вздохнул, положив руки на стол. Было гораздо тише, чем обычно, но обеденный зал все еще был относительно пуст. Многие люди, казалось, воспользовались возможностью выспаться. Ханбин хотел бы это сделать, но его разум был слишком беспокойным, чтобы долго оставаться неподвижным. Он не видел никого из китайских трейни, поэтому предположил, что Чжан Хао еще не проснулся. Ханбин надеялся, что они увидят друг друга до того, как их увезут на съемки. Уровень его энергии всегда немного снижался, если он заранее не встречался с Чжан Хао. По крайней мере, существовал единственный повод для оптимизма. Чжан Хао не обиделся на него из-за написанной им записки. Больно быть отвергнутым, но он переживет. Пока они могут оставаться друзьями, все в порядке. Повторяя эти слова про себя, он почувствовал себя немного жалким, и его грудь сжалась до такой степени, что на мгновение показалось, будто он не может дышать. Но он преодолеет это, даже если на какое-то время при виде Чжан Хао у него будет болеть сердце. Его приоритетом был дебют, причем дебют с Чжан Хао, а не собственные чувства. Он задержался у стола, слушая, как остальные переговариваются приглушенным шепотом, в основном о еде или потенциальных вопросах для интервью. Ханбин пробыл там достаточно долго, чтобы, по его мнению, не было невежливо уйти, а затем пожелал всем удачи и попрощался. Было еще много времени до того, как кого-либо из них позовут на съемки; Ханбину просто не хотелось сейчас находиться среди людей. Может быть, ему следовало принять душ или просто пойти потренироваться. Что угодно, лишь бы скоротать время. — Сон Ханбин! — крикнул кто-то. Ханбин остановился как вкопанный. — Подожди! — Хен, — сказал Ханбин, разворачиваясь. Совон остановился перед ним, уперев руки в бока. — Я ждал возле твоей комнаты около получаса, а потом за те две минуты, которые потребовались мне, чтобы дойти до ванной, ты вышел, — проворчал Совон. — Держи. Он протянул руку, и Ханбин испугался, что Совон вот-вот даст ему пощечину, что было очень абсурдно. По крайней мере, это так выглядело. Вместо этого он легонько постучал Ханбина по лбу, оставив на нем что-то липкое. Ханбин стянул что бы это ни было со своего лба. Это оказалась пачка стикеров. — Что? — тупо переспросил он. — Что это? — он разделил стикеры и просмотрел один наугад. «Ханбин-а,???? ??? ??????? ?? ??????? ???? ??????? ??? ?????? ???? ?? ???? ??? ??????? ?? ??????? ???? ??????? ??? ?????? ???? ?? ???? ??? ??????? ?? ??????? ???? ??????? ??? ?????? ???? ?? ???? ??? ??????? ?? ??????? ???? ??????? ??? ?????? ???? ?? ?? ??????? ???? ??????? ??? ??????» Или, по крайней мере, так он это прочитал, поскольку все, кроме его имени, было на китайском. — Понятия не имею! — прощебетал Совон. — Я тоже не понимаю, что тут написано, но будем надеяться, что не что-то грубое. Ханбин по-совиному моргнул, глядя на него. Он снова посмотрел на стикер, обводя иероглифы большим пальцем. Ему не нужно было знать китайский, чтобы понять, кто написал эту записку; ровный, элегантный почерк говорил сам за себя. Внезапно он почувствовал, что его сейчас стошнит. — Но... — пробормотал он, запинаясь. — Просто попроси кого-нибудь перевести их для тебя, — Совон пожал плечами. — Я уверен, ты разберешься с этим! Он вприпрыжку направился к столику, который только что покинул Ханбин. Все не очень-то и незаметно уставились на Ханбина, и он быстро покинул обеденный зал, прежде чем кто-либо успел к нему приблизиться. Попросить кого-нибудь? Попросить кого? Он понятия не имел, о чем говорилось в этой записке. Что, если это было что-то личное? Что, если это был письменный отказ Чжан Хао для Ханбина? Это почти наверняка было что-то в этом роде, не так ли? Что еще мог бы написать ему Чжан Хао вместо того, чтобы поговорить с глазу на глаз? Он