Шёпотом

***

Amber Run — Half Alive

«Чонгук, дорогой мой лучший друг! Сегодня я всё-таки решил воспользоваться советом, который дал мне Хосок по поводу нашей с ним табуированной темы. Эта тема тебя и касается, товарищ. Единственный раз Хосок сказал мне в какой-то а-ля психотерапевтической манере, прямо как на наших с тобой «любимых» когда-то медкомиссиях по допуску: «Общайся с Чонгуком в мыслях, если тебе так будет легче, как люди общаются с Богом, но лучше письменно. Письмо от руки даёт хаосу систему, структуру, дисциплину… Твои любимые книги написаны по тому же принципу». … Что-то такое выдал мне этот одичалый мудрец, который прочёл всё, что есть у нас в доме. Он будто книг ни разу в жизни не держал, но знает, как они пишутся. Очень интересно, конечно. Мне, собственно говоря, стыдно ему рассказывать о тебе с недавних пор. Я больше не могу, это отвратительно. Прекрасно знаю, что Хосок бы слушал меня до утра, понимал как обычно… Я мог бы ему вылить всё как на духу, но… не могу. Я не хочу ему больше о тебе рассказывать. Зря я открыл рот, и по поводу тебя больше никогда не открою. Я ему таких гадостей наговорил! Надо бы поучиться у него пиздеть поменьше, я очень стараюсь. Так вышло, что с ним я крайне болтливый, меня вечно несёт, а он меня не останавливает… Почему-то? На его месте я бы чувствовал себя паршиво, слушая собственные рассказы. К сожалению, додумываюсь я об этом поздно. Хосок узнал про тебя даже больше, чем ты сам про себя, Чонгук! Точнее, моего отношения к тебе в прошлом. У меня такой бардак в мыслях… Я пишу это сейчас, словно ты живой и сможешь это когда-нибудь прочитать. Попробую с тобой вот так общаться, через эту тетрадь А4. Она большая, в клетку, без полей, толстая — я всё предусмотрел. Мозоли будут теперь не только на члене и ладонях, но и на среднем пальце из-за ручки. Поскорее бы вернулись эти двое, тебе же лучше, Чонгук. Самое главное — я совсем не боюсь, если Хосок прочитает это. Пусть читает, но я знаю, что он не будет лезть, а даже если и найдёт мои записки сумасшедшего контуженного, уж для него это точно не будет сюрпризом. Сам же мне посоветовал. Боже! Как я по нему скучаю, как я его люблю и жду. Они с Тэхёном задерживаются, и… Да, понимаю, какой я говнюк, потому что заставил Хосока нервничать когда-то точно так же и, конечно же, я сам сейчас нервничаю как конченый уже! Я пришёл в себя. А пока что слушай меня, Чонгук, потому что я коротаю время и стараюсь это делать с пользой для своей головы хоть чуть-чуть. Я не верю в это псевдопсихиатрическое исцеление, но если Хосок сказал, значит, я буду делать. Я попробую. Говорят, ни один псих не признает, что он псих. Я не признаю, но буду делать всё, что мне скажут люди, которым я доверяю. А ещё мне Тэхён рассказывал, что письма в тюрьме — это праздник, и что он ждал их от своей Евочки. Он жил от письма до письма, некоторые даже смог сохранить. Тэхён говорил, что от этих кусков бумаги зависела его жизнь. Это ужасно… печально. Знаешь, мне так любопытно стало прочитать эти письма, но я не идиот, чтобы просить своего друга показывать настолько личные вещи, тем более, что… Эти письма — единственное, что у него осталось. Я не хочу о плохом сегодня. А ещё Хосок хранит моё письмо, которое я впопыхах написал и оставил ему перед уходом за стены. Он так аккуратно сложил эти листы, уголок к уголку, замуровал целлофановыми пакетами и спрятал в книгу, чтобы они не помялись, вот умора… Так вот, Чонгук. Я так мечтаю рассказать тебе обо всём, что произошло с момента нашей разлуки. Вживую. Не буду говорить про ужасы и бесконечные смерти, я сыт по горло. Я прямо представляю, как ты сейчас сидишь со мной на кухне за столом и стучишь по нему ладонями, смотришь блестящими безумными глазами, давишь лыбу. На этом месте обычно сидит мой любимый Хосок, он уже туда прирос как дерево и пустил корни, а ещё он утвердил, что я вижу то, чего нет. Прямо как в той книге «План Эскапизма». Если так, тогда почему я тебя не вижу сейчас рядом? Почему тебя нет? Почему даже во снах ты ко мне не приходишь? У меня остались лишь воспоминания с тобой, начиная с детства и заканчивая совместным последним контрактом. Вся наша жизнь, короче говоря. Этим я жил. Если я такой отбитый, то почему тот раз был единственным, когда я увидел тебя? Почему я не увидел ещё множество раз, ведь я так хочу тебя видеть. Почему моя «больная» психика этого не рисует? И где эта ебучая медкомиссия, когда она реально первый раз в жизни мне так нужна? Ладно, спокойно, Чимин! Где твоя выдрессированная дисциплина с выдержкой? Как часто любит говорить Намджун: «Работаю с тем, что есть». Вот и у меня сейчас есть: тетрадь, ручка, чай с ромашкой, сигареты, телефон с заслушанными треками (я скоро стану певцом ради новых песен, сделаю военный оркестр), таблетки всех мастей и… я один в своём доме. Хотя нет, с котом, которого ты же мне и всучил, Чонгук. Он вообще-то уже так вырос, хоть и не был котёнком, когда ты его подобрал. Я назвал его твоим именем. В общем, ты бы прихуел, так я тебе скажу. Эта морда выросла как на дрожжах, обожаю её! Уже ночь. Я готовлюсь к отбою, скоро буду прятать все опасные предметы и плотно запираться. Мне осталось только подождать, когда зайдут с проверкой. Я уже два дня не привязываюсь к кровати, но верёвки на всякий случай висят на изголовье, не буду их убирать, а вот ведро я всё-таки убрал. Слишком убого. Чувствую себя каким-то натуральным психом. Намджун сказал, что в этих мерах безопасности давно нет смысла, я себя слишком накрутил. Ну не знаю… Они с Хосоком как будто сговорились. Завтра подъём как обычно в пять. Я восстановился и пинать хуи уже не могу. Увал получился затяжной, если не самый долгий. Все так ждут возвращения легендарного командира, блять! Капитана мира прям! Чонгук, ты бы единственный понял, какой это блядский абсурд. Ты бы смеялся, наблюдая, как солдаты отдают мне честь и выполняют приказы. Ведь ты знаешь меня практически с пелёнок, какая я сопля на самом деле. Ты знаешь, как тяжело мне было на службе, особенно первые четыре года. Я был в числе последних, вечно пытался тебя догнать. Но вот как вышло, понимаешь… Люди реально верят и видят меня не таким, они просто не знали меня лет десять назад. Для них я какой-то сверхчеловек, что ли. Ты тоже как-то говорил, что видишь меня не соплёй, и вот… я не сопля. Сам не знаю, как так вышло. Это всё твоё ебанутое самолюбивое влияние на меня. Ладно… Чонгук, я мечтаю познакомить тебя с Хосоком! Я бы был самым счастливым на свете. Даже Тэхён его принял, хоть они чуть и не поубивали друг друга, как же я боялся этого… Ладно, это другая история, об этом позже. Почему-то я стал верить, что ты бы принял меня, мою правду, о которой я никогда в жизни тебе не рассказывал. Я люблю тебя, Чонгук, но ещё любил не только как друга. Это меня очень тревожило, и вот… Хосок об этом узнал, представляешь? Он знает, но не ты! Я считаю верным свой выбор молчать всю жизнь и не говорить тебе об этом, потому что это было слишком рискованно, учитывая, какой ты… нормальный? Я был уверен, что наша крепкая дружба оборвётся, ты бы не смог на меня смотреть как раньше, а я бы не смог это пережить. Но вот я тебе признаюсь в тетради, какой же бред… Ты никогда это не прочитаешь, в то же время я представляю, что ты меня сейчас слушаешь. Рисую твой образ по памяти, твои эмоции, пока пишу. Как считаешь, это смело? Для меня — очень смело, но кому-то с этого может быть смешно. Я бы очень хотел познакомить тебя с Хосоком, ведь это именно тот человек, которого я люблю, прямо как и ты свою покойную девушку, без пяти минут невесту и мать будущего ребёнка. Вот так люблю. Я никогда не понимал твоих взглядов на семью, некий совместный быт, планы, какой-то идиллии, но… я начал немного понимать, когда у меня появилась дочь. Как отец-одиночка. А вот уже более полноценно — именно с Хосоком. После всего случившегося дерьма, можешь себе представить? Не в обычной жизни, а вот в этом