Научимся.

Жарко… М-21 бездумно смотрел на проходящих людей, часто останавливаясь и застывая посреди улицы – будто камень в водном потоке, – и искательно, со странным ощущением вглядывался в яркие всполохи света неоновых вывесок, фонарей, далёких своей высотой прорезей окон. Высокие разнородные дома, абстрактными каменными стенами тянувшиеся в небо, с двух сторон отсекали от вереницы проходящих небо, позволяя тёмно-сливовой небесной полосе выглянуть лишь над дорогой. Яркий резкий свет вывесок взбегал вверх по стенам домов, виднеясь издалека. Совершенно неуместными казались одинокие голые деревья, высаженные в редких квадратах земли, окружённой гладью асфальтовой плитки. М-21 шёл медленно, и его обгоняли, почти совсем не задевая, обдавали слабыми порывами ветра и лёгкими струйками каких-то запахов, принесённых, видимо, с зоны маленьких открытых кафе и крошечных забегаловок. Ветер гонял по асфальту пыль. Воздух был тяжёл, душен: тёмное небо едва заметно покрывали разводы туч, собиравшихся излиться на пыльный город предвещенным дождём. Вечер плавно переходил в ночь. Жарко. М-21, в пальто нараспашку и с открытым горлом, с недоумением оглядывался на прохожих, большинство из которых, хоть и упрямо не надевая шапки, кутались в шарфы, тёплые куртки и ёжились, будто ветер пронизывал их, слабых и неспособных согреться, насквозь. Будь чуть морознее – и назревающий дождь, вполне возможно, обернулся бы мелким градом. Мужчине холодно не было. Напротив, он охотно подставлял себя порывам ветра, ощущая, как ударяется в лицо плотный воздух, и чувствуя от этого едва ли не наслаждение. Мысли – бессловесные, нечёткие образы-ощущения – нелогично цеплялись одна за другую, и их поток в голове едва ли чем отличался от стелящегося по асфальту ветра. Тем не менее именно сейчас, за эти пару часов, казалось бы, бесцельного блуждания по городу, всё внутри М-21 будто вставало на свои места, обретало смысл, успокаивалось. То, что терзало раньше, смягчилось. На вопросы как-то внезапно нашлись достойные ответы, а самые болезненные из первых вдруг потеряли всю свою тяжесть, всю свою желчь. Видимо, из-за этого сами собой расправились плечи, и дышать стало гораздо свободнее – чему не смогла воспрепятствовать даже пыль, стелящаяся близ земли. Со всех сторон мужчину обтекало людьми. В толпе он всегда намного острее ощущал своё одиночество, которое, впрочем, никогда его не угнетало. Но людская масса обыкновенно вызывала лишь брезгливое желание скорее от неё обособиться – возможно, поэтому М-21 с М-24 предпочитали вести слежку с крыш зданий. Что-то… изменилось. Перещёлкнуло. Седовласый не понимал, что вело его по этим узким, переполненным по вечерам улицам, что заставляло неожиданно останавливаться и смотреть, пристально, с удивлением вглядываться в лица прохожих, подмечая самые мелкие их движения, улавливая обрывки фраз, смех, или вдруг задирать голову и вдумчиво читать надписи на плакатах и вывесках… Мужчина знал город как свои пять пальцев. Каждую улочку, каждый закуток; где можно скрыться, куда можно завести, а то и занести, где можно попасться и где лучше всего обнаружить. Или… ему всего лишь казалось, что знал? Что-то… что-то было иначе. Настолько иначе, что М-21 смотрел на магазины, высотки, мимо которых проходил десятки, сотни раз, и не узнавал их. Он глядел на людей, на этих вроде бы обычных, заурядных горожан, которыми наполнялись и будут наполняться узкие городские улицы, и будто видел их впервые. Едва ли не впервые прохожие не сливались в одну серо-пёструю массу. Каждый проходивший мимо человек яркой картинкой вставал перед глазами, пусть всего на миг. Он был просто человеком – ни врагом, ни