не мог попросить случайного трейни зачитать это вслух, он… Он знал только одного человека, который смог бы спокойно расшифровать слова Чжан Хао, независимо от того, что там написано. Ноги Ханбина были ватными, когда он мчался обратно в общежитие, и он молча возблагодарил всех известных ему богов, когда столкнулся с Куанджуем в коридоре вместо его комнаты. — Эм, — Куанджуй помог ему удержаться на ногах, когда он резко остановился. — Доброе утро? — Хен, — Ханбин сложил руки в умоляющем жесте. — Пожалуйста, помоги мне. Куанджуй приподнял бровь, глядя на него: — С...? Коридор был пустой, но он слышал, как несколько человек все еще находились в своих комнатах. Ханбин не думал, что Чжан Хао напишет что-то чрезвычайно деликатное на стикере, но осторожность не помешает. — Прачечная? — предположил он. Куанджуй поджал губы, оценивая Ханбина с головы до ног. Ханбин одарил его самым убедительным щенячьим взглядом, на который был способен. В прачечной было холоднее, чем в коридоре общежития — или Ханбин просто дрожал от нервов. Куанджуй выжидательно прислонился к одной из стиральных машин, скрестив руки на груди. — Ну что? Ханбин порылся в кармане и достал все стикеры. Куанджуй выглядел озадаченным даже после того, как взял их, его лицо сосредоточенно сморщилось, пока он не увидел нечто, что, по-видимому, все прояснило. — Интересно, — заметил он. На затылке Ханбина выступили капельки пота. Интересно? И это все? «Интересно» не помогло Ханбину определить, должен ли он чувствовать себя счастливым или грустным в данный момент. — Это от Хао-хена, верно? Разве он не рассказывал тебе об этом? — он решил, что если Чжан Хао и сообщил кому-то, что он напишет что-то Ханбину, то это будет Куанджуй. Хорошо это было или плохо, что он этого не сделал? Ханбин вытер вспотевшие ладони о штаны, напрягая мышцы, чтобы не притопывать нервно ногой. Куанджуй покачал головой: — Нет. Но это определенно его почерк, — он пристально посмотрел на Ханбина. — Ты уверен, что хочешь, чтобы я прочитал это вслух? Ханбин кивнул так энергично, что у него заболела шея: — Да, пожалуйста. — Хорошо, — Куанджуй глубоко вздохнул и затем начал: — Начинается с «Ханбин-а»... «Ханбин-а, ты уже говорил раньше о том, какой я храбрый, но правда в том, что я трус. Я бы не смог сказать этого, даже если бы мы были одни в прачечной. Я хотел сказать это раньше, когда мы были в машине, но я слишком испугался твоей реакции. Я уверен в себе, когда дело касается большинства вещей, но я не хотел видеть твое лицо, когда рассказываю тебе все это. Я был слишком напуган, чтобы даже попытаться.» «В то же время ты открыл мне свое сердце, так что я чувствую, что должен ответить тебе тем же. На самом деле я не знаю, что хочу написать, я просто пишу, не задумываясь. Разве это не странно для меня? Я начинаю по-настоящему волноваться, если не могу все спланировать. Моя рука дрожит, пока я пишу это. Но я хочу сделать это для тебя.» «Не знаю, говорил ли я тебе когда-нибудь, но я начал мечтать о том, чтобы стать айдолом, только год назад. Даже когда я только стал трейни, я все еще не был до конца уверен, действительно ли это то, чего я хотел для себя, или я делал это только потому, что чувствовал, что это то, что я должен делать. Но сейчас я так сильно хочу дебютировать, что не могу представить себя занимающимся чем-то другим.» «Отчасти это произошло просто из-за возможности выступать на сцене. Это дало мне новую перспективу по сравнению с пребыванием в тренировочном зале. Но большая часть этого желания – это ты. Когда мы вернулись в общежитие после нашего выступления, я плакал в ду́ше. Не потому, что мне было грустно, а потому, что мне так понравилось выступать с тобой, что мысль о том, что мы не дебютируем вместе, приводила меня в ужас.» «Я хочу выступать с тобой снова, и снова, и снова. Наша с тобой близость напоминает мне о том, почему я люблю музыку, потому что я вижу в тебе себя. Наверное, я пытаюсь сказать, что, хотя это правда, что даже если бы мы не встретились, я все равно бы был здесь; но я тот, кто я есть сейчас, только благодаря тебе. Я счастлив, что мы встретились, и надеюсь, что мы сможем быть вместе еще долгое время. Я чувствую, что мне есть чему у тебя поучиться. От Чжан Хао.»***
