Джин для ванн

«Как только появляется, наконец, возможность свести концы с концами, кто-то отодвигает конец», — из радиовыступления Герберта Кларка Гувера, 31 президента США.

В лучшие годы госпожа Лиз была самой желанной дамой в стране. От заснеженных территорий Аляски до юга техасский прерий ее ждали в гости. Нет, правда! Стоило видеть, как радовались ньюйоркцы, едва заслышав певучий голос Элизабет. Лиз. Это она неустанно доставляла им утреннюю почту. О, а как ей, вероятно, льстили работяги из Алабамы, расхваливая прелестные формы! Как теннессийские фермеры, восхищаясь ею, снимали большие соломенные шляпы! Ну а как боготворили крупные дельцы из Филадельфии! С годами бойкости и прыти у Лиз, конечно, поубавилось: кашлять стала в точности, как моя тетка после касторки на ночь. Скрипеть… И за какие только грехи Лиз досталась такая непочетная работа — возить гробы с мутным пойлом? Несправедливая участь для дамы. Такой дамы. И все-таки, даже сейчас мудрые люди будут величать ее не иначе, как Элизабет Ти Детройтская, добрая дочь Форда. Госпожа, а не какая-то там кляча. Это паскудное прозвище — «Лиззи» годится лишь для хромых лошадей да дешевых путан… — Бормочешь и бормочешь. Чем ты там вообще занимаешься, шнурок? — Ничем… Работаю. — Похвально-похвально. Ну и как поживает машина? Вы, гляжу, с «Жестяной Лиззи» нашли общий язык, — Крис неприятно смеется. — Спелись, словно любовнички. Madonna mia! И он туда же… Лиззи… Естественно. Откуда же взяться романтике в душе бандита-макаронника? — Новый двигатель прижился как родной, — дежурно говорю и поправляю съехавший лицевой протез. Бледный луч солнца, проникающий через окошко над стеллажом с инструментами, греет мои запачканные руки в перчатках. — Но дел еще полно: смазать рессоры, подлатать тормозные шланги. И да: карбюратор порой барахлит, его бы тоже… — Уйми аппетиты, Тед. И так пришлось отдать последние кровные за новый мотор для этой рухляди. Я постепенно возвращаюсь с небес на землю. Элизабет… Госпожа… Стоит высунуть голову из-под капота и разуть глаза, как передо мной привычная картина: потускневший, вероятно, гробовой лак на кузове, уродливые трещины на крыльях, кое-где даже ржавчина… Только двигатель и новый. Я много насочинял за работой, конечно. Может, наша колымага никогда и не была милым почтовым или фермерским фургончиком. Может, всегда возила бухло и трупы. Но все же, если и звать машину Лиззи, то только «Резвой». Да! Именно так. «Резвой Лиззи», что теперь может выжимать восемьдесят шесть миль в час. Само собой, не гоночный болид, но уже ровня полицейским «Шевроле». — Ты под капотом, что у подружки под юбкой, — после этих слов раздается ехидный смешок Криса, — но ничего, вот скоро у нас заведутся деньжата, я рассчитаюсь с Кальвино, ты со своими кредитами. Заживем, как в старые добрые времена! Слушай, Тед, а подружка-то у тебя вообще есть? — А какое это имеет значение? — говорю, оттирая тормозную жидкость с одежды. — Если вдруг у меня каким-то чудом появятся лишние деньги — то я куплю что-нибудь для тетки. Крис смотрит на меня, как на перепачканного в мамонтовом дерьме неандертальца, смолит тонкую сигарету с фильтром и водит сухопарыми пальцами по лацканам кораллового кромби. Как всегда безвкусного. Очень в его стиле. Потом он выдыхает сизый дым, начинает меня передразнивать, и я еле сдерживаюсь, чтобы не швырнуть в него мазутной ветошью: — «Куплю что-нибудь для тетки!» Babbeo! Если у нас, наконец, дела пойдут в гору, то клянусь, подарю тебе нормальный костюм и галстук к нему. Будешь настоящим денди! И уж поверь, после этого отыщется подружка и даже супружница. Мне то ни к чему, я-то нацепил наручник, а тебе надо бы. Вот глянь-ка. Глянь-глянь, Тед, — он снова дергает свое пальто за лацканы, — какая у меня обновка, а? Это необычное пальто. Оно совсем новое. Я его еще никому не показывал, но тебе покажу. — Пальто, значит? — протез мешает улыбнуться краешком губ, едко и скептично, как это хорошо выходит у детективов в кино. — Значит, на пальто деньги откуда-то нашлись, а на долги Кальвино и его гангстерам нет? — Тед… — И что главное… Нет, Крис, самое главное: на машину денег нет, хотя трансмиссия на ладан дышит! — Ты, как всегда, ни черта не понял, sce-еmo. Пальто — подарок от Анжелы — прекраснейшей из маркиз. — Он раскрывает сжатую ладонь и вскидывает ее вверх. — От кого? — Моей благоверной, шнурок. Она купила его на нашу годовщину. — Прежде веселое лицо Криса становится серьезным, брови тяжелеют. — А-а… Ты уж извиняй, не знал. Пальтишко… — я ищу подходящие приличные слова и в итоге нахожу, но с огромным трудом, — ну, пальтишко правда завидное. А вот мне давно интересно: прекрасная маркиза Анжела… Твоя супруга, то есть, в курсе обо всех этих делах с «джином для ванн»? Крис швыряет тлеющую сигарету в сторону, где ютятся канистры с топливом. Он делает это неосознанно, но мне как никогда хочется придушить его. — А твоя тетка в курсе? И тут нас поглощает тоскливое молчание. Мне на мгновение кажется, что я обидел Криса, а он в ответ попытался обидеть меня. Правда, потом я выбрасываю прочь все лишние мысли, снова думаю лишь о «Резвой Лиззи» и ее внутренностях. «Под капотом, что у подружки под юбкой…» По правде говоря, мне нравится вся эта возня в гараже. Снова чувствую себя на своем законном месте. Чувствую себя важным и нужным. Доллар в день от Криса, конечно, не сравнится с моей прежней зарплатой в мастерской, но теперь хотя бы получается сводить концы с концами. По вечерам я стараюсь бросить курить… Если брошу совсем — то на сэкономленные деньги можно будет позволить залежавшийся кусок индейки по воскресеньям. Еще сильнее я стараюсь избавиться от другой, гораздо более пагубной привычки: рассматривать и рассматривать свой мышино-серый альбом с пестрой коллекцией фотокарточек, журнальных вырезок. Вот на одной из них поцелуй незнакомой мне пары, вот на другой объятия… Я видел все это более миллиона раз, но теперь меня очень коробят слова Криса про «подружку». У меня ведь по-прежнему хранится фотокарточка Айви на одной из последних страниц. Иногда, посмотрев на нее, я захлопываю альбом, а потом расхаживаю по комнате из стороны в сторону. Хочу позвонить, но что-то вечно меня останавливает. Примерно на сотом кругу рождаются мысли: «И все же… Все же не в «подружках» ведь счастье! Счастье — это когда утром хочется на работу, а вечером — домой. Счастье — это жизнь без страха, без постоянного предчувствия сложностей». Так проносится почти полтора месяца, и стоит мне наконец поверить, что мифическое счастье я все-таки обрел, как судьба предательски лишает меня его. Неуверенно наступает лето. Хотя, по правде сказать, оно больше похоже на раннюю осень с дождями. Опускаются первые сумерки, и вдруг в гостиной заливается телефон. Раз звонок без ответа. Два. Три. Потом повисает недолгое сухое тиканье часов. Еще через минуту становится слышно брюзжание моей тетки: — …нет, сэр, нас с вами определенно соединили по ошибке. На линии, смею предположить, работает новенькая неопытная телефонистка. Недоросль! Мой Тедди не собирается с вами беседовать. — Тетушка, погоди, это звонят по работе. Я осторожно кладу руку ей на плечо, перехватываю телефон. Тетка смотрит на меня не то с осуждением, не то с легким испугом. Седые пышные волосы колышет ветер из незакрытого окна. У тетки очень чуткое сердце, и я наверняка знаю, что оно в этот момент болезненно замирает. «Завтра