Рыба в котловане

Дни замелькали очень быстро, жара спала, а я так ничего и не сказал Косому. Я писал, как заведённый, стал меньше курить, начал бегать по утрам, свозил кота к ветеринару, навёл порядок в комнате, повыкидывал кучу бесполезных вещей. Вечерами мы с Косым гуляли и зависали у меня, а к нему стали ездить реже. Мне не хотелось находиться в квартире его бывшей, хотя Косой и уверял, что они давным-давно просто друзья. - Таких друзей за хуй да в музей, - ответил я и подумал про Марка. У Косого, к тому же, никогда невозможно выспаться. На его подоконник прилетают самые жирные в мире голуби. Они топают, как бегемоты, курлыкают, просят жрать, а Косой сыпет им в форточку семечки или геркулес. Я считаю, что этих голубей вывели как генномодифицированную особь, но они разрушили лабораторию, вырвались на свободу и скоро захватят Кузьминки, Москву и весь мир. Косой как-то сказал, что под крыльями у них спрятаны маленькие базуки с лазерным прицелом, а в глазу - сканер. Над Косым живёт человек-оркестр. В шесть утра он играет на пианино, потом на трубе и на аккордеоне. Мы швыряем в потолок теннисным мячом, тогда музыка затихает, но ненадолго. В угловой квартире громко лает собака. Она может не затыкаться час или дольше, а после воет, как волк. Мы с Косым решили, что это оборотень, который иногда превращается в человека, и тогда лай и вой прекращаются. Под окнами дома Косого в выходные разворачивается рынок с овощами, фруктами и шумными азербайджанцами. Там мы покупаем клубнику, абрикосы, зелень и мои любимые баклажаны. Их Косой запекает или тушит, а я клянусь отдаться ему за еду. Он ржёт, но ему приятно. Поздно вечером, когда торговля сворачивается, азербайджанцы громко слушают национальную музыку, и кто-то обязательно вызывает полицию. Полицейские разбираются с торговцами, но в конце концов договариваются, и тогда наступает спокойствие. Дом, где живём мы со Свистком потише, район стариковский, я называю его "призрачный квартал" и рассказываю всем, что тут чувствуется аутентичность старой Москвы и бродят духи, хотя со второй половины дня наш двор угнетающе мёртвый. Родители Свистка давно хотят продать квартиру и забрать сына в Марокко. Свисток упирается, по тем же причинам, что и я не еду жить в Питер. В отличие от меня, у Свистка никогда нет постоянной работы, но я плачу ему за жильё и полностью коммуналку. У меня во Владыкино невыносимо в жару и когда готовят плов. Снизу живут таджики, семья из человек десяти. К приходу гостей они делают плов, и тогда весь подъезд обволакивает душный запах жирного мяса и прогорклого масла. В такие дни я ухожу до самого вечера, а Свисток как-то даже отправился на разборки. Открыла ему пожилая мать семейства. Она не поняла, чего он хочет, позвала своих сыновей, и Свисток смылся. Из квартиры напротив постоянно выползают загашенные малолетки с дикими глазами. Я подозреваю, что неприметный сосед в очках и с залысинами толкает наркоту, хотя Косой говорит, что он просто репетитор. - Но, может, у него трупы в шкафу и расчленёнка в холодильнике, - добавляет он. С тех пор, как появился Косой, мне кажется, что все соседи про меня в курсе, хотя мы не особо палимся. Однажды я приехал за Косым в сервис на Пятницкое. Мы договорились погулять в Строгинской пойме, а мне давно было интересно, где он работает. Под потолком в сервисе светились жёлтые лампочки, стены пестрели цитатами из пацанских пабликов, из круглых колонок долбил бит. Косой провёл меня подождать в ремонтную зону, где всё оказалось прозаичнее: разобранные машины, домкраты, инструменты и какие-то штуковины, в которых я не шарю. Мастера в чёрных штанах с подтяжками и логотипом на задних карманах напоминали официантов. Косому такой