Ханбин запыхался к тому времени, как добрался до комнаты Чжан Хао. Его ноги были напряжены и болели от того, как быстро он бежал по коридору. Адреналин пробежал по нему, как ток по проводу под напряжением, и дверь ударилась о стену, когда он толкнул ее слишком сильно, слишком стремясь войти. Чжан Хао чуть не спрыгнул с кровати от удивления, широко раскрыв глаза: — Ханбин-а? В чем дело? Ханбин знал, что сейчас он, должно быть, выглядит странно — лицо раскраснелось, волосы взъерошены от бега, грудь вздымается, когда он изо всех сил пытается отдышаться. Но он был искренне счастлив. Так, так счастлив, что он не возражал выглядеть сумасшедшим. Он закрыл за собой дверь, убедившись, что она надежно закрыта, а затем забрался к Чжан Хао на кровать вместе с ним. Чжан Хао уронил свою книгу. — Ханбин? Ханбин пополз вперед, его рука схватила Чжан Хао за локоть, чтобы удержать его на месте. Он изучал лицо Чжан Хао — смесь удивления и беспокойства, его красная прикушенная губа. Должно быть, он все утро беспокоился, гадая, прочитал ли уже Ханбин его записку, точно так же, как Ханбин накануне. Он был таким глупым. Они оба были такими глупыми. — Ты действительно это имел ввиду? — спросил Ханбин. Чжан Хао открыл рот, чтобы заговорить, но ни слова не вышло. Вместо этого он кивнул, издав тихий, едва слышный звук. Ханбин сжал одну руку Чжан Хао обеими своими. Обычно Чжан Хао всегда быстро мерзнул; он постоянно просил Ханбина согреть его. Однако прямо сейчас он горел, раскрасневшись от макушки до кончиков пальцев. Чжан Хао написал в записке, что не думал, пока писал ее — он просто писал. И если и было что-то, что Ханбин знал о Чжан Хао, так это то, что он всегда тщательно планировал то, как он преподнесет себя другим. Обнаружить то, что он настолько взволновал Чжан Хао, что тот даже не мог ясно мыслить… — Почему в записке? — спросил Ханбин. — Ты сделал это первым, — возразил Чжан Хао. Он попытался скрестить руки на груди, но Ханбин остановил его, смеясь, желая удержать Чжан Хао рядом. Чжан Хао не сопротивлялся ему. — И я тебе сказал. Я был напуган. Ханбина переполняла робкая радость от признания Чжан Хао. Его сердце забилось сильнее, улыбка стала шире, пока не начали болеть щеки. Чжан Хао ответил ему взаимностью. Чжан Хао все это время был так же напуган и сбит с толку, как и Ханбин. Он ущипнул себя за внутреннюю сторону ладони, чтобы убедиться, что это не сон. Чжан Хао увидел это и рассмеялся над ним тихо, как первые капли дождя после долгой засухи. Ханбин придвинулся ближе, их колени соприкоснулись, и заключил Чжан Хао в крепкие объятия. Чжан Хао на мгновение напрягся, прежде чем расслабился в объятиях, обхватив руками спину Ханбина. — Мы оба идиоты, — сказал Ханбин в плечо Чжан Хао приглушенным голосом. — Говори за себя, — сказал Чжан Хао. — Ты бы никогда ничего не сказал, если бы я этого не сделал. Ты знаешь, как неловко мне было просить Совона передать ту записку? Ты должен быть благодарен мне, это не я здесь глупый! — Ты мог бы просто доставить мне ее сам, — парировал Ханбин. Они оба знают, что он не смог бы. Ханбин точно этого бы не сделал. Но дразнить Чжан Хао было забавно, и когда он ущипнул Чжан Хао за бок, тот издал восхитительный визг, который заставил Ханбина улыбнуться. — И, кроме того, тебе нравится этот идиот. — Может быть, немного, — сказал Чжан Хао. В