другом, ни жертвой, но человеком. М-21 словно никогда до этого не замечал, как же легко различимы на лицах людей их эмоции. Глубокие и поверхностные, яркие и серые, очень людские и очень настоящие, они раскрывались со всей своей широтой, вспыхивая, пробегая или надолго задерживаясь. Со своими заботами, радостями, горестями, люди проживали каждый свою жизнь, уникальную, единственную, чему-то смеялись, из-за чего-то хмурились, над чем-то плакали… К ним не было презрения, ненависти – они просто шли и шли, мимо, в свой вечер и свою жизнь. М-21 чувствовал, что и у него есть собственная дорога. Его личная, может, где-то ухабистая и неровная, но только его. И лишь он был вправе выбирать, куда она повернёт. От этой уверенности в груди теплело. Жарко… _________________ Пожилой кряжистый мужчина в белом халате сосредоточенно следил за показаниями приборов. Сухой, молчаливый, он не мог похвастаться разнообразием эмоций на одутловатом лице. Его маленькие глазки не выражали абсолютно ничего; учёный будто бы существовал в другом мире. Весь он был воплощением ледяного спокойствия, сосредоточенности и равнодушия. Стэлл старалась не смотреть на учёного. Там, по другую сторону маленького стекла, которое разделяло её и светлую операционную, бился в судорогах Орейл. Вокруг него расхаживали трое учёных. Закрытые тканью белых халатов, резиной перчаток и забралами масок на лицах, они походили на инквизиторов. Один из них неторопливо и деловито записывал что-то в журнал; двое других возились с оборудованием – что-то подключали, подкручивали, нажимали, втыкали. Свою работу они выполняли степенно, со знанием дела и до страшного равнодушно – будто и не извивался, прижимаемый крепкими лентами к операционному столу, худенький бледный человек, будто и не вопил он как резанный. Операционная была великолепно звукоизолирована. До Стэлл не доносилось ни звука, но она знала, что ту светлую и совершенно точно пахнущую резкими медикаментами комнатку наполняют истошные крики. Было странно – хоть и привычно – вот так стоять и смотреть на беззвучное жуткое действо. Будто немое кино. Слышать сонное сопение учёного в паре метров, жужжание, тихое попискивание приборов… Женщина не могла отвести взгляда от этого маленького окошечка, единственной бреши между небольшой тихой комнаткой, в которой были лишь она и пожилой учёный с бесцветными глазами, и прилегающей к ней операционной – холодной, светлой, резко пахнущей. Всё внимание Стэлл было приковано к напарнику, которому восстанавливали скелет; одутловатого мужчину она старалась не замечать. Тот в свою очередь не замечал её. Эластичные широкие ленты, пересекающие тело Орейла от лодыжек до плеч, притягивали его к операционному столу. Парень брыкался, но прочные, рассчитанные на нечеловеческую силу ленты держали крепко. Восстановление скелета – страшная процедура. И своей болезненностью, и своим методичным процессом, в каждом действии и движении выверенном до миллисекунды. Вот она, плата за приобретённую силу… Впрочем, слово «плата» совершенно неуместно. Платят, когда желают что-то получить. Орейл же со Стэлл добровольцами не были. Сколько прошло времени, женщина не знала. Она никогда не смотрела на часы, потому что время всё равно не бежало с отведённой ему скоростью. Минуты длились часами, часы – годами. Секунды же вообще казались вечностью. Почему всё сложилось именно так? Орейл совсем недавно перенёс одну из серии плановых операций, проводимых для повышения скорости процессов нервной системы. Побочным действием каждой из них была временная психическая нестабильность модифицированного. Поэтому в такие периоды служащие были обязаны принимать особые