едем. Будь в гараже к девяти утра, шнурок», — удается разобрать железные слова через помехи. А потом на линии остаются только гудки, и я кладу наушник на рычаг. — Напомни, мой драгоценный несмышленыш, что за джентльмен хотел тебя слышать? — на лбу у тетки выступают глубокие морщины. — Мистер Верецци из гаража. Просто поедем за деталями для его автомашины. Я все жду, пока тетка расплывется в свойственной ей одной мягкой, бесконечно доброй улыбке, скажет: «Ах, что ж это я запамятовала! Совсем старая стала… Верецци, ну конечно же! Счастливой дороги вам, ребятки». Но этого так и не происходит. — Верецци?! — к морщинам добавляются еще и желваки на округлых скулах. — Почему ты до сих пор водишься с этим итальяшкой? По радио передают, что это из-за таких, как он, у нас кризис. Безобразие! — Тетушка, если бы не мистер Верецци, мы бы сейчас голодали. — Брось, мой милый мальчик, брось! По радио передали, что мистер Гувер пообещал всем пособия… — Тётушка, — перебиваю я как можно мягче. — Как только у нас появится обещанная Гувером в двадцать восьмом году машина, своя машина, я буду делать все так, как говорят по радио. И верить Гуверу безо всяких оговорок. — А до того? — голос тетки слабеет. — А до того я буду водиться с теми, кто вместо пособий, которые я должен получить завтра, дает мне работу прямо сегодня. — Какой же ты у меня еще юный! — тетка качает головой, а потом, неуклюже изображая походку леди, удаляется на кухню и снова караулит радиоприемник, ожидая благих вестей. Я пытаюсь настроиться на предстоящую поездку, но доносящиеся то и дело криминальные сводки путают мысли. У меня ютится сигарета в смятой пачке, и я выкуриваю ее уже поздним вечером, наивно полагая, что тем самым уйму мелкую дрожь в пальцах… Но дрожь только усиливается. Что, если нам с Крисом на хвост сядет полиция? Снова. Что, если нас обманут его новые поставщики? Поговаривают, в болотах округа Кук находят мертвых бутлегеров. В газетах нередко печатают фотографии… На них изуродованные до неузнаваемости трупы. Кровь… Много крови. Рваные раны на теле. Иногда отстреленные крупной дробью руки, ноги, даже головы. Хуже всего видеть застывшие мутные глаза еще недавно живых и амбициозных любителей легких денег. К полуночи я проклинаю себя за то, что не могу уснуть: все-таки за баранкой нашего катафалка должен сидеть толковый шофер, а не сонная муха. Крис без конца говорит, что из-за сонь и выпивох нормальные ребята попадают на тот свет или за решетку. В три ночи, вроде бы, засыпает моя тетка. Только невыключенное радио все воркует, а уже к четырем утра торжественно распевается: трубит биг-бэнд и вокалист сквозь помехи распевает «Напыщенную мисс Лиззи». Когда большая стрелка на часах показывает шесть, я с трудом отрываю себя от кровати, натягиваю протез, засыпаю в чашку весь оставшийся в закромах кофе и развожу кипятком. Получается невкусно и горько. Паршивая выдалась ночка, что ни говори. Одна из самых паршивых на моей памяти. «Ну, досматривай сны, тетушка, а я поехал. Ты только не переживай за меня, как раньше…» — вертится на языке, но я так и не решаюсь произнести это вслух. Вздремнуть все-таки удается в трамвае, правда, совсем недолго, ибо на первой же остановке меня будят контролеры. Дальше все происходит, как в ускоренной съемке: гараж на Саут-Вэллас-стрит, недалеко от спикизи «Ахерон», снова Крис собственной персоной: при фетровой шляпе и завидном пальтишке. Он помогает заправить «Резвую Лиззи», придерживая канистру над топливным баком под сиденьем. Льется вязкая темно-коричневая жидкость, и помещение заполняет химический запах. Стартер пробуждает мотор. Автомашина фыркает, словно старый боевой конь, а потом начинает тарахтеть. Крис заталкивает патроны в обойму своего «Маузера». «Это просто на всякий случай», — говорит макаронник, заряжая ее в пистолет. Раздается звучный щелчок. После этого Крис водит пальцем по дорожной карте, а я без конца внушаю себе, что все пройдет нормально, ничего плохого не случится. И вот мы наконец едем за Айви, минуя укрытую длинными тенями высоток дорогу Вэст Кермак и разводной мост на бульваре Джексон. Пичужку я узнаю сразу, стоит только машине прижаться к обочине у женского общежития. Лимонный жакетик в крупную черную клетку, галифе, коротко остриженные смольные волосы, выбивающиеся из-под кепи, вздернутый носик, совершенно очаровательная улыбка и игривая фразочка: «Ну что, парниша, покатаемся?» В этом, пожалуй, вся мисс Чаттерлей: удушающе красива, юна и пахнет фруктовой жвачкой. Совру, если стану отрицать, что мне нравится ее рассматривать. Исхудала немного. Ну, так это все сейчас исхудали. Айви хлопает дверью, затем мы виляем, пробиваемся через толпу забастовщиков на Огден Авеню, снова выходим на дорогу Вэст Кермак. Немного задерживаемся в Сисеро, но все же покидаем Чикаго. Час езды — за ветровым стеклом только израненное шоссе и пологий, с редкими выступами берег Мичигана. Ни посторонних людей, ни их проблем. Прохладный бриз дует в лицо, норовя украсть мою шляпу, а за спиной то и дело щебечет, как выразился бы Крис, моя главная и единственная кандидатка в «подружки»: — Эй, парни, чего насупились? Хотите анекдот? В общем, мужчина в помятой белой сорочке с закатанными рукавами, при галстуке, весь в поту, забегает в вестибюль небоскреба… — И что дальше? — «Обзорная площадка еще работает?» — спрашивает он. «Билеты по пятьдесят центов», — отвечают ему. «Извините, а сколько стоит билет только в один конец?» — Нам бы не разделить судьбу этого бедолаги, — вырывается у меня само собой. Ничего не могу с собой сделать, просто вспоминаю, как бездумно наш дорогой мистер Верецци умеет тратить деньги. — Madonna! Золотко, — пересмеивается Крис с Айви, — ты только глянь, он опять за свое! — Пф-ф. Бухтила. Тедди иногда напоминает мою сожительницу — Конни О’Шелли. Знаешь, Кристобаль, я бы даже посодействовала их сближению. Вот взяла и как бы нечаянно заперла их вдвоем в чулане или еще лучше: отправила на лодке бороздить Мичиган. Держу пари, они бы спелись… Или поубивали друг друга. — А что, идея! — Крис, кажется, вполне серьезен. — Теду как раз нужна пара. Как тебе мысль насчет Конни, шнурок? — У нас бы ничего с ней не вышло, — руки под шоферскими крагами почему-то начинают зудеть в этот момент, — маменька наверняка запрещает ей водиться с бутлегерами. — Брось! — Айви ворошит мои волосы. — Просто бахни виски, заявись и скажи: «Детка, если бы я мог переписать алфавит, я бы «ты» и «я» поставил вместе!» И тут раздается смех на всю машину. Ее и Криса. Эти двое начинают меня раздражать, но приходится держать себя в руках, не реагировать. Следить за дорогой! Нужно следить за дорогой и продолжать бороться с чертовой дремотой. Главное, не сбиться с курса. Когда мы только отъехали от гаража, Крис велел держать путь в местечко Норфилд-Вудс, а я толком не посмотрел на карту. Шоссе извивается, спускается широким поворотом к железной дороге. На ярком солнце поблескивают рельсы, а вдалеке виднеется желтый огонек приближающегося поезда. У переезда я давлю на тормоз, отчего «Резвая Лиззи» едва не подпрыгивает. И тут я, наконец, решаю задать давно сидящий в печенках вопрос: — Так, ладно, все, о чем вы говорите, несомненно, очень смешно и забавно, но у кого мы на этот раз берем спиртное? — Не нервничай, шнурок. Все путем. — Крис поправляет рукава кораллового кромби, надетого совершенно не по погоде, скорее так, покрасоваться. — Поставщик — мой давний друг и наставник — мистер Эллиот Дафф. У него свое хозяйство и винокурня. Я обо всем договорился через надежных посредников. Просто приедем, просто заплатим, возьмем товар и просто уедем, когда стемнеет. А, главное, получим жирную скидку. — В прошлый раз нам на хвост сели копы, — вклинивается Айви. — Ты точно этому хмырю доверяешь? — В тот раз нам просто не повезло. А этот хмырь, как ты, золотко, выразилась, когда-то заменил мне отца. Видишь ли, когда я бежал сюда с Сицилии, то первым делом подался на заработки на север, скитался по деревушкам и выносил коровий навоз. Мистер Дафф однажды приютил меня, а потом пристроил у себя вышибалой на ферме. Он делал отменное пойло, а я не задавал лишних вопросов и помогал торговать. Так я в свое время и оказался в этом бизнесе, — жестом Крис обводит меня с Айви и добавляет, — capito? Мы не успеваем ответить. Вибрируют рельсы, и перед закрытым шлагбаумом грохочет экспресс «Детройт-Милуоки». Паровоз извергает черный дым и искры, мчится в живописные дали, а из рыжих спальных вагонов нам машут пассажиры. Мы им не отвечаем. Потом состав проносится мимо и стук колес начинает стихать. Солнце поднимается выше, бликует в зеркалах заднего вида, печет. — Ну хорошо, Крис, — говорю я, снимая автомашину с тормоза, — предположим, этот Дафф нормальный мужик. А что, если твой босс, Кальвино, вновь пронюхает о халтурке? — Не пронюхает, — говорит Крис совершенно беспечно и руки закидывает за голову, — у Кальвино своих забот по горло. Аль Капоне вот-вот прижмет его к ногтю. Его и еще половину Чикаго. Ты вообще новости слушаешь? — Приходится… — говорю скорее с досадой, ведь приемник в нашем с теткой доме замолкает только по особым поводам. — Семья Кальвино вот-вот распадется, и те, кто останутся в живых, будут завидовать мертвым. Мы, шнурок, с тобой и нашей дорогой мисс Чаттерлей будем умнее остальных. Нас мало, но играем мы только за себя. Часть приобретенного сегодня пойла толкнем на улицах по завышенной цене: это долго, но поверь, покупатели найдутся. Другую часть отвезем моему приятелю — Дионисию — хозяину Ахерона. Схема проверенная. Ну а Кальвино… Не удивлюсь, если его со дня на день хлопнут гангстеры Большого Аля. Тогда riposa in pace, subdolo Bastardo! — А потом резко наступит твоя хваленая «Dolce vita»? — Вроде того, шнурок… Вроде того. Будь добр, следи за дорогой и не остри тут. У тебя паршиво выходит. Я плавно выжимаю сцепление и перехожу сначала на первую, а затем, разогнавшись, на вторую скорость. Через час показывается указатель на Норфилд-Вудс, и приходится свернуть с шоссе на совершенно убитую проселочную дорогу. Черт возьми! Поначалу «Резвая Лиззи» буксует, но потом начинает справляться, ловко перескакивая ухабы и ямы на полному ходу. Пускай грязь липнет к кузову, пускай крылья хлопают, пускай скрипят колодки. «Молодец, машинка! — говорю я вполголоса, крепче и крепче сжимая руль после каждого нового преодоленного препятствия. Какой-нибудь пафосный «Кадиллак» или «Линкольн» давно бы сдался и беспомощно заглох в таких буераках. — Все-таки, машинка, дорогая Лиз, я над тобой работал. Я — сам Теодор Вильсон Лоуренс! Знала бы ты, какое у меня блестящее прошлое, родная моя…» — Мистер Дафф — мозговитый пройдоха, — говорит Крис с неугасающим оптимизмом. — Тут некоторые «умники» открывают пивоварни прямо в городе. Сразу попадают копам в лапы. К Даффу же ни один коп не сунется. Тут еще проехать надо! Каков этот Эл молодчина! «Резвую Лиззи» трясет и качает на мелком щебне у маленькой речушки, ставшей урочищем между перелеском и какой-никакой, но равниной. По обочинам колышется высокая трава, клонятся и иногда скрипят, касаясь кузова, ветви миндальных деревьев. Впереди начинают вырисовываться очертания красноватых амбаров и фермерского домика. «Наконец-то, почти приехали! Теперь бы только…» Закончить мысль мне не дает Айви, которая зачем-то водит маленькими пальчиками по рукавам пальто Криса, ощупывает его, усмешливо подмечает: — Классная ткань. Завидное пальтишко. Жалко такое пачкать в этой глухомани, да, Кристобаль? — Ерунда. Пускай Дафф увидит меня в нем. Пускай гордится! — Скорее завидует, — фыркает Айви, — я бы в этих местах ни за что не поселилась. Слишком напоминает родной Огайо с его выселками. Нет, Кристобаль, если и варить пиво, гнать джин, бурбон, эпплджек, то где-нибудь на маленьком укромном острове. Чем южнее, тем лучше. До фермы, еще недавно только мелькавшей на горизонте, меньше половины мили. Я хочу вернуться со второй на первую скорость, но выходит не сразу, рычаг передач заедает. «Не капризничай, Лиз!» Я сильнее выжимаю сцепление, снова тяну за рычаг, и тут из-под колес выпархивает какая-то раненная птица, истошно вопит: «А-а-р! А-а-р!» Что-то хлопает, как проколовшаяся шина, потом снова… На полных оборотах двигателя не ясно, что это за звук. Но как только мне, наконец, с усилием удается переключить передачу, хлопок раздается еще раз, причем значительно громче и ближе… Крис что-то кричит. Я почти не слышу его. В ушах гудит, а за открытым ветровым стеклом двоится силуэт. Маленький такой, предельно расплывчатый. Чертенок. Выстрел! Черта с два, да! Это по нам стреляют, и в третий раз пуля едва не прошивает радиатор. «Резвая Лиззи» жалобно скрипит колесами. В растерянности я не сразу понимаю, что сам случайно вдавил до упора педаль тормоза. — А ну не с места, уроды! — слышится потешный, писклявый, кажется, детский голосок. — Вас прислал банк? Чертенок с оружием перегораживает собой дорогу, угрожающе надувает пухлые губки и хлюпает огромным не по размеру охотничьим сапогом. — Ты сын Даффа? — Крис осторожно открывает дверь. Одна его нога касается грунта и чуть вязнет в нем, другая еще стоит на подножке автомашины. — Да, сэр! — отвечает чертенок — тощий рыжий мальчонка в джинсовом комбинезоне. — Папа велел палить по сволочам из банка. — Мне не из банка, юноша! — восклицает Айви, борясь с одышкой. Мне резко хочется приобнять ее, успокоить, коснуться губами похолодевшего виска, даря поддержку… — Да, еще папа сказал убивать всех гадов с бумажками. — Но у нас нет бумажек! — Кто ведет перепись? — руки мальчонки сильнее сжимают старенький «Винчестер». — Silenzio, silenzio… — Крис делает несколько шагов навстречу, снимает шляпу и продолжает говорить, как можно спокойнее. — Ты тут, гляжу, смышленый ragazzo, скажи-ка, твой папа сейчас дома? В высоких кустах слышится шорох. Мгновение, из них показывается человек в точно таком же, как у мальца, комбинезоне. Лицо рыхло и неприветливо, массивный подбородок обрамляет густая борода, как у амиша. — Чтоб мне провалиться! Сеньор Верецци! — бросает человек, обнажая большие, точно ослиные зубы. — Все-таки решил навестить своего старика-приятеля? О-о, ты не один! Ах ты, мой блудный негодник, ах ты, сукин сын! — Как поживаешь, Эл? — Крис звучно выдыхает и протягивает давнему приятелю руку. Тот не спеша, как индюк, подходит и вяло жмет ее. — Да, Эл, я не один. Познакомься, это мои ребята. Шофер, — Крис легким жестом указывает на меня, — Теодор Лоуренс, с ним мисс Айви Чаттерлей — блестящая заклинательница змей. Ну ладно, Эл, чего воздух сотрясать? Мы приехали за товаром. Пускай твой очаровательный bambino опустит пушку и перестанет дерзить старшим. Он же тут всех напугал! — А-а! — хрипло тянет пожилой мужчина, потом ворчит: — Сразу к делу, значит. Своего старика-то и не обнимешь… А вот раньше! Что