его словах не было никакой язвительности. Ханбин почувствовал улыбку Чжан Хао на своей шее. Ханбин издал слегка истеричный смешок, крепче сжимая руку Чжан Хао, так крепко, что, вероятно, перекрыл кровообращение Чжан Хао. — Значит, мы на одной волне? — голос Ханбина был хриплым, несмотря на то, что он почти не говорил, слишком взволнованный, чтобы произносить слова. Он сглотнул, но это не помогло. — Мы... ты... — Да, Ханбин, — заверил Чжан Хао. Он слегка отстранился, чтобы обхватить ладонями лицо Ханбина. — Я бы не позволил тебе забраться на меня, если бы не хотел. Его губы были приоткрыты, тихое дыхание вырывалось прерывистыми звуками, и Ханбин чувствовал их тепло на своем собственном рту. Та же привязанность, которую он испытывал к Чжан Хао, отражалась в ответ и на нем, что было очевидно по румянцу на щеках Чжан Хао. Он был таким красивым. Ханбин сократил расстояние между ними прежде, чем успел передумать. Он был тем, кто первым наклонился вперед, но Чжан Хао был тем, кто по-настоящему прижал их губы друг к другу, запустил обе руки в волосы Ханбина и превратил это в настоящий поцелуй. Ханбин наклонил голову набок для лучшего ракурса, вздыхая во время поцелуя, когда тепло разлилось у него в животе. Чжан Хао издал тихий, нуждающийся звук, и Ханбин жадно проглотил его. Его руки обхватили лицо Чжан Хао, пробежались по его волосам и притянули его к себе невероятно близко. Чжан Хао в ответ крепко обхватил его за талию, его пальцы впились в бока Ханбина. Они оторвались друг от друга, зрение Ханбина затуманилось от головокружения. От широты его улыбки у него заболели щеки. — Камеры, — выдохнул Чжан Хао, но Ханбина не отпустил. — Они не покажут в эфире, как мы целуемся, — сказал Ханбин, и Чжан Хао расхохотался. — Пожалуй, да, — согласился он, улыбаясь до тех пор, пока вокруг его глаз не появились морщинки. Он прижался лбом к лбу Ханбина, его глаза закрылись. Он был настолько очарователен, что Ханбину было больно смотреть на него. — Я так давно хотел это сделать. — Как давно? — спросил Ханбин, затаив дыхание. — С тех пор, как впервые увидел тебя, — признался Чжан Хао. Ханбин ахнул, радость переполняла его в поцелуях, которыми он покрыл все лицо Чжан Хао. — Щекотно… Ханбин перекатился на бок, увлекая за собой Чжан Хао. Они лежали на кровати Чжан Хао лицом друг к другу, переплетя руки. — Я собирался подождать до окончания шоу, — настойчиво прошептал Ханбин, стараясь говорить как можно тише. Не потому, что он беспокоился о камерах, а просто потому, что… этот момент казался хрупким. Ему нужно было быть осторожным. — Но потом этот человек написал, что собирается признаться первым, и я запаниковал. Широкая улыбка расплылась по лицу Чжан Хао: — Ты ревновал, Ханбин-а? — Да, — мгновенно ответил Ханбин, поигрывая пальцами Чжан Хао. — А потом я подумал, что он тебе тоже нравится, и... — Когда я сказал, что хочу, чтобы это был кто-то конкретный, единственный человек, о котором я думал, был ты, — сказал Чжан Хао. Сердце Ханбина подпрыгнуло: — Я понятия не имел. — А я-то думал, что был таким очевидным, — Чжан Хао закатил глаза, глядя сам на себя. — Ну, я понял, что ты расстроился от мыслей об этом, но я... я не знал почему, — сказал Ханбин. — И я продолжал обдумывать все возможные наихудшие сценарии развития событий. — Я был расстроен, но это было только потому, что я понял, что человек, который сказал, что собирается признаться, был не ты. А потом я почувствовал себя глупо, из-за того, что думал, что ты признаешься в записке. Ханбин, по сути, в конце концов и признался в записке. После того, как потратил целую неделю на то, чтобы пристыдить того, кто сделал это первым. — Я тоже был расстроен, поверь мне, — фыркнул Ханбин. Он поднес пальцы Чжан Хао к своим губам и быстро поцеловал каждый из них просто