медикаменты, а также, как правило, освобождались от своих обязанностей. У доктора Кромбела должна быть на то серьёзная причина, раз он отправил Орейла на задание в такое время… Стэлл прикрыла глаза. Её переполняло чувство вины, страх за напарника – и злость, почти ненависть к этим равнодушным людям в белых халатах. Будь её воля, она бы сама легла туда, под операционные ножи и ослепительный свет обжигающих ламп. Но нет. Пострадала не она, а Орейл. По её вине. Если бы она только сообразила!.. Если бы она не поверила временно притихшему напарнику и вколола бы препарат сразу же, ничего бы этого не случилось! Но нет. Она не проследила. Не удержала. Не успела. Не уберегла. Угораздило же нарваться на этого снайпера! Руки невольно сжались в кулаки. Впрочем, ей с Орейлом ещё повезло. Счастье, что их вообще отпустили. Мало ли что решили бы эти А-7... В памяти вспыли образы двух мужчин. Герберт - высокий, с хвостом длинных фиолетовых волос. И тот, другой – блондин, не пожелавший назваться. Именно он выглядел наиболее опасным: в нём крылось что-то зловещее, могучее. Стэлл не знала, какую роль блондин играл в А-7. Внешность и специфика каждого атропосовца тщательно скрывались. Исключением являлся командир, Вестар, который всегда вёл переговоры. Про остальных же мало что было известно: лишь кодовые имена некоторых да приблизительный возраст. Вживую Вестара Стэлл не видела, но, если судить по описанию, тот блондин явно не походил на него внешне. Профессор Кромбел точно имел больше информации, чем выдавал своим подчинённым, но вернуться в город он должен был лишь через день. Пока же оставалось только ждать. Орейл постепенно стал меньше брыкаться. Стэлл знала, что скоро он, обессилев, утихнет совсем – и длительная операция приблизится к завершению. Движения учёных были спокойными, размеренными, сопение кряжистого мужчины – ровным и даже сонным. Казалось, эти признаки указывают на благополучный исход… но Стэлл, обладавшая большим опытом наблюдения за ходом операций и экспериментов, не заблуждалась. Выражение на лицах учёных не изменится, даже если модифицированный, беззащитный перед их ножами, потеряет сознание или погибнет. Наверное, нужно совсем не иметь души, чтобы вот так хладнокровно строгать живого, извивающегося в судорогах и визжащего от боли человека. Операция подошла к концу: один из учёных отошёл от стола и, стягивая маску на подбородок, направился к двери. Стэлл пришлось посторониться, чтобы дать ему войти. – Всё приходишь… – увидев её, хрипловато сказал вошедший. Женщина не ответила. Высокий учёный подошёл к мужчине, сидевшему за аппаратами, и коротко спросил: – Как? – СР-показатель снизился. По сравнению с прошлым разом. – Плохо, – кивнул учёный. Стэлл не разбиралась в этих непонятных названиях, процессах, показателях, известных, наверное, только в узком кругу учёных. Тем не менее за долгое время, проведённое раз за разом в этой маленькой комнатке и десятке схожих, женщина, улавливая обрывки фраз и небогатые красками интонации учёных, успела выучить многое. Например, что этот «СР-показатель» примерно характеризовал скорость регенерации. Стэлл ощутила, как внутри неё что-то холодеет. Почему восстановление затягивается?! Из-за ранений ли? В чём причина? – Он же на «облучке» недавно был… – вяло проговорил учёный за аппаратами. – Может, поэтому… – Надо проверить, – разглядывая показания приборов, выведенные на длинную ленту бумаги, согласился высокий мужчина. – Мы «гамов» раньше никогда сразу после «облучки» не восстанавливали… Стэлл, в стороне слушающая беседу учёных, поджала губы. Конечно, в каждой среде есть свои профессионализмы, и учёные Организации не исключение, но