i wanna be with both of you

Максим любовь – чистую, искрящуюся в глазах и нежных движениях – играет безупречно. И верить в неë, пусть и на сцене, очень легко. Ксюша, вопреки всем своим правилам «не влюбляйся в коллег», верит. Макс обнимает еë со спины, уверенно-нежно кладет руку на тонкую талию. Улыбается так, как может только он, и словно именно ей каждое слово посвящает. Ксюша плывет. И обиду проглатывает, когда он с Таней поет на этой самой сцене – глаза влюбленные, движения ещë более трепетные. Ксюша его понимает. В Таню не влюбится только слепой или дурак. Ксюша, проклиная своë к влюбчивое и к заботе тянущееся сердце, очень хочет быть этим самым дураком. И не ревновать к обоим сразу.                                                                         ***       – Ты как? – Таня садится рядом, начиная смывать макияж. Концерт закончен, в здании тихо – только редкий смех из соседних гримерок глухо доносится до них. Ксюша понуро пожимает плечами. Крутит кольца на пальцах, боясь посмотреть на подругу, не доверяя своим глазам и словам. Ей свои чувства скрывать слишком плохо удаётся даже под театральными масками. Ей иногда кажется – сделайте из неë статую, а эмоции все равно будут пробиваться сквозь холодный камень. Таня поворачивается на молчание, чувствуя всю недосказанность, всю непонятную тоску, что оседают в свежем ночном воздухе. Она кладет руку на еë, машинально начиная выводить круги пальцем на бледной коже, и Ксюша, забыв обо всем, говорит. Говорит об одиночестве и страхе, о наивной надежде, которая разъедает сердце и мутит разум. Она говорит, плача и смеясь одновременно, пока Таня не прижимается губами к ее лбу. Так и застывают – в моменте порой более чувственном и нежном, чем поцелуй. Ксюша цепляется за еë руки, окутанная запахом чужих духов и цитрусового шампуня. Бешено стучащее сердце отзывается пульсаций во всем теле, заставляя дрожать и вжиматься в стул. – Девочки, у вас все хорошо? – Максим собирает волосы в хвост, заходя в комнату. – Все уже ушли, а вас все нет. Ксюнь, что случилось? Он садится перед ней на колени, убирая выбившуюся прядь ей за ухо, проходясь рукой по шее до плеч, гладя пальцами синхронно с Таней. Ксюша, переполненная эмоциями и ощущениями, только тихо всхлипывает, не обращая внимания на Таню, которая, продолжая держать еë руку, что-то шепчет Максиму. Не замечает, как они встают совсем рядом с ней с одинаковыми улыбками на лицах. – Как же тебя так угораздило, Ксюнь, в нас двоих и сразу, – Макс гладит ее по волосам, и это наконец-то выводит Ксюшу из оцепенения. Она вздрагивает, смотрит на них красными глазами, не понимая, зачем Таня всë сказала, почему Максим говорит теперь, зная это, так ласково и бережно. – Я... простите. Это неправильно. Я не должна была, – она подскакивает, хватает рюкзак и уже почти вылетает из гримерки. – Ты действительно не поняла, что мы с тобой флиртуем всë время? – спрашивают они в один голос, заставляя Ксюшу остановить попытки открыть заклинившую дверь и повернуться. – Что? – Ксюша спрашивает, хрипя, и мотает головой, смотря на них. Верить, что это не шутка, очень хочется. Но что-то внутри противно шепчет «они играют», «ты посмешище», «неужели действительно поверила, что всë может быть хорошо, что в тебя влюбятся так же сильно, как ты?». Ксюша вся дрожит даже в теплом помещении, и Таня подходит, прижимая еë голову к своему плечу. – Ну что ты, тише, тише, – она даже не понимала, что плачет, пока не почувствовала мокрое пятно на чужой рубашке. Танины волосы щекочут кожу. Убирать не хочется. Хочется погрузиться в ощущения чужого тепла, пока этот пузырь надежды не лопнул, разорвав ее сердце. Максим оказывается рядом, как всегда тихий, поднимает еë лицо и целует в лоб и щеки, уже красные от переживаний и смущения. Таня прижимается губами куда-то в подбородок. – Милая, глупая Ксюша, – шепчет, крепче прижимая к себе. – Ты правда не видела, как мы на тебя смотрели? – Думала, что мы просто играем с тобой на сцене? – продолжает Максим, обнимая их обеих сразу. Ксюша качает головой. Верит? Да. Но понять, что это все взаправду, что и они в неё – так же сильно и искренне – до конца не получается. Ожоги прошлых отношений болезненно ноют на сердце, не давая ей прыгнуть в эту пропасть. Наверное, думает она, это и к лучшему – не быть слепым щенком, идущим за хозяином в огонь. А чужие руки – нежные и так неожиданно любящие – ласкают еë кожу и согревают, успокаивая дрожь. И поцелуи – то танины, медленные и чувственные, то максима, уверенно-быстрые – захватывают еë, прогоняя все мысли и страхи. Они идут в единственное открытое кафе, пьют слишком сладкие молочные коктейли и говорят. О работе, о жизни и – много – о любви. Смеются, то и дело касаясь друг друга, словно без этого все вокруг превратится в мираж. И уже под утро заходят в ксюшину квартиру, падая на кровать уставшим комком конечностей, руки обнимают каждого, притягивая ближе. Собаки устраиваются между ними, щекоча их и фыркая от тесноты. Ксюша смотрит на спящих, и все страхи, вся ревность и грусть растворяются со звуками спокойного дыхания и ощущением, что она наконец-то дома.