Ошибка выжившего

Первая мысль: господи, это ошибка. Квартира Вадика выглядит нежилой – глядя на него, невольно ожидаешь какой-то пошлости и беспорядка. Вместо этого даже чудовищные майки в шкафах сложены аккуратными разноцветными стопками, посуда на кухне дорогая и минималистичная. И только пара кружек выдаёт: на одной совершенно идиотский принт с волком и невероятно остроумной надписью «Сделал дело – значит дело сделано», на второй – завязанный сложными узлами китайский дракон. Никакого алкоголя, никаких запрещённых веществ на первый взгляд нет – но не она обманывается: Вадик выглядит как человек, который умеет прятать то, что хочет. В тумбе у кровати – «В ожидании апокалипсиса». Сигарет нет. Делает ещё круг по пустой квартире – охранники снаружи терпеливо ждут и не задают вопросов. Не было их и у консьержа, который согласился отдать ключи. Вадик очень не хотел возвращаться в Гонконг – в какой-то момент показалось, что он пошлёт её к чёрту вместе с приказом, но он улетел. Хотя выглядел при этом так, как будто это в последний раз. От Вадика несло неприкрытой угрозой – вдруг захотелось, чтобы она выплеснулась в реальность чем-то осязаемым. Но Вадик улетел. Записку оставляет на столе. Можно было бы, конечно, использовать другие каналы – например, просто взять номер из телефона Леры. Можно было бы даже попросить открыто – Лера не отказала бы – но. В записке – дата, место. Ничего личного. В том, что он придёт, почему-то никаких сомнений. Сначала сюда, потом – в указанное место. Вадик говорил: старые приятели. Но смазка в бардачке. Это не ревность, разумеется – как собаку ревновать. Но нужен контроль. Нужно понимать, что происходит. Белый конверт на сером столе. Уходя, забирает с собой из этого царства порядка одинокое красное яблоко из вазы для фруктов на столе – Вадик в Гонконге надолго, яблоко успеет умереть. Яблоко оказывается сладким. *** Она не то чтобы ждёт – это просто ужин в ресторане. На часы не смотрит. Лера на своей тренировке, присылает смайлики-сердечки до, пишет, что соскучилась. С Лерой хорошо – она быстро учится, перестаёт себя стесняться, ловит удовольствие, становится ненасытнее. Пробует хорошую жизнь – и, кажется, начинает привыкать к ней. С Лерой хорошо – Леру хочется выкрутить, как переключатель на термостате, особенно после горячего Вадика, готового ловить кайф от всего. У подходящего к ней охранника на лице написано искреннее сожаление. – Госпожа, приношу извинения, что отвлекаю, но… К вам пришли. Кивнуть, жестом приказать привести. Он приходит. Костюм полностью чёрный, рубашка расстёгнута на три пуговицы, на голове – гнездо, брился он, кажется, позавчера. Приглашения он не дожидается – валится на стул напротив, смотрит хмуро, не здоровается. – А Вад где? Голос Вадика в голове отвечает в рифму – ей кажется, что она краснеет, хотя это невозможно. – Уехал. – А. Он трогает стоящий на столе пустой бокал большим пальцем. Руки такие же огромные, как у Вадика, бокал на фоне кажется игрушкой. От него отвратительно пахнет сигаретами. Как от Вадика когда-то давно. В прошлой жизни. – А ты, видимо, та самая хозяйка, да? Чё, кстати, как там тот пацан, которого Валера отмудохала? И чё надо? От такой наглости – даже Вадик себе такого не позволял – действительно начинает краснеть. Они настолько с Вадиком похожи, что это кажется глупой шуткой. После такого по-хорошему надо вызывать охрану, вывозить в лес и убивать – хотя по нему видно, что так просто не сдастся. Она видела его фотографии, разумеется. Но одно дело видеть статичные, вырванные из видеопотока