ж, птичка Дионисия и правда обо всем мне напела. Мальца я потом как следует выпорю… — В дом-то пригласишь или дальше будем вязнуть в грязи и любоваться дикой природой? Не подумай, я не против, просто… — Действительно, что ж это я? — этот Эл выглядит не то взвинченным, не то растерянным. — Конечно! Как-никак, шесть лет не виделись, Верецци. Проезжайте, друзья, угощу вас пирожком. Вы такого пирожка в жизни не кушали! Рука нащупывает тряпку под приборной панелью. Я вытираю пот со лба, с облегчением снова завожу мотор, думая, что последняя реплика Эла подошла бы моей тетке, но никак не бородатому фермеру. Потом выжимаю сцепление и все еще подрагивающей рукой включаю первую передачу. «Резвая Лиззи» с неохотой продолжает путь, кашляет. — Эй, пичужка, — оборачиваюсь я к сжавшейся, как испуганный котенок, Айви Чаттерлей, — ты там в порядке? — В полнейшем! С чего ты взял, Тедди, что со мной может быть что-то не так? — она изо всех сил пытается казаться невозмутимой, дерзкой, но я уже вижу, как в пальцах пляшет и булькает жестяная фляга. «Держись, пичужка. Самое страшное уже позади. Теперь главное не напороться на гвоздь или еще какую дрянь!» — все думаю я и с этими мыслями не замечаю, как проходит около пяти минут. Автомашину я останавливаю у большого амбара с красной выцветшей краской на досках. С билборда рядом на меня смотрит уставшее, откровенно паршиво нарисованное лицо фермерши-труженицы. Натянутая улыбка под смазанным огромным носом смотрится просто жутко. Я вынимаю ключ зажигания и тут снова слышу сдавленный голосок Айви: — Хотела глотнуть немного бренди для храбрости, но, представляешь, передумала. Нервишки шалят. Не люблю пальбу. Я молчу, обеспокоенно наблюдая, как Айви мнется, поправляя налезшую на глаза густую челку, как мечущимся взглядом ищет Криса и его приятеля, мистера Даффа. Не знаю, как выгляжу со стороны, и не знаю, что сказать Айви. Мисс Чаттерлей в итоге говорит все за меня: — А давай, когда все кончится, и мы продадим товар, задержимся в Ахероне. Развеемся. Знаешь… Выпивка, танцы, весь этот джаз… Крис у нас женатик, с ним не повеселишься. Ах, да, еще помнишь, ты обещал меня научить водить машину? — Что, напьемся, а потом сядем за баранку учиться? Нет, исключено. Да и не помню я такого уже. — Не будь хоть сейчас занудой! Все ты помнишь. Ты обещал научить меня рулить колымагой тогда за сладкой булочкой! — Айви несильно толкает меня в бок и лукаво щурится. — Делов-то? Сердце странно ноет. Хочется и правда поскорее вернуться в Чикаго, хочется снова в уютный гараж, и… Шутки ради хочется даже попробовать сделать из Айви лихую ковбойшу и научить укрощать «Резвую Лиззи». Одно я знаю точно: нам с мисс Чаттерлей одинаково неуютно на этой ферме. Постепенно подкрадывается полдень. Я, Крис, Айви, мистер Эллиот Дафф и его сын собираемся на кухне хлипкого домика рядом с амбаром. Пахнет мышьяком, спиртом и мертвыми крысами. Или тараканами… Не сказать, что кругом прямо разруха, но веет нищетой и каким-то могильным холодом. Ах, точно! Это все ветер, здоровые, пропускающие яркий свет трещины в древесине. Гадко, но я бывал в местах и похуже. — У нас на обед пироги по рецепту мистера Гувера, — хмыкает мальчонка, ставя на стол блюдо с кисло пахнущей выпечкой. — Эти паразиты, сучьи черви из «Нортен-Траст», разорили моего братца Веббера, — досадно лопочет, водя по столу кулаком, хозяин дома. — Веббер назло банку потравил скот и залез в петлю месяц назад. Ты же помнишь Веббера, сеньор Верецци? — Да, Эл. Хороший был парень. Слушай, зови меня Крис, просто Крис. К чему этот официоз, дружище Эл? — Просто… Эй, шкет, — так мистер Дафф называет сынишку, — принеси-ка дорогим гостям нашего знаменитого муншайна! Возьми-ка хорошенький зеленый бутылек в амбаре. Только не перепутай с средством от тараканов, не то мокрого места от тебя не оставлю. — Нет-нет. Благодарю. Я вообще-то не пью, — протестует Крис. — Ты же знаешь, Эл… Киряют только бродяги, бездельники и неудачники. — Дурачина! Я не предлагаю пить. Я предлагаю продегустировать товар. Это же, вроде, должно быть твоей морокой, не моей. Будь ты простачком — я бы и коровью мочу тебе продал. Как там в подобных случаях говорят у вас, у итальяшек? Сынишка наконец убегает из кухни за бутылкой. Дафф покачивает длинными, с заметной сединой волосами, продолжает говорить, массируя подбородок: — Ты так изменился, макаронничек. Раньше ведь общался по-иному. Помнишь, как у меня гонял всякую шпану и красил заборы? Ей богу, долбанный Том, мать его, Сойер! Помнишь, как со мной закидывал муншайн за воротник? — Просто пытался забыть о Сицилии и одной печальной истории. Что с того? — На лице Криса не дергается ни один мускул. — А помнишь наши песни под гитару? Да-а, было время… Завидное на тебе пальтишко теперь, гляжу. Небось итальянское? Ты теперь большая шишка у макаронников, так? Мой мальчик далеко пошел! — Что было, то прошло. Верно же говорю, Эл? Я изменился, ты тоже. А за комплимент благодарю. — Меня поражает, на каком душевном подъеме продолжает общаться Крис. Ну точно священная корова в нирване. — Пальтишко мне подарила жена на годовщину. Она — красавица, Эл! Просто цветок! Ее зовут Анжела. Жаль, тебя не было на нашей свадьбе. — А ты и не приглашал меня на свадьбу, Верецци. А Жена… Ах, жена! Моя, ну эта… Жена, так сказать… Точнее, как сказать… — мистер Дафф мнется, кусает обветренные губы и опускает глаза. — Эта подлая стерва собрала монатки и смылась от нас со шкетом год назад. — Видимо, что-то искала, — вставляет Айви, как всегда, совершенно не к месту, пытаясь поддержать диалог. Она даже черствую выпечку силится прожевать из вежливости, неубедительно притворяясь, что ей вкусно. — Да-а, «искала»… Слушай, отличное слово ты подобрала, дочка. Я и не знал, что в контрабандисты берут таких умненьких девочек с хорошеньким личиком. Все возможно, — брюзжит мистер Дафф. — Впрочем, если леди покидает дилижанс — дилижанс бежит быстрее. Но стряпала жена лучше, чем я, это точно. — Отличные, кстати, пироги! — подмечает Крис, который к этим самым пирогам так и не притрагивается. — Ты так считаешь, сеньор Верецци? Я забил кобылу в прошлый вторник. Правда, вы с ребятами так долго ехали, что мясо, кажется, начало тухнуть. Айви с трудом проглатывает плохо прожеванный кусок, едва не давится, а потом брезгливо отодвигает от себя тарелку и продолжает делать вид, что все в порядке. — Ничего, красотуля, сейчас промочишь горлышко и пирожок пойдет, как надо! — говорит мистер Дафф, почти смеется. Как будто во всей этой ситуации есть хоть что-то забавное… — Джентльмены! — вдруг доносится писклявый голосок с порога. Это возвращается сынишка Даффа с пузатой поблескивающей бутылкой. На расцарапанном плече у него все еще качается и угрожающе сверкает «Винчестер». — Где ты увидел тут джентльменов, шкет? — пожилой мужчина снова обнажает зубы, лицо становится похожим на морду тролля из сказки. — Тут только твой трудяга-папашка, макаронник в завидном пальтишке, девка в штанах заместо юбки, да калека без полрожи. Чудная компания, скажи, шкет? Наши с Даффом взгляды пересекаются. Протез неприятно царапает щеку, но я даже не думаю прикасаться к нему и поправлять. «Только попробуй еще раз назвать меня калекой, сволочь. Зубищ своих огромных не соберешь!» — стреляет в мыслях. Иногда я сильно жалею, что в подобных ситуациях нельзя дать выход эмоциям и приходится с трудом держать себя в руках. — О, прости. Я