ужасе, в котором приходится выживать. В этом ужасе, в котором тебя нет, Чонгук. Я бы очень хотел, чтобы ты знал и своими глазами видел, как я изменился. Как у меня, вечного неудачника, получилось хоть и косо, нелепо, слишком быстро, ужасно похабно, но выстроить свою личную жизнь. Это забавно. Обычно люди сходятся спустя время, когда узнают друг друга получше, присматриваются, но это в жизни без мертвецов. У нас всё наоборот случилось. Я случился! Сразу без разбирательств схватил его себе, а уже потом начал узнавать и понимать, какой он. Боже, кто так делает? Ну, предположим, я… Мой Хосок, он… Как бы тебе сказать, он действительно странный, но очень хороший и добрый человек, несмотря на его суровый внешний вид. Может показаться, что он не умеет смеяться, плакать или шутить… Знаешь, когда он шутит со своим каменным лицом, я разрываюсь от смеха. Словами не передать, это нужно видеть и слышать. Ещё тебе может показаться, что ему на всё плевать, что у него нет души, но это совсем не так. Со временем Хосок мне позволил узнать его получше, но, опять же, до определённой черты. Я с этим смирился, принял и не намерен переходить эту черту. К сожалению, он тоже принял меня, несмотря на… Он выживальщик тот ещё, ты бы точно оценил! Я даже уверен, что его военная карьера была бы лучше моей, будь он военным. Хосок бы смог тебя уделать, Чонгук, так и знай, он бы пошатнул твою уверенность, твоё накаченное тело и самодовольный рост. Не смей смотреть на него свысока и думать как Тэхён когда-то, что из-за своей весовой категории и роста Хосок не представляет для тебя опасности. Не смотри на его годы. Он на равных с Тэхёном, который моложе нас с тобой, Чонгук. Моложе! На равных! Это же поразительно с их разницей в 18 лет! Мы с Хосоком плюс-минус одинаковой комплекции, но, разумеется, я ниже ростом, продолжаю тешить твой гадкий смех и детский буллинг. С Хосоком это ощущается приятно, а не унизительно. А вот ты меня так задирал вечно, что я мелкий и нос у меня — «клювик»… Фу, блять, я бы тебе и сейчас врезал за это, хоть и знаю, что ты никогда не желал мне зла. С Хосоком у нас разница в 10 лет, кстати. Я её чувствую, но в то же время её как будто нет. Мне кажется, дело не в возрасте, просто у Хосока есть особенности характера и поведения, которые остаются непонятными для меня по сей день. Повторюсь, что я с этим смирился и больше не задаю вопросов. Чувствую, как не хочет мне рассказывать, а он в свою очередь не давит меня допросами по типу: «А ты видел сегодня человеческого Чонгука на толчке?». Я могу его понять, ведь у меня тоже есть вещи, о которых я молчу. Чонгук, только не пойми его неправильно, пожалуйста. Хосок не любит много слов, он, наверное, воспитывался в лесу, но его действия говорят больше, чем слова. В отличие от меня, большую часть апокалипсиса он выживал в одиночку, для него еда, вода и тепло были роскошью. Я это учёл. Сам не знаю, каким бы я стал, будь я на его месте. Но со временем он смог стать домашним! Он разговаривает! Со мной! Да и не только… Кстати, об этом. Как только Хосок пришёл в нашу общину, я сразу понял, что… Ох, всё с ним очень плохо, он абсолютно не компанейский человек. Я таких не понимаю, держусь подальше, но до него всё равно доебался. Не знаю, где логика в моём поведении. Я хотел, чтобы он почаще с людьми общался, хоть как-то был среди них. Я отдавал приказы, чтобы он работал в полях и даже на общей кухне, следил за ним, но… все мои попытки его социализировать были бесполезными. Я с чего-то вдруг решил, что смогу изменить сорокалетнего (явно травмированного) мужчину как ребёнка, который только начинает становиться личностью. Наверное, во мне заиграло отцовство прошлого, какой ужас… В итоге я понял, что не могу навязать ему свои желания, пусть и самые добрые, как мне казалось, для его же блага, поэтому стал довольствоваться тем, что есть. Я не смогу его изменить, а сейчас понимаю, что и не хочу вовсе. Я уже был рад, что Хосок со мной хотя бы разговаривал, правда, повёл я себя… Чересчур самоуверенно и навязчиво, но всё-таки не прогадал. Ну он такой тугой был на общение, что иначе — просто никак! Я его расшатывал! Мне достаточно того, что я был единственным, с кем он чувствует себя комфортно. Не буду врать, но это даже возвышало мою самооценку до небес. Я чувствовал и понимал свою значимость, некую исключительность в его глазах. Я так удивился, когда он с удовольствием принял приглашение пойти ко мне домой в первый раз. Месяцы шли, я начал замечать, как Хосок находил общий язык с людьми. Точнее, он научился делать вид. Отыгрывает обязательную роль, прямо как я на полигоне перед солдатами, но раньше он и этого не мог! Я знаю его достаточно хорошо, поэтому могу отличить разговоры со мной и остальными. Это другие эмоции, другой взгляд, другие жесты — другое всё. Вот такой я классный, Чонгук! С Намджуном он сблизился, нашим уважаемым военврачом, чему я очень рад, с нашей бабуленцией Люсиль! Но… больше всего меня удивило совсем не это, а его общение с Тэхёном. Мне казалось, что это буквально дохлый номер. В их случае я уже довольствовался тем, что они не убивали друг друга. Как мало надо было мне для счастья! Представляешь, мы все мрём как мухи, казалось, всё плохо, но былые людские проблемы всё равно никуда не ушли. Община жила и пока живёт своей жизнью. Люди живы, а с ними и их характеры, несмотря на безнадёгу. Радует, что ещё есть силы и настроение, чтобы выяснять отношения, а не только выживать. Что касается Тэхёна — это нежный ребёнок, несмотря на его резкость. Ему я тоже уступаю в комплекции и росте, ещё больше, чем Хосоку… Тэхён довольно крепкий, стойкий, мышечный каркас — отличный. Я бы вывел его с тобой на спарринг и поставил свой дом на его победу. Тэхён ещё и очень красивый, кстати, это объективно, спорить с этим ну просто невозможно. Ну ладно, не об этом, это так чисто, чтобы ты имел немного представление. В общем, они с Хосоком даже похожи, но не внешностью, а в ошибочном первом впечатлении, да и не только… Тэхён отличный выносливый рядовой, Тэхён — это машина для убийств, неважно каких, прошу обратить внимание. Из него бы вышел отличный контрактник, ещё я бы его распределил к нам, наёмникам, чем мы с тобой не раз грешили. Будем смотреть правде в глаза, Чонгук, от наших контрактов иногда оставалось лишь одно название, потому что по факту это были заказные убийства. Тэхён — это машина для работы, на ней можно ездить как и сколько угодно. Нужно. С точки зрения выживания и стратегии, Тэхён — это наиценнейшая боевая единица, которую я смог выточить как скульптор свою скульптуру и направить его припизднутый потенциал во благо. Конечно же, Тэхён оказался прекрасным человеком, несмотря на его тёмное прошлое в тюрьме. Я просто знаю и всегда помню, что у нас с тобой прошлое ещё хуже. Если он сидел за два убийства, то нас бы расстреляли за тысячи убитых людей. Тэхён стал моим лучшим верным другом, выполнял мои поручения. Даже секретные! Видишь, Чонгук, сколько всего уже произошло, а это лишь 0,00000001% событий. Мне не хватит бумаги, чтобы написать тебе обо всём, но я пишу, что идёт в голову… Так вот. Точно так же, но с «ненормальной» любовью, я усовершенствовал Хосока, выдрочил, как ты меня когда-то. Он вызвался добровольцем, ну точно сумасшедший! Нет бы в теплицах и полях копаться, чинить ржавую рухлядь, жить мирно, в безопасности, спокойно, бед не знать, не ходить за стены и кайфовать, но нет! Хосок такая же ценная машина, как и Тэхён. Они по-особенному ценные для меня прежде всего как люди, а не как боевые единицы. Вот поэтому я и боялся, когда эти двое подходили друг к другу ближе, чем на километр. Что будет, если столкнуть две машины? Они заводились сами по себе без повода, и я как идиот между ними был постоянно. Или повод есть и я его не знаю? На мой прямой вопрос, в чём же дело, Тэхён отвечал: «Он мне не нравится, мутный тип». Что ж, обоснованно, но не до такой степени, чтобы убить человека».

