Шакальи песни

Ночь накрыла небо черной пеленой. Некоторых такой полумрак пугает, а некоторым же очень прельщает. Иногда пробивались небольшие звёзды, раскрашивая мрачность своим светом. Или, наоборот, тонкие облака сочились сизым дымом поверх млечного пути. Обычно именно это время суток создает темноту, но в Четвертой её почти не бывало (ровно также, как и самого определения времени). То свет не выключался просто потому, что о нем, бедняге, забывали; то из-за состайников, занимающихся чем-то очень важным - без света не обойтись. Сон постепенно уходил. Куда-то прочь, где в ближайшее время отыскать его не удастся даже при желании. Как бы не хотелось остаться в сновидениях подольше, противная реальность уже жаждала втянуть в свои крепкие, почти железные, объятия. Она хваталась за воротник рубашки, тянула накрахмаленные рукава, изредка касалась холодных пальцев и обжигала осознанием настоящего. Лорда разбудила ноющая боль под ребрами. Не та, что приходит разом с влюбленностью, принуждая сердце буквально танго плясать в грудной клетке, совсем нет. А та, что является последствием затронутой темы, которую хотелось бы похоронить напрочь и больше никогда не вспоминать. Однако Чёрный вспоминал. Вспоминал, ведь считал нужным посвятить Курильщика в щепетильные подробности жизни Четвертой. О том, как Эльфа учили изящно передвигаться, он говорил с явным энтузиазмом. Так воодушевленно, но для Лорда эта речь звучала, словно шипение самой ядовитой змеи. Слова Черного не остались незамеченными со стороны белого Дракона. Совсем скоро обмен оскорблениями наскучил обоим, и те принялись за нечто большее - драку. Больших успехов парни не добились, поэтому все закончилось на выбитом зубе Черного и сломанном ребре Эльфийского принца. – Грёбаный Черный, – сквозь зубы цедит Лорд, приподнимаясь. Он не умел проклинать. Не умел гадать и предсказывать будущее на картах, да прочих безделушках. Не умел делать заговоры и привороты. Догадывался что, скорее всего, подобное мог устроить Табаки, однако просить его о таком - дело последнее. – Не поспорить, но какое только зрелище было! – раздается знакомый голос где-то позади. Он принадлежит Шакалу. Вовсе не сонному, как должно показаться, ведь ещё мгновенье назад его сопение дополняло множество других. Блондин давно перестал удивляться его внезапным появлениям и просто принял факт того, что Табаки ничего не стоит проснуться ради очередной болтовни. Особенно если речь заходит про героев древности, конечно же! Про них он галдел ещё днём. – Прекрати. Не думаю, что Ахиллес вел себя как этот ублюдок. – Многого ты, Лорд, не знаешь про героев древности, – разочарованно выдохнул Шакал. Белый Дракон так и не понял, тот сказал это наигранно, или на самом деле оскорбился. Табаки мог говорить об этом очень-очень долго. Цитировать любимые моменты, играть с интонацией и строить забавные гримасы, дабы лучше передать настрой персонажей. Однако настолько одного Лорда не хватило бы. Наверное, нескольких таких и могло бы хватить, но у брюнета имелся только один - устало вздыхавший из раза в раз. – Таба-а-аки, – снова заладил этот "единственный и неповторимый" экземпляр. – У меня и так все болит, ещё и ты про эти мордобои жужжишь, – Лорд откинулся обратно на кровать. – Не понимаешь ты ничего! – как оказалось, Шакал не обиделся. Он придвинулся лишь ближе к измученному состайнику. Вскоре брюнет решил больше не изнурять Лорда и замолчал. Недолго размышлял ещё над чем-то, а после выудил откуда-то губную гармошку. Этому тоже можно было уже не удивляться - слишком часто у Табаки находились самые различные вещи из ниоткуда. И полилась своеобразная мелодия. Такая же своеобразная, как и остальные песни Шакала. Но стоило только вслушаться и понять, что к чему, и чепуха перестает ею казаться, питая смысл. Так происходило и сейчас. Из губной гармошки сочились звуки, а иногда даже большее - мысли играющего! Например, где-то можно было уловить, что самый верный способ лечения это нежное обращение, как неоднократно заверял Табаки. В каком-то моменте можно было почуять запах его настоек. Где-то же можно было услышать частый говор и быструю речь, без которых и не было бы самого Табаки. Сейчас его песни совсем не действовали Лорду на нервы. Под них не сложно и заснуть, погружаясь в теплую негу подушек и одеял. И пускай больное ребро все ещё беспокоило, сонливость затмевала неприятные ощущения. Шакальи песни лечили по своему.