тебя чем-то обидел, мужик? — Дафф считывает мой гнев, как хитрый прибор, улавливающий колебания. — Ну, не обессудь. Ты небось воевал, так? А за что, скажи мне? За что и за кого ты воевал? — Эл, старина… — вмешивается Крис, всем видом показывая, что уже хватит, но Дафф останавливает его резким жестом, а потом снова сверлит меня взглядом. — Все в порядке, — говорю я, выпрямляясь на хлипком стульчике. — Раз вам так интересно, мистер Дафф, то я сражался за демократию, за Вудро Вильсона и за то, чтобы такие, как вы, могли спокойно гнать пойло и водить за нос федералов. Или вы хотели ползать на коленях перед кайзером и его прихвостнями? — все это — абсолютная чушь: на фронтах Великой войны мне бывать не доводилось, однако мне начинает нравиться раскручивать и раскручивать глупую историю, постепенно повышая голос для убедительности. — И поэтому, мистер Дафф, исключительно ради вашего благополучия, я спрыгнул с аэроплана над Берлином, врезал Вильгельму по роже, очень похожей на вашу, а потом, как-то выйдя из кабака, оставил половину лица на колючей проволоке и вплавь добрался обратно до Иллинойса. — Ну да, а еще воевать с кабаками и кайзером нашему Тедди самую малость помогали англичане, канадцы, французы, русские… — загибает пальцы Айви на одной руке, а другой рукой держит вилку и крутит ею у подванивающих пирогов. Сынишка Даффа ставит на стол немытые стаканы и небрежно, то и дело расплескивая, разливает по ним белесую жижу из зеленой бутылки. Первой напиток, или, точнее сказать, товар пробует Айви. Сперва осторожно касается тонкими губами краешка стакана и отпивает, потом делает глоток побольше. По ее выражению лица я понимаю: что-то не так. Что-то во всем этом чертовски не так! — Ну а твои клиенты, старина… — Крис вновь пытается развеять повисшее в воздухе напряжение. — Как раньше зашибаешь солидный куш и ставишь на собачьи бега? — Да какие там бега? — Дафф глубоко вздыхает и приосанивается. — С нынешними ценами на еду-то не хватает. Но грех жаловаться, мой товар земляки по-прежнему берут. Во народ! А итальяшки в завидных пальтишках вроде твоего, сеньор Верецци, больше сюда не заглядывают. — Мне правда жаль, Эл. — Да брось, макаронничек, брось! Одно хорошо — копы отстали. Теперь только банк заявляется сюда. А вообще, помнишь, у нас с тобой бывали времена и похуже? Помнишь же? И тут я догадываюсь, что сейчас у старых приятелей завяжется долгая беседа о былых временах, из которой я совершенно ничего не пойму, буду чувствовать себя лишним. Ненавижу такие моменты. В любой другой ситуации я предпочел бы немного выпить, расслабиться: так гораздо убедительнее получается молоть чушь с умным видом и поддерживать абсолютно любой, даже самый нелепый разговор. И все же, я не решаюсь прикоснуться к пойлу Даффа. Просто наблюдаю за сидящей рядом Айви, вижу, как мечется ее взгляд, как она порой смотрит на меня и будто хочет что-то сказать… Прокричать даже. Но у нее все не выходит выбрать подходящий момент. Не выходит до поры до времени. Гуляет сквозняк. Холодный ветер с Мичигана доходит даже сюда. В кухне становится еще неуютнее, хочется растопить печь или хотя бы накрыться легким пледом. — Пс-с! — слышу я, а потом чувствую, как Айви осторожно одергивает меня за шоферскую куртку. — В чем дело? — спрашиваю полушепотом. — Пошли-ка прогуляемся. Подышим воздухом. — Меня поражает, с каким нахальным блеском в милых голубых глазках она это говорит. — Погоди, может… — Табаку-то у тебя найдется? — Вчера скурил последнюю сигарету. Тут наши перешептывания замечает мистер Эллиот Дафф. Поначалу никак не реагирует, продолжая беседу с Крисом, наливает муншайн своему парнишке или, как он сам бы сказал, шкету, потом делает длинную паузу и обводит кухню взглядом. Стоит нам с Айви медленно встать из-за стола, как Дафф язвит: — Что, не понравился пирожок?! Или жестковато пойло, голубки? — Мы с Тедди просто выйдем перекурить, — Айви крайне неубедительно выдавливает улыбку. — Какие проблемы? Курите здесь! Все свои. — Пускай идут, — махает Крис, и Дафф, глядя на него, неохотно отвечает кивком. — Ладно, пес с вами, топайте! — Дафф бросает это словно палку дворняге. Я по-прежнему не знаю, какая история связывает его и Криса. О ней, впрочем, мне совершенно не хочется узнавать. Меньше знаешь — крепче спишь. Прихожая пахнет болотом, грязной обувью и жженой резиной. Чем-то это напоминает мне родной запах мастерской. Улица встречает нас с Айви каплями колючего мелкого дождя. «Хреново…» — думаю я. Если начнется ливень и размоет без того убитую дорогу — черта с два мы уедем обратно в город. Изредка из-за туч пробиваются теплые косые лучи солнца. Это лето так напоминает, что оно вообще-то лето, а не вечная весна. Внезапно чувствую, как Айви хватает меня за руку, что есть мочи сжимает ладонь и тащит за собой. Я почему-то не издаю ни звука, никаких вопросов в голове не рождается. Просто покорно следую за ней, даже не глядя по сторонам, под ноги. Мы останавливаемся под длинной тенью билборда, у большого красного амбара. Айви решительно шагает навстречу, едва не прижимает меня к стене, а потом жестом просит… Нет, приказывает наклониться. Ее трепещущий рот почти касается мочки моего уха, но мисс Чаттерлей никак не решается заговорить. Только через несколько секунд я слышу скованное: «Дрянь. Вот же дрянь…» — Ты про алкоголь? — Не-а! — Айви качает головой, горячо дышит мне в висок. — Бормотуха на редкость приличная. В этом вся и проблема. Слишком хорошо для разорившегося реднека. Так не бывает. Вот скажи-ка, Тедди, ты сам веришь, что этот обрыган Дафф не пытается кинуть нас, как детей? У меня в Огайо такие, как он, могли поманить ребенка конфетой, а потом, в темном чулане… — Она неприязненно ежится, взгляд тяжелеет. — В общем, у меня чуйка на подобных мразей. Веришь? А Кристобаль? Ты видел, как он глядит в рот этому хаму и причмокивая проглатывает любую чушь? — Они старые друзья. Старые друзья обычно не обманывают друг друга. — Тебя в бойскаутах так научили? Проснись, мистер порядочный мальчик! — Айви щелкает пальцами, словно в такт радиохиту. — В нашем бизнесе не бывает друзей. Картечью стреляют мысли: а если она права? Вдруг меня жестоко обманут люди, которым я потихоньку, но начинаю доверять? Что, если в один прекрасный день Крис или Айви предадут меня, спишут со счетов все заслуги, как это недавно сделал мой шеф? В самый трагический и сложный для меня момент от них не будет поддержки. Будет только равнодушие. Абсолютно то же, что было у коллег по мастерской, когда меня увольняли. Я облокачиваюсь о хлипкую стену амбара, Айви же зачем-то водит пальцами по замку на массивных дверях, изучает его. Вот чертовка! Потом она достает отмычку… Неужели собирается проявить таланты медвежатника? Зачем? Да кто ж ее знает! Я так и не решаюсь спросить, лишь поправляю съехавший протез, потом той же рукой лезу в карман и ищу несуществующую пачку «Лаки Страйк». — Эй, пичужка, — наконец решаюсь снова заговорить, — а вот скажи: мы с тобой друзья? Меня бы ты обманула? Только честно. Замок звучно щелкает, срывается с петель и бухает о землю. — Тебя-то? — Айви коварно улыбается, стреляет глазками, будто заигрывает. Мне нравятся ее светло голубые радужки с искорками зеленого. — Тебя бы я вообще ободрала, как липку! Дверь амбара скрипит, и вот уже перед нами целый склад, фабрика даже: бутылки, еще бутылки, ящики с бутылками… Снова бутылки. И самогонный аппарат, слепленный