кадры, и другое – смотреть на это вживую. Возраст и профессия здесь оставили след: складка между бровей там, видимо, навечно, на руках и лице – мелкие шрамы, чуть светлее смуглой кожи. Если не знать, чем он занимается, можно подумать, что перед тобой усталый владелец какой-нибудь строительной компании с интересным прошлым. – Чем вы с Вадиком занимались за моей спиной? – Чё? Удивление выглядит искренним – Вадик тоже так умеет. – Ты пришёл сюда, значит – нашёл приглашение. Оно лежало в квартире Вадика. Так чем? – А, ты об этом. Трахались. Смотрит на свои руки, лежащие на столе. А раньше казалось, что это Вадик невыносим. Вдох-выдох. Поднять глаза. – Хорошо. У меня есть для тебя работа. И для твоего рыжего хозяина. На «хозяина» он не обижается. – Серый не согласится. – Убеди. Он вздыхает, прожигает чёрными глазами. Никакой заинтересованности в них нет. То есть совсем. – Слушай, мы не будем лезть в ваши разборки тут. Реально, я этого говна наелся уже. Наёмников достаточно, по-моему. Если у тебя к Серому претензий нет – тогда… Он всем видом показывает, что собирается уходить – удерживать не хочется. Удерживаться неожиданно хочется. – Чё, как там Валера? Вопроса не ожидает. – Прекрасно. – А, ну привет ей. Уходит, не оглядываясь. Вариант с вывозом в лес кажется очень привлекательным. Жестом призывает охранника – тот ловит каждое движение, подлетает через мгновение. – Мне нужен его телефон. Пока не началось отжимание мобил в стиле Вадика, уточняет: – Номер. Охранник кивает. *** Лера лежит на животе на кровати рядом, болтает ногами, переписывается в телефоне с подругой, улыбается. Смотреть прекрасно. Особенно, когда знаешь, что твоё и никуда не денется. Она не переезжает совсем, но остаётся на выходные. Привыкает не стесняться слуг и завтракать в саду. Привыкает не стесняться брать у неё деньги, пусть и косвенно. Очень красивая. По-прежнему прохладная – никакой инициативы – хоть и отзывчивая. Под правой рукой лежит телефон с чужим номером внутри. – Волков тренировал тебя? Лера дёргается, не ожидая вопроса, поднимает глаза. Кажется, как будто смущается. Не любит вспоминать? – Д-да. А что? Улыбается: – Ничего. Он хороший тренер? Лера переворачивается, садится, смотрит в глаза. – Да. Только он… Не знаю. Ему нравится это всё. Насилие. Но он нормальный, правда. «Он нормальный» кажется мантрой. – Нравился тебе? Лера решительно головой встряхивает, короткие волосы взлетают и ложатся на место – хорошая стрижка: – Не нравился. А что случилось? – Думаю уговорить его на сотрудничество. Вадик говорил, он адекватный. Лера хмурится. Ей неприятно. Из-за Вадика? Погладить по красивой спине. Успокоить. – Не бери в голову. Хочешь, слетаем куда-нибудь в выходные? Не срабатывает: – Мне нужно к зачётам готовиться. Можно было бы сказать: зачем? У тебя будет любая жизнь, какую пожелаешь. Но девочка хочет учиться, хочет независимости. Хотя бы мнимой. Смотрит в глаза. Там ни-че-го. Маленькие издержки. Следовать собственным советам и не брать в голову. – Хочешь чаю? *** Это похоже на безумие, но в квартиру к Вадику тянет, как магнитом. Ключи ей снова отдают без вопросов – ужасный сервис. Но спасибо, что обходится без скандалов. В квартире ничего не изменилось – только оставленное накануне письмо пропало. Охранники ждут за дверью. Запертой. Проходит светлыми безликим коридором на кухню, в ванную, в гостиную, в спальню. Здесь? Постель заправлена идеально – на покрывале ни складочки. Они оба – большие, одинаково большие. Взрослые, изрезанные вязью шрамов. Сколько у них этих шрамов общих? Сколько – оставленных друг другу? Что там было до? Вадик говорил: старые приятели. Вадик не хотел о нём говорить. Этот говорил: трахаемся. Здесь? На покрывале ни складочки. Это похоже на безумие. Садится на край, проводит рукой по гладкой поверхности. Вадик не выглядит тем, кто готов подчиняться. Этот, впрочем, тоже не выглядит. Так как? Телефон начинает звонить неожиданно. Бросает в жар – Вадик. А если камеры? – Госпожа, я всё понимаю, вы соскучились, но два визита за неделю – это перебор, вам не кажется? – Твой консьерж раздаёт ключи кому попало. – А ещё уведомляет меня о прекрасной леди с двумя амбалами за спиной, которая одним взглядом пообещала ему поездочку с ветерком на кладбище в один конец и попросила ключи. Так что стряслось? Тесно стало в особняке? Захотелось поближе к народу? Можно не отвечать. – Ты с ним трахался. Маленькая задержка в ответе. То есть не только с ним? – С кем? – С Волковым. – Госпожа, не ревнуйте: это было давно и неправда. Сейчас я весь ваш. Врёт. Почему врёт? – Расскажи. – Только вам и по секретику. Мы с ним работали вместе. Он сильно провинился, мне нужно было его наказать. Я его сначала избил, а потом не удержался и выебал. Сбивается с дыхания, обтянутые алой тканью брюк колени сдвигаются сами собой. Он знает, что материться нельзя. Он делает это специально. – А ему понравилось, представляете? И он снова ко мне пришёл. И я снова не удержался. Как видите, ничего особенного. Маленький служебный роман. Левая рука так и лежит на глади покрывала. Здесь. Они здесь трахались. – Так чего вы хотели, госпожа? Что, девочки-Лерочки не хватает? Хочется, да, по-взрослому, не только пальчиками-язычком? Вадик говорит тихо, скалится, сука – это прекрасно слышно, телефонная связь ничего не скрадывает. Вадик скалится – ему весело. С языка едва не срывается: прилетай. Себе врать не надо: по-взрослому хочется. – Ладно, госпожа, рад был поболтать, но мне пора: тут работы… Ваш братец вошёл во вкус, сразу видны семейные традиции. Легко можно представить перед ним тело, привязанное к стулу. Ещё человек – но уже тело, без права на помилование. Братец действительно вошёл во вкус: из кожи вон лезет, чтобы быть как она. Чтобы Вадик обратил на него, наконец, внимание. – Но вы заходите. Пришлю вам туда подарочек. Сбрасывает звонок, не прощаясь. К себе так и не прикасается – хотя трусики сырые насквозь. Хочется по-взрослому. *** Заходить снова не собирается, разумеется. Хватает выдержки игнорировать издевательский голос Вадика в голове на неделю. Потом всё-таки едет. Зная, что ему сообщат – угрожать не хочется, хотя это проще простого – снова забирает ключи. Консьерж делает вид, что не боится. Улыбается ему на прощанье – а может, и правда: прогулка с ветерком на кладбище? Чтобы больше не хотелось. В квартире всё та же тишина и нежилой порядок. Ничего не изменилось, но. На кухонном столе – огромный чёрный дилдо сложной формы, ровно по центру. Возвышается классическим агрессивным фаллическим символом. Перевязанный алой атласной ленточкой. С бантиком, как раз под уздечкой. Рядом сложенный пополам лист бумаги. По-хорошему нужно просто развернуться и уйти. Тонкий посыл на хуй. Неподвижность квартиры давит, лист буквально светится, тянет. В конце концов, Вадика можно уволить – он не незаменим. В конце концов, Вадика можно убить – он не бессмертный. Записка напечатана. «Хорошего вечера. P.S.: если захотите совсем по-взрослому, смазка в верхнем ящике комода». Записку не бросает только потому, что именно на это и расчёт. Драться с резиновыми членами тоже как-то не тянет – новый вариант