от некоторых «наименований» женщину начинало трясти. Особенно это – «гам»: так прозвали модифицированных, подобных Орейлу. Циничность учёных порою просто поражала. – Нужно сообщить об этом доктору Кромбелу. Когда он вернётся? – Вроде завтра-послезавтра должен… – высокий мужчина отложил бумагу с данными. Тем временем двое других учёных возились с бессознательным Орейлом. Приходил в себя он обычно через час-полтора. Стэлл всегда успокаивалась, видя, что его мучениям приходил конец, но сейчас, глядя на недвижимого напарника, она чувствовала лишь усиливающуюся тревогу. Раз какие-то показатели изменились в худшую сторону, Орейлу предстояли длительные исследования. А это долгие часы страдания и боли. И если регенерация не вернётся в норму, то… Темнокожая женщина сжала челюсти. Нет. Не будет этого «то». Всё вернётся в норму. С Орейлом всё будет в порядке. Обязательно. Стэлл вздохнула, вплотную приближаясь к двери в операционную. Как же это мучительно – ждать… ___________ На землю, прибивая к асфальту пыль, упали первые капли. М-21 неосознанно поднял голову. «Поскорее бы пошёл уже…» Вся пыль из воздуха сгустилась над землёй, и дышать было невозможно. Свежесть, которую принёс бы с собой дождь, уже мерещилась, но каждый вдох отдавался лишь духотой в лёгких. Вспугнутое единичными каплями людское движение заволновалось, заголосило. «Что же ты… – мысленно сказал небу седовласый, с досадой тряхнув головой. – Давай же!..» …И вот, повинуясь его призыву, небо наконец разрыдалось, и спасительная вода хлынула на землю, смывая с людей грязь и пыль. Мужчина остановился посреди улицы и с наслаждением подставил лицо дождю. Волосы тут же прилипли к щекам и лбу, рубашка намокла, приятно холодя кожу. Люди вокруг испуганно бегали, спасаясь от хлещущей по ним воды, забивались под навесы магазинчиков, прятались на крытых остановках. Те, кто имел при себе зонты, только успевали отскакивать в сторону от пробегающих мимо и двумя руками вцеплялись в ручку зонта, чтобы его не выбил шальной ветер. М-21 беззвучно смеялся. Складывал ладони лодочкой, собирая ими дождевую воду, которую позже выливал на асфальт перед собой, снова и снова запрокидывал голову назад, закрывая глаза, и смеялся, смеялся… Спешащие прохожие обходили его будто чумного. Дождевая пелена размывала огни улицы. Пыльный и тусклый прежде асфальт ожил, заискрился: по нему словно разлилось звёздное небо. Брызги поднимались чуть ли не до колен; крупные косые капли плюхались в лужи, разбивая на осколки зеркальную гладь и заставляя воду вскипать. Дождь шёл не переставая. Наконец седовласый отсмеялся и, когда почувствовал, что вымок уже достаточно, медленно тронулся с места. Вся улица была в мозаике редких зонтов, высвечиваемых огнями домов. «Беззонтичные» люди маленькими группками скапливались на крылечках кафе и магазинов. Нахохлившись, они хмуро и боязливо поглядывали на плещущийся по асфальту дождь и ждали, когда он иссякнет. В почти незаметном глазу прохожего укрытии – проходе между домами – от дождя пряталась какая-то парочка. Молодые люди с пользой использовали время дождевого плена и самозабвенно целовались. М-21 взглянул на длинный фиолетовый хвост товарища и благостно отвернулся, не замедляя шага. Очевидно, бывший член DA-5 пребывал в сладком неведении относительно того, насколько скромны корейские девушки. Впрочем, раз дама позволила ему подобное в общественном месте, значит, это неведение сыграло Такео только на пользу. В ботинках вроде бы даже хлюпало. Рубашка казалось ледяной, с волос капало. Седовласый полной грудью вдохнул свежий вкусный воздух. Жить можно! ___________________ – Не проходите мимо! – громогласно