из подручной утвари. — Я серьезно, Айви. Не увиливай. Мисс Чаттерлей картинно вздыхает, ищет подходящие слова. Взгляд у нее какой-то растерянный, будто виноватый. Я не мешаю ей думать, не тороплю. Мне важен ответ. А уж сколько пройдет времени… — Ну, я бы не пошла против человека, которому доверяю, — говорит она совершенно искренне. По крайней мере, мне так кажется. — Мне ты доверяешь? А Крису? — чувствую, как голос слегка колеблется. — Крису — да, тебе — не совсем. Я же столько всего не знаю! Ты то появляешься, то исчезаешь. Может, ты вообще маньяк и вечерами ешь жареных младенцев. Тебе, кстати, как больше нравится: с беконом или с маслицем? Айви заходит в амбар абсолютно бесцеремонно, как голодная кошка в незакрытую голубятню. Лишний раз осматривается. Роется в бутылках, выбирает одну из ящика и начинает вращать, внимательно рассматривая содержимое. У нее все мысли о работе, о том, что за фрукт этот Дафф. А я… Думаю совершенно не о деле. Понимаю, что это неправильно, но все равно говорю: — Хорошо. Валяй! Что ты хочешь обо мне узнать, пичужка? Айви кладет бутылку на место, смотрит на меня и в этот момент даже не моргает. — Ну-у, например… Я все стеснялась спросить… — Ты и чего-то стеснялась? Хорошая шутка. Знаю, что перебил Айви. Знаю, что это некрасиво. — Да, черт возьми, стеснялась! — в глазах мисс Чаттерлей пляшут гневные огоньки. — Эта твоя жестянка на лице… Ты же соврал Даффу про нее? Или хочешь сказать, правда воевал? Просто я бы в это ни за что не поверила. У меня отец воевал. У всех фронтовиков взгляд другой. Не как у тебя. Он особенный. — Айви понижает голос, переходит на вкрадчивый полушепот: — Жуткий, понимаешь? Папу газом травили. В общем, ладно, скажи честно про свою маску, и считай ты завоевал крупицу моего доверия. Что ранило тебя? — Любовь. И тут Айви просто взрывается хохотом, совершенно не подозревая, что творится у меня на душе. Эти чувства похожи на огненный торнадо в Южной Дакоте. — Ой, да ну тебя, Тедди! — звучит совершенно беззлобно, сквозь озорное хихикание. Я молчу. Не вижу смысла продолжать эту беседу, да и умом понимаю, насколько же бестолковой она выходит. Словно заплесневелый анекдот, неудачно поведанный пьяным рассказчиком. — Ладно, мистер Валентино, давай поглядим, что за бормотуху гонит этот Дафф на самом деле. — Айви выбирает уже другую бутылку из ящика, сжимая губы, чтобы снова не засмеяться. Она весело поднимает ее, так, словно внутри шампанское, смотрит на меня озорными глазками и восклицает: — Раз уж пьянка неизбежна, то выпьем за любовь! — И за твое доверие ко мне! — нескладно подыгрываю и поднимаю невидимый бокал. Мисс Чаттерлей не осторожничает с дегустацией, как это делает обычно. И тут же выясняется, что зря. Отпив спиртного, она вздрагивает, точно сорванный ветром лист, и, отвернувшись, выплевывает все до единой капли: громко кашляет, давит на живот. Потом еле выговаривает: — Это отрава! Дрянной спирт. Зараза, разбавленный! Еще бы чуть-чуть и проглотила... — Ч-что… Погоди… Я теряюсь. Я чертовски теряюсь, потому что ничего в этом всем не смыслю. Это вам не, мать их, автомобили! Черт, вот же черт! Следующая мысль, что стреляет в голове: могла ли эта штука убить Айви? Я знаком лишь с техническим спиртом, знаю, что он за несколько секунд лишает зрения, слуха… Тревога нашептывает мне, что это именно технический или крайне дерьмовый пищевой спирт с примесями накипи из самодельного аппарата. Айви поворачивается, и я сразу замечаю животный ужас, застывший в ее глазах: зрачки расширены, как у кокаинистки, грудь тяжело вздымается, руки бьет крупная дрожь, ладони испуганно жмутся друг к другу. — Я как-то пробовала такое с одногруппницей… — говорить мисс Чаттерлей все еще дается с усилием. — Наутро одногруппницы не стало. Минута. Проходит ровно минута с этих слов. Мне начинает казаться, что молчание вот-вот сведет меня с ума. Горло сковывает колючий спазм, и я, как ни пытаюсь, не могу издать и звука. Даже самого глухого и слабого. Медленно переставляя ватные ноги, я приближаюсь к Айви, двигаю плечами и почти раскрываю руки для утешающих объятий… А потом тишину нарушают хлюпающие шаги. Доносится эхо голосов, и мне как никогда хочется спрятаться и спрятать мисс Чаттерлей. — А что я тебе говорил, сеньор Верецци? — это ворчит Дафф. — Уйдешь от своего старика — и все. Пропадешь! Обеднеешь, продашь все подчистую, свое милое пальтишко в том числе… Кстати, не думал, кто мог открыть замок? — Я без понятия, — судя по голосу, Крис по-прежнему оптимистичен. — Но я тебя понял. Мы тебя утомили. Загрузим товар и уедем, старина. — Верно-верно. Вечером сюда снова нагрянет банк. Деньги нужны, как воздух. Они заходят в амбар, с ними еще сынишка с «Винчестером»… Я в спешке ищу нужные слова, чтобы объясниться. …эти самые слова, зараза, так и не находятся! — А-ах, так вот что за крысы вломились и расковыряли замок! Новый замок! — Дафф бросает взгляд на меня, как на вшивого вора, его ослиные глаза презрительно щурятся. — Крысы, крысы! — поддакивает мальчонка, раскачивая оружие, как игрушку. Влево-вправо, влево-вправо. Губы Айви нервно колышутся. Я знаю, что она хочет сорваться и рассказать обо всем Крису. Но почему-то не срывается. Лицо у нее застывшее, строгое, как на похоронах. «Молодец, пичужка! Сболтнешь лишнего — мы все тут и поляжем». — Что еще за номер? — Крис смотрит на нас с Айви и вопросительно вскидывает бровь. — Хотели проверить товар, — говорю я как есть, а потом решаю использовать ложь во спасение, — товар неплохой. Пусть мистер Дафф примет наши извинения. Сам же знаешь, в этом бизнесе… — Неужели твоя идея, шнурок? Я невозмутимо киваю. Уж лучше я возьму вину на себя, чем навлеку неприятности на Айви. — Ладненько, грызуны! Если бы не ваш босс, мой давний знакомый, я бы вас… А к черту! Грузитесь. — Меня поражает, как легко Дафф решает закрыть глаза на нашу с Айви выходку. — Десять ящиков муншайна, как и договаривались. Хвала Господу! Кажется, пронесло. Черт с ним с алкоголем, черт с ними с деньгами. Главное убраться поскорее. Пускай «Резвая Лиззи» летит на всех оборотах! Когда я вернусь домой, клянусь Иисусом, девой Марией и всеми святыми, расцелую тетушку, скину провонявшую этой фермой одежду, залезу в душ, и… Просто смою этот день. Первый ящик немного тяжело нести: воротит от резкого запаха, тошнит от одной мысли, что эта отрава пойдет на продажу. Второй ящик: я в сотый раз думаю, кем стал и чем занимаюсь… Такие мысли уже стали для меня обыденностью. Третий ящик… Четвертый ящик… Я сбиваюсь со счета. Но вскоре идет, кажется, восьмой. Пока ношу их, наблюдаю, как Дафф общается с Крисом, как тон хозяина фермы становится подозрительно заискивающим. — Ты уж пришли весточку, сеньор Верецци. Заезжай еще на пирожок. Забывать меня в прошлый раз было некрасиво, но видишь, какой я честный! Я — надежный поставщик. Старик Эл ничего не забывает. — За речью только порой не следишь: воняешь, как навозная куча, — Крис пересчитывает пачку денег долларовыми купюрами. — Тут ровно тридцатка, старина. Ровно, как договаривались и немного сверху на долги перед банком. Признаюсь, твоя история меня растрогала. Рыхлое лицо мистера Даффа внезапно становится таким довольным, округлившимся, как у медвежонка Пуха из детской сказки. — И еще, еще… — говорит он, ну точно конфетку выпрашивает, — еще я все думал… Завидное на тебе пальтишко, сеньор Верецци. Вот только тебя увидел — и наглядеться