прикид очень идёт. Позже я сказал, чтобы он оделся как-нибудь в автосервисное для меня. Он поржал и ответил, что согласится только, если и я оденусь, как он захочет. Я вспомнил Редбоя в платье и усмехнулся. От нечего делать я время от времени гонял в Останкино - покурить и выпить кофе со знакомыми. Редакция посреди лета похожа на аэропорт из фильма про лангольеров: ручки, блокноты, компьютеры, чашки с отпечатками помады, под столами разбросаны кроссовки и туфли, со спинок стульев свисают палантины и кардиганы, на подоконнике валяются зарядки, провода и наушники, но людей нет. Меня угнетают унылые помещения, в которых обычно бурлит жизнь, а оживеет здесь всё только в конце августа. Я нарвался на Борю. Он опять завёл разговор про новую прогу, я отмазался и сбежал. Больше всего мне хотелось писать, но нужны деньги, и как обычно я не мог расставить приоритеты. Вдобавок на личном фронте подгорало. *** В день возвращения Марка я уехал от Косого, когда он ещё спал. Квартиру Свистка затопили новые соседи, а он сам умотал в Суздаль к друзьям, и мне нужно было встретить сантехника. Косой работал на Выхино, поэтому мы ночевали у него. Накануне мы смотрели «Бойцовский клуб», а потом каждое своё действие комментировали фразой: «первое правило бойцовского клуба…». Мы немного поругались из-за еды: я хотел пиццу и ничего не делать, Косой собрался готовить. В итоге, он порезал салат, а я заказал пепперони. Перед сном я читал Косому свежие кривописи, но он начал мять мне спину, я тут же превратился в желе и отключился, а когда проснулся, он уже уснул. Свет фонаря проходил сквозь бирюзовую штору и делал лицо Косого зелёным, как у водяного. Я боялся копаться в своих чувствах, поэтому просто смотрел на него и думал про завтра, про Марка и про себя, и про Косого и про себя. И не понимал, когда же всё настолько усложнилось. *** Самолет Марка приземлился в четыре пятнадцать. Я ждал его в идеально чистой квартире и думал, заметно ли по мне. Хотя что именно он должен заметить, понятия не имел. Я написал Косому: вечером занят - врать не хотелось - он ответил «ок» и не спросил чем. Запах "опиума" ворвался в коридор, Марк отставил чемодан и протянул ко мне руки. Я осторожно его обнял и удивился - он редко проявлял эмоции сходу. Мы немного приноравливались друг к другу, даже когда виделись регулярно. Он взял меня за плечи, отодвинул от себя и внимательно оглядел. - Выглядишь круто, - сказал я, потому что не мог молчать. Марк действительно выглядел отлично: похудел, постригся, загорел. Серые тени под глазами и складки у рта выдавали скопившуюся усталость. И возраст. Меня никогда не парила наша разница, но сейчас я отчётливо прочувствовал все девять лет между нами, прощупал их, как шаткие ступени. - Ты тоже, Руслан. Я так соскучился, - ответил он и поцеловал меня. На семь Марк забронировал стол в «Магадане» на Белой площади. Из футболки с Ру пришлось переодеться в новую рубашку, голубую в мелкие точки. Я сразу стал официальный и скованный, но Марк наговорил мне кучу комплиментов. - Можем дома остаться, - предложил он. Он всё ходил вокруг меня, трогал, и брал за руку, и приобнимал, и поглаживал по спине. - Есть хочу, поехали - упрямо ответил я. Кровать белела свежим постельным бельём, я вспоминал здесь себя и Косого, от этого ныло в животе, а ладони потели. Все мысли, чувства и ощущения казались чрезмерными: слишком взрослыми, слишком серьезными, совсем не моими. В машине у меня начинает чесаться запястье, потом плечо, потом спина. Марк за рулём и вопросительно косится. Он спрашивает, всё ли в порядке, я киваю и отворачиваюсь. Мимо окна проплывает Москва, город в котором я живу, но не чувствую себя своим, в отличие от Марка - он везде как рыба