1814. Увидеть Париж и умереть.

      1814 год. Изгнание войск наполеоновской Франции из России и Европы. Париж.       Небо начинает розоветь, уведомляя о скором рассвете, начале нового дня. Тишина разрезала воздух, такое было не присуще столице Франции, пусть даже и ранним утром. Такое спокойствие уже долго не видела эта страна — той мертвой пустоты после грандиозных войн и планов. Лишь ветер мешал тишине полностью властвовать здесь. Солнце только прорезало горизонт, но на него уже нашлись свои зрители. Два изрядно уставших солдата встречали рассвет, рассматривая окрестности столицы, открывающиеся с каждым мигом все больше: — Ну, значит — увидеть Париж и умереть? — начал первый. В голосе его звучала радость и непонятная беззаботность. Он потянулся, разминая затекшее на холоде тело и выдыхая в воздух морозного утра пар своего теплого, живого тела. — Кс, это была фраза Гёте про Неаполь: Vide Napule e po' muore, — усмехнулся второй, обернувшись к своему собеседнику и сверкнув своими красными глазами. — Или это такая попытка пошутить? — Не ёрничай, не забывай, кто тебя из войны вывел, — все также весело заметил первый, явно имея в виду собственную персону. — Почему бы в такой момент и не вспомнить немецких поэтов… Не терзайте мою и так израненную душу, Oberstwachtmeister Beilschmidt.       Байльшмидт молчал, нет, он не обиделся ни на что из предложенного, просто такую умиротворенную минуту лишний раз тревожить не хотелось: — Ну, в Париже я рассвет встретил. Теперь моя цель Санкт-Петербург, — после паузы начал пруссак. — Хорошо, позову как-нибудь, встретим.       Вновь тишина. Она не была неловкой — это была та тишина, которой упиваешься после долгого времени, проведенного в нескончаемом потоке и шуме. Такое стало просто чуждо, войны заставили отвыкнуть от простого человеческого уединения с собой и природой: — Гилберт, — совсем уже по-домашнему зовёт парень, переведя взгляд с персиковых облаков на последнего. — Что будешь делать… после всего этого? — Пф, что за вопрос? — слишком громко и воодушевленно воскликнул Гилберт. — Конечно восстановлю армию и свое господство над Европой, ксе-ксе-ксе. — он расхохотался, затем притих, пригнувшись и вытянув шею. — А к чему это такие вопросы? Неужто следить за Великим собрался? — он прищурил глаза, очевидно, дразня собеседника. — Нет, ты и так теперь будешь слишком близко, смысла в слежке нет, — либо юмор пруссака не поняли, либо слишком хорошо проигнорировали. Парень только пожал плечами, гремя эполетами. — Ну, спешу сообщить, пусть и с болью в своем большом прекрасном сердце, ты хорош. — Гилберт хлопнул его по плечу. — Устроить войну по трем фронтам, так ещё и все это. Неплохо, малой, неплохо.       Байльшмидт так и замер с локтем на плече второго парня, думая о чем-то своем. — Всё, момент прошёл, тебе ещё моих братьев от этого винососа освобождать. Руки в ноги! А меня Великого ждут великие дела — Гилберт не настолько жесток, просто ноги окоченели, а самодовольный пруссак не мог перешагнуть через себя и сказать об этом своему новому соседу и пошел к войску.       Сосед же, ещё пару секунд посмотрев на разгорающийся рассвет, отправился следом, вдоволь насладившись мирным мгновением. Солнце встаёт, встаёт и его народ, он снова расправит крылья и возвысится над всей Европой бок о бок с надёжными товарищами.