на это пальтишко не могу! Хочу себе. Я решил, что приму его в качестве извинений за взлом с проникновением. — Это исключено. Если надо — я немного доплачу за неудобства. — Крис трет шею с татуировкой, чуть обнажает зубы, хотя на улыбку похоже так и не выходит. — Доллара сверху хватит? Ты же помнишь, Эл, пальто мне подарила жена. Я ее очень люблю. Смекаешь? Madonna! Да она меня с потрохами съест, если узнает, что я расстался с подарком. — И? — недоумевает Дафф. — Пироги тоже были по рецепту моей женушки. — Будем честны, так себе пироги. — Как есть заговорил, значит? А женушку-то я тоже любил! Что дальше?! — Дафф разводит руками и делает два коротких шага навстречу Крису, смотрит вызывающе глаза в глаза. — Как же это так выходит? Я простил тебе старый грешок? Простил! Я угощал тебя и твою горе-шайку? Угощал! А вы хотели меня обворовать… — Никто не хотел у тебя воровать. — Еще как хотели! Это все так пакостно… И еще, дай-ка напомню, макаронничек Верецци, товар ты уже загрузил. — Как загрузил, так и разгружу. — Да ты просто жлоб! Жлоб, как и все итальяшки! Тебе теперь жалко какого-то пальтишка для своего старика! — Эл… Щелкает затвор «Винчестера», и я роняю ящик, застыв на месте в той же позе, что памятник Лейфу Эриксону в нашем городском парке. Я прикрываю глаза, предвкушаю, как пуля угодит четко мне в спину. Или в затылок. Я знаю, какова боль на вкус. Вкус смерти мне пока не знаком. Я прекрасно понимаю: это все мальчонка. Он вскинул ружье и передернул затвор. Правда, когда у меня хватает смелости чуть повернуть голову, я понимаю: это самое ружье нацелено не на меня, а на Криса и Айви. — Скажи-ка своему маленькому Аль Капоне, пусть опустит пушку. Это ни к чему, старина, — голос Криса звучит настолько твердо и уверенно, насколько в такой ситуации в принципе возможно. — И не подумаю, макаронничек. Давай-давай, снимай пальтишко. И пиджачок тоже. Вот будет умора, если по округе пробежится мой старый-добрый помощник-перебежчик в одних, — он мерзко усмехается, — панталонах! — Товар — отрава, — вполголоса наконец решается сказать Айви. — Я так и думал, — Крис одергивает свой драгоценный кромби. — Я знал… Знал, старина, что с тобой будет непросто. Но что бы так! Ты делал все, лишь бы мы как можно скорее взяли твою… Как ты сказала, золотко, — он коротко смотрит на Айви, а потом продолжает, — твою отраву и уехали. Скажи, с местными ты так же подло ведешь дела? — Местные готовы пить и тормозную жидкость, сеньор Верецци. — Дафф угрожающе стукает зубами. — Не глупи. Снимай пальтишко. Не хотелось бы понаделать дырок в тебе и твоих славных ребятках. Лень потом закапывать трупы. Если сейчас пошевелиться… Если разбежаться и резко напрыгнуть на мальчонку — то можно обезоружить его и как следует проучить. Или героически умереть. Я бы, может, и умер, но тетка мне этого никогда не простит, поэтому я продолжаю стоять и молиться, что Крис сможет уладить конфликт. — Эх, старина! — восклицает Крис уже как-то по-театральному. — Совести у тебя нет. Впрочем, никогда не было. И на что я рассчитывал? — Это у тебя и твоих людей ее нет! Вы залезли в мой амбар, крысята! — Я был так благодарен тебе за приют. Я ушел от тебя к людям Кальвино, но ведь я и не забывал… — Прекрати паясничать и снимай хреново пальто! — Просто сними пальто, Кристобаль, — испуганно щебечет Айви, прячась за Крисом. А вот теперь становится понятно, что мистер Эллиот Дафф ни капельки не шутит. И не собирается разыгрывать драму по правилам Криса. — Ну хорошо-хорошо, старик, — у Криса делается такое выражение лица, ну точно сейчас упадет на колени и раскается за все грехи на Земле, — я был неправ. И раньше, и сейчас. Твоя взяла! Дай только покурить… — Браво, грозный сеньор Верецци! Почти разжалобил. Ну, так уж тому и быть, пальтишко возьму, папироски ты заслужил в качестве утешительного приза. Рука Криса осторожно расстегивает пуговицу, скользит под подол пальто. Задерживается. Черт! Долго… Слишком долго, чтобы просто искать портсигар. …а потом я вздрагиваю, как осина на мичиганском ветру. Крис выхватывает «Маузер» и… «Бах!» Потом еще один «Бах!», только более глухой. Я зажимаю уши, слышу только собственное бешено колотящееся сердце. Кажется, я только что отпрыгнул в сторону и лег на землю, чтобы не попасть под огонь. Короткий вдох. Мне отчего-то мерещится, что я не справляюсь с управлением автомобиля и попадаю в аварию. Просто мерещится. «Срочно приди в себя, Тедди!» — звучит голосом то ли Айви, то ли моей тетки. А я не могу! Мне страшно и у меня кружится голова. Сильнее всего боюсь встать и увидеть два трупа: Даффа и сына или же Криса и Даффа. Но пересилить себя все-таки приходится: я поднимаю глаза, замечаю, как по смятым брючинам комбинезона мистера Эллиота Даффа струится густая алая кровь. Крис стрелял по ногам. — С-с-ука… — шипит хозяин фермы и медленно сползает вниз по стене. — Па-а-а-п-а! –мальчонка кидается к нему, винчестер выскальзывает из неумелых рук. Ужасающее зрелище. И совершенно отвратительное. Правда, я так и не успеваю решить, ненавижу ли я Криса за эти выстрелы. — Назад, шкет! — кричит Дафф, зажимая рану. — Плакса! Добей! Возьми ружье и добей этих сволочей! Я знаю, что мальчонка соберется не сразу. Кишка тонка. Сам таким был. Знаю, что самое время рвать когти, потому вскакиваю, бегу к нашей автомашине, зову Криса и Айви… Хотя скорее издаю нечленораздельные звуки. Миг — и вот уже кабина, руль, педали. Я прокручиваю ключ зажигания, а двигатель вальяжно фыркает мне в ответ. «Ну, чего ты меня разбудил? Чего тебе опять от меня надо?» — Иди нахрен, Лиззи! — ругаюсь вслух. — Никому твои капризы сейчас не нужны! Здорово, Теодор, мы снова разговариваем с машиной! Это не нервы, просто привычка. Нервы губят шоферов. Всегда напоминаю себе об этом. Но главное… Главное ведь в другом: машина слушается меня. Двигатель постепенно наращивает обороты, рокочет, а мог бы еще долго привередничать. Крис и Айви забираются в кузов, хлопают дверьми изо всех сил и что-то голосят наперебой. Я не слышу и не хочу слышать их. Сейчас есть лишь двое: я и моя боевая лошадка — «Резвая Лиззи». Нога прожимает сцепление, а затем до упора вдавливает педаль реверса. Развернуться нужно мягко, не задев амбар или билборд рядом. Я кручу руль, вхожу в поворот. Движение получается точное, плавное, как в русском балете. Жму на тормоз. Перевожу дыхание. Снова. Теперь нужно прямо… Просто ехать прямо и молиться. Одна моя рука продолжает держаться за руль, другая резко тянет на себя рычаг газа. «В-р-р!» — отвечает двигатель недовольнее прежнего. «Тише, девочка…» Щебень с песком скрипят под колесами, мы трогаемся и постепенно набираем ход. «Бам!» — звук короткий, грубый, железный… — Шкет оклемался! Он стреляет по дверям! — по-моему, это запаниковал Крис. Автомашина подпрыгивает на кочке, и я снова слышу похожий звук. Снова выстрел. — Не вздумай останавливаться! Madonna mia! Даже не вздумай, шнурок! Над левым ухом раздаются треск, звон… Это очередная пуля попадает по нам. На этот раз в зеркало заднего вида. Но ничего. Бывает. С усилием давлю на руль и пытаюсь сделать маневр, только бы увернуться от следующего выстрела. — Если шкет попадет по колесам, нам крышка! «Ничего!» Тонкая длинная стрелка на спидометре показывает тридцать пять миль в час. Уже прилично. Теперь главное, как Крис и сказал, чтобы мальчонка Даффа не пробил шины на хлипких спицах, иначе мы улетим в кювет. «Бам!» «Это