в воде. Я завидую этой его свойскости. За последние полтора месяца я привязался ко всему здесь гораздо больше, чем за предыдущие семь лет. И теперь понятия не имею, как быть без Косого. Официанты приносят большую тарелку с морепродуктами. Марк рассказывает про командировку и форум, шутит про китайцев, я киваю, киваю и киваю. Я столько не кивал в своей жизни, а от улыбки челюсти скрипят. Когда молчать и улыбаться дальше некуда, я спрашиваю, пробовал ли он суп из эмбрионов. - Где ты начитался такой ерунды? - Марк смеётся. В середине ужина я выхожу в туалет, запираюсь в кабинке и проверяю телефон. Косой молчит, а я гадаю, чем он занят. Пишу и стираю, пишу и стираю. Выбираю фотки кота, прикрепляю и удаляю. Прячу телефон в карман, прижимаюсь спиной к двери, глубоко дышу и слышу, как сердце колотится о стену. *** - Покажу тебе настоящую рыбалку, - сказал Косой. - Сидеть сто часов и пялиться на поплавок? Заманчиво! – отвечаю я. – И комары пожрут. Кайф! - Спреем побрызгаешься. Сто часов не надо. Поставим удочки, и можно поплавать. - Или потрахаться. Я обхватил Косого руками и ногами и уронил на себя. Кот запрыгнул ему на спину, я привез Кузнечика с собой. Мы виделись урывками, Марку полагались выходные после командировки, и он никуда меня не отпускал. Но я всё равно сваливал вечерами, говорил: мне кота кормить. - Вези его сюда, - предлагал Марк. Я врал, что котёнок испугается и быстро прощался. Уже в лифте я писал Косому, он приезжал или я ехал к нему. Мы смотрели мультики и сериалы, готовили, гоняли наглых голубей, орали оборотню за стеной, много целовались, но редко ночевали вместе. И Косой ничего не спрашивал. - Ты такой смирный, - заметил как-то Марк. - Неужели перебесился? В апреле мы сильно повздорили. Марк назвал меня неприспособленным к жизни инфантилом, сказал, что я всегда свожу всё к сексу, не желаю обсуждать реальные проблемы, и этот момент нужно проработать с психотерапевтом. «Я – сексоголик, смирись!» - ответил я. Он заявил, что сексоголизм - завиральный диагноз и прочёл целую лекцию об опасности беспорядочных половых связей. Только теперь до меня дошло, что Марк ревнует и, возможно, много ещё чего не договаривает. Этот вывод мне совсем не понравился и подстёгивал объясниться с Косым. Но я никак не мог подобрать момент. Я обзавёлся дурацкой привычкой их сравнивать и находил в этом какое-то извращённое удовольствие. У Марка молочная белая кожа в родинках, круглые плечи и мягкие черты. Косой - смуглый и твердый, будто сбитый из камня. Оба они высокие и подтянутые. Но в Косом есть что-то мальчишеское, как и во мне, а в Марке даже близко нет ничего такого. Я видел его детские фотки, но не могу представить ребёнком. Я всё время хочу к Косому. Но не уверен, что сложись наоборот, я бы так же не стремился к Марку. Он всё чаще заводит разговоры о переезде. И всё чаще повторяет, что скоро сам приедет паковать мои вещи. Я отшучиваюсь, но боюсь, что в один прекрасный день Марк застукает меня с Косым или не застанет ночью дома. Я представляю, как прячу Косого в шкаф или связываю для него простыни и спускаю их в окно. Неожиданно Марку позвонила мать, и он срочно улетел домой по семейным делам. Очень кстати Косой взял небольшой отпуск. - На подготовку к тесту и на тебя, - сказал он и потёрся носом о мой висок. Косой пообещал отвезти меня на Озерно. У него есть надувная лодка, а мотор одолжит. Я складывал рюкзак и понятия не имел, что нужно брать. Поэтому я взял бутерброды с копчёной колбасой, воду, яблоки, штормовку, резиновые сапоги, покрывало, спрей от комаров и клещей, солнцезащитный крем. Подумав, сапоги я выложил и прихватил штатив Свистка, с ним удобнее снимать. Я хотел смонтировать ролик, как Косой вытаскивает