потому, что мог. И потому что он знал, что это рассмешит Чжан Хао. Ханбин был совершенно очарован звуком его смеха. — Я надеюсь, что он не попытается на самом деле признаться сегодня. Возможно, этот человек понял, что Ханбин тоже тоскует по Чжан Хао, и великодушно отошел в сторону. Если это было так, Ханбин бы отправил ему благодарственное письмо. Хотя у него было такое чувство, что дело было не в этом. — Мм, — Чжан Хао позволил своей руке обмякнуть в хватке Ханбина, смеясь, именно так, как Ханбин и предполагал. — Я чувствовал себя немного сумасшедшим из-за того, как сильно ты мне нравишься, пока не увидел твою записку. И потом, вчера я просто... провел весь день, пытаясь найти слова, которые можно сказать, но не смог. Я даже не думаю, что знаю большинство этих слов на корейском. — Я не могу поверить, что ты ждал целый день, чтобы сказать мне об этом, после того как узнал, что вчера я прошел через всю эту эмоциональную бурю, — Ханбин ущипнул Чжан Хао за щеку. — Ты мог бы просто сказать: «Я прочитал твою записку, и ты мне тоже нравишься», и я бы понял. — Прости, — Чжан Хао подался вперед, пока не смог поцеловать кончик носа Ханбина. В его голосе звучало искреннее извинение. — Я боялся того, как ты отреагируешь, если я в чем-то ошибся, и ты не это имел в виду. Я же говорил тебе, твой хен на самом деле не такой уж храбрый. — Но ты правда храбрый, — сказал Ханбин, становясь серьезным. — Ты был прав. Я просто собирался... ничего не говорить. — Должен ли я обидеться на то, что ты не собирался бороться с этим анонимом за мое сердце? — Чжан Хао задумался. — Хен! — Ханбин заскулил. — Я пытался быть хорошим человеком. Представь, каким человеком я был бы, если бы начал бороться с людьми из-за тебя, особенно если бы ты выбрал их… Чжан Хао бросил один взгляд на его лицо и расхохотался. Он придвинулся ближе, пока не оказался частично лежащим на Ханбине, закинув одну ногу ему на бедро. За последние несколько недель они так много обнимались, что это казалось совершенно естественным. — Знаю, знаю. Все в порядке, — Чжан Хао сжал щеки Ханбина ладонями. — Я не хочу, чтобы тебя выгнали из шоу из-за меня. — Я думаю, что это было бы нарушением контракта. На меня могли бы подать в суд, — серьезно сказал Ханбин. — Я бы не хотел, чтобы наше первое свидание вне шоу состоялось в суде. Сердце Ханбина бешено заколотилось: — Так... так мы теперь встречаемся? — в его голосе прозвучала надежда, и он не смог ее подавить. Он был уверен, что Чжан Хао все равно чувствовал, как бешено колотится его сердце, лежа вот так на нем. Чжан Хао поднял голову и посмотрел на Ханбина сверху вниз мягким взглядом: — Нам, наверное, не стоит заниматься подобными вещами, пока мы на шоу, — он накрутил прядь волос Ханбина на палец. — А, — желудок Ханбина сжался. — Да, я... да. Пожалуй. Нас, скорее всего, наругают за то, что мы делаем прямо сейчас. — Скорее всего, — эхом отозвался Чжан Хао. — Но как только мы выберемся отсюда... — Как только мы оба попадем в группу, — поправил Ханбин, подчеркивая каждое слово. Чжан Хао усмехнулся: — Ты знаешь, что я имел в виду. — Просто хотел убедиться. Моя мама говорит, что слова влияют на то, что происходит в жизни. — Конечно, — сказал Чжан Хао, улыбаясь. — Я буду иметь это в виду. Ханбин мог чувствовать привязанность, льющуюся из глаз Чжан Хао, который просто слушал, как Ханбин говорит, и Ханбина переполняла потребность просто… просто… Он не смог удержаться, чтобы не поднять руку и не провести большим пальцем по изгибу губ Чжан Хао. Глаза Чжан Хао затрепетали и закрылись, когда он наклонился навстречу прикосновению. — Можно я поцелую тебя еще раз? — прошептал Ханбин. Его взгляд упал на губы Чжан Хао, розовые и слегка приоткрытые. Он бессознательно облизал собственные губы. Глаза Чжан Хао открылись, его