не пуля — отчаянно убеждаю я себя, — Просто камешек». «Не пуля…» — повторяю еще раз, а тело назло сжимается, дрожит, в который раз готовится получить порцию свинца в плечо, в грудь, даже в шею. Но хуже будет, если убьют кого-то из моих напарников. «Черта с два, не прощу себе этого! Черта с два! Соберись, Тед, их жизни в твоих никчемных кривых руках!» Попадания становятся реже, но так и не прекращаются. Впереди неровная, ухабистая дорога, впереди знакомые река и перелесок. У меня за спиной Крис, Айви, отрава и ад на земле. Ад, в котором остались стонущий Дафф, его кровожадный сын… И да, он продолжает вести по нам огонь. «Главное — не забывать дышать». Айви вскрикивает, когда разбивается окошко на задней двери, пуля проносится у нее над головой и застревает в ветровом стекле. Я почти не шевелюсь. Я внезапно начинаю привыкать. Я знаю, как надо вести, знаю, как надо маневрировать, знаю, что скоро будет поворот, но… Попадания внезапно прекращаются. Становится ясно: мы уже прилично отъехали от фермы. Полагаю, это не мешает сынишке Даффа продолжать давить на спуск… Потому-то и кажется, что вдали гремят громовые раскаты. Мальчонка сотрет палец в кровь, в мясо. Он будет жать на крючок, даже когда кончатся патроны. — Ты это сделал, Тедди-гонщик! Ты снова вывез нас! — ликует Крис, даже зачем-то пытается обнять меня. Я едва не бью его по лицу. Не со зла. Чисто машинально. — Просто моя работа… — Да брось скромничать! — Айви хлопает меня по плечу. — А помнишь, золотко, — говорит Крис ей, — как ты привела Теда к нам? Помнишь? «Он классно водит, Кристобаль! Он классно водит!» — говорила ты, а я, stupido scemo, не хотел его брать. Я вслушиваюсь в сухой размеренный гул двигателя. Это меня успокаивает. Это помогает контролировать себя. Я слежу за дорогой, объезжаю ухабы. Только губы меня не слушаются. Язык мой — враг мой! И я неосторожно роняю: — Это что все такое было? — Это я у вас с Айви хотел спросить. Сначала куда-то ушли, потом сломали замок, залезли в хранилище… — Ты говорил, — резко перебиваю я Криса, — что мистер Эллиот Дафф — нормальный мужик, а не форменный псих, — дальше я перестаю замечать, как вхожу в раж. — Ты не сообщал, что будешь палить по нему на глазах у его сына! — А что бы ты предложил, шнурок? Ждать, пока его шкет перебьет нас всех? — Или просто отдать ему хреново пальто, Крис! — слова эти уже буквально горят у меня в горле. Крис хочет оставаться собой. Хочет быть будничным мистером Верецци: непоколебимым и циничным. Со мной у него это плохо выходит. — Брось, шнурок, — Крис плавно понижает голос и хмыкает, — мы же оба понимаем: ничего бы это несчастное пальто не решило. Эл — человек не без гнильцы, теперь уж буду честен. Просто раньше у него были хоть какие-то принципы, а теперь их нет. И дружбы нашей нет, — какое-то огромное, слабо прикрытое сожаление сочится в этой фразе. — Слушайте, — он обводит нас с Айви взглядом, — ничего плохого ведь не случилось, верно? К тому же товар… — Это не товар, Кристобаль. — Айви не дает ему договорить. — Это яд. Пить его смертельно опасно. Собрался травить людей? Лично я — пас. Крис раздраженно взрыкивает, не хуже двигателя «Резвой Лиззи» и хлопает себя по коленке, но не спорит. Наверняка у него тысяча идей, что можно сделать со спиртом: разбавить, настоять на можжевельнике и замаскировать вкус, найти дурачков и продать задешево в подворотнях негритянского квартала. Да-а-а. А потом одним прекрасным утром прочесть в газетах об отравлении простых трудяг после пятничной пьянки. — Через полмили останови машину, шнурок. — Крис развязывает галстук, скидывает свое завидное пальтишко, а потом добавляет. — Мы слишком медленно едем. Надо бы скинуть балласт. Ох, ну и духота сегодня весь день! Точно к грозе… Я практически сразу понимаю, к чему Крис клонит. Что ж, мой личный тест на сволочь он, как ни старался, но не смог завалить. Решение избавиться от товара — единственно верное. Есть в этом мире вещи поважнее денег. И нет, пожалуй, ничего ценнее жизни. Тетка часто говорила мне: «Ты живи — и другим не мешай жить». Мы останавливаемся через десять минут: у самых колес бежит к гиганту-Мичигану, журчит меж каменных выступов, весело плещется речушка. Подумать только! Еще миля пути — покажется шоссе «Грин Бэй — Чикаго». Дальше полетим с ветерком. Полетим домой. Я открываю кузов и беру ящик, ставлю на землю. Айви выхватывает одну из бутылок, брезгливо рассматривает, а потом выливает содержимое в реку. Жест этот символический, но есть в нем что-то совершенно завораживающие. — Эй, пичужка. — М? — откликается Айви, даже не глядя на меня. Ее взгляд прикован только к бутылке. — Что будешь делать, когда вернемся в город? — Спать, — устало отвечает она, потом кидает бутылку в сторону и берется за следующую. — Ну, а когда выспишься? — Снова спать. — А потом…? — Потом, — она наконец коротко смотрит на меня и тут же опускает глаза, — плесну немного бренди в кофе, взбодрюсь и поеду на учебу. Жаб кромсать будем. Конни это просто ненавидит. А ты чем займешься? Ее вопрос ставит меня в тупик. А чем я займусь, собственно? Пошлю все к черту? Снова разочаруюсь в людях? На одной чаше воображаемых весов у меня чудовищная нищета и сладкая ложь из радиоприемника, на другой, как хорошо заметил мистер Дафф — горе-шайка во главе с бандитом-макаронником, что стрелял в отца на глазах у сына. Впрочем… Я ставлю себя на место Криса. Он мог бы смело убить мальчонку. Он мог убить обоих: Даффа и шкета… Так был было бы безопаснее. Крис очень рисковал, стреляя только по ногам. А что бы я делал, окажись на его месте? Ответ так и не находится, и чувствую, не найдется вовсе. Впрочем, потом Крис еще раз пытается доказать, что не сволочь. Когда мы выезжаем на шоссе, он просит заехать на телефонную станцию. Оттуда-то наш грозный стрелок — мистер Верецци и вызывает врачей на ферму Даффа. «Элу не нужны проблемы с полицией. Он нас не выдаст. И от гангрены мой старый дружок не загнется», — говоря это, Крис обнадеживающе хлопает меня по спине, а потом делится сигаретой. Дальше только горький дым, молчание и снова долгий убаюкивающий гул двигателя «Резвой Лиззи». Домой я возвращаюсь совершенно вымотанным, и, как и хотел, обнимаю тетку. В этот раз она почему-то даже не задает вопросов, где я был и что делал. Просто пересказывает сводку новостей. Просто кормит ужином, а я рассыпаюсь в благодарностях. Это как никогда вкусно! Самый, черт возьми, вкусный ужин в жизни. Снова ночь. Снова белый потолок с потухшей лампой. Снова бессонница. Снова мысли о Крисе, об Айви и нашем с ней разговоре о доверии. Я понимаю, что, несмотря на неудачу, несмотря на угрозу жизни, доверия к Крису и Айви у меня гораздо больше, чем к нашим властям, чем к ушлым работодателям, сокращающим отличных рукастых ребят… Чем ко всей этой гнилой банковской системе, доводящей фермеров до ручки. В полдень следующего дня звонит телефон. Я слышу голос Криса и поначалу тревожусь: он зачем-то просит встретиться в кофейне на углу Вест-луп. Когда я приезжаю — Крис протягивает мне конверт: в нем долларов пятьдесят, как если бы мы продали товар. Я не задаю лишних вопросов, но потом не могу отделаться от мысли: «Откуда эти деньги?» Ответ, впрочем, находится уже через неделю. Айви звонит. Впервые. И когда я слышу ее голос, сердце приятно сжимается. И вот, в коротком разговоре пичужка пробалтывается, что к чему… Кристобаль Верецци продал свое завидное пальтишко.