из воды огромных рыб. Своим ходом ехать долго, на такси – дорого. Мы оба не умеем экономить, зарабатываем немного, быстро и без сожаления спускаем деньги на пустяки. Косой весь вечер писал знакомым, но машину нигде не нашёл. Я предложил ехать на попутках, как в кино, Косой не оценил идею. Поездка оказалась под угрозой срыва. В последний момент Косому перезвонил мужик из сервиса и пообещал одолжить тачку, если Косой ночью отвезёт в аэропорт его жену и детей. Косой согласился, я обрадовался. Въезд на Озерно стоил пятьсот рублей, на парковке было не развернуться, на пляжах толпился народ. Косой повёз меня на противоположный берег, где сидят рыбаки. Мы припарковались под мостом и двинули на разведку. Везде стояли автомобили, мангалы и палатки, жарился шашлык, бряцала музыка. Я предложил разместиться подальше от воды, на пригорке, поваляться и позагорать. Но рыбак в Косом взбунтовался. Он заявил, что научит меня хотя бы закидывать удочку, я обречённо вздохнул. Косой открыл карту, нашёл какие-то пруды, до которых ехать ещё полчаса и составил маршрут. С трассы мы свернули на просёлку, всю в рытвинах и ухабах. Машина скребла днищем по земле, по обеим сторонам дороги росли гигантские борщевики. Косой выруливал на колдобинах и матерился, я подскакивал на сиденье и держался за дверную ручку. Мы упёрлись в поле, дальше дороги не было, навигатор показывал десять минут. - Пойдём пешком, - сказал Косой. Мне ужасно не хотелось вылезать из прохладной тачки, но с Косым не поспоришь. Мы взяли рюкзаки, Косой взвалил на себя чехол с лодкой. Я поднял мотор и тут же опустил на землю. - Он тонну весит?! - Килограмм двенадцать, он маломощный, - Косой хотел забрать мотор, но я не отдал. Навьюченные, как ишаки, мы тащились по полю. Трава вокруг становилась всё гуще и выше, а тропа у́же и неприметнее. Солнце шпарило, мошки лезли в нос и в уши, духота стояла такая, что под тёмными очками у меня намокли глаза, а с ресниц и волос текло. Светлая майка Косого пошла пятнами, он стянул её через голову и сунул в задний карман джинсовых шорт. Я подумал, что Косой - вылитый персонаж молодёжного хоррора, и сейчас на него из травы выскочит какая-нибудь хрень с зубами и когтями. Мы шли долго, было жарко и потно, мошки кусались, крапива жалила. Я ругался, Косой нервничал и твердил: «не ссы». Он пытался идти по карте, но связь пропадала. Наконец дебри поредели. Мы вышли к воде, но пруд это даже отдалённо не напоминало, скорее ручей или лужу. Мы разулись и пошагали вброд. Я едва не утопил телефон и почти выронил мотор, но Косой его подхватил. Суша начиналась с глины и песка, дальше опять росла трава, много-много травы. Я увидел её и застонал, представив ещё три часа под палящим зноем. Телефон поймал сеть, и Косой заверил, что осталось недолго. На этот раз он не ошибся. Перед нами раскинулась широкая водная гладь, голубая и белая от неба и в обрамлении коричнево-бархатных камышей. Мы кинули вещи и огляделись. Вдали виднелись сосны, на другую сторону можно попасть через закрытый дачный посёлок, но до нашего берега путь лежал через заросли. Кроме нас с Косым таких отбитых, чтобы тащиться по джунглям в +34, не нашлось. Я достал штатив и снимал, как Косой накачивает лодку, прилаживает к ней мотор и расчехляет удочки. - Это так, не лодка, а матрас надувной, - увлечённо говорил Косой. - И мотор хилый. Настоящие лодки с дном и сидушками. Я возьму себе такую когда-нибудь, и мотор нормальный, чтобы на глиссер выходить. Я смотрел на Косого через телефон. Его спина, грудь и лицо блестели от пота, шрамы бледно выделялись на покрасневшей коже, над верхней губой, щеках и подбородке выступали пеньки плохо сбритой щетины. Я зажмурился, но Косой никуда не исчез, я выучил