ветряных мельниц. Вадик не звонит – знает, она уверена, что ему сообщили, но не звонит. Вадик говорил: знаете, госпожа, ожидание наказания хуже самого наказания. Говорил, улыбаясь, до интимности понижая голос, вытирая окровавленный нож, который выглядел игрушкой в огромных руках. Набирает его сама – чтобы не чувствовал себя непобедимым гением манипуляций. – С размером не угадал. – Угадал, госпожа. Нравится? – Тебе не кажется, что ты переходишь границы? – Нет. Это же вы в моей квартире. Будете угрожать мне увольнением? – У тебя меньше? А вот этого вопроса он не ожидает. Затыкается на короткую секунду – и тут же смеётся: – Такой же. – А у Волкова? В этот раз пауза длиннее. – А к чему эти вопросики, госпожа? – Ни к чему. Хорошего вечера, Вадик. Дилдо притягивает взгляд – отвратительное и одновременно обещающее сложные удовольствия. Записку зачем-то забирает с собой. Слишком личное. *** Снова ресторан – теперь другой, но не менее дорогой, агрессивно богатый. Нож в правой руке, телефон – под левой. Ответа на сообщение не было. Никакого. Устрицы, артишоки, белое вино. А хочется лапши, острой и вредной, из китайской забегаловки, куда её водил Вадик в рамках «гастрономического тура по Гонконгу». От десерта отказывается – не до десерта, телефон под левой рукой безмолвствует. Он приходит буквально за мгновение до того, как она собирается уходить. В этот раз пиджак малиновый, рубашка в цветах. Но на голове – всё то же гнездо, щетине несколько дней. Хочется сказать: ты опоздал на два часа. Глупо пенять опозданием тому, кто ничего не обещал. – Чё надо? Я же сказал, что мы не будем на тебя работать. Говорить о вежливости тоже глупо. Тут вообще всё – одна большая идиотская ошибка. – Лера говорит, ты хороший тренер. Складка между бровей становится глубже. – Чё? Колет вдруг ревностью – неужели? С ней? – А тебе рукопашка-то нахера? Я ж, типа… И вообще, Вад может. От такой непробиваемости хочется ему постучать по лбу вилочкой для устриц. Или воткнуть в глаз. – Вад в Гонконге. А мне нужно сейчас. Он смотрит, не отрываясь. Как будто переключается – наклоняет голову к плечу, взглядом скользит оценивающе, оскаливается. Спасибо предкам за непроницаемое лицо – ощущается отвратительно. Он говорит: – А. И чё? Здесь? Или к тебе? Остро представляет, как будет трахаться в туалете ресторана. С этим. Нет. – Ты на машине? – Ну типа. – Хорошо. Поехали. Официант подлетает на жест руки – он так и сидит напротив, откинувшись, прожигает чёрными глазами насквозь, выглядит лениво-самодовольным, почти незаинтересованным. Собственная охрана от перспективы остаться без работодательницы не в восторге – смотрят с недоверием. Но спорить не решаются. Он ей даже дверь не открывает, просто лезет на водительское немного потёртого «Лэнд Крузера». Не пристёгивается – первую минуту едут под тревожные писки, уведомляющие хозяина о возможности вылететь через лобовое стекло. Курит он прямо в машине, приоткрыв окно. Окурок по окончании летит на проезжую часть. Это худшее, что можно придумать, с учётом всего. Самая большая ошибка. *** Ключи консьерж отдаёт и без амбалов за спиной. То и дело косится на этого – видимо, узнаёт. Но так и не говорит ничего. Короткую дорогу наверх в лифте этот рассматривает стену напротив. Выходит первым – можно было бы сделать замечание – но Вадик тоже так делает. Они одинаковые. Никогда не расслабляются. И одновременно сами нарываются на приключения. Он и не осматривает как будто коридор, но шагает мягко и бесшумно, не торопится. В квартиру заходит, как к себе домой, разувается, сразу