окликнул мужичок молодую пару, увидев, что они замедлились возле его тира. – Уважаемый, не желаете ли заработать своей очаровательной даме какой-нибудь из этих превосходных подарков? «Уважаемый», высокий мужчина с по-бабьи длинным хвостом фиолетовых волос и благодушным, холёным («Ишь, богатенькие, поди…») лицом, вопросительно взглянул на свою спутницу. Рыженькая девушка восторженно и с обожанием уставилась в ответ и закивала. «Что за девки пошли… – думал мужичок, забирая у волосатого деньги и выдавая взамен пули и ружьё. – Им лишь бы физиономия посмазливей – уже и на шею вешаться готовы… Небось, и стрелять-то не умеет». Мужичок с пренебрежением посмотрел, как волосатый заряжает ружьё. «Ну, сейчас попадёт от силы раза два – девчонка запищит от счастья. А вот хрен тебе! – мстительно подумал он. – Да и не попадёшь всё равно…» Волосатый прицелился, выстрелил. Попал. В нижнюю, центральную. Банки пошатнулись, но устояли. Мужичок злорадно наблюдал за недоумённо переглянувшимися молодыми людьми. – Ничего, у вас ещё целых четыре попытки! – «ободрил» пару мужичок, втайне усмехаясь. Волосатый пожал плечами, вновь прицелился. Мужичок оглянулся на банки, и… За одним выстрелом вдруг последовал другой, более громкий, и все банки разом, дружно и сцепленно, полетели назад, звучно ударяясь в деревянный пол. «Что за чертовщина?!» Мужичок поспешно повернул голову. Теперь усмехались «богатенькие». – Дяденька, у вас банки-то, кажись, подклеены… – звонко засмеялась рыженькая. Мужичок вымученно улыбнулся («Ненавижу рыжих. Вот ведьма!») и попытался оправдаться: – Дак ведь жарко у меня тут, девочка… – припомнил он ей «дяденьку». – Печка жарит, прям невозможно! А никто почему-то не заходит сегодня, вот и… слиплись… Да, я вас поздравляю! Вы выиграли! Мужичок поспешно стянул с полки призов первого попавшегося жирафа и всунул в руки рыжей, чтобы поскорее спровадить пару. – Ой, как здорово… Хотя, подождите, – девушка нахмурилась. – Это ведь «средний» приз! А мы сбили все банки, значит, и приз должен быть «большой»! Вон, там у вас, на другой полочке… Мужичок заскрипел зубами и с натянутой улыбкой – полной ненависти и пренебрежения! – возразил: – Но вы ведь сбили эти банки за три выстрела… А «большой» приз для того, кто попадает пять из пяти. Волосатый растерянно и немного смущённо перевёл взгляд с него на свою рыжую спутницу. Мужичок только расслабленно выдохнул, радуясь, что эти двое наконец-то уберутся, как девушка радостно воскликнула: – Тогда поставьте нам ещё банок! На два выстрела. Скрежет зубов, кажется, стал слышен в соседнем ларьке с ватой. Мужичок под пристальными взглядами (к тиру подтянулись заинтересованные зрители) достал мешок с новыми банками и нехотя их выставил. «Ну, ему всего лишь повезло. Больше ему не удастся…» Банки – на этот раз вразнобой – обрушились на пол. Послышались реденькие, но восторженные аплодисменты. Девушка, конечно же, кинулась на шею своему ухажёру. – Ты такой молодец! Мужичок, растягивая губы в кислой улыбке, снял с полки игрушку побольше и отдал волосатому. – Вот. Заслужили, – он протянул руку, чтобы забрать обратно «среднего» жирафа, но, похоже, девушка уже успела к тому привыкнуть и теперь растерянно приподняла брови. Не успел мужичок опомниться, как волосатый с несколько виноватой улыбкой протягивал ему деньги ещё на один раз. – Будете… ещё стрелять? – выдавил мужичок, старательно пытаясь изобразить радость. – Будем, – кивнул волосатый. Так, у мужичка были гнусно выиграны: пресловутый жираф, неплохой карманный фонарик, маска для подводного плаванья и игрушечный пистолет. Когда вошедший во вкус волосатый, подбадриваемый восторгом своей спутницы, в