его наизусть. Я докопался до Косого с рыбалкой, мне нравилось, когда он серьёзно отвечал на тупые вопросы. - Откуда берётся рыба? - спрашивал я. - Из икры. Рыба заводится где угодно, даже в искусственном водоёме. Хоть в бетонном котловане. - Как так? - Птица пролетает, роняет остатки икры, и мальки выводятся. У нас на стройке так было. Косой разложил крючки и наживку, показал мотыля. - Отврат, - меня передёрнуло при виде личинок в плоской жестянке. - Я их как-то рассыпал по машине, в Ташкенте ещё. Собрал не всех видно, и из червей вылупились такие хрени, типа бабочек. Они по салону летали, - рассказал Косой. – Лена меня чуть не убила, её машина была. Я вообразил, как мотыльки с кучей лап атакуют Лену и расхохотался. Пока Косой возился со снастями, я бродил вокруг. Фотографировать окрестности мне быстро надоело. Я окунул руки в воду, тщательно умыл лицо, смочил волосы и побрызгался спреем, который, судя по россыпи красных точек на моих ногах и руках, не помогал. Косой расставил удочки у берега, а две прихватил с собой. Мы погрузились в лодку. Косой подёргал за ручку, мотор завёлся со страшным рыком, мы отчалили. Лодка была маленькая и тесная, явно не рассчитанная на двоих длинноногих мужиков. Нас сильно кренило вбок и качало, на середине пруда я предложил поворачивать обратно. Косой начал выправлять руль, но мотор заглох. Косой его крутил и так и эдак, толку не было. Налетели слепни, они садились на плечи, я махал руками, отгоняя их. Мотор вдруг заработал, провёз нас немного и опять вырубился. - Я спрыгну и буду толкать, - сказал Косой. – Надо до берега добраться. - Одного я тебя не брошу, - ответил я. Косой бултыхнулся прямо в шортах, я завернул телефон в одежду, положил на дно лодки и полез следом. - Холодно, блять, - говорил я скрипучим голосом. - Тут подземные ключи бьют. Они ледяные, - объяснил Косой. Он окунулся с головой и, отфыркиваясь, погрёб одной рукой, другой - он тащил лодку. Я сделал, как и он. Мы заплыли не так уж далеко, но нас постоянно относило в тину к камышам, хотя я не понимал, откуда здесь течение. Уже у берега обнаружилось, что одна удочка пропала. Мы вытащили лодку на траву, Косой поплыл на поиски, я – за ним. Мы ныряли по очереди, но под водой было ничего не видно, всё дно затянуто илом и водорослями. - Нахуй, - сказал Косой. – Щас задохнусь. Когда мы окончательно вылезли, оказалось, что прошло больше двух часов. Я почувствовал, что израсходовал весь заряд сил и опрокинулся на спину. Косой уставшим не выглядел. Он ходил между удочек с очень деловым видом и что-то проверял. Мокрые шорты он снял, я фотографировал его задницу в плавках на фоне солнца, неба и воды. Я достал еду и позвал Косого. Мы поели бутеров, яблок и клубники, которую купили у бабок на обочине дороги, запили водой и улеглись на траву. - У тебя нос мокрый, - Косой ущипнул меня за кончик носа. - Сгорю, наверно, - я надвинул бейсболку пониже. Припекало. Меня разморило, всё стало лень. - У тебя всегда нос потел. Я приоткрыл один глаз: Косой лежал на животе и смотрел на меня. - Приступ ностальгии? - Типа того, - он сорвал травинку и пощекотал мне лицо, я дёрнул подбородком. - Что ещё помнишь? - спросил я, ожидая, что он как обычно соскочит и заговорит о погоде или гуманоидах. - Бесил ты меня, пиздец. - Вот это да! – я распахнул оба глаза. – Почему? - Потому что, - Косой почесал бровь. – Так бесил, что я тебе втащил. В седьмом классе. Я помнил ту драку, но не помнил, из-за чего мы сцепились. Но тогда все с кем-то дрались, ходили на разборки и качали права. Такой был возраст. - Ты псих, Косой, - я приподнялся на локтях и поцеловал его в губы, медленно и глубоко. – Сейчас тоже бешу? – я отстранился и прищурился. - Очень. Он