взгляд загорелся: — Один раз, и больше никаких, пока мы отсюда не выберемся. Ханбин рванулся вверх, захватывая губы Чжан Хао своими. Поцелуй был медленным и томным, наполненный радостью, которая бурлила между ними. Ханбин вздохнул в ответ, обхватив пальцами затылок Чжан Хао. Когда они разъединили губы, на лицах обоих были улыбки. Ханбин убрал волосы Чжан Хао со лба, проведя пальцем по линии его лба и изгибу скулы. Запоминая кончиками пальцев детали лица Чжан Хао так же, как он мечтал об этом каждую ночь в течение последнего месяца. — Мой парень, — сказал Ханбин, пробуя это слово на вкус. Щеки Чжан Хао порозовели от восторга. — Будущий парень, — поправил Чжан Хао. — Как только мы оба войдем в группу. — Будущий парень, — согласился Ханбин, от счастья у него поджались пальцы на ногах.***
Исключения прошли под шквалом слез, икоты и высмаркиваний в салфетки. Сердце Ханбина разрывалось между волнующей любовью, которую он испытывал к Чжан Хао, и всепоглощающей печалью от расставания с некоторыми из их друзей. Остаток ночи прошел спокойно, в тихих коридорах все расселялись по своим новым комнатам. Общежитие всегда становилось более замкнутым после отсева. Они вдвоем провели весь вечер вместе, в основном в молчании, голова Ханбина покоилась на плече Чжан Хао. Он синхронизировал свои вдохи с дыханием Чжан Хао, позволяя большому пальцу старшего касаться его ладони, чтобы помочь ему успокоиться. Ханбин все же пролил несколько слезинок, но не так много, как было бы без Чжан Хао, который нежно вытирал его щеки, сдерживая собственные слезы. Хотя Чжан Хао настаивал на том, что они еще не были бойфрендами — и Ханбин не возражал, учитывая их обстоятельства — его разум не совсем принял эту концепцию. Он уже начал называть Чжан Хао своим в мыслях, и каждый раз, когда Чжан Хао хотя бы взглядывал на него, он думал: «Мой парень такой хороший», «Мой парень такой милый», «Мой парень такой…» Список можно было продолжать и продолжать. Неделя тоже продолжалась, и когда дошло до того, что они были на последнем испытании, настроение у всех начало накаляться. Чжан Хао проводил каждую ночь, жалуясь Ханбину в его постели, но они оба были слишком добросердечны, чтобы открыто ругаться на кого-то конкретного. Ханбин мало что мог сделать для команды Чжан Хао; у него была своя собственная команда, которой он должен был руководить. И они были конкурентами, так что ни одной из их групп, вероятно, не понравилось бы вмешательство Ханбина в их драму. Однако все, что он мог сделать — это попытаться подбодрить Чжан Хао, как Чжан Хао всегда делал для него. Он прокрался в комнату Чжан Хао, пока команда Over Me тренировалась, и наклонился над кроватью Чжан Хао, чтобы прикрепить над ней свой подарок. Хотелось надеяться, что Чжан Хао увидит это перед тем, как заснет той ночью. Ханбин отступил назад и полюбовался своей работой. «Всем, кого это касается: я влюблен в Чжан Хао!» Он вышел из комнаты, весьма довольный собой, и стал еще более довольным, когда Чжан Хао позже загнал его в угол в прачечной, чтобы осыпать поцелуями. Они не очень хорошо соблюдали свое собственное правило «не целоваться на съемочной площадке».***
Подготовка к финалу оставила Ханбину мало места для размышлений о личности человека, который хотел признаться Чжан Хао, а затем совместный дебют полностью стер все оставшиеся мысли из его головы. Наконец-то он мог по-настоящему назвать Чжан Хао своим парнем, и он ни в малейшей степени не чувствовал себя виноватым по этому поводу, потому что Чжан Хао отвечал ему взаимностью. Поэтому, хотя он никогда бы не признался в этом вслух, потому что знал, что это расстроило бы многих людей, он понял, что выиграл нечто гораздо большее, чем первое место на шоу. Он завоевал второе место и Чжан Хао. Однажды он снова подумал о