идёт мыть руки. По сторонам не оглядывается, в дверях не ошибается. Больше никаких подозрений – одни доказательства. На кухню он не заглядывает – а подарочек по-прежнему на столе. Пиджак бросает на кресло, разворачивает всем корпусом в её сторону. Снова голова к плечу, снова оценивающий взгляд. – Вад говорил, ты его ебёшь. Бровь приподнимается сама собой. Что ещё Вадик ему говорил, интересно? – И? Он не отвечает. Лезет в верхний ящик комода, вытаскивает презервативы. Как у себя дома. Интересно, Вадику уже доложили? Телефон в кармане оживает, когда этот подходит вплотную, не спрашивая разрешения, целует в губы – от него несёт сигаретами и чем-то сладким, как будто ванилью – и сам расстёгивает на ней блузку. Телефон оживает – где-то под рёбрами расцветает щекотное и острое удовлетворение. Смахивает входящий, не глядя. Через секунду едва слышно жужжит телефон в кармане его пиджака. Как интересно. Раздевает он её сам, не спрашивая ни о чём, не предупреждая, не медля, не путаясь в застёжках: знает, что делает. С себя стягивает рубашку, расстёгивает ремень на джинсах. На груди и животе – несколько шрамов от пуль зацветают тёмными бутонами, кругом множество мелких светлых линий, как рисунок колючей проволоки. Вадик при ней не раздевался никогда – у него так же? Его телефон так и жужжит – он не реагирует. Не слышит или? А если сказать? Это непривычно: он решает всё за неё, не даёт проявить никакой инициативы, можно только подчиняться чужим ладоням, бесцеремонно её хватающим везде. С губ он переключается на шею, вдыхает глубоко, чувствуется, как скалится, прижимает ближе, плотнее к горячей сухой коже. Ловит короткую панику – это не Вадик. Он не будет играть в лесбиянок, потому что ей так хочется. Интересно, если сейчас сказать «нет», он остановится? Он роняет её на то самое идеально ровное покрывало, скалится всё так же с превосходством, нависает сверху. Делает шаг к комоду, чтобы вытащить презерватив из пачки, и поворачивается спиной. На неё не смотрит перечёркнутый шрамами крест-накрест волк. Это должно бы отрезвить – но становится только лучше. Пусть волк. Пусть будет ошибка до конца. Джинсы он стягивает с себя просто и буднично, никаких попыток покрасоваться, следом летят носки. Оборачивается, уже натягивая на крепкий член презерватив. Ничем не хуже того резинового, что стоит у Вадика на кухонном столе. Почему Вадик не хотел говорить? Ревнует? И никаких предварительных мероприятий не запланировано: он возвращается к постели, оглядывает её, словно решает, с какой стороны начать жрать. Определяется быстро – говорит: – Давай ты сверху. Валится рядом, выкидывает подушки на пол, усаживается, опираясь на спинку кровати, тянет её за руку на себя, снова целует в губы. Придерживает под спину, усаживает сверху на себя. Невольно вспоминается постскриптум о смазке. Но смазки хватает – латекс легко скользит внутрь, он стонет низко. Это не пальчиками, конечно – Вадик прав. Это по-взрослому. Почти вскрикивает от неожиданности – это слишком – но ему всё равно, он не останавливается. Внутри ощущается горячо, плотно. Близкие чёрные ресницы трепещут, он дышит ртом, выдыхает своё сигаретное – тянется за поцелуем сама, не удерживается – почему? В плечи вцепляется, пытаясь удержаться за реальность: как будто всё не то – ритм, чужие руки, чужой язык во рту. Одновременно ловит тонкое удовольствие от отсутствия контроля. Вадик никогда не переступал черту. Этот – перешёл её и заявил, что теперь будет так, как он скажет. Он отрывается от губ, смотрит пьяными, совершенно невменяемыми