положил голову мне на грудь, я потрогал его переносицу, он свёл брови. - Расскажи, - попросил я. – Как я тебя бесил. Когда это началось? - Ну… - Косой задумался. – Лет в тринадцать. - В тринадцать?! В то время все наши дрочили на старшеклассниц или чикс из общаги, но ни те, ни другие нам не светили. Косой начал ходить к девчонкам раньше остальных. Ему завидовали и допрашивали, как оно, а он ничего толком не говорил. - Мы играли в карты в шалаше. За сараем Кабана. Помнишь? – спросил он, я кивнул. – Ну вот. Крыша нагревалась, и мы разделись и сидели в шортах. У тебя была зеленая с жёлтым рубашка, и когда ты её снимал, я не мог смотреть никуда, кроме тебя. И решил тебя отпиздить. Считал, что из-за тебя всё… ну что ты меня сделал таким. - То есть ты уже тогда?.. – я очень удивился. – Но ты ходил в общагу... Я охуел, когда ты ко мне подкатил. - Я набухался и подумал, если что, скажу: по синьке белку словил, - Косой хмыкнул. – А ты ширинку расстегнул и руку в штаны… Ну и… - Вообще-то не я, а ты, - заспорил я. Было непривычно обсуждать наше общее прошлое. Кто тогда начал, мы так и не выяснили. Мне надоело препираться с Косым, и я снова стал его целовать. Он был солёный, липкий и горячий. Мы пробыли у пруда до вечера. Косой поймал пять лещей и мелкой плотвы, но я заставил всех отпустить. - Вот если бы сома, - сказал я. - Сом идёт на бычью кровь, - Косой сосредоточенно сматывал леску. - На печень ещё хорошо. Лещ - водяная корова, с ним проще. - Знаю только морских, их истребили. - Лещ клюёт на любую наживку. Ну почти. - А линь? - На творог. - Пачку творога на крючок вешаешь? - С прикормкой мешаю, - Косой выкрутил заглушки в лодке. Я встал коленями на борта и давил, чтобы воздух быстрее вышел. Мы доели всю еду и допили воду, ещё искупались. С заходом солнца опустилась прохлада, и появились комары. Когда небо совсем потемнело, мы собрали вещи и мусор, сложили удочки, упаковали лодку и мотор. Косой сказал, что со мной каши не сваришь, и на рыбалку больше меня не возьмёт. Он говорил в шутку, но мне стало грустно, потому что, скорее всего, он был прав, хотя сам того не подозревал. Телефон опять не ловил. Я заранее предупредил Марка, что поеду на дачу к Алие и не реагировал на сообщения. В сумерках пробираться сквозь заросли сложнее, а вещи словно отяжелели. Мы светили телефонами, лучи пробивали непроглядную чёрную тьму. Я говорил, что мы вот-вот наткнёмся на труп, или путь нам преградит огромная фигура в маске и с окровавленным топором. Мы шли гораздо дольше, чем до прудов, сеть окончательно пропала. Лицо щипало, укусы чесались, ноги гудели. Косой шагал впереди, как робот, ругался и пытался следовать маршруту. Я отстал, он ушёл далеко вперёд. Я подумал, что он обо мне забыл, но тут он обернулся, вернулся назад и забрал у меня мотор. - Не надо. Мне норм. - Мне не тяжело, - он сказал. – Скоро должны прийти. Но скоро мы не пришли. Мы блуждали так долго, что у меня разрядился телефон, а у Косого осталось одно деление. Я задолбался и хотел просто лечь и сдохнуть, чтобы через моё тело проросла трава, её поели антилопы, а антилоп сожрали львы, как в «Короле льве». Я сказал об этом Косому, он пнул траву. - Не понимаю, мы же отсюда пришли, - он покрутил головой. - Значит, оттуда и выйдем, - ободрил я. - Был бы ветер. Я бы сориентировался. - Да выйдем щас, не ссы, - сказал я, подражая ему. Мы поплелись дальше, но быстро идти не могли из-за усталости. Я дико мечтал бросить вещи и идти налегке, и видел, что Косой тоже вымотан. Стало ясно, что мы окончательно заблудились, я предложил устроить привал и переждать до рассвета, Косой согласился. Я достал покрывало, под голову мы пристроили рюкзаки. Укрыться было нечем, куртки остались в