Вечерняя пора

— Тебе грустно? Голос Бальтамоса звонкий и вызывает мысли о весеннем ручье. Бальтамос опускается рядом с возлюбленным, и тонкие пальцы касаются плеча задумавшегося ангела. Барух коротко кивает и виновато улыбается. — Это из-за него? Бальтамос скользит ладонью по щеке товарища, позволяя слабому теплу проникнуть в своё тело. Барух снова кивает, но уже менее рассеянно и печально. Бальтамос не оставляет своих ласк, а приумножает их, скользя руками по телу Баруха. Знание, что его прикосновения — лекарство от мук былых воспоминаний, придаёт уверенность и лелеет гордость. — Он глуп, раз посмел сказать такое, — изрёк Бальтамос, не скрывая презрения. — Он пал под тяжестью желаний, предрассудков и амбиций. — Ты слишком строг к нему, Бальтамос, — ответил Барух, накрывая своей рукой ладонь возлюбленного, прижимая её и останавливая. — Но он посмел, — возмущённо начал Бальтамос. — Он совершил много ошибок и сказал много лишних слов, — прервал его Барух, заставляя одним лишь взглядом успокоиться, — но мы не можем судить его. Он сам хозяин своей судьбы, как и мы с тобой. Бальтамос который раз восхитился мужеством, благородством и мудростью товарища. Он не смог бы так говорить, когда сердце жгла обида. Их лица сблизились. Тепло, исходящее от Баруха, окутывало разум Бальтамос, подчиняло его тело и лишало ясных мыслей. Если бы ангел мог, то он бы покраснел. — Моя судьба принадлежит тебе, милый Барух, — прошептал он. — А моя тебе. Эти слова были стальной нитью, связывающей воедино их сердца и помыслы, создавая из половинок целое. Эти слова были клятвой.