***

Moby — Mere Anarchy

Хосок открывает глаза и первые секунды совсем не понимает, где находится и что происходит. Неужели опять в изоляторе? Неужели приснился сон, где наступил Конец Света с восставшими мертвецами? Когда мозг сделал сальто и осознал, что это и есть реальность, стало понятно — Тэхёна рядом нет. Хосок чувствует щекой неудобный холодный рюкзак вместо тепла от чужих бёдер, на которых засыпал. Всё ещё темно. Слышится шорох издалека, где-то за дверью. Шаги. Много шагов. Пока не разобрать, каких именно. Красная лампочка тревоги тут же загорается в голове. Хосок вскакивает, хватает рюкзак с автоматом и мачете, закинув на плечо, а затем, не успев добраться до двери, слышит выстрел. Замирает. С паузой в несколько секунд следует ещё шесть сплошных выстрелов. Тишина. Какая-то возня, похожая на драку. Глухой хлопок. Это… Люди. Живые. Они ещё существуют? Хосок понимает, что надо бы обрадоваться, но он никогда не радовался людям, а в нынешней ситуации — тем более.

«Выходи!» — незнакомый мужской голос отдаётся эхом снаружи склада.

      — Не выходи!!! — слышится истошный крик Тэхёна, он срывает голосовые связки. — Они ебану… Звук удара об пол с коротким хрустом. Мучительный кашель Тэхёна. Хосок морщится, закрывает глаза и прислушивается, предполагая худшее. Только бы это были не предсмертные хрипы напарника.

«Выходи с поднятыми руками! Если попытаешься обхитрить и выстрелишь, я сразу же убью пацана», — снова чужой приказной тон.

У Хосока есть несколько секунд, чтобы принять решение и приступить к действиям в чрезвычайной ситуации: Тэхёна взяли в заложники, возможно, те соврали и уже убили. Какие-то… люди. Сколько их? Не меньше трёх — Хосок уверен, он расслышал. Пытается понять, как так вышло, но сейчас на это нет времени. Каждая секунда на счету, жизнь с этого момента поставлена на таймер смерти. Это явно не то, что они ожидали от заброшенной больницы за пять лет после начала апокалипсиса. Уже и позабыть успели, что люди могут быть куда более опасной угрозой, чем мертвецы. Слишком давно эти живые люди перестали быть живыми. Слишком давно они не попадались на глаза. Вот почему это место слишком странное в своей безопасности, кристальной чистоте и безмятежности. Именно это их и смутило с самого начала. Однако и, к сожалению… необходимо отключить волнение и панику. Поздно сокрушаться, что осторожность соблюдали не до конца. Расслабились. Нужно выдохнуть. Вдохнуть. Хосок с мирно поднятыми руками выходит, открыв дверь. Он стоит, показывая свою беззащитность, видит двух мужчин в коридоре, один из которых выше другого на три головы. Ожидаемо они наставили на него оружие и следят за каждым движением. Куда без этого. Эти двое одеты в тёплую плотную одежду, а их лица закрыты чёрной тканью, открыты только глаза. В темноте сложно разглядеть примечательные особенности. Зато Хосок чётко видит Тэхёна, лежащего возле них на полу с ладонями на затылке. Живой. Слава богу.       — Ты кого ебанутыми назвал?! — возмущается низкорослый со странным хрипящим голосом, закашливается и со всей силы бьёт Тэхёна по рёбрам, но с мушки не спускает. Впрочем, заложник не издаёт ни звука. Хосок молится, чтобы он продолжал молчать, а затем первым вступает в диалог:       — Давайте договоримся, — говорит осторожно, словно он самый коммуникабельный человек на свете.       — А мы сможем договориться? Этот ебанутый убил шестерых наших, — язвит высокий, который не занимается избиением.       «Его будет сложнее порубить», — дикарь визуально проводит расчёты в своих мыслях. Хосок начинает понимать, что те выстрелы после паузы были именно от Тэхёна. На поражение. Затем смещает фокус зрения за варварские спины: видит валяющиеся свежие трупы вдоль коридора до самой лестницы. Сын, конечно, молодец, один против восьми вышел и шестерых положил, но… почему-то не разбудил. Отец обязательно похвалит его за это и вручит леденец с лезвием. Как только, так сразу.       — Если бы не хотели договариваться, то убили бы его, — отвечает спокойно Хосок, будто совсем не переживает за своего напарника. Его руки всё ещё подняты над головой, он продолжает удерживать зрительный контакт с высоким.       — Бросай на пол всё, что у тебя есть, — подает голос низкий хрипун, отвлекаясь от Тэхёна, наконец, и прекращает его бить. — Медленно. — Он переводит пистолет на Хосока с угрозой. Тот следует приказу. Снимает с себя мачете, автомат, рюкзак, ножи и фонарик, который так и не пригодился, а затем швыряет, образовав кучу из вещей. На нём ничего не осталось, кроме одежды.       — А вот теперь давай поговорим, — снова подключается амбал, делая шаг вперед. — Итак… Вы сюда вторглись, украли наши таблетки, так ещё и убили наших людей. Что ты предлагаешь?       — Итак… — выдыхает Хосок, собираясь с мыслями. — Начнём с того, что первый выстрел был ваш. Это ваша ответственность за то, что вы потеряли людей. Не нужно было стрелять. Я уверен, вы бы поступили точно так же, если бы на вас напали. Просто не повезло, что вы наткнулись на такого ебанутого человека, — Хосок слегка улыбается, взглянув на Тэхёна на секунду, а затем поднимает свой тяжёлый взгляд и от улыбки ничего не остаётся. — Во-вторых, эти таблетки не ваши. Ни одной упаковки не было вскрыто, всё битком набито. Либо они вам просто не нужны. В-третьих, вы нас ждали и долго сидели где-то в засаде. Иначе зачем оставлять открытые двери? Это ваше место? Где это написано? Каким образом это понять? Или это всё-таки не ваше место? Полагаю, что не ваше. Двое мужчин начинают смеяться, тихо переговариваясь между собой. Тэхён лежит лицом в пол с мыслями о том, какой же Хосок сумасшедший старый идиот — действует необдуманно, опрометчиво. Кажется, Чимин не рассказывал своему любимому, что нельзя вестись на манипуляции захватчиков. Недопустимо терять время и тем более пытаться договариваться, выходить на торги. Необходимо буквально наплевать на заложника и бежать, спасаться. Возможно, в иной ситуации игра стоила бы свеч, но не в этой — с вооружёнными людьми, которые не мёртвые. Всё остальное — бесполезно, иначе процент выживаемости падает до нуля: из них двоих никто не спасётся. А если бы Хосок послушал, то смог бы выжить, оставив его. Да, на верную смерть, но сам бы сбежал с горем пополам, выпрыгнул и уехал на машине. Вместо этого напарник поддался чувствам и вышел чесать своим закостенелым языком. Вояка из него — просто никакущий. С другой стороны, Тэхён понимает: будь он на его месте, тоже бы не смог убежать. В общем, всё пропало, они оба — никакущие вояки. Они всего лишь несчастные зэки.       — Так договариваться будем? — переспрашивает Хосок со вздёрнутой бровью, нагло прервав чужой диалог. В то же время он не особо рассчитывает, что эти люди поймут справедливость в его словах. — Мне нужны таблетки в этом рюкзаке. И этот парень. Живым. От меня вам что нужно?       — Может, и договоримся. Посмотрим, — отвечает амбал, получая одобрение от второго, а затем дополняет: — Подойди сюда. Раздевайся и на колени. Хосок внутренне опешил, а внешне невозмутимо зашагал вперёд. Он падает на колени и молча раздевается. Те хотят унизить и позабавиться. Хосок не смеет отказывать, ведь на этот раз подобное имеет хоть какой-то смысл и выгоду, в отличие от тюремных развлечений. Человечество не изменить никаким Концом Света, и даже сейчас, когда выживание стоит на первом месте, люди всё равно умудряются показывать самые отвратительные аспекты былой цивилизации. Хосок пытается себя поставить на место этих чужаков: если бы он потерял людей из своей команды, разве ему бы пришло в голову таким образом потешаться над врагами? На их месте он бы просто убил. Значит, эти люди, скорее всего, не были близки. Получается, тем двум плевать на своих убитых товарищей, раз есть настроение на такие показательные выступления.       — Тебя это тоже касается, ёбнутый. К нему ползи. Чтобы в ряд стояли. На коленях. Оба. — Высокий размахивает оружием. Хосок тяжело вздыхает, когда видит, как Тэхёна насильно поднимают, а затем пинают с ноги в спину. Зачем они продолжают это делать? Из-за жестокости? Хосоку жаль, что он не может продемонстрировать свою в таком случае. Это начинает выводить. Он гневно хмурится и наблюдает, стиснув зубы, как Тэхён сжимает свои кровавые ладони и беспомощно царапает ногтями каменистый пол. Младший поднимает голову и испуганно смотрит на него снизу. У Хосока сердце кровью обливается от его взгляда, но ему ничего не остаётся, кроме как слегка кивнуть, пока сам раздевается по пояс, не выдавая эмоций на своём лице. Он видит, как Тэхён тяжело ползёт к нему на четвереньках с загнанным дыханием, затем становится рядом с ним на колени, шатаясь, снимает верхнюю одежду.        — Вы тупые? Штаны тоже снимайте. Сказано же было — раздеться. Двое мужчин подходят ближе, продолжая держать оружие на прицеле, и светят в лицо отобранными ранее фонариками. На каждое дуло по одному заложнику, которые чувствуют себя самыми последними прокажёнными на свете, самыми опущенными из опущенных. Это понимание друг друга после тюремных исповедей — единственное, на чём держится ситуация, пока ещё не вышедшая из-под контроля. Как такового контроля нет, он иллюзорный, но сам факт того, что они ещё живы — даёт надежду на этот контроль. Происходящее всё больше становится похожим на тупик.       — А кто тупой? — возникает Тэхён звонким баритоном, морщась от света. — Вы же сказали — на колени встать. Мы дружно встали. Каким хуем я вам штаны сниму тогда? Дайте сесть.       — Стухни… — сквозь зубы цедит Хосок, стараясь даже не шевелить губами и чтобы голос оставался на грани слышимости ушей Тэхёна, который, видимо, решил умирать с музыкой. Зато без страха.       — Штаны снимайте, — ворчит хриплый, наклоняется и внимательно разглядывает их. Ходит вокруг, в то время как второй стоит на месте.       — А это обязательно? Я могу отсосать и в штанах, какие проблемы? Не лето на дворе всё-таки, хоть какое-то человеческое уважение имейте, — не унимается Тэхён в своих причитаниях. — Или у вас фетиш? Давайте, рассказывайте! Уверен, вы меня ничем не удивите. А вот я вас, наоборот… — Улыбается широкой безумной улыбкой, стукнув зубами. — Надеюсь, по крайней мере, если не задохнусь от вони ваших немытых залуп. Думаю, они такие же, как у зомби. Хосок чувствует, что ещё немного и сам убьёт Тэхёна. Какой же всё-таки несносный придурок. Пока младший балаболит без конца на нервной почве, он приспускает свои брюки под оглушающий хохот захватчиков.       — Человеческое?! — возмущается тот, что ниже ростом, ударив Тэхёна рукоятью ствола по голове со спины. — Это говоришь… ты, ебанутое создание, которое убило шестерых человек?       — А начал кто? Как говорил мой отец: «Чем сильнее отчаяние, тем отчаяннее поступки». Я и не такое могу, поэтому скорее достаём свои вонючие залупы и расходимся.       — Надеюсь, твой папаша сдох в мучениях.       — Надейтесь, — с вырвавшимся смешком отвечает Тэхён. Хосок, услышав цитирование собственных слов, резко выдохнул сквозь сжатые в кривую улыбку губы. Сканирует взглядом пространство и оценивает текущую обстановку: нет, рыпаться нельзя, мачете и автомат слишком далеко, при малейшем движении его тут же пристрелят. Вероятность удачного исхода — один процент. Слишком мало, необходимо выжидать. Правда, чего — пока непонятно. Хосоку интересно: Тэхён тоже это понимает или уже ничего не понимает из-за стресса? Что он делает вообще?       — Подожди, ты сказал «отсосать»? — уточняет амбал, наклонившись. Они вновь начинают глумливо надрываться в смехе.       — Конечно! Я больше всего люблю сосать, честное слово! — отвечает с наигранной гордостью Тэхён, толкнув язык за щеку и изображая оральный процесс удовлетворения со смачным причмокиванием. Хосоку кажется, что психика сына уже не выдерживает, потому что он творит какую-то дичь. Ранее даже в самую убогую чёрную шутку Тэхён никогда не изображал подобного — до такой степени тема «гомосятины» его излишне триггерила. А сейчас он продолжает свою манерную нелепицу, стягивая брюки и гладя себя по животу. Одну деталь Хосок всё же подмечает: его большие руки трясутся, это выдаёт тот факт, что Тэхён в ужасе на самом деле.       «Боже, что ты творишь?!» — думает Хосок, закрыв глаза и понятия не имея, что ему самому делать с этим. Остановить младшего или нет? Хосок не может определить реакции чужаков, не видит их взглядов. Они ведут себя слишком непонятно и странно. Им нравится это представление или нет? Если Тэхён перестарается, те могут взбеситься и лишить жизни за одну секунду. Неизвестно, чего от них ждать, но одно известно точно — ничего хорошего. А если Тэхён не остановится, это поможет им выжить? Может, тоже покривляться? Хосок в замешательстве.       — Мы решили, что ты уйдёшь, — внезапно озвучивает амбал, и Хосок чувствует ледяное стальное дуло, коснувшееся его спины, — а ебанутый остаётся. Машину тоже с ним оставишь. Одевайся и проваливай со своим барахлом.       — Я другие условия озвучивал, — Хосок хмурится, мотая головой в несогласии, не спешит подниматься с колен.       — Подожди, а ты о нас подумал? — вступает в полемику второй. — Нам же нужно что-то жрать! У ебанутого больше веса, больше мяса, больше жира. Понимаешь? Мясо отменное! Хосок опешил во второй раз. Всё это представление было вовсе не сексуального характера. Они висели как подвешенные вспоротые свиньи на рынке, которых выбирают за лучшую цену и в то же время за бесценок. Они — еда. Понимает, что в сравнении с «вкусным» Тэхёном оказался непривлекательным мясом. Это даже неуместно задевает его в этой, казалось бы, абсурдной ситуации.       — Понял. Что-то я и правда не подумал, — чеканит виновато Хосок, тряхнув головой, а затем медленно одевается под надзором с затылка. — Договорились. Только я вас предупреждаю, он спидозный. Наверное, уже туберкулёзный, я не знаю. Короче говоря, такое себе мясо, его даже мертвецы ебали, поэтому я сам его не съел.       — Ну вот, наш человек, сразу видно было, а то развыёбывался! — одобрительно подмечает амбал. Хосок старается украдкой посмотреть на Тэхёна, однако тот залип в пол отупевшим взглядом и, кажется, перестал реагировать на реальность — дешёвый спектакль маргаритки окончен. Ствол приставлен к его виску. Он так и остаётся раздетым со спущенными до бёдер брюками, головы не поднимает.       — Нам как-то всё равно, чем он болеет. Выбирать не приходится, сам понимаешь. Бог послал нам вас, уже чудо! — хрипит низкорослый и благословенно складывает ладони в молитвенном жесте, зажав между ними пистолет. — Кстати, вы откуда пришли?       — Мы кочуем, у нас нет дома, — отвечает Хосок бывало, словно только что нашёл друзей или увиделся с ними после долгой разлуки. Тэхён всё же медленно поворачивает голову и смотрит, как его напарник любезно рассказывает что-то ещё, полностью вовлечённый в беседу. Тэхён даже не вникает в суть, вместо этого память подкидывает их разговор в машине и те самые слова: «В следующий раз я просто брошу тебя подыхать и ничего не буду делать. Совсем». Это навевает на мысли, что, наверное, Хосок — человек слова. Наверное, из-за решёток на окнах спрыгнуть всё-таки было невозможно. Значит, ему ничего не оставалось, кроме как выйти ради собственного спасения, а не потому что поспешил на помощь. Наверное, Чимин своему любимому всё-таки рассказывал, что заложников нужно бросать. Наверняка Хосок даже соврал о том, за что сидел в тюрьме и сколько. Может, не соврал и действительно заслуженно отбывал наказание. Хосок, как и эти уроды, выживал и жрал людей, пока не добрался до их общины. Тэхёну страшно осознавать и принимать тот факт, что всё-таки ошибся в нём, позволил обвести себя вокруг пальца. Он проиграл. Надо было его застрелить. Надо было целиться в голову в тот день возле ворот. Надо было убить его сегодня… Страшнее всего, что этот пёс — живучий. Как назло. Хосок непременно доберётся до общины даже без рук и ног, а затем с точно таким же актёрским мастерством расскажет Чимину байку, как трагично погиб его сынуля, даже расплачется в лживой трагедии. Всё-таки командир пригрел змею в своём мундире. Однозначно. К сожалению, Чимин узнает об этом только перед своей смертью. Может, происходящее сейчас и вовсе постановка, и Хосок на самом деле знает этих ублюдков? Тогда к чему эта постановка? Бред. Ничего не остаётся, кроме как в одиночестве сходить с ума в своих теориях заговора. В той самой камере на пожизненном сроке. Тэхён резко выходит из своих размышлений, почувствовав, как Хосок шарится своими тонкими противными холодными пальцами у него в штанах, достаёт ключи от машины и швыряет их под ноги тем уродам.       — Твою мать, забирай этот ебучий рюкзак и уходи уже! Чего ты мнёшься?! — Тэхён дёргается от мерзкого для него прикосновения, а затем смачно плюёт ему в лицо.       — Так и сделаю, сынок, не ори. — Хосок спокойно вытирает свою щеку. Тэхён видит: Хосок полностью одетый, со всеми вещами, оружием за спиной и поднятыми ладонями уходит в сторону лестницы. Амбал его сопровождает, прислонив пистолет к голове. Точно-точно, этому громиле осторожность совсем не помешает. Тэхён ей уже пренебрёг, к своему прискорбию. Те уходят, скрываются во тьме коридора, после чего слышно удаляющиеся шаги вниз по лестнице.       — Одевайся, — хрипит этот карлик, который остаётся напротив Тэхёна, и тычет пистолетом в лицо. Тэхён в ответ молчит. Уже не может выносить его существования, однако натягивает свои тёплые штаны задубевшими пальцами. Он замёрз как собака, только сейчас это почувствовал, вернувшись в реальность из своего злобного и коварного сумасшествия. Думает… как бы замочить уже, чтобы тот заткнулся, наконец, и не хрипел больше? Всё бы хорошо, если бы он опустил дуло хотя бы на секунду. Тэхён натягивает ледяную водолазку, а затем шапку.       — Ты чего так быстро? Что? Опять? Не так? Он? Делает? Тэхён поднимает голову, готовый уже и ему плюнуть в лицо, однако видит, что тот обернулся и обратился не к нему. В коридоре снова появляется громила, который идёт довольно странно, медленно и даже криво. Тэхён щурится и наклоняется, чтобы разглядеть в свете фонаря: за чужими шагами тянется грязь, грудь чем-то сверкает на мгновение. И только у него возникает мысль выбить свой же пистолет из чужой ладони…       — Сидеть! — орёт на него карлик, пресекая попытку. Тэхён слушается, наблюдая, как амбал продолжает ковылять в их сторону. Он понимает, что за ним идёт кто-то ещё, а если конкретнее — толкает своим мачете, проткнувшим грудь со спины. Подняв взгляд выше, Тэхён видит, как Хосок целится из автомата, поставив его на чужое громоздкое плечо для опоры. Дикарь соорудил себе из человеческого тела щит, чтобы никакая пуля не добралась. Выстрел. Несколько капель крови попадает на голову Тэхёна. Урод, которому он искренне желал смерти, наконец, падает вместе с отобранным светящимся фонариком. Следом грохается и туша в руках Хосока, которую он скинул со своего верного орудия. Свежая кровь растекается на полу, во тьме она кажется чёрной. Появившийся как чёрт из коробки дикарь стремительно срывается в бег, держа в руках автомат и мачете одновременно.       — Ты охуел, что ли?! — кричит в безумии Хосок. — Что с тобой?! Ты хули в меня плевался? Тэхён закрывает глаза, а затем чувствует прилетевший в лоб сюрприз. Теперь уже Хосок в него унизительно харкнул.       — Я д-думал, т-ты… — заикается Тэхён. Ему до дрожи страшно. Он никогда не видел Хосока таким злым, в самом естестве — диким, поэтому даже не спешит вытирать стекающую слюну, но глаза открывает. Картина маслом.       — Ты отсталый, блять? Что ты думал?! — орёт Хосок с пеной изо рта. Лает как собака, заразившаяся бешенством. Вот-вот и кинется. — Господи! Ты хули без меня ушёл и не разбудил?! Ты убил шестерых, блять, и не смог этого инвалида уложить, что ли?! Одного?! В чём проблема, блять? Тэхён?! — Он бьёт лезвием по хрипящему телу, оставляя глубокие порезы. Тэхён радуется, что на месте того бедолаги оказался не он сам. — Я думал, ты его прикончишь, как только я спиной повернусь с этим шкафом! — Указывает в конец коридора, где лежит второй. — А этого я на тебя оставил! Ты реально отсталый, не понял меня?! Тэхён молчит. Он в ужасе. Боится пошевелиться, вдруг ещё спровоцирует. Хосок с грохотом швыряет на пол своё оружие, падает на колени и начинает осматривать Тэхёна, подсвечивая фонариком, сильно и грубо сжимая его тело: голова не пробита, зубы целые, руки и ноги не сломанные, органы на месте. Всё хорошо. Хватает куртку и начинает одевать свою пятилетнюю ляльку, а та ещё немного и расплачется, не выдержав обрушившегося гнева. У отца точно задёргался глаз, если не два сразу. Если не инфаркт ударил с инсультом. Только сын сейчас не может насладиться этим моментом, потому что его подорванной психике не до этого.       — Я… я… — мямлит Тэхён, пока Хосок его кутает, шарф наматывает и даже заправляет водолазку в брюки, натянув их как можно выше. Тело ледяное, нужно согреть.       — Перенервничал, — договаривает за него Хосок, успокоившись, наконец. — Переклинило. Я понял, всё, прости меня. Бывает. Мы этих ублюдков сами сожрём. Хочешь, отрежем их вонючие залупы?       — Ты там сам с ними развлекайся как-нибудь уже… Хосок звонко смеётся от услышанного, а затем обнимает Тэхёна с облегчением, чуть ли не насмерть зажимая в своих тисках.       — Я услышал шум, подумал, откуда-то вылез манекен. Манекены. Зачем суету наводить и тебя будить? Выйду и разберусь за две секунды, — рассказывает шёпотом Тэхён, прижавшись к Хосоку. Не слезает с него, душит, трясётся. — В общем, да. Это были не манекены, и я вообще с этого охуел. Первый выстрел был от них, как ты и сказал. Ну я и… а что мне? Пошёл их всех мочить, только этих уёбков не успел дожать, чуть-чуть буквально не рассчитал! В итоге два прицела на один, и я уже на их параше. Я не мог за тобой вернуться, поздно уже было.       — Молодец, я бы так не смог, — успокаивает его Хосок, поглаживая по спине. Понимает, что Тэхён испугался не толпы людей, не выстрела, не опасности от них, а именно момента, когда они оба встали на колени под чужие сомнительные приказы. У него глаза так округлились, руки затряслись, пока он нервно выдавал свои саркастические унизительные предположения.       — Я подумал, ты им реально меня оставил. Ты так правдоподобно с ними общался.       — Ты… отсталый, — с тяжестью и безнадёжностью вздыхает Хосок, закатив глаза. — Я же тебе как мог знаки подавал, а ты даже не смотрел на меня!       — Я услышал твоё согласие, а ещё, какой я выебанный всеми спидозный и туберкулёзный кусок мяса.       — Всё, Тэхён… ты потом поймёшь, почему я так сказал. Ты меня сейчас не слышишь, ты на своей волне. А если я такой плохой, надо было мотивироваться всё равно. Убить сначала этих ублюдков, а уже после — меня. Не думал так?       — Нет. Я пиздец как расстроился. Мотивации как-то… ноль.       — Ну вот в следующий раз подумай именно так. Выживай, сынок. Ты умеешь, мне нечему тебя уже учить.       — Ладно, пап.       — Дела доделаем и уедем. Не нравится мне это всё. Хосок выпускает Тэхёна из своих объятий, а затем поднимает его на ноги, схватив под локти. Сын приходит в себя: отряхивается, оглядывается, проверяет своё вооружение, затем отбирает ключи от машины у полуживого карлика из ладони, потому что он, оказывается, ещё не умер. Тэхён опять расстраивается.       — Ну-ка… — Хосок подбирает мачете и становится рядом с будущим мертвецом. Достаёт фотографию из внутреннего кармана своей куртки, просит у напарника фонарик, а затем обращается к жертве: — Считаешь, Бог просто так тебя ещё живым оставил? Подожди, у меня новые условия. Если ответишь на мои вопросы, я тебя спасу, — лжёт. Тэхён прекрасно знает об этом. Тот хрипит, лёжа на спине. Его опухшее лицо залилось кровью, пузырится ей. Тело дрожит в конвульсиях. Пуля застряла в области лёгких.       — Ты его знаешь? Ты его видел? — Хосок становится ногами по обе стороны тела, наклоняется и подставляет к чужим глазам изображение, подсвечивая его. — Чон Чонгук, старший офицер. Я вижу, ты слышишь и понимаешь меня.       — Нет… — кое-как отвечает, захлёбываясь.       — Уверен? Тот молча кивает.       — А я уже не уверен, Бог тоже, — раздражённо отвечает Хосок, но с безразличием наблюдая за умирающим человеком. — Сколько вас, ублюдков? Откуда? — допрашивает, наседая своим могильным голосом.       — В-в-все… — еле слышно кряхтит.       — Что, «все»? Сдохли, надеюсь?       — Д-да.       — Откуда? В ответ молчание. Хосок поворачивается к Тэхёну:       — Заткни ему рот чем-нибудь, а это, — передаёт сложенную фотографию, — аккуратно подержи, чтобы не запачкалось и не помялось. Иначе командир меня убьёт к ёбаной матери.       — Ну ты и ебанутый… — со смирением вздыхает Тэхён и забирает снимок. Находит первую попавшуюся убогую тряпку с пола и пихает в рот карлика. Наверное, она лежала там со времён построения больницы. Тэхён уже понимает, что сейчас будет, но совсем не расстраивается. Он отходит в сторону, выбрав позицию наблюдателя, и подсвечивает фонариком предстоящую резню. Хосок хватает чужую руку, кладёт её поодаль от туловища для удобства, замахивается и без церемоний наносит удар по локтевому сгибу со всей силы. Предплечье отсекается и открывается новый фонтан из крови, от которого Хосок ловко уворачивается. Давно он такого сильного напора не видел. Ждёт, пока стихнет.       — Откуда?! — Он подбирает отрубленную часть и трясёт ей перед глазами орущей покалеченной жертвы. Понимает, что недолго той осталось, поэтому возвращается к насущному вопросу. — Чон Чонгук! Чон! Чонгук! Чон Чонгук! Ты его видел? Ты его знаешь? Истерзанный мотает головой, снова отрицая, уже бьётся затылком об пол в луже крови. Орёт в завывающих страданиях, а затем… резко отключается с закатанными глазами.       — Ну вот, заглох, — спокойно констатирует Хосок, отбросив предплечье в сторону. Стоит над телом несколько секунд в размышлениях, а затем резко отрубает и голову, чтобы больше никогда не вставал. — Он тоже не видел Чонгука… Блять, его вообще хоть кто-то, хоть когда-нибудь видел? У меня уже терпения нет.       — Чонгука видел только Чимин… — подаёт голос Тэхён. Он закуривает сигарету в стороне, смотрит на расчленённое тело, стряхивает пепел. — Я очень расстроюсь, если ты тоже будешь его видеть. А скоро так и будет, если учитывать, как ты сверлишь в эту фотку. Тебе лицо Чонгука ещё не надоело?       — Это не имеет значения. Чимину плохо, ему никто не верит — я буду делать ему хорошо. Я попытаюсь ему поверить, я хотя бы проверю и сделаю всё, что смогу, даже если это полнейший бред. Слушай… — Резко оборачивается Хосок с ошарашенными безумными глазами, а его забрызганное кровью лицо ещё больше угнетает. — А если… Чонгук здесь валяется? — Взмахивает мачете, с которого всё ещё капает, указывает остриём лезвия в конец коридора. — Ты видел их лица?       — Нет, я просто убил, как-то не до их лиц было.       — Давай проверим! Будет смешно и не смешно, если… — Хосок старается сдержать свои невротические смешки. — Если Чонгук, ха-ха…       — Лучше покури, ты меня уже пугаешь, — Тэхён подходит к нему и принудительно пихает свою сигарету в губы, потому что у Хосока слишком грязные и занятые руки.       Тэхён чувствует, что у него вообще-то тоже поджилки затряслись от озарения. До этого дня они не встречали живых людей. Сегодня встретили, но лучше бы этого не произошло. Значит, всё же есть какая-то чудовероятность.       — А я что, не человек, по-твоему? — говорит Хосок. — Я злой, они меня выбесили, какой-то предел этого пиздеца должен быть или как? — Он послушно затягивается с чужих рук, а затем выдыхает дым со сморщенным лицом, старается собраться с мыслями. — Пошли. Ты светишь, а я смотрю. Если что, я добью, а то вдруг они ещё дышат. И фотку не помни, не испачкай! Или я тебя нашинкую на суп, ты меня понял? Веди себя хорошо, ни на шаг от меня не отходи. Ты меня понял?!       — Да понял я, понял… — затягивается нервно Тэхён и смеётся, какой отец душка. Беспокоится за него, любит.       Тэхён следует за старшим, чтобы начать осмотр с первого трупа.       — Какая-то группировка каннибалов в масках, ну и цирк, — ворчит Хосок, переворачивая лежащее на животе тело, срывает с лица ткань. — Как будто жрать больше нечего, я хуею. Всегда можно найти.       — Не все могут искать, как ты. И выживать тоже, — отвечает Тэхён, внимательно наблюдая.       — Эти — всё могли, раз с пушками стояли. Все причём. Такие же ублюдки, с которыми я сидел. Сейчас я их всех обчищу и докажу тебе. А ещё ты забываешь, что они хотели забрать нашу машину, набитую припасами. Разве этого было мало? Обязательно ещё и тебя жрать?       — Да понятно это всё, я в целом говорю. Тэхён снова присутствует в качестве ассистента, только в этот раз помогает обозлённому мяснику. Тот, кажется, тоже не на шутку перенервничал и не намерен ничего зашивать уж точно, в отличие от доброго военврача Намджуна.       — Нет, вообще не он, — комментирует Хосок, грубо отталкивая тело, а затем переходит к следующему. Они обходят каждого по порядку в немом напряжении. Сердце замирает у обоих, прежде чем они вглядываются в очередное лицо. Не обнаруживают внешнего сходства или хотя бы намёка, напоминающего Чонгука — наступает облегчение. Тэхён принимает в руки всё, что находит и забирает у трупов Хосок: оружие, какие-то бумажки, свёртки, воду и даже конфеты с яркими цветными фантиками. Убеждается, что те явно не бедствовали и уж точно не на хлебе с солью сидели. Нет оправдания убийствам людей. Они это делали точно не ради выживания.       — Ну-ка, посвети поближе, — Хосок держит за волосы последнюю голову, нахмурившись.       — Нет. Губы слишком широкие, нос не такой, ростом мелковат, — уверенно отвечает Тэхён, переводя взгляд с фотографии на мёртвого человека. — Это точно не Чонгук. Хосок не унимается и открывает покойнику глаза, внимательно вглядываясь в них. Череп из-за выстрела и впрямь уродлив, черты лица искажённые. Он рассматривает с разных ракурсов, а затем замечает на шее цепочку с подвеской.       — Ох… он военный, у него жетон! — Хосок со стучащим сердцем срывает цепочку и начинает вглядываться в инициалы. — У Чимина такой есть, но здесь нет фамилии и имени, только группа крови и другие цифры. Ты знаешь, какая у Чонгука группа крови?       — Конечно же! Только я один единственный и знаю! — восклицает Тэхён. У него задёргался глаз от глупого вопроса. — Да не он это, я тебе говорю! Успокойся.       — Ладно, согласен, не похож. Я покажу Чимину этот жетон, потому что мне эти цифры вообще ни о чём не говорят.       — Да, давай спровоцируем Чимину шизофрению! И тогда Чонгук поселится у вас прям дома, а в кровати будет тройничок! Чонгук будет трахать вас по очереди, а ты будешь подыгрывать. Хочешь такое? Хосок кривит лицо, понимая, что Тэхён объективно прав. Мало ли, что может спровоцировать бред. Но бред ли теперь?        — Потом решу, что с этим делать. Даже если это не Чонгук, может, Чимин знал этого человека.       — Допустим, это какой-то военный — не Чонгук, которого Чимин знал. Дальше что?       — Понятия не имею.       — Мы ему скажем: «Хороший был мужик, но мы его убили!». И Чимин такой: «Доложите причину, ебланы». А мы ему такие: «Ну, понимаешь, командир… Он и ещё семь таких же выродков хотели нас сожрать! Печально, конечно, но нам вот ни капельки. Рядовой Хосок поотрубал руки, головы, устраивал пытки, а рядовой Тэхён предлагал выжившим охуенный отсос перед смертью. Честь имеем! Конец доклада!». Ты так это себе представляешь? Да Чимин точно ебанётся! Потом мы будем этот галопиздец заглатывать за обе щёки вместо него! И на этот раз он тебя точно зарежет!       — Чимин всё поймёт, ты ужасно драматизируешь, Тэхён…       — Ох, правда? Давай спросим у ебейшего шрама на твоём животе.       — Мы ещё обговорим заранее, что докладывать, а что — нет. Ладно, потом это всё. Давай грузить уже, не зря же мы сюда приехали… А ручонку я прихвачу на всякий случай. Тебе тоже советую взять. Давай отрежу?       — Ты такой заботливый. Я же говорил, что ты псих.       — Свежая человечина отвлекает внимание мертвецов. Такую роскошь нам послал Бог. Не делай вид, что не понимаешь этого.       — Понимаю. Тогда тоже ручонку, для приличия хотя бы у другого отруби.       — Приличия… Мы выживаем. Им уже нечего терять, а нам — есть.       — Скажи честно, ты каннибал? — выдаёт внезапно Тэхён.       — Нет. Я всего лишь педофил, — Хосок находит время для юморески. Тэхён сдерживает смех, но на самом деле он спрашивает на полном серьёзе:       — Вообще ни разу прям не ел, даже когда совсем пиздец?       — Нет. Я же сказал — всегда можно найти. Что-нибудь ещё придумал?       — Ничего! Всё, пошли, я теперь успокоился.