очередной раз потянулся за деньгами, мужичка озарило: – Постойте! Что же это только молодой человек развлекается? Милая девушка, НЕ ЖЕЛАЕТЕ ЛИ ПОПРОБОВАТЬ ВЫ?! Рыжая смущённо взглянула на волосатого, и мужичок понял, что не прогадал. «Давай уже позорься, и валите отсюда…» – мысленно проворчал он, выдавая крышечку с пулями. Девушка аккуратно взяла у спутника ружьё. – Ой, тяжёлое… Мужичок снисходительно усмехнулся. Рыжая прицелилась, выстрелила… и с каждым её выстрелом, лицо мужичка вытягивалось всё больше и больше. «Снайперы… хреновы», – побелев, подумал он, когда выдавал очередной «большой» приз, уже за девушку. Алчность заставила мозги работать быстро. – К моему великому сожалению, тир закрывается! – громко провозгласил мужичок и быстро, пока никто не опомнился, отобрал у рыжей ружьё и захлопнул ставни, щёлкнув замком. «Что за день такой… – печально глядя на изрядно опустевшие полки, подумал он. – Надо запретить профессионалам участвовать! Пришли тут, понимаете ли. Честного человека, можно сказать, обобрали! – он вздохнул. – Пули, что ли, ещё легче сделать…» _____ – Так душно… Скоро, наверное, дождь пойдёт… Такео, посчитав слова Черри намёком, спешно оглядел немногочисленные пакеты в поисках зонтика и, не найдя, заозирался, высматривая какое-нибудь кафе или магазин. Черри, умилившись, попыталась сдержать хихиканье, но не сумела, а когда Такео с искренним недоумением повернул к ней голову, так и вовсе захохотала. – Что? – так и не понял мужчина. – Да не волнуйся ты, как пойдёт, так и забежим куда-нибудь. – А… – не меняя тона и выражения недоумения, ответил Такео, пошуршал пакетом и машинально вновь взял девушку за руку. Черри, заулыбавшись, крепче прижала мягкого и почему-то зелёного жирафа к себе и мечтательно произнесла: – Вот бы ещё в этот тир сходить… Там остался фиолетовый медведь. Такео закашлялся: – Который на меня похож? – Ага… – с довольной улыбкой подтвердила рыжая и тут же печально поджала губки: – Только нас туда всё равно больше не пустят. – Мы же у него треть подарков выиграли, – мужчина грустно вздохнул. – Пусть спасибо скажет, что не все! – Он потому и закрылся так быстро. Молодые люди переглянулись, замедлив шаг, и засмеялись: сначала Черри, звонко, а потом, не выдержав, и Такео. Несмотря на хмурившееся небо и пронизывающий ветер, день был полон впечатлений. В культурную программу вошло посещение кинотеатра (в этот раз спецэффекты были лучше продуманы, и ни у Черри, ни даже у Такео не нашлось, к чему придраться), прогулка по городу с обязательным заходом в местный парк, где молодые люди, как несложно догадаться, надолго зависли возле тира. (Надо было видеть лицо бедного мужичка, когда подошедшие к нему «наивные простачки» начали целеустремлённо и методично сбивать все банки, которые он, помнится, лично подклеивал!) Во рту всё ещё оставался вкус сладкой ваты, в руке удобно покоилась маленькая тёплая ладонь, и Такео чувствовал себя сытым разомлевшим котом. Телефон он отключил ещё в кино, потому что ему «случайно» стал звонить Тао и как бы невзначай спрашивать про всякую ерунду; к банкомату наведался утром, заранее; брюки выгладил, ботинки и пистолеты начистил, и ничто в этом мире не смогло бы его побеспокоить или сконфузить. Всё было восхитительно. Он держал за руку замечательную во всех отношениях, красивую, вкусно пахнущую и звонко смеющуюся девушку, с которой провёл этот прекрасный день. Было что-то непередаваемое в самом обыкновенном и, казалось бы, незначительном: открывать перед ней двери, помогать надеть пальто и спуститься с высокой ступеньки, мужественно держать её сумочку, когда она просит. Заказывать в ларьке угощение на двоих, а не на