Основание Хогвартса

Заклинания скрывали поля и луга на опушке с Тёмным Лесом от глаз нечестивых. Это было совершенное место, лучше прочих подходившее для давнего замысла. Сюда, за завесу защитных барьеров, могли попасть лишь кто был плоть от плоти волшебного мира — вроде мальчишек, что резвились вокруг, пока Салазар Слизерин, облачённый в тёмно-изумрудную мантию, направлял волшебной палочкой камень, чтобы тот встал на своё место в основании будущего великого замка. — Ты можешь жить здесь, дитя северных гор, — сказал Салазар Слизерин огневласому мальчику в пастушьей одежде, Скотту, и посмотрел на другого, светлого, наречённого Артуром, в выцветшем, изношенном зелёном плаще: — И ты тоже, дух земли англов. Скотт с ненавистью плюнул в его сторону, и Артур, вспыхнув, было бросился в драку, но Слизерин встал между ними, взмахнул полами мантии и посуровевшим тоном сказал: — Не след волшебным созданиям сражаться между собой. У нас общая угроза — магглы. Сначала надо справиться с ней. Эти дети не выносили друг друга. Едва не каждый раз, сталкиваясь, они чинили свару. Откуда столь сильная ненависть, почто взращённая, кем внушённая? Англы и саксы давно воевали что с пиктами, что со скоттами… В этом ли дело? — Я не понимаю, что я тут делаю! — с возмущением Артур топнул ногой и махнул рукой на основание, на котором когда-то в будущем воздвигнется, уверяли его два колдуна и две ведьмы, величайшая школа магии и волшебства, да намедни донжон был достроен. — Воротите меня к королю, немедля. Он каждый день повторял эту требу и каждый раз тщетно. — Да! — поддержал его Скотт, как всегда в таких случаях. — Воротите его к англосаксам, нет ему веры и никогда не будет. Король его пусть сдохнет собачьей смертью, а Лондинион — провалится! Артур попытался оббежать Слизерина и хотя бы ударить Скотта, но вдруг его ноги сошлись друг с другом, как связанные верёвкой дрова, и с громким криком он упал наземь. Скотт рассмеялся. Но смеялся недолго: вскоре он рухнул рядом с Артуром. Слизерин продолжил работу, не отвечая на возмущённые вопли двух волшебных созданий, природа которых пока была неясна. * * * Пакостливые, как пикси, непосредственные, как дети, местами такие же глупые, возрастом куда старше обычных мальчишек, обладавшие даром к магии, они находились в рабстве у королей и вождей магглов. Салазар Слизерин повидал на свете довольно вещей, чтобы не сомневаться: магглы испокон веков боялись и ненавидели тех, кто был способен творить чудеса и налагать проклятья, и будут бояться и ненавидеть ещё столько же лет. Излишним было звать провидиц: в будущем созданиям вроде Артура и Скотта доведётся пережить немало кошмаров. Будут пылать костры. Будут самосуды и травля. Будет страх. У них не будет дома, окромя земли, их породившей, и никогда не будет семьи, окромя таких же, как они сами. Если только Салазар Слизерин, Годрик Гриффиндор, Ровена Рейвенкло и Хельга Хаффлпафф не возведут Хогвартс — оплот и крепость для юных волшебников, хранилище знаний и мудрости, залог будущего магии древней Британии. Место, где не нужно притворяться. Место, где нет угрозы. Место, где все, плоть от плоти волшебного мира, могут быть самими собой. Как только развеять гнев между ними?.. * * * В наказание за драку Артура и Скотта заперли вместе в намедни достроенном донжоне. Стояла гнетущая тишина. В летнюю пору здесь было тепло и сухо — и то хлеб, однако делить пространство с врагом было пренеприятно. И ведь не сбежать! Гробовое молчание порой нарушал лишь звон цепей, сопровождавший шаги Артура и Скотта от тарелок до отхожего места, затем к рукомойнику — и обратно. Наказание должно было длиться ещё дюжину дней. Даже если б удалось сбросить оковы, Артур не был уверен, что смог бы сбежать из этих зачарованных стен. Однажды разразилась гроза, и через них внутрь проник холод, от которого ни плащ, ни рубашонка ничуть не спасали. Хельга принесла им свежего супу — с бычьим мясом, вот диво-то! — но тепла, им подаренного, ненадолго хватило. В конце концов Артур не стерпел: — Это твоя вина! — Что?.. — встрепенулся Скотт, только-только улёгшийся на прошлогодней соломе предаться сну. Он бросил на Артура злой взгляд, резко сел, скрестил ноги в кандалах. Горец. Зливший до красного тумана пред глазами — и недоступный для