машине. Косой воткнул в телефон повербанк, но и тот мигал красным. - Тут стрёмно, - сказал я. Шелестела трава, пиликали птицы, отовсюду раздавалось непонятное шипение и попискивание. Я надеялся, что змеи не подкрадутся и не обовьют нам щиколотки. Гадюки - мой давний страх. - Прости, Ру, - сказал Косой очень печально. - Всё ок, - успокоил я. – Настоящее приключение. Он не ответил, я его обнял, и мне очень хотелось сказать то, чего говорить было ни в коем случае нельзя. - Не знаю, почему всегда так, - Косой уткнулся мне в плечо, его дыхание согревало шею. - Всё нормально. Хороший день. Я погладил его по затылку, по напряжённой спине с недорисованной картой места, которого не существует, но, когда мы вместе, я верю, что оно где-то есть. Рёбра Косого вжимались в мои, и, наверное, моё сердце стучало об его. Мы согрелись и задремали. Я проснулся от того, что всё тело зудело, а по мне ползали табуны муравьёв. Я вскочил и растолкал Косого. Мы перетряхнули одежду, но оба были в волдырях и укусах. Небо нависало над нами грязно-розовыми облаками, светало. Косой сказал, что знает, куда двигаться и действительно вывел нас сначала к ручью, а после – с поля. Мы вышли в стороне от машины, но добрались до неё через полчаса. - Ты – лучший следопыт! – восхитился я. Мы закинули барахло в багажник и стартанули в Москву. У меня были с собой права, я предложил рулить, но Косой отказался, потому что нужна доверенность. - Будем всю дорогу разговаривать, - сказал я. – Знаешь, сколько аварий происходит, когда водитель засыпает за рулём? - Сколько? – спросил Косой. Мы миновали просёлку, трава, борщевик, пруд и поле остались позади. - Хз, - ответил я. – Но дохера и больше. Я включил радио погромче и говорил Косому всё, что приходило в голову. Мы выехали на МКАД, и он рассказал, как доехал на велике от Кунцево до Новогиреево за семь часов и потом два дня не мог нормально ходить. - Ты - мутант! – заявил я. – Зачем тебе это понадобилось? - Нужно было велик знакомому перегнать. - На метро слабо? - Проверить хотел, за сколько доберусь. Думал, часа три займёт, но вышло дольше. Зато рекорд поставил, - он посигналил передней машине и перестроился в соседний ряд. Я задумался, сколько ежедневно ставится рекордов, о которых никто не знает. Если фиксировать каждый, получится сборник поинтереснее Книги рекордов Гиннеса. Косой гнал, как на пожар, и добрались мы очень быстро, завезли машину в Люблино, ключи закинули в почтовый ящик. В Кузьминки мы приехали еле живые. Ввалились в квартиру, шатаясь, как пьяные, кинули рюкзаки в коридоре, молча прошли в спальню и уснули без задних ног. Я проснулся около полудня, сходил в душ и снова уснул, положив голову Косому на плечо. Сквозь сон я слышал голоса и чувствовал запах кофе. Потом Косой пришёл с мокрыми волосами, сказал, что приезжала Лена и поставил мой телефон заряжаться. - Сюда иди, - сонно позвал я. Он лёг в одежде, но я велел раздеться. - Хочу тебя всего чувствовать, - неразборчиво пробормотал я. Кожа Косого пахла гелем для душа, я устроился у него под боком и опять отрубился. Я пришёл в себя только к шести вечера. Косой спал рядом, его рука лежала у меня на груди. Он зашевелился, открыл глаза и улыбнулся мне. По дороге во Владыкино, я ответил на сообщения Марка. Потом выслушал голосовое от Алии: она ругалась, что я не предупредил, и ей пришлось импровизировать, когда позвонил мой бойфренд. Дома я улёгся с котом на диван, смотрел фото и видео и прокручивал в памяти нашу поездку. Мне опять писали и звонили, но не Косой, поэтому я не подходил и не отвечал. Я написал ему "спокойной ночи" и не отправил. Засыпая под урчание Кузнечика я думал, как это странно, что рыба может завестись даже в строительном котловане.