одного, выигрывать для неё жирафов и… и да, просто держать за руку. Наверное, это состояние можно назвать счастьем. – Ой… – Черри вдруг подняла голову. – На меня капнуло… – Да? – Такео мгновенно подобрался, оглянувшись, кивнул на ближайшую вывеску и предложил зайти. – Нет, давай в другое, тут идти минут пять – как раз успеем! Не успели. Они прошли лишь пару десятков метров, как, вонзившись первыми редкими каплями в дорожную пыль, на город обрушился дождь. Спрятавшись под пальто Такео, молодые люди побежали вперёд, минуя магазины бытовой техники и лавируя между такими же незадачливыми прохожими. Затем мужчина, что-то углядев, потянул Черри за руку и, когда они подбежали к маленькому и перегороженному с двух сторон проходу между домами, помог перелезть через оградку. – Фух… – обрадованно выдохнула Черри, шагая назад, чтобы встать прямо под навес (два корпуса на уровне второго этажа соединялись широким проходом), и воскликнула: – Я бы ни за что не заметила! Ну и острый у тебя глаз! Такео, отряхивая в сторону своё пальто, смущённо хмыкнул. – Нужно, наверное, в магазин было… – Нет, смотри, как здесь здорово! – девушка тронула его за руку. – И дождь вроде как, и почти сухо… А все мимо бегут, и мало кто вообще нас заметит. – Да… – протянул Такео, заворожённо поглядев на прикрывающихся кто чем может людей, которые разбегались по крылечкам под навесами магазинов. Молодые люди постояли в молчании. Ливень с мокрым шелестом проходился по улице, даже не думая прекращаться. – Похоже, мы здесь надолго… Снайпер, чувствуя себя немного виноватым, опустил голову. Черри заметила и поспешила его заверить: – Нет, это вовсе не плохо! Даже… наоборот. Похоже на маленькое приключение, правда? – Не знаю… – признался Такео. – Дождь… и дождь. – А ты посмотри на это с другой стороны. Вот они, – рыжая девушка кивком указала на редко пробегающих мимо прохода по улице людей. – Наверняка ведь это место замечают, хоть… кто-нибудь. Но никому и в голову не приходит перелезть через оградку. Все предпочитают пробежать лишний десяток метров, чтобы втиснуться в группу уже занявших своё место под крышей. Фиолетоволосый пожал плечами. Он об этом как-то не задумывался. – Ну да ладно, нам же лучше! – бордо решила Черри. – К тому же… – она задрала голову и раскинула руки, кружась, – тут так… романтично… Мужчина с сомнением взглянул сначала на одну облезлую оградку, потом на другую, но всё равно покивал. Девушка остановилась, степенно шагнула к нему, едва заметно улыбаясь, протянула руки и поправила воротник накинутого ему на плечи пальто, чуть покраснев. Такео намёк понял. Посчитал, что понял. Он повернулся, чтобы заслонить собой девушку от взоров редких прохожих. Бережно сжал её ладони своими, с галантностью поцеловав кончики пальцев, отпустил. Затем легко обнял раскрасневшуюся и крайне смутившуюся Черри за талию, а когда она растерянно замерла, склонился к ней, целуя… …Уютно шуршал дождь. Где-то в отдалении с гудением и периодическим плеском проезжали машины. На город опустилась ночь. _______________________ ~~~~~~~~~~~~~~~~~~ Доктора (ещё я зову их «Белые Халаты») бывают разные. Есть хорошие, а есть плохие. Хорошие – те, что кормят нас, одевают. Они разговаривают с нами, часто рассказывают какие-то интересные вещи. Улыбаются и никогда не кричат. Плохие делают с нами всякое непонятное и неприятное. Они мало разговаривают, только указывают постоянно, что нам делать, куда идти. Чаще – наоборот, не что делать, а чего не делать. Не кричать, не бегать, не шуметь, не дёргаться… Это они водят нас на Эксперименты. Самый главный среди Белых Халатов – Профессор. Профессор самый главный и самый добрый. С ним ужасно