глазами, шепчет-спрашивает: – А сосёшь хорошо? Вад не говорил. Прошивает отвращением – одновременно с оргазмом. Её выгибает, он так и продолжает вколачиваться внутрь сквозь сжимающиеся мышцы, не в такт, преодолевая сопротивление, почти болезненно. Но держит крепко – не вырваться. Держит, пока не кончает сам, прикусывает за ключицу, стонет. Потом отпускает, наконец, стягивает презерватив, завязывает узлом, бросает на тумбу. Дышит всё так же ртом, сползает ниже, упирается затылком в спинку кровати, спрашивает: – Ну как? Хороший тренер? Рука по-хозяйски ложится на грудь, оглаживает. Хочется сбросить. – Тебе Вадик звонил. Чёрная бровь приподнимается. – Чё? Нет никакого желания находиться с ним рядом – встаёт, собирает свою разбросанную одежду с пола, уходит в ванную. В зеркале встречается со своим отражением – с собой – волосы в беспорядке, помада размазана, подводка потекла. На ключице зацветает бордовым пионом след от укуса. Поправляет макияж – насколько это возможно – не удержавшись, делает фото в зеркале. От Вадика – пять пропущенных. Интересно, он уже летит в Питер? Фотография отправляется в Гонконг – бордовый пион на белой коже. Вадик больше не перезванивает. Одевается почти спокойно. Когда выходит из ванной, он так и полулежит, подтянув одну ногу к груди, но в руках – телефон. Между бровей складка, с кем-то переписывается. Можно догадаться. Он поднимает глаза: – А чё, всё, что ли? Выглядит искренне удивлённым, но в этом вдруг ощущается какой-то тонкий подъёб. Ей кажется, как будто она, наконец, видит – как шоры слетают. – Там подарочек от Вадика на кухне – можешь продолжить. Смазка в комоде. В спину летит: – Валере привет. И только выйдя на улицу вспоминает: охранники, машина остались в ресторане. Ощущает себя голой – как не ощущала только что перед ним. Вадик ничего не пишет. *** Лера лежит головой у неё на голом бедре, снова переписывается с подругой в телефоне, обнажённая, расслабленная. Красивая, податливая, отзывчивая. От пиона на ключице осталась только пара бледных лепестков. Он не звонил ни разу, ничего не писал. Вадик тоже молчал – но она узнавала через своих: он работал, как обычно. Никуда не сбежал. Хотелось приехать к Гонконг, усадить у своих ног и проверить, что там осталось от его лояльности. Дразнить Вадика было очень сладко и страшно одновременно. Она отправляла ему одну фотографию за другой – он читал и ничего не отвечал. – Олег согласился? Выдёргивает из мыслей, почти пугает. – Что? – Работать. Ты хотела, чтобы он на тебя работал. Он согласился? – Нет. Лера кивает. Снова что-то смотрит в телефоне, каких-то щеночков. Сил спросить, что у них там было, она в себе так и не нашла. – Мы едем на каникулы куда-то? – Что? Конечно. Куда захочешь. Лера улыбается. *** Квартира Вадика выглядит нежилой – только чуть слышный запах сигарет, чужой и привычный одновременно, раздражает, напоминает. Дилдо со стола исчез – куда, интересно? – кружка с волком теперь на другом месте – перевёрнута на сушилке для посуды в шкафу. В остальном – тот же идеальный порядок. Покрывало на постели снова вытянуто в ровную гладь, ни складочки. Вадик знает, что она здесь. Но не звонит. Садится на край – самолёт завтра, нужно ехать домой, собраться. Проходит около получаса – за окном темнеет, свет она не включает. Телефон под левой рукой – тишина. Набирает единственное глупое, что приходит в голову – под десятком безответных фотографий: «Любишь его?» Вадик не звонит – но отвечает: «Нет». Набирает этого – не особо надеясь, что он ответит. Но отвечает. – Вадик тебя не любит. – Чё? – Приезжай.