таинственном человеке, признавшемся Чжан Хао в любви, просматривая YouTube и лениво ожидая, когда его позовут на фотосессию. Чжан Хао задремал рядом с ним, а Гювин и Тэрэ увлеченно спорили о вкусах кофе на другом конце комнаты. Ханбину нечем было заняться, кроме как просматривать старые видео с Boys Planet, и как только он начал, то уже не мог остановиться. Это был его первый визит на Youtube-страницу Boys Planet. Он избегал этого неделями; ему нужно было время вдалеке от этой ужасной униформы и напоминания обо всем, что они пережили. Так что большинство этих видео были для него совершенно новыми, включая то, которое называлось «Стена Любви Совона». Ханбин убедился, что его наушники подключены к телефону, прежде чем нажать на иконку видео, на котором запечатлены Совон и Тэрэ, позирующие перед оригинальной стеной со стикерами. Он не просмотрел видео и тридцати секунд, прежде чем поставить его на паузу, и у него перехватило дыхание. Он перемотал видео на несколько секунд назад, чтобы убедиться, что все услышал и увидел правильно. — Я положу несколько записок сам, просто чтобы наполнить коробку, — сказал Совон на видео. — И под несколькими я подразумеваю, что у меня есть по крайней мере одна для каждого. Он навел камеру на груду стикеров на столе. Ханбин остановил видео именно в этот момент, его глаза забегали по всему экрану, пока он не нашел тот, на котором было написано «Чжан Хао». Вот оно. «Мне кажется, я влюбляюсь в Чжан Хао». Буквы были размытыми и, откровенно говоря, почти нечитаемыми, но Ханбин посчитал их, и они совпали. — Некоторые послания я просто выдумал, — сказала Совон, начиная запихивать стикеры в коробку. — Не то чтобы они были неискренними или что-то в этом роде, я просто пытался придумать что-то уникальное для каждого. Таким образом, каждый почувствует себя особенным. Он продемонстрировал коробку, когда закончил складывать в нее все сорок с чем-то стикеров, затем снова повернул камеру к себе. — Увидимся завтра утром, чтобы развесить их. Мне нужно проснуться пораньше, чтобы, когда все остальные встанут, все заметки были на стене, — Совон ухмыльнулся, изобразив сердечко на камеру. — Пока-пока! Экран отключился. Ханбин бросил телефон себе на колени и расхохотался так сильно, что у него заболел живот. В глазах у него стояли слезы. Буквально слезы. Он не знал, плакал ли он потому, что это было так смешно или из-за чего-то совершенно другого. Никакого человека, который первым признался Чжан Хао никогда не существовало. Какого хрена? — Ханбин, — пробормотал Чжан Хао, с трудом открывая глаза. — Что смешного? Рот Ханбина захлопнулся. Он обнял Чжан Хао одной рукой, потирая его плечо с другой стороны. — Ничего, хен, — прошептал он. — Извини, возвращайся ко сну. Твоя очередь еще не настала. Чжан Хао зевнул, потянулся, а затем свернулся калачиком рядом с Ханбином. Он прижался щекой к плечу Ханбина и пробормотал, едва проснувшийся: — Хорошо. Ханбин слегка провел пальцами по волосам Чжан Хао, уделяя время тому, чтобы осознать, как ему чертовски повезло. Так повезло. Так чертовски повезло, что думать об этом никогда не надоест. Он оглядел комнату, чтобы убедиться, что поблизости нет стаффа, и поцеловал Чжан Хао в макушку. Слегка, чтобы у него было какое-то правдоподобное оправдание на всякий случай, но достаточно, чтобы наполнить сны Чжан Хао всей теплотой, которую Ханбин испытывал к нему. Затем он снова взял свой телефон и зашел в сообщения.[Совон-хен]
[14:55]
Ты такой подлый
ни с того, ни с сего??Был ли вообще кто-нибудь, кто хотел признаться
лмао конечно, нет но кто-то должен был вмешаться ты знаешь, как утомительно было остальным наблюдать, как вы двое танцуете друг вокруг друга я серьезно боялся, что если я не сделаю что-то, то никто не сделает........
спасибо
:P на здоровье