интересно. Когда я прихожу к нему, он рассказывает что-нибудь смешное и всегда гладит меня по голове. Профессор самый добрый… А ещё самый умный! Он руководит всеми: даже плохие Доктора его слушаются. Один раз какой-то Халат на меня разозлился и чуть не ударил, но Профессор это увидел и за меня вступился. Он всегда нас защищает. Правда, плохие Доктора всё равно делают нам больно – иногда очень. Жаль, даже Профессор не всесилен. Странно, но Дан почему-то терпеть его не может. Он как-то случайно сказал, что это из-за Профессора Халаты причиняют нам боль, проводят эти странные Эксперименты. Будто бы он им приказывает! Я не верю. Профессор хороший. Он не способен на такое. Недавно от нас куда-то делись два мальчика. Наверное, их перевели в другое место. Я была плохо с ними знакома и как-то не расстроилась. А Дан с Миррой отчего-то грустные… Правильно, они же самые старшие, вот и беспокоятся о всех нас – даже о тех, кто держится особняком. Есть у нас такие: они почти не разговаривают, предпочитают отсиживаться у стен или спать, а если кто-то будет с ними слишком назойлив, грубят. Они просто стесняются, я знаю. Хорошо, что у меня есть Анри. Это ведь он познакомил меня с ребятами. Он показал, что их не нужно бояться. Он, всё он. Если бы его не было, я, наверное, до сих пор сидела бы в своём углу… Я не отхожу от брата ни на шаг. Мы разлучаемся только когда у нас Процедуры или Эксперименты. Процедуры, в отличие от Экспериментов, безболезненные и даже приятные. У меня часто болит голова, но после Процедур мне становится лучше. Процедуры проводят Хорошие Доктора. И часто дают что-то вкусное и сладкое после них. А Эксперименты… Страшное слово. Да и сами Эксперименты не лучше. После них ребята всегда сонные, молчат помногу и мало едят. И на теле появляется что-то некрасивое. У меня Эксперимент был пока только один. Меня привели в какую-то очень светлую и резко пахнущую комнату, где я уснула на жёсткой кровати. Что со мной делали, не помню, но проснулась я уже среди ребят, в нашей обычной комнате. У меня была перевязана голова. Потом, когда повязку сняли, выяснилось, что все мои волосы убрали. Я трогала голову, а на коже была грубая полоса. Дан посмотрел на меня тогда и сказал: «Поздравляю с первым боевым шрамом». У него был очень мрачный голос… Наверное, потому, что он за меня волновался. Но не стоило - всё было нормально. Кроме того, что волосы убрали. Анри сказал, что я всё равно красивая. Обманывал. У девочек на голове должны быть волосы. Халаты-девочки носят их постоянно, иногда как-то по-особенному. Девочка без волос – это не девочка. Скорее мальчик. Я не хочу быть мальчиком. Хорошо, что сейчас мои волосы немного выросли. Надеюсь, их больше не состригут. У Анри Экспериментов было больше. Недавно его привезли после ещё одного. Он не просыпался так долго! Я даже есть не могла, пока он спал. Никогда ещё не боялась так за кого-то. Белый-белый, тонкий-тонкий!.. Даже проснувшись, он сколько-то дней не мог вставать с кровати: младшие Халаты возили его туда-сюда. Брата даже кормили с ложечки. Конечно, у него ведь руки до локтя перевязаны! Он ни пальцами пошевелить не может, ни взять что-то. Сейчас вроде лучше – ходит, радостный, весёлый. Бинты пока не сняли, но он привык. Вытягивает руки и, нарочно шатаясь из стороны в сторону, идёт на меня. Испугать хочет. А мне смешно: я хохочу, подпускаю его ближе, притворяясь, будто испугалась, и обнимаю крепко-крепко… Анри ничего поделать не может – руки-то перевязаны! Только смеётся, тоже обнять пытается. А не получается. Ему даже от щекотки не защититься! Ребята глядят на нас и тоже смеются… ~~~~~~~~~~~~~~~~~~ _______________________