***

Safari Riot, Grayson Sanders — Where Is My Mind

      Рассвет. Из-за горизонта едва ли поднимается солнце, всё ещё темно. Только через три-четыре часа можно будет ощутить утро. Ночь прошла без очередного сна. Тэхён выживал в разных, казалось бы, самых безвыходных ситуациях. Мало, что его страшило, также редки были моменты, когда посещали мысли о приближении неминуемого личного конца. Последний раз такое было на обрыве с его старшим напарником, на тот момент ещё врагом. И вот, сейчас, это снова происходит — дружище Хосок снова с ним, а Тэхён думает о своей смерти. Какая-то несмешная ирония. Может, это проклятие? Он думает о чём угодно и даже о какой-то предначертанности, пока в затылок издевательски дышит мистическая безысходность. Тэхён застывает у окна с последней коробкой медикаментов в руках. Обзор широкий и удобный, позволяет смотреть с высоты сквозь решётку и пробивающийся тусклый свет: снаружи на крутом склоне стоит их полицейский внедорожник, битком заполненный всяким продовольствием благодаря их славным стараниям, возле багажника в странной позе крючится Хосок. Он чувствует и слышит: позади по трассе стягивается стадо мертвецов в сотни три, точно по его душу, но он не предпринимает никаких действий. Пока что. Он явно в курсе, просто затаился и не спешит рубить сгоряча. Но это ещё не всё… Хосок прижимается ухом к асфальту. Тэхён сразу понимает, это не просто так. Он явно полагается на своё чувствительное дикарское сенсорное восприятие. Впереди — тоже стадо, пока не видимое для Хосока из-за слабого освещения и дороги, возвышающейся над ним, но отлично видимое для Тэхёна. Оно больше в десятки, нет… сотни раз. Тэхён щурится, бегая взглядом вверх-вниз по склону. Дыхание сбивается вместе с мыслями: что делать? Откуда они уже успели притащиться? Пятнадцать минут назад Тэхён договорился с Хосоком, что сбегает в последний раз за этой чёртовой коробкой. Периметр был чист, тишь да гладь. Ничто не может быть постоянным в их мире. Они угодили в гнилую ловушку, и эта — намного хуже именитой канализации, из которой Тэхёну едва удалось вернуться живым. Очевидно, перестрелка и крики в заброшенной больнице не могли не привлечь внимание мертвецов с округи, однако Тэхён точно не предполагал, что эти головы будут исчисляться… тысячами. Он уверен — Хосок такого же мнения. Пока они отстаивали своё право на жизнь у психов-каннибалов, у чистокровных гнилых каннибалов было как минимум три часа с первого выстрела. Три часа, чтобы успешно и безмятежно ковылять в их сторону, созывая всех на званый ужин. Это не какое-то там стадо, это — рой. Кишит мёртвый муравейник, стремительно идёт, стучит зубатыми и беззубыми ртами, спотыкается, падает и вновь поднимается. Тэхён слышит шипение, этот тихий звук словно обволакивает обширным куполом. Уверен, именно это Хосок и слушает — смерть пока что допустимо далеко. Тэхён понимает: если бы они не остановились у больницы и ехали дальше, то столкнулись бы с этим роем в любом случае. Рано или поздно. Тупик. Тэхёну хочется сию секунду же закричать или свистнуть, сообщить Хосоку о надвигающейся спереди угрозе, именно о её количестве, но сразу же одёргивает себя — это лишь заставит армию идти быстрее, всё равно что подвесить кусок свежего мяса. Нельзя. Хосок наверняка знает, просто всё ещё ничего не делает. Тогда как выбираться из этой ловушки? Их всего лишь… двое. Тэхён срывается в бег так, словно это последний марафон жизни, несётся по лестнице вниз, минуя этажи и двери. Вырывается на улицу и бежит к Хосоку на полусогнутых. Разве теперь есть смысл в соблюдении тишины? Открывает багажник и закидывает коробку. Падает рядом с напарником, оглядываясь назад.       — Хосок, нам, кажется, в этот раз точно пиздец, — шепчет Тэхён ему на ухо, приобняв со спины, стучит ладонью ободряюще. Старается прятаться. Впрочем, от чего прятаться, если куда ни погляди — стадо. Разница в численности и расстоянии: одно меньше, по дороге ниже и ближе к ним, другое — больше, выше и дальше. Разница во времени, когда этот челюстной капкан сомкнёт их и захлопнется.       — Я знаю, — спокойно констатирует Хосок, кивнув. Он даже не шевелится. Продолжает стоять на четвереньках и слушать, улавливая вибрации от топота марша смерти.       — Впереди… мегаполис манекенов.       — Я его слышу, Тэхён. Земля дрожит.       — А я видел…       — Ну и мне скоро придётся. Что будем делать, сынок? Ситуация какая-то не очень радужная… — Хосок, наконец, отрывается от асфальта, крепко схватив мачете. Разворачивается к Тэхёну, продолжая сидеть на коленях, и наклоняется, чтобы подставить ухо. Он и сам в замешательстве, видя перед собой идущее на них стадо, но пугает вовсе не оно.       — Вот, что я думаю… — мученическим шёпотом тянет Тэхён, выбившись из моральных сих. Он двигается ближе, окольцевав ладонями шею Хосока, виснет на нём. Глубоко вздыхает, поднимается и кладёт голову на плечо, уткнувшись подбородком, а затем смотрит на обречённое для них серое небо, где птицы не летают. Слышно тревожное, но тихое дыхание пожившего напарника. Ещё слышно за спиной приближающуюся кончину, однако Тэхён концентрируется на дыхании Хосока, а не на звуках внешнего мира.       — Рожай уже, ты сможешь, — говорит Хосок. — Доложи обстановку, раз ты всё видел, быстрее, не молчи… Хосок чувствует собственные удары сердца всем телом. Паника. Ему совсем не сложно понять по настроению и поведению Тэхёна, как всё прискорбно плохо. Совсем не сложно заразиться этим, учитывая, кто такой Тэхён, которого до этого пугала исключительно «гомосятина». Глубоко вздохнув, Тэхён начинает тараторить, словно пересказывает выученную таблицу умножения назубок:       — Рожаю! Если мы прямо сейчас побежим прятаться в психушку, то мелкое стадо пойдёт за нами. Оно уже сейчас идёт прямо на нас, ты это видишь, а я даже не хочу смотреть. Дальше поехали… За мелким стадом подтянется большое, примерно через полчаса. Даже если, предположим, они не пройдут внутрь психушки, то в любом случае заблокируют все выходы, а если не заблокируют, то всё равно мы не сможем выбраться оттуда. Они нас окружат, мы останемся ни с чем: без воды, без еды. В итоге — просто умрём там, это горящая путёвка в один конец. Нам ничего не останется, кроме как убить друг друга. Можем договориться и одновременно выстрелить.       — Ты прав, я подумал точно так же, продолжай, — кивает Хосок, поглаживая Тэхёна по спине. В отличие от напарника, Хосок не поднимает свой взгляд на небо, а смотрит прямо — на стадо. Он чувствует страх Тэхёна, чувствует собственный страх, но пока они разговаривают, пока мозги хоть как-то шевелятся в стратегическом направлении — есть надежда. Есть шансы. Разговор сбавляет накал напряжения, молчание перестаёт быть уместным. Хосоку нужно, чтобы напарник бубнил как можно больше, потому что сам не может придумать ничего другого. К сожалению, их мысли и неутешительные выводы совпадают. Чёрт. Остаётся надеяться только на разницу в возрасте, ведь Тэхён моложе, значит, его мозг — подвижнее, соответственно, и сообразительность должна выстрелить в пользу удачного для них исхода. Хосоку так хочется поверить в то, что он старый и убогий, оправдать таким образом свою неспособность прямо сейчас найти выход, а вот юный Тэхён — точно найдёт. Хосок глупо и отчаянно верит в это, отсчитывая ещё пять минут. Пять минут до того, пока мелкое стадо не пересечёт безопасную для них границу. Вера на глазах Хосока испаряется, потому что Тэхён продолжает озвучивать старческий, точнее, реалистичный ход мыслей:       — Если мы сейчас сядем в машину, то не переедем манекенов, они облепят нас. Мы умрём. Это очевидно, — с каждым словом голос юности звучит всё тише, рычание мертвецов фонит всё громче, затмевая шёпот. Проблема не в старости и молодости. Проблема не в гибкости и чёрствости ума. Проблема в сложившейся безвыходной ситуации. Хосок смиряется, не услышав ничего нового от своего напарника.       — Ты прямо читаешь мои мысли, сынок, — подмечает он с отчаянной добротой. Его натренированный годами чуткий слух всё равно не теряет голос Тэхёна.       — Если мы на своих двоих рванём, допустим, в лес, мы всё равно не убежим. Мы не сможем так долго бежать, это даже не десять километров норматива. При всей нашей должной подготовке, но мы уже выдохлись за столько дней. Прятаться будет негде, против такого количества — бесполезно. Их слишком много. К тому же вокруг то ли болото, то ли речка. Опять тупик. Машина и там не пройдёт. Холод собачий. Пространства куча, но толку никакого. Папа, папочка, нам пизда!       — Верно…       — Поэтому… — Тэхёна будто невидимая стена сдавливает, склоняет всё ниже, и имя этому — отчаяние. Он не падает только потому, что держится за Хосока, за его шею, как за спасательный круг. Что бы он ни перебирал в мыслях, как бы ни старался, всё равно — ничего не получается придумать. Хуже всего, что Хосок тоже не выдаёт идей, а ведь он старше, опытнее. Всегда находил выход. Так что сейчас не так?       — Допустим, мы умрём, тогда пускай это будет хотя бы не так просто. Согласен? — сдаётся Хосок, озвучив то, чего Тэхён так и не смог сказать.       — Конечно. Без боя не сдохнем, это сто процентов, — Тэхён сдаётся в ответ.       — Прямо сейчас у меня ничего и никого нет, кроме тебя, поэтому я уж точно не смогу спокойно сдохнуть. Чимин меня не простит.       — Да… у меня тоже. Я тоже… из-за тебя не смогу спокойно сдохнуть. Я хочу домой, Хосок, я очень хочу домой! С тобой, понимаешь? Перловку холодную жрать в столовке… На дежурство в ночь, чтобы Чимин орал, чтобы… всё как раньше.       — Я тоже… — мечтательно улыбается Хосок, а затем поджимает губы в попытках сдержать ком, застрявший в горле. — Пообещай: если меня первым утащат, то ты постараешься снести мне голову. Я не хочу вставать мертвецом.       — Обещаю, но и ты мне то же самое пообещай.       — Обещаю. Две минуты, Тэхён. — Хосок хватает его за щёки и ударяет своим лбом, прижимается. Смотрит пронзительно, призывает воспрять духом в последний раз, а затем медленно отстраняется и переводит взгляд за спину напарника. Тэхён словно ничего не слышит, ничего не видит кроме обречённой улыбки Хосока и его сверкающих от скопившихся слёз глаз: в них отражается войско шествующих зомби на рассвете. Тэхён хмурится, заставляет себя ответить:       — Давай перебьём мелкое стадо, без выстрелов, максимально тихо, а там посмотрим по ситуации… Успеем ли мы расчистить дорогу, чтобы развернуться. Звучит пиздец бредово, на практике ещё хуже, понимаю, но… нам с тобой ничего не остаётся.       — Ты снова читаешь мои мысли, вот только… — наконец, Хосок решается озвучить то, что пугает сильнее, чем предстоящий расклад: — Мы не можем развернуться, потому что не можем позволить пройти им дальше. Тогда они прямиком доберутся до общины, это снова — вопрос времени. Я готов даже сказать точно: месяц, полтора. Наши стены не выдержат. Нам нужно не себя разворачивать, а стадо. Да, стадо населением в город. Вдвоём. Ты же понимаешь…       — Понимаю. Это невозможно, но мы постараемся.       — Именно, мы защищаем общину. Это наш долг как военнообязанных. Но, кажется, мы не сможем вернуться домой. Ещё мне до слёз обидно за добытые припасы, которые мы не сможем… А теперь я жду приказа, командир Ким Тэхён, у тебя сорок секунд. Юнец собирает себя по кускам: всю волю, силы, отчаяние и желание жить. Губы дрожат, грязные солёные слёзы бегут по щекам. Он смотрит на Хосока с надеждой, выискивает, но и там её нет. Ничего не остаётся, кроме как ровно, спокойно, тихо чеканить, изображая сухость и безразличность:       — Глобальный приоритет: не позволить пройти стаду к северу, наши жизни больше не имеют значения, биться до самоуничтожения. В случае заражения — уничтожить. Неважно, какой случай — уничтожить. Промежуточная цель: перебить мелкое стадо, добраться до психушки, там переждать миграцию большого, развернуть в случае, если выживем. Приступить к выполнению.       — Так точно, — горько отвечает Хосок, прислонив ладонь к виску с мыслью о том, что он отдаёт последнюю в своей жизни честь. Понимает, какая же всё-таки у него была увлекательная военная служба с любимым и нежным сердцу командиром, ещё и таким напарником по рядовому и тюремному статусу. Слёзы больше не получается сдерживать. Этот момент его сильнее, сильнее даже Тэхёна, который делает то же самое. Без слов заранее прощаются и благодарят друг друга за всё, выбирая унести с собой в могилу только хорошие воспоминания. Понимая, что больше не могут себе позволить и секунды, они вскакивают и срываются навстречу зомби-муравейнику. Напролом. Хосок размахивает мачете, что осталось мочи. Голова за головой бывало летят в стороны, окропляя асфальт чёрной гнилью. Тэхён, сжав в ладонях два острых больших ножа, полагается на свою изворотливость и быструю реакцию, нежели на размашистость Хосока, поэтому резкими, короткими и точёными ударами пронзает черепа, оставляя их на шеях. Это забирает не меньше сил. Паразитам нет конца, они окружают, загоняют в угол, сколько бы ни отбивались. Мертвецы всё опаснее и неожиданнее оказываются за спиной, угрожая укусами. С каждым разом становится всё сложнее молниеносно реагировать, отдёргивая руки, ноги, тело. Напарники не заметили, как потеряли друг друга, видя перед собой лишь бесконечное множество уродских челюстей, стонущих в голоде и смердящих вонью. Становятся похожими на таких же.