удара. Дюжина дней. Всего дюжина. — И в чём же вина моя, выродок саксонский? — В том, что мы теперь здесь. Разумеешь? — Тебя бы здесь не было, кабы сам не пришёл на бриттские земли, — фыркнул Скотт и принялся взбивать солому своего лежбища. Артур нащупал в собственном ложе припасённый ещё до наказания камень, едва сдерживая желание метким броском расшибить Скотту голову. Губы изогнула усмешка. — То-то бритты сами позвали нас дать отпор вам! А что предали нас, так что же, я и мой народ — не те, кому можно не уплатить по счетам и надеяться, что всё обойдётся, — Артур заставил себя отпустить камень. Сейчас было довольно и слов. Слова тоже могли разить, чисто молнии. — Да и сотни лет уже тому... — Ничего, — сказал будто себе самому Скотт шёпотом, насквозь пропитанным ненавистью. Артура он не удостоил и взглядом. — Ты ещё познаешь возмездие. Спроси любого провидца, отыщи пророчиц Британии всех до единой, выпытай из них правду, и всякий поведает, что тебя ждёт. Артур распалялся с каждым брошенным в его сторону словом. — Сам Мерлин предсказал падение англов... — Мерлин — чудак! — А ты!.. Ты вор! — разошёлся Скотт за мгновение, и Артур, оскорблённый таким обвинением, вскочил на ноги: — Как ты смеешь! Я честный человек!.. — Украл имя бриттского короля, украл бриттские земли, украл всё, чем в сей час владеешь. Кто ты, если не вор? — и, не дав Артуру ответить, продолжил: — Вот что предсказал Мерлин: недалёк тот день, когда Уэльс, Корнуолл и Стратклайд восстанут единой силой, свяжут себя союзом со скоттами и всякими северянами, и будут разрубленные головы без мозга, станут жены вдовами, а кони — лишены всадников! Артур, каменея от гнева, узнал цитаты из гнусного «Великого пророчества Британии». — Трупы будут стоять, опершись друг на друга, до побережий Кента, где последние саксы взойдут на корабли и уплывут восвояси!.. — Мечтай! — Артур засмеялся. Он нашёл дом здесь, на британских островах, покинутых прошлыми хозяевами — римлянами, так?.. — и уходить не собирался. У него не было дома, окромя этого. То, что Скотт и прочие бритты жаждали прогнать его больше ста лет, ему было ровно. Артур смеялся им в лицо. Он был силён, сильнее них, умнее, хитрее, быстрее... хотя даже так порою терпел поражения, но лишь чтобы позже вернуться мстить. — Я здесь навсегда. Не случалось большей сечи доселе на этой суше, — решил он тоже блеснуть умом, — большего в битве смертоубийства!.. клинками сверкающими, как сказано мудрецами в старых книгах, с тех пор как с востока англы и саксы пришли на эту землю из-за моря, сразились с бриттами, ратоборцами, гордые, разбили валлийцев!.. Герои бесстрашные этот край присвоили! Не зря же Артур заучил эти строки по указу короля Эдмунда, заучил так, что они отпечатались в самом его сердце. Они разожгли в душе Скотта ярость. Вопли и звон цепей, которые одни удерживали от новой драки, привлекли Годрика Гриффиндора и Ровену Рейвенкло. Вошли они, увы, когда Артур метнул камень в голову Скотта и попал в цель. Гром заглушил его вскрик, молния выхватила из тьмы сердитых Годрика и Ровену, и Артур увидал, как кровил лоб у Скотта, как тот затем вовсе рухнул как подкошенный. Воцарилась тишина. Лишь шелест дождя тончайшими нитями вплетался в полотно безмолвия, что окутывало донжон. Шорох мантии по камню сопроводил летящий шаг Ровены, и она склонилась над Скоттом, разомкнула на нём кандалы и бережно, словно мать — сына, взяла его на руки. Артур застыл. — Только подлец жесток к тому, кто слабее, — обратил на него осуждающий взгляд Годрик Гриффиндор — смелый и благородный волшебник, который единственный со всей четвёрки нравился Артуру. — Как он, Ровена?.. — Ничего серьёзного, я быстро справлюсь. Но ему не след быть здесь, — Ровена посмотрела на Артура, который всё ещё стоял в кандалах, наказанный, — ему надо в тепло. Артур не сумел уйти от упрёка, прозвучавшего в этих словах. Обида за себя взяла жуткая. Когда волшебники, шурша мантиями, покинули донжон и заперли дверь на замок, Артур сел на худое соломенное ложе и заплакал. Его оставили здесь, во тьме и холоде, пока Скотт будет греться и прохлаждаться в мягкой постели, окружённый едва ли не материнской заботой, какой такие, как они, никогда не знали. Завидовать было нельзя. Смертный грех. Но как же Артур завидовал...